Битва при Риноэнде

Битва при Риноэнде

Со стороны палаток бивака раздался протяжный крик:

— Едуть. Еще солдата. Многа…

Хорунжий устало вытер потный лоб рукавом жесткой домотканой рубахи. Впрочем, рубаха была такой же мокрой до самой последней нити, как и он сам. Хорунжий сплюнул в пыль и поглядел, недовольно, на тучу серой пыли появившейся над трактом ведущим к станице Траки, а затем к озеру Тахо. Пригладив седые, длинные усы, он нехотя натянул новый зеленый мундир со сверкнувшими, в голубом просвете серебром двух звездочек, эполетами. Одежка была новая, и старому служаке было жаль ее, но появляться перед приехавшими офицерами в одной потной, домотканиной рубахе, было негоже…

Холодный ветер с гор растрепал седые кудри, и он зябко поежился. В долине реки Траков* у восточного подножия Снежных гор* было вечерами холодно, не то, что дома, на побережье. Хорунжий запахнул мундир, и потер ноющую спину. Не в его годах копать шанцы, но что поделаешь, чуть больше году до пенсиона еще служить осталось. Если повезет дожить…

Вскоре показалась небольшая группа конных и почти сразу за ней плотная колонна пехотинцев, или пластунов, как их называли тут. Только эти, в отличии от казачьего ополчения и охранных рот Компании, были как на подбор в одинаковой форме и слаженно шагали держа строй. Невиданное дело. Неужели…

К хорунжему подошел худой, как жердь и загорелый, ака шпанские негрос их южных соседей, урядник* Мишка Черный Медведь. Чиркнув, пару раз кресалом он вырубил огня — зажег искусную фарфоровую трубку чинской работы, купленную в Порт-Румянцеве* у заезжего купца. Трубка была предметом зависти всего портового коша. Скрывшись в седом облаке табачного дыма, урядник замер рядом. Мишка был сосед и друг хорунжего с малолетства. Между ними, как сказал бы их уездный, и по совместительству полковой дохтур: «–Субординации меж ними нет вовсе.»

Раскурив трубку и сделав пару затяжек урядник прокурено спросил:

–Подмога прибыла. Небось из Ново-Архангельска, иль с Альма-Матер?

Хорунжий прищурившись посмотрел на трепетавший на свежеотесанном флагштоке на позиции батареи триколор с орлом — флаг русско-американской компании и торопливо перекрестился.

–По виду, так с Большой земли. В Ново-Архангельске то, такие ж, как и мы голодранцы. Стало быть, как есаул нам и гутарил… Я то, грешным делом, думал брешет, как всегда… Будем тут стоять теперь крепко — брустверов нароем еще споро, рогаток уже станичники молодые понастрогали. А проход через горы тут только один — через нас.

–Вот и повоюем на старости лет. –хитро прищурился глядя на него урядник.

–Стало быть, придется. Если приперло ангельцам к нам прийти.

–Да, а так бы еще пару годков одле наших пушек и до полного пенсиона в Порт-Румянцеве досиделись бы.

–Редут наваливай. Не болтай, шаромыжник…. –одернул его хорунжий, но Мишка даже не пошевелился.

–Та мож хватит? Гребля есть, какая никакая, шанцев нарыли. Ты все корзины позабирал в селениях… Бабы ругались страшно.

–Мало не будет. И не гребля, а редут. Деревня ты. Ангельцы, если нас пройдут, то куда семьям тикать?!

–Зачем они приперлись, то? — сквозь густые клубы дыма задумчиво спросил урядник.

–Золото* у нас недавно нашли. Слышал, небось.

Урядник, нахмурившись, ничего не ответил, продолжая выдувать из своей трубки облака душистого дыма.

Хорунжий поднялся на самый гребень невысокого холма, где расположилась их батарея, наблюдал за приближающейся пыльной колонной. Впереди, на нескольких лошадях скакали офицеры.

Майор, видимо главный отряда, опознав по новому мундиру, в хорунжем главного тут, лихо подскакал, весь в эполетах и c шашкой, — форма, хоть и пропыленная дорогой, но которой тут давно не видали. Узкое, уставшее лицо в обрамлении бакенбардов с проседью. Приятное, русское лицо.

–Майор Штерн. — хрипло представился прибывший слезая с лошади.

–Хорунжий Иванов, командир сводных рот Компании и ополчения. Сколько вас, молодцев то? — и словно вспомнил что-то, добавил: — Ваше благородие.

–Четыреста пятьдесят солдат Сибирского линейного батальона, две двухпудовые мортиры и четырнадцать тридцатишести-фунтовых пушек.

–Ну и нас пару тысяч. Значит выстоим. Хорошо, что вас прислали.

Арьергард еще был за сосновым перелеском низины, а солдаты передовых рот, составив ружья в пирамиды, уже бросились к ручью. Батальонный командир, прошел за хорунжим, внимательно оглядывая позиции подле расположенной на невысоком холме батарее.

–Еще один батальон и матросов послали в мексиканскую Калифорнию — протекторат над ними ввели высочайшим повелением и по их прошению. Английская нация для гишпанцев опаснее русской, ибо они и своих государственных постановлений не уважают ради корысти и видов своих. Вот нас, как в заливе Де-Кастри посадили на транспорты, так сразу к вам прислали и маршем сюда. Куда-то…– майор с удивлением осмотрел пики заснеженных гор, встававшие прямо перед нами на темной синеве горизонта. Вдалеке виднелись ярко-белые массы снега в горах. Все видно было в малейших подробностях с тенями и очертаниями, как и водится в высокогорье. –А Русскую Калифорнию в прямое управление Государя Императора приняли, дас.

–Так, стало быть, и мы теперь государевы люди? Как старик барон* и добивалси все эти годы? — вставил, скрывшись в клубах табачного дыма, вновь появившийся внезапно урядник.

–Урядник — моя правая рука. Начальствует над пластунами компании… –представил его хорунжий и добавил:

–Стало быть, так. Да и замену ему прислали — пора ему на пенсион в Петербург.

Урядник хитро подмигнул хорунжему:

–Надо далее нам служить, — проговорил он, блестя белыми зубами. — Двойное жалованье для нашего брата, много значит.

Обходя позиции, они разговорились и, как оказалось, майору в Порт-Румянцеве, к его неудовольствию, приказали перейти в подчинение хорунжему, который готовил оборону и знал местные племена и ландскарту, как свои пять пальцев. Но, осмотрев уже выкопанные укрепления и позиции батарей, он остался доволен, и враз, их отношения потеплели, а заметный ледок исчез под полуденным солнцем. Старый служака понял, что перед ним такой же, как и он сам. Солдаты батальйона споро заняли позиции и начали их

расширять, а артиллерия укрепила и дополнила уже стоявшие батареи.

К позднему обеду из-за далеких сосновых зарослей появился небольшой отряд кавалерии мчащийся во весь опор. Майор вскочил и повернулся к ординарцу, молодому, краснощекому прапорщику Аленину, субалтерн-офицеру второй роты, но его беспокойство прервал хорунжий.

–Это наши. Ирегуляры с Индейской реки. Красные щиты. Вон их цвета — красные ленты.

Лава, из полусотни размалеванных воинов, не задерживаясь, проскочила позиции. К еще большему удивлению майора с позиций их встретили восторженные возгласы, на которые всадники ответили протяжным боевым кличем — взметнув вверх свои копья, винтовки и томагавки, а кое-кто и какие-то окровавленные куски с волосами.

Последним к ним подскочил на черном, как безлунное небо, жеребце молодой воин. Единственным отличием его от остальных был запыленный и ужасно подранный солдатский зеленый мундир ….

–Скоро идут за нами. Много. — он вскинул руки показав залитые черной запекшейся кровь растопыренные пальцы. –Десять и еще столько. Пушка видел много. Люди красных щитов взять много скальпов. Скаутов нет больше. Идти теперча назад. Так приказ был.

–Спасибо. Поспеши … — коротко ответил ему хорунжий и звонко шлепнул коня по мокрому от пота крупу.

Всадник рванул с ходу в аллюр и ускакал в клубах пыли за своими людьми.

–И это наша кавалерия. Дикари какие-то…–возмущенно начал майор за его спиной, но его перебил спустившийся с бруствера и ставший невозмутимо проверять, в который раз уж, заряды в ящиках хорунжий.

–Ну, какая есть. Они из новеньких, вот и по-нашему еще слабо могут, но воины храбрые. С нами мирно живут и на калифорнских гишпанцев не нападают. Моя мать тоже из навахо была, так что… А вуй* мой еще такой и есть. Вот драться они умеют и будут. Этих английцы, пяток лет назад, голодом моря согнали с их земель, и только каждый десятый сюда дошел.

–Дорога слез*. Так они говорили. — вставил вновь дымя трубкой появившийся урядник — Хухри* то они те еще пока, но у нас тут все мирно живут, хоть ты шпанец, хоть русскай, хоть индианец. А черокские казаки кордон обороняют справно. Так шо…

Молодой ординарец майора спросил урядника:

–А что у них на копьях было? Волосы какие-то? Как у наших калмыков и татар бунчук боевой, навроде, знамени?

–Навроде, вашебродие. Скальпа называют — традиция у них такая. — ответил урядник — Дикая. Да ангельцы тож таким не брезгуют и деньгу плотят, как я слышал. Срезают воины у убитого врага кожу с головы — вот и знамя…

–Как…

–Быстро. Надрезают кожу с затылка до лба и тянут. Раз и готово.

–Да вы не пужайтесь. — вставил спокойно хорунжий, похлопав успокаивающе побледневшего ординарца по плечу. –То новые иррегуляры еще делают, а наши с хуторов уже отучены. И деньгу мы за это непотребство не плотим, не английцы ж.

Майор с каким-то странным выражением посмотрел на хорунжего, но ничего не сказал.

Батальон занял позиции, перемешался и дополнил пёстрое ополчения. К вечеру позиции уже были готовы, и осталось самое сложное — ждать противника. Все офицеры собрались возле костра на биваке при центральной, ещё более усилившейся, батарее. В

котле побулькивал вкусно пахнущий, наваристый солдатский кулеш, а ординарец майора под неустанным контролем хорунжего варил шпанский кофий, как тот его называл. Майор же что-то писал на желтом листке, приткнувшись на барабане.

Заглянув майору через плечо, хорунжий успел прочитать одну строку.

«Не думай, пожалуйста, что мне весело здесь, — писал майор, видимо, жене, — я просто не хочу пропустить то, что в мою жизнь не придется более увидеть…»

–Кому пишете, вашеблагородие?

–Жене. Она в Охотске. Как устроюсь тут, привезу их с дочерьми. Губернатор Сибири и дальнего востока граф Муравьев, по указанию его величества, нас сюда спешно на усиление Русской Америки прислал. Не успел и попрощаться…

–Так вас всех, стало быть, к нам на постоянную службу. Это хорошо. Надежнее так… Народ рад будет. Очень.

–А дочурок у вас сколько, вашебродие? — встрял, как всегда, урядник.

–Четыре. Бог сына забрал возапрошлом году.

–Ещё даст наследника, несумлевайтесь, а дочкам тут кавалеров отбоя не будет. У меня то трое парней…

–Вы по-ангельски толмачить можете, вашеблородие? — неожиданно серьёзно спросил хорунжий.

–Да, научен, в кадетском корпусе в Новосибирске.

— Вот что значит кадровый военный, не то, что мы …

–А почему вы спросили, хорунжий?

–Ну, надо ж им сдаться предложить, а то кому ж их столько хоронить тут?! –хорунжий скрипнув суставами встал — Пойду, проверю позиции. Подбодрю молодых.

И майор не понял, шутит тот, или нет.

Молодой ординарец майора удивленно спросил:

–Так боя может и не быть?

–Будет тебе дело. — хмыкнул в усы хорунжий — Не беспокойся. Иди тоже пикеты проверь и в ротах передай ночью двойные выставить с нашими людьми. Позволите вашеблагородие?!

Майор кивнул. И ординарец умчался прочь с юношеской прытью исполнять приказание.

–То-то и говорят: молодость! — хмыкнул сидящий задумчиво у костра поручик Иваневский кажется, хорунжий не запомнил точно имени. — Чему радоваться, ничего не видел еще! Вот как повоюет еще, так не буде радоваться. Нас вот, положим, тут двадцать человек офицеров имеем: кому-нибудь убитым или раненым быть — уж это верно, как завтра день наступит сызнова. Так чему же радоваться-то нам?

–Молодой еще он… — задумчиво кинул глядя на желтое пламя костра майор.

Утро наступило неожиданно, как и появившиеся враги.

И хорунжий рявкнул на трубача.

–Труби «К бою!»

Между двумя армиями находилось каменистое поле, поросшее кое-где чахлым, кривыми сосенками. Всего через пару часов это поле станет знаменито, как место самого кровопролитного и единственного сражении русско-американской войны.

Как только первые солдаты в синих мундирах Союза штатов показались на поле, началась артиллерийская дуэль. Американские артиллеристы быстро развернули батарею орудий на небольшом холме возле леса.

Хорунжий хмыкнул в усы:

–Лихо. Спорые ребята.

–В пекло спешат…

Хорунжий пригладил усы и спросил:

–Ваше превосходительство! Разрешите открыть огонь!

Поручик Иваневский снял шапку и перекрестился, некоторые старые солдат, как и ополченцы компании, сделали то же.

Майор тоже перекрестился и махнул рукой:

–Огонь.

Кавалерия синих, трубя, пошла сразу с марша в атаку, развернувшись в лаву — обтекая их позиции с левого фланга. Хорунжий и бровью не повел. Молодецки закрутил ус и ткнул здоровенным кулаком в плечо опешившего от такого панибратства майора, проорал, перекрикивая начавшуюся пальбу.

–Купились на мой трюк, сукины сыны. Разведку их наши иррегуляры вырезали, так они нахрапом решили лезть.

–Смысл есть, если собью нас, или обойдут.

–А не собьют.

Там, в редком сосновом перелеске, еще с позавчерашнего дня с обедни, по всему, на первый взгляд удобному и незащищенному полю для флангового удара кавалерии, ополчение выкопало багонетами* ямы и закрывало их сухой травой изобиловавшей тут. В роще же напротив, наделав засек, прохлаждалась полусотня ополчения местного тойона с окрестных селений. Эти не отступят — их дома первые в полудневном переходе. В помощь им отправили отряд диких апачей. Те еще не обрусели и помнили хорошо о том, кто синие мундиры и что с собой несут. Эти тоже не побегут, этим мстить надо.

Из донесения раненого в том бою заместителя командира экспедиционного корпуса Скотта, полковника Харни*президенту Соединенных Штатов Захарии Тейлору «Русские батареи открыли огонь с фронта на холме снарядами и картечью, и наши отряды вынуждены с марша пойти в атаку под ужасающим ураганом снарядов, картечи и мушкетных пуль», писал он Тейлору. «Заметив просвет в позиции русских редутов, Скотт велел подтянуть артиллерию и накрыть картечными залпами их позиции, а кавалерии прорваться с боку и атаковать с тыла.»

«Знамёна, развевавшиеся над нами, ещё не потускнели от пыли и дыма сражения, — писал затем полковник Харни, — Штыки сверкали на солнце, как начищенное серебро, чётким шагом, держа равнение, как на праздничном параде, этот великолепный строй двигался в атаку, в ногу под утробный рокот барабанного боя… Кавалерия двинулась в обход. Мы же уверенно наступали через каменистое поле на позиции русских, который построил подобие редутов на пригорке прямо на дороге к побережью, вернее вокруг нее. Местность за дорогой была ниже, поэтому мы могли стрелять через головы своих людей по противнику. Но их огонь был плотнее, они стреляли наших солдат как овец в загоне, если сначала пуля пролетала мимо, она могла срикошетить от стенки оврага и затем всё равно поразить цель».

«Кавалерийская бригада почти дошла до дальнего края леса, — писал полковник Харни в рапорте, — но кони попали в коварные ловушки, и атака захлебнулась. Простояв под ужасающим перекрестным огнём час, кавалеристы пытались пробиться через лес, потеряв много людей, пока не кончились патроны, и не пришлось отходить. Тогда она отступила пополнить боеприпасы, а затем помогала отбиваться от атак индейцев… и более не могли использовать в этот день»

Моменты боя смешались. В памяти хорунжего остались только куски, обрывки

происходившего. За нашими частыми выстрелами, не слышно совсем неприятельских, и лишь изредка пуля, с противным, медленным воем, словно свинцовая пчела, пролетала мимо, показывая, что английцы тоже не дремлют. Их конница, пехота и артиллерия виднеются везде на поле. Дымки орудий, ракет и ружей сливаются с покрытой росою чахлой зеленью и туманом.

Затем всплыло искаженное болью и вопросом лицо раненого молодого поручика. Залп почти накрыл их батарею, ранив и убив несколько солдат и поручика:

— Мы же их отобьем, — спрашивал то одними губами, лежа на коленях у споро бинтующего ему плечо урядника, — право, отобьем?!

Залпы батарей не прекращались. Затем он увидел разбитую батарею американцев на холме в облаках белых разрывов, заваленную трупами лошадей и людей. Его солдаты хорошо знали и делали свое дело, так что нечего было приказывать им. Потом был последний выстрел картечи, по близкой синей цепи что-то орущих солдат. Яростный крик «В атаку!» и себя самого, старого, вмиг сбросившего десятка два годков, словно со стороны увиденного, стоящего на развороченном редуте с пистолетом и саблей указывающей на смешавшиеся после картечного залпа ряды вражеской пехоты. Рядом рев из сотен глоток «Уррррааааа!» и « Йахах» плотные ряды зелено — пыльных мундиров и грязных холщовых рубах ощетинившиеся баянетами, копьями, машущими саблями и томагавками — ринувшиеся стеной в контратаку. Напор опрокинул нападавших. Смяв, их погнали к лесу, из которого они всего час назад вышли на это поле. Следом через опустевшие позиции уже неслась лава иррегулярной конницы, обтекая, отрезая от гор и довершая разгром.

З доклада полковника Харни конгрессу.

«Батарею разбили, и также от меткого огня русских пострадал штаб корпуса. От близкого разрыва упал, обливаясь кровью из раны на голове, генерал Скотт. К счастью для корпуса, я оказался в нужное время и в нужном месте. Приняв командованье, я велел офицерам штаба спешиться и отходить, отбиваясь с отступившими солдатами. Отступавшие войска столкнулись с подходящим батальоном, и в образовавшуюся свалку била картечь и их стала отрезать со сторон индейская конница. Пока смертельно раненого генерала уложили на лошадей офицеры и адъютанты, вели огонь по контратаковавшему врагу. Я подошел к носилкам, где лежал генерал Скотт, который сказал: „Привет, Вилли, я мертв!“ По его голосу я решил, что он шутит, и ответил что надеюсь, что всё не так плохо, генерал ответил: „Да-да, я мертв, пока!“ и умер, через несколько минут. Отошедшие войска сильно страдали от огня снайперов, и я остался при ней единственным офицером, все остальные были ранены или убиты. Адъютант генерала Скотта, майор Лонгвуд, был при отходе в арьергарде зарублен казаками-индейцами, а начальник штаба, убит наповал осколком снаряда. Теперь наша, сократившаяся втрое, армия вела огонь так решительно и быстро, как будто понимала, что должна сдержать тысячи диких русских казаков, или битва будет проиграна

С перевала, из почти пятитысячного отряда, смогли пробиться только около полутора сотен израненных солдат во главе с полковником Харни…»

–Жатва смерти* прямо….

Возле разбитого прямым попаданием орудийного лафета лежал офицер. Вокруг батареи лежали вповалку лошади и люди, а все поле перед батареей было синим от мертвых тел. Синий мундир этого офицера-артиллериста стал черным из-за крови. Ухоженная бородка покрылась серой, словно погребальный саван, пылью. Застывший, недоумевающий взгляд устремился в высокое голубое небо, вознесшееся прямо над

снежными пиками.

–Я его еще во время боя заприметил. Он все в трубу на нас глядел. — вновь дымя своей неизменной трубкой проговорил, задумчиво глядя на заснеженные пики гор, урядник.

–В бинокль. — рассеяно поправил его майор набивая себе тоже трубку.

–Да все одно проглядел, паскуда. — беззлобно закончил урядник.

–Видать хороший альтилерист был, хоть и враг. — совершенно мирно поглаживая усы вставил хорунжий.

–Ага, справный, как ты прям. Почти нас причесал на горке. — беззлобно хмыкнул урядник и по свойски угостился из майорского кисета табачком.

–Хорунжий склонился над телом и достал из внутреннего кармана сложенную вчетверо бумагу. Щурясь попытался почитать, но махнув рукой, передал майору.

–Вы моложе глазами, вашблогороде, читайте. Я то по ангельски читать не научен, только по-нашему, да по шпански малость.

Капитан, шевеля губами медленно, переводя про себя, стал читать.

–Капитану артиллерии Джесси Ли Рино*. В связи с заслугами при мексиканской компании придается с артиллерией корпусу Скотта для умиротворения индейцев в проходах гор Сьерра Невада и обеспечении беспрепятственного доступа поселенцам к золоторудным землям.

–Вот так значит — умиротворения индейцев, стало быть. — Хорунжий сплюнул сквозь усы. — Англичанка все время гадить норовит.

Майор склонился над телом и достал из кармана часы на цепочке — помятые, с треснувшим стеклом от попадания осколка. Все так же по слогам прочитал на гравировку на крышке:

Выпускнику Вест-Поинта 1846 года, восьмому из сорока восьми. Лейтенанту Рино.

Ах, какая жалость! — сказал насмешливо подошедший ближе урядник и было непонятно, что ему жаль больше часы, или убитого.

–Известно, жалко, — сказал, хорунжий, который с угрюмым видом, облокотился на саблю. — Прийти к соседям воевать: как же этак можно! — закончил он, пристально глядя на убитого. — Вот и поплатились.

–Ну мы акедемиев не кончали, але за землю свою постоять смогли. — усмехнувшись, прокурено прогудел из скрывших его табачный клубов урядник.

–Все ж храбрый малый был. Похоронить надобно. — сказал майор.

–Добрые мы…. — устало ответил хорунжий.

–И назовем пограничную крепостцу — Риноэнд. Конец Рино. — невозмутимо вставил урядник. –Пусть знают гости непрошеные.

В Русской Калифорнии шло лето 1849 года.

*Хорунжий — фактически первичный обер-офицерский чин, соответствует подпоручику в пехоте или корнету в кавалерии. По служебному положению соответствует лейтенанту в современной армии, носил погоны с голубым просветом на серебряном поле (прикладной цвет Донского Войска) с двумя звездочками.

*Снежные горы- Сьерра Невада

*Уря́дник — младший командир (десятник) и унтер-офицерский чин (обобщённо) в Русской армии

*Порт- Румянцев- Форт-Росс (англ. Fort Ross) — американское название русской крепости Росс в Калифорнии, существовавшей с 1812 по 1841 год.

*Калифорнийская золотая лихорадка — неорганизованная массовая добыча золота в Калифорнии в 1848–1855 годах. Началась золотая лихорадка 24 января 1848 года

*Но́во-Арха́нгельск — бывшее поселение в Русской Америке, основанное в 1799 году. После продажи в 1867 году русских владений в Америке США город переименован в Ситка

*Вуй или уй — дядя по материнской линии, материн брат

*Хухря означает нечесу, растрепу, замарашку. Происходит оно от слова хухрить — растрепывать, клочить

*Дорога слёз (англ. Trail of Tears) — этническая чистка и насильственное переселение американских индейцев, основную массу которых составили Пять цивилизованных племён, из их родных земель на юго-востоке США на Индейскую территорию (ныне Оклахома) на западе США.

*Байонет (фр. baïonnette, «штык»), также багинет — устаревшее название холодного колющего оружия, примыкаемого к стволу.

*Фердинанд Петрович Врангель (1830[17] —1835) правитель Русской Америки Много сделал для укрепления селения Росс в Калифорнии, рекомендуя занять прилегающие к нему равнины вокруг Сан-Францискского залива.

*Уинфилд Скотт (англ.Winfield Scott; 13 июня 1786, Лаурел Бранч, Виргиния — 29 мая 1866, Уэст-Пойнт, штат Нью-Йорк) — американский генерал, дипломат и политик, Главнокомандующий армии США по 1861 г.

*Уильям Селби Харни (англ. William Selby Harney; 22 августа 1800 — 9 мая 1889) — кавалерийский офицер армии США, участник Американо-мексиканской войны и Индейских войн.

*Джесс Ли Рено (англ. Jesse Lee Reno; 20 апреля 1823— 14 сентября 1862) — американский кадровый военный, участник войны с Мексикой и генерал армии Союза во время американской гражданской войны. Погиб в 1862 году в ущелье Фокса, когда командовал IX федеральным корпусом в сражении при Южной Горе. В его честь названы округ Рено в Канзасе и город Рино в Неваде