Блестявка

Грыгх уже долго стоял на одном месте, глядя на странную штуку на земле. Солнце попадало на неё, отражалось, и глазам становилось больно. В мозгу медленно и тягуче всплывало нужное слово. «Блестявка», – наконец нашёл название Грыгх и довольно зарычал. «Блестявка», – будто перекатывая эту мысль по затвердевшим извилинам, растягивая и разбирая по слогам, повторял он. Слово казалось идеальным.

Но солнце скрылось, и Грыгх тут же забыл о находке. Шаркая давно развалившейся обувью, вздыхая и неразборчиво бормоча, он отправился прочь мимо поросших мхом бетонных руин, некогда бывших городом. От небоскребов остались одни развалины: скучные, одинаковые, пахнущие пылью и тленом.

В лесу же царил густой аромат сырой земли и терпкого мха. Квакала под ногами грязь. Наглые белки скакали с ветки на ветку, осуждающе цокая и стараясь выдернуть остатки поседевших волос. Легкий туман пропитывал одежду, задубевшую от грязи, словно кожаный доспех. Чем-то кислым отдавали на языке торчавшие тут и там ржавые железки. И кости... Они валялись под деревьями, а иногда молоденькие хрупкие стволы прорастали прямо сквозь глазницы черепов. Белых, словно сахар... «Сахар» – это слово заставляло Грыгха шлепать губами и пытаться различить во рту давно забытый вкус. Ему нравились черепа, он пинал их — и те скакали по лесным склонам. Весело. Будто бы знакомо. Грыгх понимал, что и он когда-то станет всего лишь белой круглой штукой. Его это не смущало.

К утру он вышел на дорогу. Долго стоял на обочине, глядя то в одну сторону, то в другую — сложно сделать выбор, когда тебе абсолютно всё равно. Затем всё же поплёлся направо. От длинного путешествия уже отказывало правое колено, но сидеть на месте Грыгх не любил. Скучно. Холодно. Со временем мышцы деревенеют и совсем двигаться не хочется. Того и гляди, порастёшь мхом и плесенью, как всё вокруг. Нет уж, лучше брести, не зная куда, пока хватит сил.

К полудню он встретил попутчика. Тот оглянулся на Грыгха без тени агрессии или интереса — всё то же равнодушие в пустых глазах. Не потянулся к ножу на поясе и пистолету в кобуре. Коротко представился:

– Агым.

– Грыгх, – отозвался тот.

И они отправились дальше, плечом к плечу.

К вечеру стали встречаться машины. Большие ржавые коробки, облюбованные птицами и мелкими зверьками, они застыли и у обочин, и поперёк дороги, и в кюветах. Распахнутые багажники, дверцы салона, чемоданы внутри... И много мусора вокруг.

– Гы! – мотнул головой Агым, наступив на игрушку-пищалку. Та, издав надрывный звук, мигом рассыпалась, и Агыму стало смешно.

– Хыыы! – протянул в ответ Грыгх. Они отлично понимали друг друга, и иных слов им не требовалось.

Рыться в хламе попутчики не стали. Ничего нужного, ничего ценного — по нынешним меркам. Тут уже поработали звери, время и сырость. И те, кто любит брать чужое. Как они там... «Воры», – подумал Грыгх. От слова мерзко потянуло внутри.

Агым тяжело вздохнул, под кожей у него что-то забулькало — то ли в лёгких, то ли в животе. Грыгх покачал головой. Он тоже хотел есть. Уже забыл, когда это делал в последний раз. Но здесь еды нет. Нужно идти, нужно искать... не белок же им ловить! Белки бесили. Наверняка, они и на вкус отвратительные.

К вечеру какого-то дня — Грыгх давно не отсчитывал время — машины перегородили всю дорогу. Путники с трудом пробирались сквозь пробку, от неловкости сдирая кожу об острые края покорёженного металла. Хрипели от боли, но шли. А когда, наконец, выбрались из этой западни, хлынул холодный осенний ливень.

Агым хрюкнул, выражая своё недовольство. Грыгх же так широко разинул рот, будто собрался расстаться с челюстью, и вытянул покрытый язвами язык под колючие капли. Агым вначале покосился на попутчика, а затем последовал его примеру. Так они и стояли, задрав головы, закрыв глаза и позволяя чистой воде затекать в глотку и смывать пыль с лица. А потом, шлёпая по лужам, отправились дальше.

Впереди показался указатель с названием города. Исцарапанный, исписанный краской — та выгорела, и слов уже было не разобрать. Агым помрачнел, замотал головой. Но вокруг простирались заросшие сорняками поля, сейчас напоминавшие болота. В таких немудрено было застрять. А дорога, пусть и разбитая, поплывшая кое-где, сама стелилась под ноги. Да и какая разница, какой там город? Ещё одно покинутое место, разграбленное и мёртвое.

Дождь прекратился перед закатом, тучи на горизонте отступили, оставив тонкую рваную полосу. Последние лучи умирающего солнца заливали алым светом всё вокруг: небольшие аккуратные домики, заколоченные окна, разросшиеся кусты на лужайках. В отдалении что-то мелодично позвякивало на ветру. Грыгх остановился, прислушался с интересом, пытаясь придумать название для этой неизвестной штуки. Агым тоже замер. Он уловил доносившийся слева приглушенный лай пса. Тихо зарычал в ответ.

– Кхе, – осуждающе кашлянул Грыгх, словно прочитав его мысли. Собаки — плохая идея. Загрызут быстрее, чем поймаешь. Он никогда на них не охотился.

Но Агым уже не слушал. Его рот приоткрылся, на растрескавшихся, иссохших губах появилась липкая слюна. Голод брал своё, и противиться ему было всё сложнее. Стараясь не дышать, чтобы не спугнуть добычу, Агым направился прямо на звук. А Грыгх — прямо. Он не жалел о потере попутчика, как не радовался встрече с ним. Многие вещи, особенно связанные с другими себе подобными, уже давно не вызывали эмоций.

У дороги стояла машина. На крыше что-то тускло отражало свет. «Блестявка!» – радостно протянул Грыгх в своих мыслях, разглядывая синий и красный потрескавшийся пластик. Он даже подошёл ближе, изучая эту весёлую штуку, а затем и эмблему на дверце. На других машинах таких не встречалось. И внутри было пусто. Чисто. Никакого мусора, гнёзд, много места... Грыгх внезапно не захотел продолжать путь. Он залез на кресло перед большим чёрным кругом, вытянул уставшие ноги, откинулся назад и закрыл глаза. Стало... хорошо. Гораздо приятнее, чем сидеть на земле или бетоне. Сырость и холод не так крутят ноющие кости, в уши не затекает вода, муравьи не лезут под одежду. Даже дёргавший зуб на пару минут затих. Удивительно.

Грыгх сидел так долго, очень долго. Куда ему спешить? Еды нет. Агым не вернулся. Собака тоже молчала. Даже мысли исчезли, вновь оставив вместо себя густой протухший кисель. «Зачем?» – коркой на его поверхности плавал неосознанный вопрос. Грыгх даже не понимал, к чему он относится. И всё-таки, разогнув окоченевшие ноги, Грыгх поднялся с кресла. И вновь побрёл вперёд. Бесцельно, бездумно. Это желание двигаться крепко сидело внутри него, не позволяя превратиться пока в ту самую черепушку у корней дерева. А может, наоборот – он двигался лишь потому, что пока не умер.

Грыгх петлял по улицам, будто заблудился. Это казалось игрой: поворачивать налево, а потом направо, а потом снова идти вперед... до ближайшего тупика, где приходилось крутиться на месте, чтобы вернуться. И вновь блуждать. Домики примелькались настолько, что казались уже знакомыми. Вот этот Грыгх уже проходил. Этот — нет. А этот... Вроде нет. Или да? Игра вдруг наскучила, от неё сильнее прежнего разболелась голова. Ещё и солнечный свет бил в глаза так, что, казалось, вот-вот вылезут. «Не нравится», – подумал Грыгх. Его потянуло в тень.

Он устало потащился вперёд, прямо к расцарапанной двери, укрепленной досками. Дёрнул ручку. Заперто. Грыгх внезапно разозлился. Подобное случалось с ним нечасто, но сейчас он хотел спрятаться от солнца, а дверь ему мешала. Резким, сильным движением Грыгх распахнул её, выломав замок.

В нос ударил знакомый запах.

«Дом», – подумал Грыгх. Следующая мысль уже не успела оформиться в его мозгу, потому что тот вылетел из черепной коробки и расплескался по дорожке перед входом.

Молодая женщина опустила оружие. Скользнула взглядом по упавшему телу и замерла, заметив тускло блеснувшую звезду на истрепанной форме.

– Папа? – тихо пробормотала женщина. – Ты вернулся...

Она резко шмыгнула, оттерла непрошеную слезу забинтованной ладонью и кинулась баррикадировать дверь. Другие немёртвые могли явиться на звук.