Близкие тени

Утренний призрачно-молочный туман стекал с гор в низину, стелился через луг, медленно, но верно, подбирался к дому. Капельки росы искрились, золотились под первыми лучами восходящего красно-оранжевого солнца.

Так странно… Желание — остаться здесь — мелькнувшее в мыслях, даже не высказанное вслух, исполнилось. Правда, с одной маленькой оговоркой — без неё. Да и думать сейчас о таком глупо, по меньшей мере, а если уж быть честным с самим собой — вообще попахивает мазохизмом.

Генри Рэнделл отвернулся от окна и, заложив руки за спину, задумчиво прошёлся по комнате. Он не любил стылые октябрьские утренники, — самые простые ощущения пробуждали в памяти давние, почти забытые за столько лет, воспоминания: влажная прохлада по-осеннему злого ветерка, терпкий запах прелых листьев, палых яблок. Всё это предательски напоминало о последних ярких событиях его жизни.

Правда теперь это уже не чувствовалось так остро, конечно.

***

Всё-таки стоило признать, что идея пожениться и провести медовый месяц в забытом Богом и миром городишке в шотландском предгорье, в особняке с удобствами на уровне шестнадцатого века старинного поместья Дантрун, была не самой удачной. Хотя камины и богатая библиотека немного компенсировали неудобства.

Но вот сам праздник по поводу свадьбы Генри понравился: вышло просто, со вкусом, ну и с местным колоритом, конечно, куда уж без него. Гостей было немного, только родственники и близкие друзья: при этом такого количества рыжих людей одновременно Генри не встречал за всю свою жизнь — и это тоже страшно ему нравилось. Единственное, что он на дух не переносил, были леденящие кровь звуки волынки, но, к счастью, с утра до вечера здесь никто не музицировал. Спокойное себе утро, птички за окном чирикают…

— Генри, ну, просыпайся, — Айлин на цыпочках пробежала от двери к кровати, нырнула под одеяло и обняла новоиспечённого мужа, подсунув свои ледяные ноги.

— М-м-м, холодно же...

— Как спалось?

— Ну… здесь я вообще еще нормальных снов не видел, какая-то жуткая муть. Не бери в голову.

— А я, между прочим, сварила кофе, и на кухне тебя ждут очень-очень вкусные тосты...

— Горелые, судя по запаху? — блаженно потягиваясь, улыбнулся мистер Рэнделл — теперь уже серьёзный женатый человек — и чмокнул супругу в любимую рыжую макушку.

— Не ворчи. Ещё пару дней нам надо как-то пережить, а там приедет миссис Норрис и спасёт нас от голодной смерти.

— А кто вообще эта миссис Норрис?

— На самом деле, это моя двоюродная тётка, они с мужем живут здесь и следят за домом. Согласно официальной версии, они уехали проведать бабулю Роуз.

— А по неофициальной…

— Не мешают нам наслаждаться друг другом.

— Ну вот. Родственников твоих потеснили. А тётка ещё и спасать от голода нас будет...

— Ты сам выбрал себе жену, которая готовить не умеет, так что жалеть тебя не стану!

Да, сам выбрал — с этим не поспоришь. Айлин с момента их знакомства прочно заняла место в его мыслях, украла сердце, а её старомодные убеждения ещё больше подогрели интерес к девушке и подтолкнули со временем и к серьёзному шагу. Жалел Генри сейчас об этом? Нисколько.

***

Дом вызывал у Генри странные чувства. В таком виде, как сейчас — трёхэтажный, каменный, с башней, — его трудно было бы назвать замком, но, по сути, формально когда-то он таковым являлся. Восстановленные два этажа особняка и примыкающая к нему башня были обжиты, остальные же помещения, и особенно чердак, будто остались в прошлом: здесь царили запустение и упадок, а холод и сырость исключали даже малейший намёк на уют.

Своей жене Генри, конечно, не сказал, как напрягают его здешние тёмные чуланы, коридоры и закоулки. Не мог признаться, что у взрослого разумного мужчины холодеют внутренности от слишком реалистичного ощущения чьего-то внимательного взгляда на себе. Никогда раньше он не замечал за собой такого: мистикой не интересовался, вещи, которые невозможно объяснить с точки зрения науки, для него не существовали. Верил ли в Бога? Ну, верил немного, иногда… по церковным праздникам.

Генри поднялся по скрипучей лестнице и остановился перед старой дверью с облупившейся синей краской. Долго не мог себя заставить взяться за покрытую патиной медную ручку. «Ну что, в самом деле, как дитя малое!» — с раздражением подумал Генри и решительно дёрнул дверь на себя.

В лицо дохнуло спёртым воздухом чердака. Ещё одно усилие над собой, и Генри шагнул в царство пыльных фей, нафталиновых монстров — хранителей хозяйского доисторического барахла. Под ногами скрипнула доска, вверх взвились мириады пылинок, Генри чихнул, помахал рукой перед лицом, разгоняя прах былого «великолепия» и огляделся в поисках стульев. «А здесь вполне могли бы водиться приведения, — подумалось вдруг Генри, и он поёжился от собственных потусторонних мыслей. — Двух кресел вполне достаточно, зачем эти треклятые стулья?.. — ворчливо продолжал размышлять он. — Вот окочурюсь тут от страха, и останется Айлин и без стульев, и без горячо любимого мужа».

Внимание Генри вдруг привлек старинный ларец с искусно выполненной инкрустацией и кельтской вязью на крышке. Он стоял на столе возле окна, и не заметить его было невозможно. Генри смахнул с крышки пыль, отчего самоцветы засверкали под лучами солнца, будто их подсвечивало что-то изнутри. Какое-то время Генри завороженно разглядывал эту красоту, а когда снова протянул руку, чтобы открыть ларец, за спиной совсем рядом протяжно, с ноткой некоторого недовольства, мяукнула кошка. От неожиданности Генри подскочил, со всей дури впечатался затылком в потолочную балку и опрокинул ларец на пол.

— Ч-чёрт тебя дери! — оглянулся он к возмутительнице спокойствия. — Откуда ты взялась?

Пушистая нахалка мурлыкнула, неспешно приблизилась и потерлась лбом о ногу Генри. Тот наклонился и погладил её по спинке. «Надо же, в шотландской глухомани даже кошки рыжие», — усмехнулся про себя он.

— Не знаешь, где здесь стулья? — поинтересовался у кошки Генри, собирая рассыпавшееся содержимое ларца: нитку речного жемчуга, старые письма, мешочек с травами, фотографии, судя по костюмам запечатлённых на них людей, — столетней давности.

С одного из чёрно-белых снимков на Генри смотрел мужчина, одетый в деловой костюм и фетровую шляпу по моде начала двадцатого века. Но главное, что привлекло внимание Генри в этом мужчине — он его уже видел и даже помнил где. В своём сне, буквально вчера.

Генри тряхнул головой: нет, воображение и боязнь чердаков играют с ним злую шутку. Ну да, снился ему чувак в шляпе, но почему он вдруг решил, что некто из его сна и тип на фотографии один и тот же человек? Сходить с ума точно не стоило, и Генри дрожащими пальцами аккуратно сложил вещицы в ларец.

***

— Чьи это портреты, там в галерее? А, ну да — твоих храбрых шотландских предков, ясно же, — неловко пошутил Генри, когда они с Айлин вошли в библиотеку. Суровые бородачи, казалось, буравили затылок Генри нарисованными глазами, заставляя последнего нервничать и то и дело оглядываться в сторону героического иконостаса. Старшее поколение, вне всяких сомнений, осуждало столь вопиющий мезальянс.

— Почему ты за меня вышла, а не дождалась предложения какого-нибудь подходящего своей родословной аристократа? — ворчливо поинтересовался Генри.

— Влюбилась, — улыбнулась Айлин и чмокнула в щёку хмурого мужа, что немного развеяло пасмурность его настроения.

— А это что означает? — кивнул Генри на висящий над камином щит с гербом. — «Luceo non uro», — прочитал он, усаживаясь в кресло.

— Сияю, а не горю.

— И у дома, наверное, презанятная история.

— Да. Дантрун, чтоб ты знал, был построен ещё в шестнадцатом веке моим предком — тогдашним лэрдом клана Маккензи, — прохаживаясь вдоль книжных стеллажей и нежно поглаживая корешки солидных фолиантов, с энтузиазмом принялась за рассказ Айлин. — Позже, после восстания якобитов, здание и даже библиотека чудом уцелели, тогда как все имения в округе пострадали от англичан: если не сожгли, так разграбили. Образ жизни горцев и кланы вообще с того времени были запрещены, а несогласные преследовались Короной. Это была одна из самых печальных страниц в истории Шотландии.

— Как же удалось это всё сохранить?

— О, об этом есть семейное предание. Жуткое и страшно тайное, — мистическим шёпотом поведала Айлин.

— И...

— Есть такой древний обычай: когда закладывают фундамент дома, для защиты места, жилища и в общем живущих в нём людей, приносится жертва. Старший мужчина в роду. Его дух становится хранителем на этом свете и за гранью. Так вот, — продолжила она, — когда начались облавы на изменщиков, красномундирники попытались проникнуть в дом, но из двенадцати человек в живых осталось только двое. Но и те толком не могли объяснить, что произошло, и вскоре покончили собой.

— Ты хочешь сказать, что у Дантруна тоже есть хранитель, и это он их того?.. — скептически поинтересовался Генри, не очень-то проникнувшись духом семейного предания.

— С тех пор больше не представилось возможности проверить эту версию, — развела руками Айлин с загадочной улыбкой на лице. — Но кости его так и лежат под крыльцом, между прочим.

— Ты серьёзно?

С одной стороны Генри позабавила эта история с кровавым обычаем, но с другой — такая ересь вполне могла происходить на самом деле. Здесь, в шотландском захолустье, вера во всяческую потустороннюю нежить, вроде брауни, шелки и келпи, была жива до сих пор. А уж тем более в шестнадцатом веке.

— Так мне рассказывала бабушка, — невинно пожала плечами Айлин.

— Надеюсь, это только легенда, — передëрнулся Генри. — Если б ты раньше обнародовала ваши семейные шкафы со скелетами, вряд ли бы я согласился провести медовый месяц здесь.

— Да ладно, не дрейфь! Это и твои шкафы, в какой-то мере. Теперь и ты капельку Маккензи, помнишь, мы на свадьбе смешали кровь? — весело рассмеялась красавица-жена.

Генри кивнул и поморщился, потирая запястье с незажившим ещё до конца порезом, — ох, уж эти варварские шотландские обычаи.

***

Норрисы прибыли поздним утром следующего дня, когда Генри уже всерьёз раздумывал над идеей, как бы необидно намекнуть Айлин, что он не прочь отныне столоваться в местном пабе.

После позорного бегства с чердака и отговорки, что стульев он там не нашёл, Генри больше не горел желанием снова пуститься на поиски мебели, а вызвался помочь с дровами. Он и сам себе не мог объяснить, что его пугало больше, преследующие его сны, до жути странные и пронизанные необъяснимой значимостью и недосказанностью, то ли совпадение ночных образов с изображением на фото, то ли два этих обстоятельства вместе. Или это горный чистый горный воздух так на него влияет? Кислородное отравление? Злополучные стулья спустил мистер Норрис, хотя кряхтел так, будто собирался развалиться на части, и потом ещё долго ворчал по поводу лености и никудышности нынешнего поколения.

Пожилая леди оказалась удивительно приятной и добродушной особой в отличие от своего мужа и, что особенно порадовало Генри, прекрасной хозяйкой. Ужин миссис Норрис удался на славу: простая еда, без изысков, но всё необычайно вкусно и душевно. Неторопливый деревенский вечер, камин с уютно потрескивающими поленьями, сгущающиеся сумерки за окном... Эти незамысловатые приятности заставили Генри наконец проникнуться к дому некоторой симпатией.

— И что же тебе снится, Генри? — вдруг участливо повернулась к Генри миссис Норрис. — Мне Айлин пожаловалась, что ты плохо спишь.

— Что-то бессвязное, — нарочито беспечно отмахнулся он, а у самого волосы на затылке встали дыбом. Почему она спрашивает?

Но миссис Норрис продолжала внимательно смотреть на Генри.

— Иногда тени хотят о чем-то сообщить, предупредить, а сны лёгкая дорога, — огоньки — отражение очага — мистически мерцали в светло-карих, почти жёлтых, глазах миссис Норрис, что придавало её словам какой-то особой проникновенности.

Генри передёрнул плечами.

— В Самайн грань между миром мёртвых и миром живых истончается, — продолжила она, — и самый обычный человек способен увидеть тени даже наяву, особенно близкие ему.

— Что значит тени близкие ему?

— Умершие его рода, прежде всего, либо связанные с ним судьбой. Но и иные тени — не слишком благие — не дремлют: стремятся завлечь, завладеть умом, свести с ума или хотя бы напугать.

— Простите, я не слишком верю в такие вещи, — задумчиво отозвался Генри и поразился, как неубедительно они прозвучали.

Но он правда не верил! Ещё пару дней назад посмеялся бы над ситуацией и забыл через пять минут. Никогда не думал, что его будут всерьёз пугать дурацкие сны и разговоры о них.

— Что ж, тогда я тебе приготовлю чай на травах — будешь спать как младенец, — мягко улыбнулась она. — Айлин, детка, сегодня мне понадобится твоя помощь в нашем клубе пенсионерок, а мальчики, думаю, прекрасно проведут время в пабе!

***

К неудовольствию Генри, в пабе мистер Норрис, успевший за ужином немало принять на грудь, после продолжительного молчания и просмотра футбольного матча решил вдруг побеседовать.

— Думаешь, она обычный человек? — наклонившись к самому уху Генри, поинтересовался мистер Норрис, и того обдало алковолной.

— Вы о ком? — удивился Генри даже не столько вопросу, сколько вниманию к своей скромной персоне — до того мистер Норрис проявлял к нему интереса не больше, чем к соседнему табурету.

А вообще странный разговор. Хотя почему странный? Многие тут любят болтать на потусторонние темы, особенно к ночи.

— Не-е-ет, как бы не так! — совершенно проигнорировав недоумение Генри, продолжил вещать старик. — Однажды по весне, в прошлом годе, кажись… когда я немного того… перебрал с выпивкой, твоя рыжая дьяволица обернулась кошкой и рожу мне вдрызг расцарапала! Не веришь?

Генри деликатно кашлянул в кулак и отстранился, стараясь дышать ртом. Ну вот, пожалуйста, мракобесие цветёт пышным цветом. Воздух здесь такой, это совершенно точно! Иначе откуда вот это всё?

— Ведьма она, как есть говорю тебе, ведьма! Все они бабы, что из Маккензи, умеют всякое этакое, чертовки... Вот взять мою, старую жёлтоглазую калошу. Какой она хаггис готовит... — он блаженно зажмурился, — боже правый... Лет двести назад за такое на костре сжигали.

Если б Генри не довелось совершенно случайно узнать, что хаггис — это овечий желудок, набитый овечьей же требухой, ячменем и специями, то он, наверное, до сих пор разделял бы гастрономические восторги мистера Норриса.

— За умение готовить хаггис? — улыбнулся Генри.

Мистер Норисс махнул рукой, мол, много ты понимаешь, и залпом опустошил стакан.

Мокрая от дождя асфальтированная дорога блестела лужами в свете жёлтых фонарей, вдоль которой выстроились каменные старинные дома и домишки с черепичными крышами. Небо хмурилось тяжёлыми, почти чёрными, тучами, между ними изредка показывалась луна, словно исподволь приглядывая за припозднившимися нетрезвыми путниками. Генри шагнул с крыльца паба и неровно зашагал в сторону дома.

Сонную тишину провинциальной ночи нарушали только собачий лай да редкое уханье ночной птицы из соседнего перелеска. Генри это даже нравилось — не считая нескольких поездок в Эдинбург, он никогда не уезжал дальше пригорода Ливерпуля. Скоро в конце улицы на пригорке показался старый дом Маккензи — от городка Криан его отделяла небольшая речушка, мост через которую был когда-то частью крепостной стены замка Дантрун. Теперь от замка остались лишь восстановленный частично господский дом, развалины да мост, а от простиравшегося на мили вокруг имения клана Маккензи ещё пару веков назад — акр земли. Но даже сейчас в своём пострадавшем от времени состоянии особняк производил впечатление: каменный великан, оберегающий покой местных жителей.

Когда оставалось миновать мост и подняться на пригорок, Генри замер: на противоположном берегу речки в самом начале моста темнела фигура. Мужчина в шляпе. Лампа фонаря, освещающего дорогу, моргнула, раз — и мужчина уже стоит на середине моста так, что его лицо прекрасно можно разглядеть.

Это он. Тот самый, со снимка.

Где-то совсем рядом из кустов вдруг заорала ворона и, бешено хлопая крыльями, унеслась в сторону леса. Генри от неожиданности вздрогнул, и оцепенение прошло. Он шагнул в сторону, но оступился и, потеряв равновесие, скатился под мост, ударился об опору, да так сильно, что сознание оставило его.

— Где же Генри, пора бы ему уже вернуться, миссис Норрис… — раздался где-то над головой родной голос.

Генри попробовал пошевелиться, и движение отозвалось резкой болью в затылке.

«Для похмелья рановато, — мрачно принялся анализировать своё состояние он, ощупывая здоровенную шишку на многострадальном затылке. — Ах, да! Я же головой хорошо приложился»…

Между тем Айлин и миссис Норрис продолжали беседу, к которой Генри прислушиваться удавалось плохо, так как он был занят инвентаризацией собственного тела.

— ... даже если это правда, пусть остаётся так! Пусть наш род платит по счетам, а не мой муж.

— Ты не понимаешь. Роду настанет конец. Хранитель на грани, и род вместе с ним теряет силу. Прекрасно же знаешь, вот уже пятьдесят лет не рождались мальчики, а теперь начнут умирать и женщины. Каждые сто лет нужен новый хранитель. А муж твой, принявши эту ношу, может спасти нас всех.

— Но почему мой муж, а не твой или Элен?

— Мне жаль, но нынешний хранитель выбрал твоего… Он ведь видит суть вещей. Знает, кто чего стоит.

«Так, руки-ноги целы… только вот голова… О чём это они?..»

— Я не могу так с ним поступить. Даже просить не стану. Умрём — значит, судьба наша такая.

— Ах, милая моя, — покачала головой тётка, печально глядя на решительно настроенную девушку. — Ты так говоришь, потому что у тебя ещё нет детей...

— У тебя их тоже нет, — резко отозвалась Айлин.

— Вы все для меня — мои дети.

Генри наконец собрался с силами и выполз из своего укрытия.

— Генри, ну слава Богу! Что ты там делаешь? — издалека заметила его Айлин и сразу же пришла на помощь.

— Троллей ваших шотландских искал, — несмешно пошутил он, но Айлин всё равно рассмеялась.

— Нашёл?

— Нет, это было дурацкой затеей, пошли домой, мне срочно нужно баиньки, а то мерещится всякое...

***

Утром, несмотря на закономерную головную боль, Генри был счастлив. Айлин с самого утра сбегала в аптеку, накормила порошками и микстурами в придачу к прославленному шотландскому чаю на горных травах имени миссис Норрис и вытащила мужа на крыльцо.

Он любовался сидящей рядом Айлин: сияющая улыбка, ямочки на раскрасневшихся от стылого воздуха щеках, россыпь золотых веснушек, кудряшки, отливающие медью под лучами утреннего солнышка, розовые маленькие ушки, — всё это страшно отвлекало и мешало слушать, о чём весело болтает девушка. Неужели эта рыжая зеленоглазая стрекоза теперь его жена? Эти странные люди — её родственники — казалось, вели себя так, будто проверяли на прочность, стараясь всеми силами заставить чужака Генри в страхе схватить свои вещи и остатки гордости и свалить в закат. Это дало обратный эффект: малодушный одиночный побег Генри даже не рассматривал в качестве варианта. Накатившее чувство даже немного пугало: сейчас здесь ему хотелось нажать на кнопку паузы, чтобы сидеть этим туманным осенним утром с Айлин на крыльце, обнявшись и укутавшись в шерстяной плед, ещё лет сто кряду. А сны и тёткины слова сейчас мало его заботили. Ну не может же вся эта чушь быть правдой.

— Алло! Яблоко хочешь, спрашиваю?

Генри рассеяно и кивнул и, улыбаясь собственным мыслям, принял из рук жены краснобокое душистое яблоко.

— Я так люблю этот поздний сорт, тётка варит такой обалденный компот. И сидр получается ничего. Но всё равно много пропадает, видишь же, сколько падалицы, — кивнула Айлин в сторону сада.

— Между прочим, мистер Норрис жаловался на тебя, — откусив яблоко, сообщил Генри.

— Что прячу от него виски?

— Нет. Говорит, временами кошкой оборачиваешься и расцарапываешь добропорядочным людям их честные лица.

— Ой, он каждый год по весне чертей ловит, — махнула рукой Айлин, — а сейчас хоть что-то новенькое. Лица расцарапываю, значит, вот ведь старый пень…

— Прости, я рассказал об этом ради шутки, не думал, что тебя это заденет, — тут же раскаялся Генри.

— Ведь милейший человек, когда трезвый, — с досадой покачала головой она.

— Что ж его миссис Норрис не исцелила от алкоголизма с помощью какого-нибудь специализированного чая?

Айлин сразу помрачнела.

— Да ну их.

— Айлин, что-то случилось?

— Нет-нет, всё хорошо. Просто с тёткой немного повздорили.

— Хочешь, уедем, да и дело с концом, — предложил Генри.

Айлин вымученно улыбнулась.

— Да, я хочу уехать. Вот только поговорю ещё с ней, и уедем.

— Уж не о хранителе был ли вашем спор? — спросил вдруг Генри через некоторое время.

— О нём, но ты-то откуда знаешь?

— Слышал кое-что, там на мосту. Хранитель, который требует замены.

Айлин разом напрягалась ещё больше.

— Я не верю в эти сказки, — твёрдо произнесла она, и даже Генри почти поверил.

Не верит, но боится... Боится, что это может быть правдой.

Генри же был уверен, что призрак из снов и из-под моста, преследующий его, что-то хотел сказать. И не это не пьяная фантазия Генри.

А та самая близкая тень.

— Подожди, мне нужно у тебя кое-что спросить, — коротко бросил он и умчался в дом, оставив Айлин в недоумении.

Вернулся со снимком в руках.

— Кто этот человек?

— Где ты взял это фото?

— Нашел на чердаке. Так кто это?

— Это прадед миссис Норрис. И мой прапрадед.

— Когда он умер?

— Не знаю точно... В двадцатых годах, кажется, тогда ещё эпидемия кори была, много детишек умерло... Зачем это тебе?

— Не в тысяча девятьсот двадцать втором году случайно?

Айлин прижала ладонь ко рту, из всех сил сдерживая слезы: кажется, и она сложила два и два.

— Ты что, ждёшь ребёнка? — осенило вдруг Генри.

Это объясняло и её подавленность после речей миссис Норрис о детях, и страх, что семейная легенда о хранителе — правда.

Айлин коротко кивнула и отвернулась, глотая слёзы.

***

Айлин не видела его — не всем это дано — обманул старый пень, мистер Норрис: какая из неё ведьма... Долго плакала, твердила своё: «Зачем, зачем ты это сделал? Какой в этом смысл?». Рассказывала Генри, как любит его, силилась услышать что-то в ответ, но — увы.

Да и что он мог ей ответить? Что ни в чем нет смысла, а если и есть, то мы не можем увидеть всей картинки и понять, почему именно его выбрал хранитель, почему именно на их долю выпал этот выбор. Есть только здесь и сейчас: вещи, которыми мы дорожим, люди, которых любим. Тётка уговорила её уехать в Эдинбург, нервничать нельзя ей в положении-то... Хотя и шепнула Генри, что на будущий Самайн привезёт Айлин в Дантрун, а если Бог даст, — то и с дочкой.

Сомнений, что это будет девочка, у Генри не было — прежний хранитель показал ему её во сне — рыжая такая, с синими глазами, такими, как у него самого. Он сделал выбор и не жалел о нём. Впереди его ждала непростая работа.

Генри посмотрел в окно — туман рассеивался.

Пройдёт всего пара часов, и зыбкие образы прошлых мечтаний, обид и проблем, скрывающиеся в пелене марева, растают, будто и не было их. А потом настанет время солнечного полдня с яркими красками листвы и с тем самым пронзительно голубым небом, какое бывает только в это время года, — осень умеет очаровать собой, когда ей хочется этого.

Генри почесал за ушком рыжую кошечку, та вряд ли почувствовала касание, но мурлыкнула в ответ, запрыгнула на подоконник, устроилась поудобнее и, прищурив свои янтарные глазища, умиротворенно затарахтела.