Блондинки

Холодный ветер обгонял пешеходов, таща за собой запах еды из ближайшего макдака. Рогожин смотрел себе под ноги, идя к небольшому кирпичному зданию, где располагалась бухгалтерия, в которой он работал. Уши у него покраснели и замёрзли, щёки начинало покалывать, а нос, спрятанный в тонкий, совершенно негреющий шарф, был готов отвалиться и упасть в ближайшую лужу. Рогожин мастерски обходил спешащих людей, разглядывая асфальт и собственные ботинки. Во всех блондинках, в возрасте или помоложе, ему мерещилась мать. Он как будто вернулся в детство и снова стал школьником, который боится, что мамка засечёт с сигаретой или пивом, и ходит, оглядываясь по сторонам, в надежде не заметить где-нибудь на горизонте знакомые пальто и сапоги. И поэтому Рогожин выбрал не вздрагивать от лиц незнакомых женщин, а впиваться взглядом в трещины на дорогах. Он остановился у замызганного крыльца с некогда зелёными перилами и вытащил из кармана сигареты с зажигалкой. Закурил, почёсывая щетину на подбородке и думая о какой-нибудь прибавке к зарплате, чтобы была возможность курить что-нибудь не такое дешёвое. Светлые волосы из-за ветра сбились в кучу и стали похожи на какое-то гнездо. Когда на куртку упало несколько крупных капель то ли с козырька, то ли с неба, Рогожин кинул бычок в урну и шагнул в тёплое помещение.

В их офисе для утра пятницы было непривычно тихо: вместо стука пальцев по клавишам ноутбуков слышалось только, как в окна стучал дождь. А ещё какие-то непонятные шорохи и шарканье, вперемешку со сморканием. Рогожин повесил в гардероб куртку, подошёл к своему столу, сел. Почти все немногочисленные присутствующие столпились у места маленькой сухой Любови Максимовны или же Любочки и что-то наперебой шептали. Любочка же – с глазами навыкате, маленьким ртом с тонкими губами и вечно непричёсанная – прижимала к носу скомканный платок и глотала всхлипы. Она сгорбилась на этом сером неустойчивом стуле и выглядела максимально некрасиво со своей потёкшей тушью и внешней серостью. Прямо как на улице. Женщины, обступившие её, наперебой что-то вполголоса говорили, клали ей руки на плечи, колени, локти. Их руки были везде, почти полностью скрывая серую Любочку. Сергеич, сидевший рядом с Рогожиным, задумчиво хлюпнул кофе. Рогожин оторвался от созерцания Любочки и посмотрел на него.

– Кот у неё вроде помер. Вчера вечером. – Сказал Сергеич, смотря в кружку, а потом добавил: – Кто-то из девок про животных мимоходом сказал и она как заревёт! Ну они ж не знали, в самом деле.

Рогожин на это ничего не ответил и включил компьютер. Смотрел, как загорается экран и идёт загрузка, а потом снова перевёл взгляд на эту серую компанию. Рядом со всеми ними, боком к нему, сидела Ангелина, самая младшая сотрудница. Она была моложе его лет на десять и работала здесь всего около полугода. Это была единственная блондинка, на которую он мог смотреть и его бы не передёргивало. Она была такой же грустной, как и все женщины в офисе, которые успокаивали Любочку, только вот конкретно Ангелина как будто вылезла из какого-то старого фильма. Она аккуратно поджимала бледные губы и промакивала глаза салфеткой, на которой узорами отпечатывалась косметика, держала спину ровно, словно вместо позвоночника у неё внутри была железная палка. И так она была красива. Все эти серые существа во главе с Любой расплывались некрасивыми бесформенными лужами, а Ангелина лишь тихо вздыхала и кусала свои бледные губы.

– Коллеги, – вдруг сдавленным голосом произнёс их начальник, крайне мягкий и бесхарактерный человек, забежавший посмотреть на представление, – коллеги, я понимаю, ситуация, да, неприятная, но давайте всё же работать. Сократим сегодняшний рабочий день на час, я всё понимаю. Давайте, девочки.

Девочки и другие два мальчика разбрелись по местам, оставив маленькую Любовь Максимовну на неустойчивом стуле оплакивать своего мёртвого кота. Ангелина прошептала ей что-то, а потом тоже отвернулась к своему компьютеру и принялась подтирать практически целый макияж, глядя в складное зеркальце. Рогожин мысленно обласкал все округлые части тела блондинки, красиво обтянутые одеждой, вздохнул, собрался с духом и открыл нужную программу.

К пяти вечера ветер усилился и нещадно хлестал по лицу, пах холодом, безнадёгой и ближайшей помойкой. Рогожин шёл домой, смотря себе под ноги, но асфальтных трещин он не видел, потому что перед глазами у него до сих пор стояла беловолосая Ангелина, вытирающая слёзы салфеткой. Он натянул на голову капюшон и сунул руки в карманы, выгнув спину колесом. Его фигура со стороны напоминала сожжённую спичку, только головка у неё была не чёрная и обугленная, а светившая пшеничной чёлкой. Рогожин поднялся в свою квартиру, в воняющим непонятно чем лифте, прошёл сразу же на кухню, поставил чайник. В коридоре сдвинул вместе грязные ботинки, повесил в шкаф куртку, проигнорировал зеркало в ванной. В спальне сел на кровать, опять сгорбившись спичкой, сцепил ладони в замок. Комок пыли у ног напомнил о необходимости уборки и о сломанном пылесосе. Чайник на кухне замолчал. Рогожин вдруг вскинул голову, посмотрев прямо на третью сверху полку углового стеллажа. Оттуда ему в глаза смотрела мать, сфотографированная лет за тридцать до её смерти. Это была практически единственная фотография, которую он нашёл в родительском доме, перед тем как уехать оттуда навсегда. На фотографии молодая мать напоминала Джоконду, только с длинными блондинистыми волосами, которые всегда у неё были ниже плеч. Чёрная лента выглядела нефтяным пятном на выцветшей поверхности моря-фото. Перед лицом снова появился образ печальной Ангелины и Рогожин зажмурил глаза, чтобы избавится от него. Когда снова открыл их, то ему показалось, что мать-Джоконда дважды моргнула и отвела взгляд. Он ещё несколько секунд пристально вглядывался в изображение, а потом один раз перекрестился. Хорошо, что завтра суббота и не придётся идти, смотря себе под ноги, чтобы не вздрагивать от лиц незнакомых женщин, так похожих на мать.