– Боцман, отрывай! – орала пьяная толпа новоявленных пиратов. – Открывай, мы тебя не больно зарежем.
Жан заперся на камбузе, и его позиция была крепка: два дубовых засова подпирали крепкую ясеневую дверь, на столе лежал заряженный мушкет и четыре пистолета, еще два он держал в руках. За дверью бесновалось человек тридцать.
– Мужики, – заорал боцман, – дверь крепкая, у меня семь заряженных стволов, двести пуль и пороха немерено. Я так просто не сдамся.
– Слушай, гад, нам нужен ром, на котором ты сидишь. – И боцман увидел чей-то глаз, приникший к щели между досками прямо посередине двери.
Голова Жана была пуста, а рука, как бы сама, вскинула длинноствольный пистолет, а палец нажал на собачку. Грохнул выстрел, и тяжелая четырнадцатимиллиметровая пуля прошила дверь, скалывая щепки на выходе из доски. Глаз мгновенно исчез. Раздались беспорядочные нечленораздельные вопли, и кто-то заорал с ноткой истерики в голосе:
– Братва, эта сволочь убила Билли.
Боцман предугадал следующее действие пиратов и успел нырнуть за плиту. Шесть пуль пробили дверь и свистнули над его головой, а он дотянулся до мушкета и, почти не целясь, пальнул в середину двери. Раздался вопль из десятка глоток, и наступила тишина.
– Да кто-нибудь, помогите Джо! Кровища так и хлещет! – послышался крик из-за двери.
– Поздно, он не жилец.
Жан, тем временем, перезаряжал пистолет, прекрасно понимая, что дело дрянь. Кто-то приставил мушкет к двери и выстрелил. По счастью, пуля угодила в тяжелую чугунную сковородку и отрикошетила, впившись в переборку справа от него. Боцман взялся заряжать мушкет все еще прячась за плитой. Его спасало то, что за дверью места было мало, наружная стена камбуза не доходила всего метр до фальшборта, так что вся эта толпа размещалась там с трудом.
– Давайте обольем дверь маслом и подпалим, – предложил кто-то на той стороне пьяным голосом.
– Ты что, идиот, хочешь спалить корабль? Лучше несите топор, мы расколошматим дверь и доберемся и до боцмана, и до рома.
– Иду, я знаю, где топор, – раздался чей-то голос, плохо узнаваемый из-за запертой двери.
***
Боцман отбивался три дня, но всему есть предел. В конце концов новоявленные пираты выбили топором две доски в верхней половине двери, а Жан расстрелял заряды из всех стволов, пытаясь помешать им ворваться. Еще трое пиратов умерло и их выкинули за борт, как и первых двух.
Однако джентльмены удачи все же добрались до верхнего засова и перерубили его. Заряжать боцман не успевал, а нападавшие научились ловко уклоняться от пуль. Разумеется, среди них имелись раненые, но застрелить кого-либо еще у боцмана не выходило. Его шансы стремительно таяли, и вот чья-то волосатая лапа откинула нижний засов. Жан поспешно выстрелил, и пират завопил от боли, но оказалось, что боцман попал только в руку.
Через мгновенье на камбуз ворвался со злобной гримасой на лице один из зачинщиков бунта, и Жан, получив топором по голове, провалился во тьму. Еще несколько секунд боцман слышал их ругань, но вскоре совсем отключился. Он думал, что умер...
***
– Эй, ты, вставай! Ночью спать на улице небезопасно: бандиты могут зарезать. Тебя что, ограбили? –услышал боцман чей-то бархатный голос.
– Кажется, да! – Жан очень удивился, что понял ту тарабарщину, на которой с ним заговорил незнакомец.
– Хочешь, переночуешь у меня. Только я тебя на ночь запру, ведь я не знаю кто ты. Согласен?
– Согласен.
– Тогда пошли, я тебя ужином накормлю, чай голодный.
***
Боцман услышал, как снаружи отодвигают засов и встал напротив двери.
– Выходи, завтракать будем. А не хочешь рассказать из каких ты краев, уж больно одежда на тебе необычная.
– Я издалека. Зовут меня Жан Ошедэ и не так давно еще был моряком, боцманом на корабле. Но случилось несчастье, наша команда взбунтовалась и решила податься в пираты. Капитана выкинули за борт с привязанным к ногам ядром, старшего помощника вздернули на рее, а старшего боцмана, вместе с коком, проткнули ножами. Я заперся на камбузе и несколько дней отстреливался. Но потом они сломали дверь и добрались до меня. Не знаю, как я выжил, но вдруг очнулся здесь, когда ты меня разбудил.
– Я тебе верю, Жан. А я торговец одеждой. Зовут Шульги, и ты сейчас у меня в доме в городе Вавилоне.
– Спасибо тебе Шульги за доброту к незнакомому человеку.
– Если хочешь, то можешь остаться. Мне нужен помощник в лавке. Я тебя научу разбираться в одежде и тканях, будешь временами торговать вместо меня. А народу мы скажем, что ты египтянин, потому что выглядишь иначе и одежда непохожа на нашу. Много платить не могу, но комната, в которой ты ночевал, и место за столом – твои.
– Хорошее предложение и я согласен.
– Прости мое невежество, а что значит боцман?
– Боцман – это младший командир, у меня в подчинении было сорок матросов.
– Ого, так ты был редумом[1], а значит имеешь опыт работы с людьми. Пока оставайся, а я наведу справки нет ли у стражников подходящей для тебя должности.
– Я не очень хочу быть солдатом, можно мне остаться у тебя? Накоплю денег, может сам каким делом займусь.
– Оставайся, мне не жалко. Вот только ты ходишь без оружия. Было бы неплохо обзавестись мечом.
– Я не умею владеть мечом. А шестоперы у вас имеются?
– А что это такое?
– Ага, значит не имеются. Тогда мне нужно самому объяснить кузнецу, что это такое.
– А что твой шестопер такое могучее оружие?
– Это оружие, которым легко научиться владеть. Это вид железной дубинки.
– Ну тогда это дело решаемое, я знаю отличного мастера…
– Вот только денег у меня нет.
Деньги у Жана были, никчемные в этих краях бумажные франки.
– Не переживай: ты отработаешь у меня месяц и сможешь заказать кузнецу свой шестопер. Если денег не хватит, то выкупишь его еще через месяц. А пока ни во что не ввязывайся, веди себя тихо.
***
Вот настал первый рабочий день. Лавка выглядела очень просто: комната без окон с дверью, выходившей на улицу. Внутри на стеллажах лежали большие кипы готовой одежды, а образцы вынесены на улицу и разложены на столы для привлечения внимания покупателей. Лавка оказалась одной из многих в длинном ряду конкурентов. Впрочем, Вавилон был огромен, в нем, наверное, проживало около миллиона человек и именно поэтому шла весьма бойкая торговля.
Мужчины богатого сословия носили длинные туники, доходившие до пят, а на плечи надевали шали самых разных размеров и расцветок с бахромой или разнообразными кисточками, благо в городе производилось много различных тканей, которые составляли наряду с продукцией сельского хозяйства главные группы товаров, шедшие на экспорт. Люди победнее носили туники до колен, не мешавшие работать. Теплый климат позволял иметь минимум одежды. Состоятельные мужчины часто предпочитали канди, нечто вроде длинного халата с рукавами. Воины носили штаны, неширокие шаровары довольно свободного покроя.
Женская одежда располагалась на отдельном столе. Длинные прямоугольные платья с узкими рукавами привлекали внимания яркими узорами. Поверх них носили длинные широкие плащи и накидки, так же украшенные бахромой, из-под которых виднелся нижний край платья. Популярны были юбки, крепившиеся на поясе и так же украшенные бахромой, их шили из нескольких кусков ткани. Носили и туники, похожие на мужские, но с длинными разрезами по бокам.
Одежда изготавливалась из шерсти, льна, шелка и хлопка. Богатые люди использовали золото, серебро и другие драгоценные материалы для украшения одежды, длина и роскошь которой указывали на социальный статус и богатство человека. Головные уборы отличались вычурностью и разнообразием. И мужчины, и женщины носили украшения из золота и драгоценных камней, высокий статус придавали украшения с изумрудами, высоко ценившимися в высшем обществе.
Все это Шульги объяснил Жану быстрой скороговоркой, пользуясь моментом утреннего затишья в торговле.
– Твоя задача подавать вещи клиентам, держать их перед ними пока они осматривают и решают, что им больше нравится. На одежду для бедняков идут недорогие ткани, лен и хлопок, а богатые предпочитают одежду из шерсти и шелка.
Через два часа покупателей стало столько, что они вдвоем едва успевали их обслуживать. И хотя далеко не каждый покупал что-либо, но все же торговля шла довольно бойко. Вооруженный новыми знаниями об одежде, Жан легко стал отличать богатых от бедных, тем более что позади богатых часто шел раб и телохранитель, а то и двое. Женщин сопровождали в основном рабыни, которые легко узнавались по татуировкам или клейму на лбу или правой щеке.
Впрочем, встречались рабы и рабыни без таковых.
– Чем они отличаются? – спросил Жан.
– Это временные рабы. Должники, которых обратили в рабство на три года. По истечению этого срока они снова получат свободу, – ответил Шульги.
– А если они не успели отработать долги?
– Закону на это плевать, больше чем на три года обращать свободного в рабство не разрешено.
***
И так Жан начал работать в лавке каждый день. Довольно скоро он постиг все нехитрые премудрости местной торговли одеждой. Местные тоже привыкли к нему и уже никто на улице, где он проживал, не показывал на него пальцем из-за вычурной, по местным меркам, одежды. Как-то незаметно прошел месяц и Шульги выдал боцману двенадцать сиклей серебра в качестве оплаты за работу.
Он отправился в ближайшую кузницу, чтобы заказать себе шестопер. Этой штукой, по крайней мере, боцман хотя бы понимал, как пользоваться, а чтобы научиться владеть мечом, требовалось лет пять ходить к учителю.
Кузнец быстро понял, что ему нужно и запросил десять сиклей, пояснив, что на шестопер не нужна высококачественная бронза, как на меч, а потому стоить она будет вдвое дешевле меча. Тем более что боцман просил кузнеца изготовить шестопер полегче, помня о том, что он не привычен к владению таким оружием.
– Приходи через три дня, – сказал кузнец.
Так боцман получил свое первое оружие.
***
Надо сказать, что Жан не всем нравился и была у него парочка недоброжелателей, которые вечно к нему цеплялись. В лавке они требовали показать им разнообразные одежды, тратя много его времени, и в итоге никогда ничего не покупали. Признаться, боцман был очень зол на них, и пару раз дело едва не дошло до драки.
Не прошло и недели как у него с одним из этих парней снова произошла стычка. Они сцепились, и Жан наговорил ему гадостей. Вавилонянин влепил боцману пощечину, и у него не осталось выбора кроме как бросить тому вызов.
Такой поворот событий вызвал массу пересудов среди знакомых и не знакомых.
– Ты погорячился, – сказал Жану Шульги. – Этот человек профессиональный солдат, он хорошо владеет оружием и у него имеются доспехи. Я согласен быть твоим помощником на дуэли и приглашу туда священника из храма Мардуха, для соблюдения законов и правил. Но тебе придется нелегко.
Дуэль назначили на утро следующего дня. Противник явился в кольчуге с длинным рукавом, шлеме и со щитом. Но священник приказал ему оставить щит, так как, по его мнению, это против правил. У боцмана не было ни шлема, ни кольчуги, впрочем, это никого не интересовало. У его противника был короткий бронзовый меч, скорее даже длинный кинжал.
Мириться никто не предлагал. Враг рыл копытами землю, как бык на корриде. Жан стоял спокойно, экономя силы. В отличие от всех присутствующих он знал, что такое шестопер и очень надеялся на его пробивную мощь. Неожиданно Шульги подошел к нему, держа в руках бронзовый шлем.
– Вот, Жан, прикрой свою голову. Кольчуги у меня, к сожалению, нет.
Жрец подал сигнал, и они начали сходиться. Противник чувствовал свое преимущество и сразу бросился в атаку. Его меч со свистом резал воздух, а боцман уклонялся как мог и изредка подставлял под удар шестопер, стараясь экономить силы.
Так продолжалось минут десять, а потом вавилонянин стал тяжело дышать, сказывалось то, что ему приходилось таскать на себе кольчугу двойного плетения. Еще пара минут и Жану представился шанс. Противник широко замахнулся мечом сверху, и боцман рискнул, и подставил под удар шлем, а шестопер мелькнул в воздухе и врезался прямо в грудь вавилонянину, с легкостью разорвав кольчугу.
Раздалось сочное «хрясь» и тут же боцмана настиг удар по шлему. Все поплыло у него перед глазами, и Жан стал падать в черную дыру… Вынырнул боцман уже на камбузе и вместо шестопера в руке держал за ствол разряженный пистолет, которым пытался отбить падающий на него сверху тяжелый топор. Раздалось сочное «хрясь» и наступила полная темнота.
[1] Редум – военное звание, примерно соответствует лейтенанту или капитану.