Божана

Автомобиль съехал с трассы, и по дну машины зашуршала высокая трава заросшей лесной дороги. Наконец-то Ивану удалось вырваться из рутины дел, и посвятить день самому себе.

Он обожал природу, но суета каждодневности, постоянные дежурства, графики операций, административные вопросы, не давали на отдых времени. Он даже жениться к своим сорока не смог, так как на поиск невесты и ухаживания, не хватало сил. Институт, ординатура, научная работа, совмещенная с практикой, тут даже на сон времени не оставалось не то, что на какой-то там amor.

Ведущий хирург областной больницы, заведующий отделением, с перспективой занять должность главврача. От должности в министерстве, профессор Коростылев на отрез отказался, хотя министр здравоохранения настойчиво предлагал стать его замом, но такая должность оторвала бы от практики и науки, а Ивана Константиновича, это совсем не устраивало.

Стройный, красивый мужчина, с легкой сединой в густых волосах, со слегка близорукими глазами, римским профилем, он разбил не мало женских сердец, но все мимоходом, не серьезно, на одно легкое свидание, не на долго отрываясь от любимой работы и науки.

Этот день выдался на удивление теплым. Иван любил раннюю осень. Начинающая желтеть листва, великолепно сочеталась с изумрудной зеленью, особенно в солнечных лучах, играя сказкой в воображении, возвращая взрослого мужчину в детство.

«Вон тот кривой сук, сейчас оживет, и превратиться в ехидного лешего, из-за того дерева выглянет злобная Баба-Яга, а вон с той ветки засмеется, и подмигнет игриво русалка. А вон тот гриб…»

Мужчина улыбнулся и нагнулся срезать белый красавец, пытающийся спрятаться под опавшим, желтым листом.

Иван и приехал сюда ради вот этой тихой охоты, которую обожал, но на которую ходил так редко из-за постоянной занятости. Бросил свой дорогой автомобиль на лесной дороге, и пошел неторопливо по этой удивительной березовой, опадающей осенним золотом, роще.

Еще пацаном он узнал от отца это место, ставшее их тайной. Они ездили сюда каждые выходные, и лес сближал их. Мальчика, только вступающего в жизнь и строгого академика. Три года назад отца не стало, а на следующий год не будет и этого великолепного места. По планам тут построят парк аттракционов, и тогда детство Ивана окончательно покинет этот мир.

Он сел на землю, и прислонился спиной к березе, у которой они с отцом всегда отдыхали, вытянув ноги. Горячий сладкий чай в термосе. Почему-то дома он не такой вкусный как здесь. Отвинтив крышку, одновременно являющейся и кружкой, он налил в нее этот чудный напиток, и сощурившись от удовольствия сделал первый глоток.

— Хи-хи. — раздался за спиной тихий женский смешок.

Иван оглянулся, привстал, заглянул за ствол дерева, но никого не увидел.

— Померещилось, — пожал он плечами и сделал еще один глоток.

— Ты такой смешной? Тебе правда нравиться эта горячая вода? — Вновь зазвучал сзади голос.

Коростылев даже подпрыгнул от неожиданности, облив себя кипятком.

— Вот черт, — он оттянул пальцами от ноги мокрую штанину, от которой шел пар, отодвинув горячую ткань от кожи.

— Тебе больно? Прости, я не хотела, — вновь зазвучал где-то рядом взволнованный голос.

— Вы где? — Мокрое пятно быстро остыло, оставив только неприятные ощущения влаги, и Иван наконец смог оглянуться, но вновь никого не обнаружил.

— Рядом с тобой. Не уж-то не видишь? — Вновь засмеялся женский голос.

— Давайте прекратим игры в прятки. Это совсем не смешно, и простите, но мне это не нравиться. Если хотите поговорить, то покажитесь, а то у меня создается впечатление, что я сошел с ума, и разговариваю с деревом, — Иван крутил головой в поисках незнакомки, но все тщетно.

— Такой большой, такой умный, и такой невнимательный. Ты же смотришь прямо на меня, и не видишь, — от ствола березы, к которой совсем еще недавно прислонялся спиной Иван, отделилась стройная фигура белокурой девушки, с удивительной глубины, и нежности зелеными глазами. Перекинутая через плечо, тугая коса, с вплетенными в нее желтыми, осенними листьями, спадала почти до земли, едва не касаясь босых ступней, белоснежное платье, с черными черточками, напоминая кору березы, обтягивала тоненькую, стройную фигурку, подчеркивая пышную, высокую грудь, крутые бедра, и талию, которую казалось можно обхватить, сомкнув пальцами двух ладоней.

— Как вы это сделали? — Иван вскинул удивленные глаза.

— Что именно? — Улыбнулась девушка.

— Где вы прятались? Я вас не видел? Я смотрел за деревом, вас там не было?

— Почему ты говоришь со мной на «Вы», я тебе неприятна? — Девушка нахмурила лоб и надула губки.

— Почему неприятна? — Смутился Иван, словно его поймали на чем-то плохом. — Просто к незнакомым людям принято обращаться на: «Вы».

— Какая глупость. Во-первых, мы знакомы, а во-вторых, на: «Вы», обращаться только к врагам, — она улыбнулась, и Иван зачарованно застыл, утонув в зеленых с искорками отражающегося солнца глазах, не в силах отвести взгляд.

— Я не помню, что бы нас представляли друг другу, — он сделал над собой усилие, чтобы вырваться из неожиданно сковавшего его гипноза, и не узнал своего хриплого голоса.

— Какой ты смешной, — засмеялась она. — Нас познакомил еще твой папа, он указал на меня и сказал: «Позволь представить тебе сын мою подругу, я всегда пью рядом с ней чай». С тех пор, вы с ним были частыми моими гостями. Его звали Костя, а тебя зовут Иван. Жаль, что он больше не приходит.

— Он умер, — буркнул Иван. — И вообще, глупость какая. Да мы всегда с отцом приходили сюда вдвоем, но не было у него тут никаких подруг, — посмотрел внимательно на девушку он, и вдруг понял, что она больна. Ну конечно! Одна, в холодном, осеннем лесу, в легком платье, босая. Как он раньше не обратил на это внимание?! Нужно срочно вести ее в клинику. Срочно. Николай Петрович прекрасный психиатр, он посмотрит и назначит лечение, а Иван проследит. Если девушка не помнит, где ее дом, то он непременно поселит ее в своей квартире, мама не будет против. И пока Коростылев будет искать родственников, она будет жить у него, а он будет заботиться.

— Почему ты нахмурился? Я сказала что-то неприятное? — Девушка подошла ближе и заглянула в глаза, а Иван сделал шаг назад, еле сдержав себя. Ему вдруг так захотелось обнять, прижать к себе и поцеловать эти вишневые губы, что он едва не застонал.

— Нет, все хорошо, — прохрипел он. — Я приглашаю тебя в гости. Хочу показать свою работу и свой дом.

— Но мы же незнакомы, — задорно засмеялась девушка и подмигнула.

— Вот заодно и познакомимся, — вновь смутился Иван, неожиданно почувствовав себя мальчишкой на первом свидании. — Как тебя зовут?

— Божана, — слегка склонила голову она.

— А по отчеству? -Уточнил Иван.

— У меня нет отца. — Вздохнула Божана, и вдруг в ее зеленых глазах вспыхнула искра любопытства. — Мы сядем внутрь того чудовища, на котором ты приехал? Мы увидим те страшные камни, в которых живут люди?

«Точно больная», — вздохнул Иван, и кивнул соглашаясь.

— Тогда я согласна, но только обещай, что непременно вечером, к закату, вернешь меня назад, к этой березе.

— Если ты этого сама захочешь, то да. — Он врал. Он не собирался вновь везти ее в лес, да еще на ночь глядя. Он собирался ее вылечить.

— Я тебе почему-то верю, и доверяюсь. Открывай быстрее свое рычащее чудовище. Мне так интересно…

***

— Я не выявил никаких отклонений в психике. — Николай Петрович стряхнул пепел с сигареты. — Говорит она, конечно, странно, одета не по сезону, но речь обдуманная, связанная. Она не больна. Смею предположить, что это сказывается необычное воспитание. Скорее всего мы имеем дело со староверами, или какими-нибудь язычниками, посвятившими себя лесу. Других объяснений у меня нет.

Они стояли в коридоре у окна, и курили, тихо ведя беседу, изредка посматривая на сидящую на диване перед телевизором девушку. Она на столько была погружена в транслируемую передачу, про жителей моря, что не обращала на них никакого внимания.

— Но я не смогу ее отвести назад. Бред какой-то. Не место человеку ночью в лесу, да еще босому, и в таком легком наряде. — Вспылил Иван.

— Может где-то там неподалеку, ее дом, — пожал плечами психиатр, и вдруг улыбнулся. — Да вы никак влюбились мой друг?

— Не говори глупостей, Николай Петрович, просто элементарная забота, — покраснел неожиданно для самого себя Иван.

— Ну да, ну да, — рассмеялся собеседник. Не забудь пригласить на свадьбу, когда закончишь заботиться. — Он толкнул Ивана в плечо. — А сейчас прошу меня простить, прием, знаешь ли, больные не любят ждать врача, им всегда некогда.

Николай Петрович скрылся в кабинете, а Коростылев присел рядом, с не обращающей внимания ни на что, кроме голубого экрана девушке. Он смотрел завороженно на ее профиль, меняющий каждую секунду выражение: то на восхищенное, то на удивленное, то на полное нежности, а то и страха, и не мог оторваться, любуясь искренностью чувств этой странной своей новой знакомой.

Она неожиданно вздрогнула, и обернулась:

— Ой, прости, засмотрелась. Это так интересно. Много слышала, но никогда не видела, как живут русалки и дядька водяной, — она улыбнулась. — Ты уже поговорил с другом? Нам уже можно ехать назад?

У Ивана все передернулось внутри: «Ну вот что ее тянет в этот осенний, холодный лес, да еще ночью? Он пригласит ее к себе домой, познакомит с мамой, напоит чаем и уговорит остаться… Навсегда остаться. Да, именно на всегда. Она нужна ему. Он только сейчас это понял. Вот такая вот странная, наивная, со своими сумасшедшими высказываниями нужна. Она его жизнь. Не захочет оставаться, он бросит науку, бросит работу, карьеру, и поселиться с этими чертовыми язычниками, с ее родственниками. Он готов ходить босиком, и в шкурах, но только рядом быть, всегда рядом».

— Я хочу познакомить тебя с мамой, — нерешительно прошептал он.

— Прости. Я неправильно себя повела, мне не надо было выходить к тебе там, в лесу, нам не надо было встречаться, — ее зеленые глаза наполнились слезами.

«Как она прекрасна», — желание выступило потом на лбу Ивана.

— Ты влюбился в меня, но так не должно было случится. Это все мое любопытство, и нежность к тебе виноваты. Это неправильно, и принесет нам страдания. Мы слишком разные.

— Да! Я влюблен, и не стану этого скрывать. Я хочу быть всегда рядом. Я прошу твоей руки. Здесь и сейчас. Я не мыслю своего существования без твоих губ, без твоих глаз… Будь моей женой. — Раскрасневшийся Иван, сделал то, что никогда до этого не делал: упал на одно колено, и взял ее узкую ладонь в свои руки. — Скажи да. Молю.

Она не стала отстраняться и вырываться, она пальчиками другой руки нежно, по-матерински, погладила его по голове, и грустно улыбнулась, капнув слезой на колени.

— Глупенький. Ты даже не представляешь, чего просишь. Я не человек, я берегиня, лесной дух. Я смогу выйти замуж за тебя, только покрестившись и, если ты обвенчаешься со мной в церкви одев мне на шею, собственными руками крестик. Но какой священник согласиться крестить нежить. Кто согласиться стать крестными родителями лесному духу? Берегине? Оставь пустые надежды.

Ты мне давно нравишься, еще с тех пор, как молоденьким черноволосым юношей обнял меня. Ты уже не помнишь тот день, а я не могу забыть твоего горячего дыханья. Конечно, это были чувства не ко мне, как к женщине, а выражением общих чувств восхищения природой, но они были такими искренними, что ранили сердце.

Сегодня я не сдержалась, ты так мило улыбался этому белому грибу. Ты был такой красивый, такой сильный, такой желанный. Прости меня. Я не хочу причинять тебе боль. Отвези меня пожалуйста назад в лес и забудь. — Она отвернулась и заплакала.

— Мы сейчас поедем ко мне домой, познакомимся с мамой, и ты там останешься. Я найду священника, я найду крестных родителей, я крещусь сам, так как не крещен, я все сделаю, чтобы быть с тобой рядом. Все сделаю уже завтра. Я люблю тебя.

Она повернула мокрое от слез лицо, и снова погладила его по голове:

— Я не могу остаться вдали от своей березы после захода солнца, я погибну. Разорвать связь с деревом может, только венчание, и крестик мужа на груди. Отвези меня назад, и подумай, как следует. Нужна ли тебе жена — нежить, берегиня? Тем более, что скоро зима, и я усну до весны. За это время, рощу вырубят, а ты забудешь Божану, и все это останется в памяти как необычный сон.

— Нет! — Вскочил Иван. — Мы будем вместе!

***

— Я женюсь мама. — Выпалил прямо с порога Иван.

— Вот так новость… — седая женщина в домашнем халате, всплеснула руками и опустилась на табурет. — Еще утром ты был заядлым холостяком, а вечером поменял мнение? Кто та несчастная, которая решила взвалить на свои плечи заботу о сухаре, не знающем ничего кроме работы и науки. Кто растопил твое сердце сынок?

— У нее прекрасное имя: «Божана», — покраснел Иван.

— Польское? — Вера Сергеевна удивленно вскинула глаза.

— Славянское, оно означает: «Божья», — Он заходил по комнате маятником, метрономом отсчитывая шаги.

— Ну тогда нам для начала надо хотя бы познакомиться. Приводи ее в дом. Посидим за столом, поговорим, — улыбнулась горячности сына мама. Таким возбужденным она его еще не видела.

— Нет! Мы сами поедим к ней, и не одни. Я хочу попросить тебя поговорить с дядей Пашей и тетей Светой, стать крестными для меня, а для моей Божаны, родителями перед господом, станут Николай Петрович с супругой. Мы все вместе поедем в лес знакомиться, и еще со священником, отцом Никодимом. Он будет крестить меня и мою будущую жену, и сразу после этого венчать.

— Что за глупости, и что за спешка? Почему в лес? — Поведение сына обеспокоило мать. — Да и вообще… Ты никогда не верил в бога.

— С сегодняшнего дня верю, и еще потому, что моя невеста не человек, она берегиня, она лесной дух, она береза! — Выпалил Иван.

— Ты меня пугаешь, сын. Сядь, — побледнела Вера Сергеевна. — Тебе надо успокоиться. Какой лес? Как можно жениться на дереве? Давай я капелек тебе накапаю?

— Я знал, что ты не поверишь, и поэтому прошу поехать завтра утром со мной. Мне тяжело было уговорить Николая Петровича, и священника, но я смог это сделать. Тебя я прошу то же просто поверить, и позвать дядю Пашу с женой. Там, в березовой роще, вы все поймете. Прости, но пока ты не увидишь все собственными глазами, разговаривать нам бесполезно. Просто поверь. Я люблю тебя мама.

***

Солнечный луч пробивался сквозь желтеющую крону высокой березы, и слепил глаза. Шесть человек, три женщины и три мужчины, один из которых был в рясе священника, смотрели на седьмого, еще молодого мужчину, с легкой сединой в черных волосах, нежно обнимающего ствол дерева.

— Надо было в клинику сразу ехать, а не в лес, — пробубнил Николай Петрович.

— Коленька, прошу, скажи: «Это можно будет вылечить?» — Слезы текли из глаз Веры Сергеевны.

— Я все для этого сделаю, — кивнул тот. — Иван мой друг.

— Вот же угораздило мужика свихнуться. — Дядя Паша посмотрел на жену. — А я говорил, что нельзя столько работать. До добра это не доведет.

— Я буду молиться о его здравии, — перекрестился отец Никодим. — Это мой долг, как священника, так и человека. Он вытащил с того света мою дочь. Я его должник.

-Сейчас вы все поймете, — повернулся к недоумевающим гостям березовой рощи улыбающийся Коростылев, и поцеловал кору дерева. — Выйди моя Божана. Покажись. Я сделал все, что обещал. Ты станешь человеком, и моей женой, и мы проживем долгую жизнь, и только смерть разлучит нас.

— Я согласна, — от ствола дерева отделилась тонкая девичья фигура, в белоснежном платье.

Мама выдохнула, едва не упав в обморок, но ее поддержал дядя Паша. Отец Никодим перекрестился, и зашептал молитву, а Николай Петрович пожал плечами:

— Я всегда подозревал, что сказки не на пустом месте рождаются. Вот уж действительно не знаешь, где найдешь, а где потеряешь. Рад за тебя Ванька. Будь счастлив!