Боги любят шутить

Никогда в этом мире ненависть не прекращается ненавистью,

но отсутствием ненависти прекращается она.

Дхаммапада

Es wächst hienieden Brot genug
Für alle Menschenkinder,
Auch Rosen und Myrten, Schönheit und Lust,
Und Zuckererbsen nicht minder.

Ja, Zuckererbsen für jedermann,
Sobald die Schoten platzen!

Heinrich Heine

Над Вавилоном сгущались синие сумерки. Лешек Ольшевский обреченно выключил компьютер. Затык. Полный. Все летело в демонскую задницу. А сроки поджимали. Но сегодня – финиш. Сегодня он вычерпался до донышка весь, без остатка.

Съездить в Старый Город, побродить по Висячим садам Набу-кудурри-уцура, полюбоваться в тысячный раз громадой Э-теменанки. Это всегда помогало. Может, и теперь…

Не теперь. Нет, не теперь. Теперь гребаная жизнь окончательно наизнанку вывернулась. Он-то не понимал. Долго не понимал. А Чеслав чувствовал. Всякую дрянь он всегда чуял первым. Ни разу не ошибся. С самого начала. С того момента, как они вдвоем явились штурмовать Вавилон.

Чеслав Чиж. Старый друг. Он всегда писал странное. Сам был странный, неожиданный внезапный. А самым странным и абсурдным оказался финал…

… Поблекший Чесь врастает в белые простыни. Тяжелое прерывистое дыхание с хрипом вырывается из груди. Чашка в руке мелко подрагивает, но он время от времени стоически глотает какой-то травяной отвар.

– Хха… Кха… – голос тихий, будто шелест жухлой листвы. – Писательская чума... Я зову это писательской чумой. Хайнрих умер… Хайнрих Кнеллер… И не он один. Писательская республика… кое-кто писательским интернационалом обзывал… тоже уже почти… И я почти…

Мне страшно.

– Ты бредишь! – невольно вырывается у меня.

Я готов откусить себе язык, но уже поздно.

Чесь булькающе смеется.

– А я всю жизнь бредил. Чему удивляешься? Написал последнее. Слушай.

Голос шелестит. Шелестят строчки.

Вот демонесса всходит на престол,

Небрежно пыль сметает с декораций,

Жеманно ждет заказанных оваций.

Вот демонесса всходит на престол.

Оси планетной провернулся ствол,

Покачивая сторонами света.

На спинке трона плавится комета.

Оси планетной провернулся ствол.

И входит принц-консорт – и нищ, и гол –

В бесплодность алхимических венчаний,

Но карнавал не знает окончаний,

А принц-консорт все так же нищ и гол.

Эпох отполирован старый скол,

А демонесса всходит на престол.

Вечером следующего дня Чесь всадил себе в висок пулю…

Нет! Захлопнуть память! Заколотить, как гроб! Иначе только свихнуться! Прочь из квартиры!

Эскалатор потащил Лешека в чрево подземки. Вокруг клокотала толпа. Ныл ребенок. Переругивались муж и жена. Тискалась парочка тинейджеров. Кто-то чинно стоял, кто-то козлом скакал по эскалатору, ибо медленно.

Лешек впал в то состояние внутреннего оцепенения, когда тело безошибочно функционирует на автомате, а сознание проваливается куда-то в пустоту. И он не сразу понял, что эскалатор стоит, что вокруг тишина, и нет никого. Почти никого. Потому что совсем рядом была она.

Черные волосы прихотливо уложенные в высокую прическу. Идеальный античный профиль и жесткая холодность в лице. Изучающе-колючий взгляд черных глаз. Сколько ей лет? Двадцать? Или… несколько тысяч?

Под легоньким тоненьким и почти прозрачным топом отлично просматриваются небольшие изящные грудки. Нижняя часть, пожалуй, тяжеловата. Небольшие шорты это только подчеркивают. Они же дают возможность повосхищаться совершенством задницы.

Прекраснозадая.

– Да. Это я, – прозвучал чистый хорошо поставленный голос. – А потом тупые людишки отдали этот эпитет другой.

Лешек остолбенел. Эта… не-пойми-кто… его мысли прочла?

– Лешек, Лешек распугал олешек, – издевательски пропела женщина.

Так его дразнили в детстве.

Она знает… Она все знает…

– Всего не знает никто, – менторским тоном заявила женщина. – Но кое-что мне известно. Ты почти провалил сроки сдачи романа. Издатель сдерет с тебя шкуру и сделает из нее коврик. А ты с перепугу бежишь по садикам бродить.

Тут Лешека будто толкнуло что изнутри.

– Как умею, так и справляюсь. Музы у меня нет. Сам выкручиваюсь.

Что? Какого хрена про музу ляпнул? Какая такая муза?

– Музы, говоришь, нет? – женщина хмыкнула. – Уже ближе к теме. Ты хоть догадываешься кто я?

Лешек только головой помотал.

– Эрида. слыхал, надеюсь.

Он слыхал. Больше, чем хотелось бы. И совсем растерялся.

– Но ты… Ты ведь Вражда.

– Людишки вечно все перевирают. Я – не Вражда. Я – Гармония. Гармония лука и лиры. А вражда лишь ее необходимая часть. Гераклиту я диктовала. На ложе, естественно. Любовником, кстати, отменным был. Тоже переврал, что мог. Но хоть меньше других. Вот с Эмпедоклом не вышло. Такого нагородил. А ведь… Женщину воскресил, женщину воскресил! Через месяц после смерти! Я ж и воскресила. А благодарность? Потом свихнулся окончательно и в вулкан сиганул. Наши тоже свихнулись. К себе приняли. После этого я у них почти бывать перестала. Хотя… знаешь ли, боги тоже врут, когда им что-то не нравится. Не так все было. Это, однако, детали. Главное ты уразумел, надеюсь? О музах можно говорить со мной.

В голове Лешека воцарился полный хаос.

– Подожди. А как же Мусагет? Полигимния? Прочие?

Эрида язвительно расхохоталась.

– Отбыли они. На иной план бытия. Двери за собой закрыли и заперли. Здешние, между прочим, тоже, Иштар временами появляется, хоть и редко. Впрочем, она всегда была неуемной. Так постепенно не осталось почти никого. Про Иштар я сказала. В гости заходит. А постоянно здесь я, да еще один северянин. Локи, – глаза Эриды вполне натурально полыхнули огнем, то ли зло, то ли... – Мелочь еще по углам затаилась. Боссы, видишь ли решили, что не все рылом вышли, чтоб в иные края идти. И побросали многих. Вот я и решила поэкспериментировать. В рамках поддержания гармонии. Остаток муз по помойкам буквально пособирала. Теперь посмотрю, что сделать можно с таким контингентом. И со случайно найденным автором. Случайно нашелся ты. Вот и получишь личную музу. Идем.

Эрида небрежно махнула рукой. Подземка и эскалатор растворились в ослепительной золотой вспышке. Теперь они стояли на склоне какой-то горы, поросшем редкой выцветшей на солнце травой. Кое-где виднелись небольшие группы деревьев.

Эрида внимательно оглядела Лешека с ног до головы, будто оценивая.

– Тебя определил жребий. Музу тоже жребием выберу. Для полной гармонии.

В руках Эриды появилась большущая бронзовая чаша, в которой что-то загремело. Богиня людоедски ухмыльнулась.

– Остраконы. Подвергнем музу остракизму. Давай! Тащи черепок.

Лешек послушно запустил руку в чашу и вытянул глиняный обломок, на котором было что-то нацарапано. Эрида тут же отобрала у него остракон.

– Хм. Автоноя. Забавно. Повезло тебе… автор, – последнее слово прозвучало совершенно издевательски. – Автоноя жутко креативна. Поглядим, что из этого выйдет.

Небрежным жестом она указала Лешеку на извивающуюся меж камней тропинку.

– Иди!

Что еще оставалось? Лешек зашагал по тропинке. Обернулся через пару метров, но Эрида уже исчезла. Впрочем, Лешек не сомневался: их знакомство только начинается. И разве что какие-то другие боги знают следит она сейчас за ним или нет. Но от маршрута лучше не отклоняться. Во избежание.

Лешек обогнул массивный скальный вырост и замер. Открывшееся ему зрелище разом взорвало его мозг.

Она сидела на большом камне в совершенно картинной позе: правой рукой обнимала здоровенную арфу. В левой сжимала перо… непонятно какой птицы… громадное что-то… с бомбардировщик размером. И перо подходящее. Казалось, она позирует невидимому художнику. Лешек даже головой завертел. Вдруг и правда живописец рядом. Живописца не было. Но дама позу упорно не меняла.

Неживая? Где ж неживая. идиот? Глаза разуй! На эффект бьет, вот что.

Впрочем, замереть Лешека заставила не картинная поза… музы?.. а ее габариты. Рост дама имела гренадерский. И объемы соответственные. Кушала, видимо, неплохо и регулярно.

Вообще-то к габаритным дамам Лешек особого пристрастия не питал. Но эта… Кажется, он с удовольствием поменялся бы местами с ее арфой.

Пышные черные волосы, гордая посадка головы. Лицо… вдохновенное. Да. Вдохновенное – самое точное слово. Белое тонкое одеяние – туника, или как там его назвать? – практически полностью открывало мощные плечи и изрядную часть тяжелых грудей, крупные соски которых четко обрисовывала нежная ткань. Ниже наряд столь же откровенно обрисовывал выпуклый живот с ямкой пупка. Разрез обнажал массивную ногу, обутую в высокую сандалию, чуть ли не до шейки бедра.

Дама опустила руку с пером, бросила на столбенеющего Лешека веселый взгляд и задорно улыбнулась, обнажая белые крупные и крепкие зубы.

– Ну, нагляделся? И как? Соответствую светлому образу музы? Или утонченности не хватает? Или краса не античная? Собственно, да, не античная, но краса же!

Голос у нее был грудной, низкий, будоражащий.

Что ответить, Лешек не знал и продолжил оторопело молчать. Дама заразительно расхохоталась

– Надо же! Дар речи потерял. Ладно, боги с тобой. Знакомиться вроде ни к чему. Все и так известно. Ты – Лешек Ольшевский, я – Автоноя. Фамилии музам, как ты понимаешь, иметь не положено. Последняя формальность осталась. Вырази согласие на мою помощь.

– К-как? – внезапно Лешек начал заикаться.

Автоноя картинно воздела руки и возвела очи горе.

– Да как хочешь. Просто да скажи.Нет, впрочем, тоже можно. Но тогда уж с Сутенершей разбирайтесь, как хотите.

– С кем, с кем? – Лешек обалдел окончательно.

Автоноя вновь расхохоталась.

– С Эридой. Прозвище у нее такое. Среди муз.

Лешек непроизвольно оглянулся.

– А если разгневается?

Автоноя пожала могучими плечами, отчего пышные груди волнительно заколыхались.

– На кого? Она ж его сама и выдумала. Чувство юмора такое. Хотя это и не совсем шутка. Лучше тебе знать, пока согласие не выразил.

Лешек снова растерял все слова и смотрел на нее, выпучив глаза.

– Думаешь, муза порхает вокруг автора и легким дуновением навевает гениальные идеи? Представляешь меня порхающей? Я вообще-то могу. Но смеху было бы! Дурь эту поэты выдумали, уже когда муз не стало. А прежние знали, да помалкивали. Потому как непосвященным лишние детали не нужны, а посвященные и так в курсе. Взаимодействие автора с музой – процесс энергетический. Догадался уже, как обмен энергиями происходит? Догадался. По глазам вижу. И индикатор четкий имеется. Если ты меня увидел и захотел, стало быть, я твоя муза и есть. А нет, так другую ищи. Но ты-то меня хочешь. Не отпирайся. Потому выражай согласие, да и дело с концом.

Лешек наконец оттаял и без раздумий выпалил:

– Согласен!

Автоноя шкодно ухмыльнулась.

– Ну теперь декорации на свалку.

Арфа в тот же миг растаяла в воздухе. Перо же куда-то запропало еще раньше. Одеяние превратилось в простое белое платье, густо усеянное мелкими синими цветочками, с короткими рукавчиками и большим прямоугольным вырезом. Подол доходил почти до щиколоток, но спереди имелся изрядный разрез. Сандалии приняли вполне современный вид.

– Все. Пошли Висячими садами любоваться.

Лешек ни хрена не смыслил в ботанике. Но Висячие сады всегда без осечек приводили его в экстаз. Ходили смутные слухи, будто не все растения, высаженные здесь, вообще с Земли. По крайней мере, не с этого ее уровня. Лешек верил в глубине души. Вот деревце, к примеру. Алая кора, а листья с одной стороны малиновые, с другой – золотые. И воздушные корни. И ведь один пример только. Сейчас в сиянии фонарей и подсветок сады и вовсе выглядели фантасмагорически.

Впрочем, сегодня сосредоточиться на ботанических чудесах не удавалось никак. Взгляд не задерживался надолго на зеленых насаждениях, вновь и вновь возвращаясь к Автоное. Муза же умело делала вид, будто ничего не замечает, и с садистским наслаждением произносила хвалебные речи, обращенные к деревьям.

Она… она неспешно и гордо плыла сквозь свет и тени – торжественная и бесшабашная разом. Она была порождением фантасмагории, ее центром и осью… Она… где слова-то найти?.. не-ве-ро-ят-ная… И нет другого слова.

Наораторствовавшись вдоволь, Автоноя наконец соизволила обратить внимание и на Лешека.

– Ладно. Давай уже под крышу, а то извелся весь.

Они купили бутылку «Врат Иштар». Едва вышли из винной лавки, Автоноя сморщила нос и подхватила Лешека под руку.

– Ненавижу толкаться в подземке. Не пугайся, никто ничего не заметит.

Тут и сам Лешек ничего не заметил и не понял. Стояли на улице. Теперь стоят в его собственной прихожей. Как? Но впадать в раздумья было некогда. Все закрутилось. Лешек заказал в ресторане ужин. Благо, вполне пристойное заведение, выполнявшее заказы круглые сутки, располагалась совсем рядом. Лешек обычно его услугами и пользовался. Имел как постоянный клиент неплохую скидку. Ужин доставили оперативно. Еда была отменной, вино великолепным, Лешек – изрядно растерянным.

Прикоснуться… Дотронуться… Каждая жилка дрожит уже. Но ведь не человек она. Она же богиня, идиот! А ты кто? Она мне послана! Мне! А ты уверен? Это не шутка? Боги любят шутить!

Капля вина расплывается на скатерти. Настойчивый шепот:

– Так должно быть. Ну же!

Осмелевшие руки справляются с платьем. Прочь! Осмелевшие губы наконец встречаются с губами.

Короткий миг на продолженья скуп,

Мгновения отточена рапира.

Открыта поцелуем, рана губ

Кровоточит желаньем в центре мира.

Они просто падают на ковер.

Спасение – во взорванном заплоте.

Прикосновенья музыкой звучат.

Мелодия в нагой трепещет плоти,

И звездный иней музыкой зачат.

Губы истово скользят по сотрясаемому короткими всхлипами телу, и тело одевается в золотое сияние. Золотое пламя снаружи, золотое пламя внутри.

Мир в ночь уходит со своею ложью,

Болея неизбежным затуханьем.

Жар жару отвечает честной дрожью

И трудным, грудь взрывающим дыханьем.

Потоки силы скрещены мечами.

Сгорим врачами или палачами?

Умереть! Расплескаться золотой силой! Богиня? Человек? Нет никого. Только золотое море.

Когда нечто, что не было уже Лешеком, не было даже человеком, да и вообще более не было, нежели было, вынырнуло из моря и выбралось в сияющую пустоту, в безжалостно-колючем свете развернулся вдруг огромный свиток, являя Текст, чтобы нечто смогло отобразить его в себе. Запечатление длилось бесконечный миг, после все погасло.

Лешек вдруг обнаружил себя в собственной постели рядом с мирно спящей Автоноей. Муза тихонько посапывала во сне, словно самая обычная женщина. И это мерное посапывание мгновенно погрузило Лешека в сон.

Безобразно долго ему не снилось вообще ничего. Он просто сгинул в черном провале. Заунывная тягучая мелодия вновь вызвала его к жизни. Он замер посреди пустыни. Черный песок. Черные камни. Серые железные деревья. Ветер шипел змеиным кублом. Песок пересыпался, шурша, будто змеиная чешуя.

Какой-то бледный, почти бесцветный, лишь слегка серебрящийся бесформенный силуэт вывернул из-за большой посверкивающей сталью скалы и понесся к Лешеку. По мере приближения он обретал все более четкие формы. Вот проявилось лицо. Узнавание, как удар под дых.

– Чесь!

Призрак зашелестел невнятно. потом сделался еще четче, обрел некое подобие плоти. Прорезался голос:

Встречи приспела пора, но спеленат я вечной неволей.

Только одно передать и способен посланье.

Должен ты жертвенной кровью людской напоить меня вдосталь,

Чтобы я разум и речь отпустил на свободу.

Только тогда буду в силах поведать тебе сокровенную тайну,

Знанье которой тебя сокрушит иль поднимет из праха.

Последнюю строчку Чесь натужно провыл, да так, что у Лешека в голове зазвенело. Налетевший внезапно порыв ветра безжалостно хлестнул призрачного Чеся и едва не изорвал в клочья. Изорвать-то не изорвал, но призрак был мгновенно унесен прочь. Второй порыв вышвырнул вон и самого Лешека. Бедолага стремительно пролетел над чередой античных развалин и рухнул на галечный пляж на пустынном морском берегу. Удар был силен. Некоторое время Лешек просто валялся и тихонько стонал. Затем попытался сесть. С третьей попытки вышло. И тут он увидел это.

У существа было целых три головы: в центре – козья, справа – змеиная, вкупе с изрядным куском гада, слева – львиная. Передняя часть туловища тоже была львиной, а задняя – козьей. Завершалось это непотребство длинным змеиным хвостом.

Существо довольно шустро приближалось. Козья голова раскрыла пасть и обнажила волчьи клыки. Молча. Львиная зарычала. От ужаса Лешек завопил и проснулся.

О снах он быстро забыл. Мало ли какая дурь приснится! А Текст бурлил в нем и требовал действия. Это было хуже застарелого голода, хуже неконтролируемой вспышки сексуального желания, и Лешек прикипел к компу. Автоноя не вмешивалась. Лишь периодически заглядывала через плечо. Впрочем, без дела она не сидела. Навела порядок в Лешековой берлоге несколькими щелчками пальцев. Затем непонятная мелкая тварюшка тайными путями – а появлялась она из стены – приволокла ей объемистую сумку с провиантом, и муза принялась куховарить.

– Раньше, – объявила она, – специальные кулинарные музы были. Людей вдохновляли, да и сами на кухне чудеса творить могли. А теперь вот совмещать приходится. А люди вообще вообразили, будто сами в этом деле что-то смыслят. O tempora, o mores!

Удалось ли Автоное сотворить кухонные чудеса, Лешек так и не понял. Побуждаемый музой он пару раз что-то пожевал, но вкуса еды не ощутил. Он вообще перестал ощущать что-либо. Текст – вот все, что он способен был воспринимать. Автоноя понимающе ухмылялась, но кормить не забывала. Сама же отвела душу, как хотела и как могла.

– Вообще люблю поесть! – пустилась муза в рассуждения. – Видно по мне, да? Удивляешься? Еще как! Мол, оно с обычными женщинами так, а тут богиня, хоть и мелкая. Мелкая крупная богиня. Забавно, да? Так вот. – Она помахала в воздухе вилкой. – Наоборот все. Я такая не потому, что поесть люблю. Поесть люблю потому, что такая. А почему такая? Как бы объяснить-то? В рамки я не вмещаюсь совершенно, просто ни в какие, выхожу за пределы… и вот это все… Способна на разное. Ты еще убедишься. А ты со мной связался… На себя теперь посмотри. Впал в писательское неистовство. Писатель-берсерк.

В конце концов Лешек не выдержал и отклеился от компьютера. Голова гудела, в глазах двоилось, спина разламывалась. Он дополз до постели свалился на нее и выпал из реальности. Кажется, Автоноя что-то делала с его телом, исправляя то, что сделал с ним он. Кажется…

Покой – штука относительная. В снах его не было…

…Скупая, иссохшая бледно-желтая земля, изборожденная вдоль и поперек трещинами, будто морщинами, низкорослые деревья с растрепанными кронами, изъеденные временем скалы причудливых форм. Лешек стоял подле одинокой скалы, напоминавшей воздетый к небесам палец, и пугливо озирался. Громадная туча всползала от горизонта вверх по небосклону. Дождя не принесет, – почему-то подумал Лешек.

С дальних высей сорвался остервенелый ветер. Он не выл, он пронзительно истерически визжал. Облака пыли помутили свет. Надвигалась буря. Но здесь у подножья скалы почему-то было тихо. Осознав это, Лешек как можно теснее прижался спиной к горячему камню.

Следующий удар ветра был страшен. День погас полностью. Мимо со свистом пролетели громадные валуны, а следом за ними – вырванное с корнем дерево.

– Принеси жертву! Же-е-е-ертву-у-у-у!

Безвольно кружась в пылевом вихре промелькнул Чесь, уже не призрачный – совершенно плотский.

– Же-е-ертву!

Где-то тяжело громыхнуло.

Пылевая пелена прорвалась внезапно, и в прорехе выросла громадная фигура совершенно нагой смуглой женщины с широкими бедрами и тяжелыми грудями. Ее длинные черные волосы были распущены и спутаны, черные пернатые крылья сложены за спиной. Взгляд Лешека скользнул по ее телу и сполз к ногам. Ох! Длинные и стройные женские ноги завершались когтистыми звериными лапами.

Дева из дома бури, Дева, погашающая свет, – промелькнули в голове прозвания. А следом за этим: И демонесса всходит на престол.

Женщина уставилась прямо на Лешека. Глаза ее нехорошо блеснули, недобрая ухмылка искривила губы.

– Пишем, стало быть! – прошипела она. – Ничего. Недолго уже.

Новый порыв ветра выдул Лешека из сна…

Он снова дико заорал перед пробуждением. Заорал и скатился с постели на пол. Бок зашиб и руку. Было больно.

Автоноя тоже вскочила. в глазах ее плескался испуг.

– Великие Двенадцать! Что с тобой?

Деваться было некуда. Лешек путано и сбивчиво рассказал о своих снах. Сразу спросил:

– Эта с крыльями и лапами – она кто?

Автоноя помрачнела.

– Местная демоница. Жутко зловредная. Лилиту. О ней давно слышно не было. Призвал кто-то. И уж точно не человек. А Чесь твой, значит, жертву человеческую требует?

– Ну, это определенно кошмар, – промямлил Лешек.

Автоноя задумчиво намотала на палец прядь волос.

– Ошибаешься. Душу кровью поят, чтоб с ней потолковать можно было. С душой по душам, так сказать. Гомер в Одиннадцатой песни «Одиссеи» подробнейшую инструкцию оставил. Только у него сказано: Сам я барана и овцу над ямой глубокой зарезал… Про человеческую-то жертву он и не ведал. Тайна это. Для особых случаев. А тут случай особый и есть. По всему видно.

У Лешека от испуга аж голос пропал.

– Нужно убить? – с трудом прошептал он. – Кого?

Автоноя загадочно ухмыльнулась.

– Тебе б точно резать кого-то пришлось. Если б самому. Но у тебя есть я. Кровь музы подойдет еще лучше.

Лешеку стало невыносимо холодно.

– К-к-как? – Он звонко клацнул зубами.

Муза хмыкнула.

– Схема та же. Горло мне над ямой перережешь. Мечом. Обязательно мечом. Меч я обеспечу.

– Нет! – взвизгнул Лешек. – Никогда!

Автоноя легонько погладила его по голове.

– Бедная, бедная голова! Совсем беспамятная! Ты забыл, что я бессмертна. Как только натечет достаточно крови, рана сама затянется. Да, процедура неприятная и даже несколько болезненная, но ради дела можно и потерпеть. Как-нибудь справишься. А я уж потом уврачую душевную рану. Обещаю.

– А может, не надо? – проныл Лешек.

– Надо, – твердо заявила муза. – За всем этим что-то кроется, и мы обязаны узнать, что там с изнанки. Кстати, Чесь твой не должен бы жертвы просить. Не способен он нынче на такое. Управляет им кто-то, за ниточки дергает. Это б тоже разъяснить надо. Ладно. Сейчас не время.

Муза встала, легко подняла Лешека с пола и, как ребенка, уложила в постель.

– Досыпай. А утром я подготовкой займусь.

На лоб Лешека легла сильная горячая ладонь, и он тут же уснул.

Сновидения не хотели оставить его. Но теперь не иные пространства и уровни реальности тревожили сонную душу. Лешек заглянул вдруг в прошлое, в реально бывшее прошлое, одним из сотворцов которого был он сам.

...Мы собрались на квартире Чеся. Нас двенадцать. Как олимпийцев. Мы – из разных мест, из разных стран. Капитаны Времени и Пространства – так мы называем себя. Чесь… его придумка. Он – романтик и фантазер. Был. Что он теперь? Похоже, именно что, а не кто. Огрызок человека…

Но сейчас он просто светится каким-то видимым лишь немногим светом. Он дарит этот свет, расточает его. А свет не угасает. Сейчас начнет говорить, и свет польется потоком…

А я? Что я? Я занят. Я почти не смотрю на друга. Взгляд приклеился к тому месту, где сидит Эсперанса Агилар Парра. А вот она-то на Чеся смотрит. Да еще как.

Скитаются ли нынче их души где-то рядом?

Чесь начинает… Кажется, в реальности это было уже не начало. Как бы не середина. Но все спуталось. Да какая разница? Никого уже нет. Я, да вовремя сбежавшая обратно в Аквитанию Сеголен Ламонтань.

– Нет, не просто так мы в Вавилоне. Вавилон – ось пространства и времени. Отсюда начнется наше управление ими. Словно из глины, станем мы лепить из пространства новь. Мы начнем обрабатывать время, будто дерево и металл…

Он говорил и слова его звенели, как сталкивающиеся хрустальные бокалы.

– И любовь будет вести нас. Только любовь. И мы научим этот мир любить.

Губы Эсперансы чуть слышно шелестят в такт:

– Только любовь.

Твое имя… Твое имя оказалось ложью Эсперанса. Все оказалось ложью. Потому что смерть сильнее. Она теперь управляет пространством и временем.

А Чесь уже читает стихи:

Как льдинка, тает пространство

В моих ладонях горячих.

Я очи секунд незрячих

Открою, и звезд убранство

Смотреться станет иначе.

А в строчках нет постоянства.

Им ритм навек не назначен.

И хмурых толп несмеянство

Меня уж не озадачит.

Цветет черемухой время.

Легко любви моей бремя.

И слов прорастает семя.

Так было. Так больше никогда не будет. Все ложь. Ты не мог захотеть человеческой крови, Чесь. Или в смертном мраке ты стал чем-то совсем другим? Во что выродилась там твоя любовная власть над пространством и временем? Во власть над мертвыми? Во власть мертвых? Нужна ли тебе такая власть? Как там изрек Одиссею Ахилл у слепого Гомера?

Лучше б хотел я живой, как поденщик, работая в поле,

Службой у бедного пахаря хлеб добывать свой насущный,

Нежели здесь над бездушными мертвыми царствовать, мертвый.

Сон оборвался. Пробудившись, Лешек сразу же увидел излучающую довольство Автоною.

– Пока ты сон добирал, я проблемы решала, – объявила она. – И решила. Смотри.

Она сунула Лешеку под нос меч со слегка изогнутым клинком и рукоятью, увенчанной львиной головой. Не увидев на лице подопечного должного восторга, муза куда-то дела оружие легким взмахом руки.

– Остальное тоже собрала. Для жертвоприношения есть все. Откладывать не будем. Позавтракаем и – вперед.

Есть после такого предисловия Лешеку не хотелось совершенно, но он добросовестно употребил порцию мясного рагу. За чаем он не выдержал:

– Объясни ж ты мне наконец… Души вот эти…ну… Почему они такие?

Автоноя отхлебнула чаю из объемистой чашки, и взглянула на Лешека оценивающе. Кажется, решала, поймет или нет.

– Они – не души. Умер человек, душа уходит в Долгое Странствие. А это одна из оболочек, которую она сбросила. Такая оболочка сохраняет отпечаток, слепок бывшей личности. Но он, как бы это сказать… Не активирован, что ли? Вот оно и бродит такое – бледное, беспамятное, почти безумное. Жуткое, одним словом. Слепок можно активировать, но лишь на время. Для того ритуал и служит. А обитают оболочки эти в особом пространстве. Именно туда мы и полезем.

Чай они все-таки допили, хотя Лешек честно пытался максимально затянуть процесс.

– Там холодно. Одевайся соответственно. А меня ни холод, ни жара не берут. Или у тебя тут теплого вообще нет?

Лешек отрицательно помотал головой. Когда он вообще последний раз на севере-то был? Ох, давно.

Автоноя осуждающе поцокала языком, и на полу выросла груда одежды. Лешек порылся в ней и оделся по-походному: теплое белье, свитер, плотные джинсы, тяжелые ботинки, кожаная куртка. Муза тоже нацепила джинсы и ботинки. Зато сверху накинула какой-то черный и довольно легкий балахон прямо на голое тело. Откуда-то взялась объемистая сумка, которую Автоноя закинула на плечо. Довершал ее наряд пояс с мечом, совершенно не гармонировавший со всем остальным. Но музу это не смущало.

– Ну, поехали!

Стены комнаты вдруг безобразно искривились. Потолок опустился и тяжело навис над головами. В стене напротив, выпирающей бугром, прорезалось огромное окно. Окно с треском распахнулось, и в комнату хлынуло серебристое сияние. Муза лихо вскочила на подоконник.

– Сюда! Скорее!

Лешек последовал за ней. Автоноя крепко вцепилась в его запястье и с радостным визгом рухнула в расплавленное серебро, увлекая Лешека за собой. Кружась, они медленно планировали в никуда. Полет длился бесконечно.

Но вот они увидали под собой плотный ковер черных туч. Еще миг и они врезались в эту плотную влажную массу. Автоноя что-то неразборчиво крикнула, и их окружила синяя мандорла, не давая пропитаться влагой. Спуск ускорился. Выпав из туч, они погрузились в волглый липкий туман. Сделалось промозгло. Было абсолютно темно, но Лешек почему-то отлично все видел. Хотя на что тут смотреть?

Наконец они опустились на бесплодную черную землю. Туман не рассеивался. Наоборот, загустел еще больше. Где-то совсем рядом шумел прибой. Из тумана выступило внезапно несколько фигур. Воины. На них были длинные кольчуги и конические шлемы с личинами, гротескно воспроизводившими черты человеческих лиц. В руках они сжимали громоздкие двуручные секиры.

– Вас тут только и не хватало! – окрысилась муза, взмахнула рукой, и аборигены застыли, не в силах пошевелиться.

Автоноя несколько минут внимательно их рассматривала, потом кивнула, отвечая каким-то своим мыслям, и заявила уже вполне довольным тоном:

– Вот так значительно лучше.

Лешек тоже оглядел местных и решил, что они ему категорически не нравятся.

– Идем! – оторвала его от размышлений Автоноя.

От обездвиженных вояк они ушли не так уж и далеко. Перед ними лежала довольно обширная и абсолютно ровная площадка. Будто специально выравнивали. Автоноя тут же всучила Лешеку меч.

– Яму копай!

Лешек открыл было рот, чтоб потребовать лопату, но муза не дала ему сказать ни слова.

– Знаю, что не удобно. Но ритуал. Положено мечом, так мечом и копай, – и добавила непонятно. – Тебе жаль барана, а мне жаль ритуала.

И Лешек принялся неумело ковырять землю мечом. Возился он долго, но нужную яму все-таки выкопал. Автоноя достала из сумки три небольших запечатанных амфоры. Взяла одну из провела ладонью над венчиком и протянула Лешеку.

– Это медовуха. Лей в яму. Все лей.

Лешек выполнил инструкцию и застыл с амфорой в руках, совершенно не зная, что делать с посудиной.

– Да кинь куда-то в сторону. Разобьется, так разобьется. Не нужна уже.

Лешек отшвырнул амфору прочь, взял вторую – с вином, вылил содержимое в яму и сразу же выкинул сосуд.

– Третье возлияние – вода. Готово? Теперь бери это.

Муза протянула ему пузатый мешочек.

– Тут ячменная мука. Тоже все высыпай. Отлично. Вот мы к главному и подошли.

Автоноя стянула с себя балахон, опустилась на колени на край ямы и сказала нетерпеливо:

– Ну давай режь! Просто чиркни по горлу. Он острый.

Лешек поднял лежавший на земле меч и, с трудом переставляя совершенно ватные ноги, приблизился к ней. Руки его сильно дрожали.

– Запрокинь мне голову и полосни мечом! – скомандовала Автоноя.

– Не могу! – вдруг взвыл Лешек и швырнул меч наземь.

– Не истери! – рыкнула грозно муза. – Сказала же: не будет мне ничего. Я б без тебя обошлась. Сама б порезалась. Да ритуал нарушится. Нельзя. Давай закончим уже. Тут коленям жестко.

Лешек подобрал меч, снова подошел к Автоное и застыл рядом с полными собачьей тоской глазами. Наконец муза сама запрокинула голову назад и рявкнула:

– Режь!

Лешек приставил клинок к горлу Автонои, плотно зажмурил глаза и неловко дернул рукой. Лезвие вошло в плоть. Плоть поддалась. Лешек тоскливо взвыл, уронил меч и повалился на землю, закрывая лицо руками. Из ступора его вывел хриплы и усталый голос Автонои:

– Все. Кровавая часть закончена. Поднимайся и опять возьми меч. Самое главное начинается.

Лешек сел и рискнул открыть глаза. Автоноя возвышалась над ним во всей своей мощи. Она была по-прежнему обнажена до пояса. От раны и следа ни осталось, но горло и грудь украшали золотые потеки – следы крови.

– Ну бери же меч!

Лешек кое-как поднялся, ухватил оружие и приблизился к яме. В ней словно расплавленное золото плескалось.

– Садись тут с краю. Как тебе удобно. Садись и меч держи. Сейчас души налетят, клинком их пугать будешь. Пока Чесь не объявится.

Лешек уселся, скрестив ноги, и устроил клинок на коленях. Почти сразу из темноты выступили несколько тускло светящихся серебром и довольно бесформенных силуэтов. Лешек ткнул в их сторону мечом и прошипел:

– Кыш! Кыш!

Тени испуганно шарахнулись прочь. Лешек даже приободрился немного. Он быстро и легко разогнал еще с десяток теней. Прочие кажется поняли бесперспективность попыток, и довольно долго никто больше не появлялся. Не появлялся и Чесь. Автоноя куда-то отошла. Постепенно Лешеку начала надоедать роль сторожа.

Внезапно из мрака возник одинокий силуэт, светившийся ярче предшественников. Медленно и осторожно подплыл он к яме и замер недалеко от края. Некоторое время просто висел в воздухе над самой землей, слегка покачиваясь. Но вот очертания его стали четче, резче. Теперь перед Лешек была уже не почти бесформенная клякса, в которой с трудом угадывались очертания человеческого тела, а полупрозрачная женская фигура. Лица она все еще не имела. Но вот черты его проступили сквозь сияние.

– Эспе! – сдавленно вскрикнул Лешек.

Эсперанса умоляюще протянула к нему руки. Лешек попытался погрозить ей мечом, но не сумел. Рука бессильно опустилась.

Автоноя появилась незаметно.

– Так и знала, что без женщин не обойдется. Ладно. Дай ей напиться. Но только ей. Никому больше.

Лешек сразу же кивнул Эсперансе. Призрачная фигура еще немного уплотнилась, опустилась на четвереньки и припала к золотой жидкости. Когда она поднялась, в ней уже ничто не напоминало бледную тень. Перед Лешеком стояла молодая обнаженная женщина.

– А сложена недурно, – одобрительно заметила Автоноя.

– Здравствуй, Лешко, – тихо сказала Эсперанса.

– Здравствуй, Эспе, – эхом откликнулся Лешек.

– Про Чеслава не спрашивай. Мы тут просто не узнаем друг друга. Я только чувствую, что он где-то здесь.

Лешек попытался что-то сказать, но голос пропал безвозвратно. Эсперанса недовольно поморщилась.

– Ты всегда был слишком чувствительным. Здесь это вредно для здоровья. Впрочем, для здоровья живых здесь все вредно.

Эсперанса оценивающе посмотрела на Автоною.

– Вот уж никогда не думала, что музы выглядят именно так.

– Тебе моя внешность не нравится? – сварливо спросила муза.

Эсперанса вскинула руки как бы защищаясь.

– Ну что ты! Была б мужчиной, любила бы только таких. Ладно. Слушайте вы оба. Я не ведаю, зачем вы пришли сюда, но ощущаю очень явственно: вам обоим грозит опасность.

Автоноя удивленно вскинула бровь. Эсперанса делано рассмеялась.

– Да, даже тебе. Поэтому чем скорее вы уберетесь отсюда, тем лучше для вас. А иначе могут быть неприятные встречи. Я предупредила. В благодарность за кровь. Кровь музы действует долго, очень долго.

С этими словами она слегка отшагнула назад и мгновенно растаяла во мраке.

Немного погодя Лешек разогнал еще одну компанию безвидных теней. Следом явился отчетливо видный Хайнрих Кнеллер. Он жалобно подвывал и отчаянно рвался к яме. Но Лешек не дрогнул. Кнеллера он не любил. Хайнрих постоянно стремился к лидерству, примерно как сейчас к крови, и пытался потеснить Чеслава. Теперь Лешек за все отыгрался, и Кнеллеру пришлось убраться не солоно хлебавши.

Но вот подплыла еще одна тень – жалкая, почти совсем прозрачная, совершенно лишенная внятных очертаний. Лешек опустил меч. Он был уверен: перед ним долгожданный друг. Тень шустро скользнула к яме. Несколько долгих мгновений – и над кровавым озерцом встал Чесь. Высокий, желтоволосый, круглолицый и голубоглазый. Такой же, как был.

Да нет, не такой. Ни прежней уверенности, ни силы, ни огонька. Глаза бегают испуганно. Спина горбится. Лицо кривится. Даже умирающим он был тверже.

– Ты пришел… все же… – Голос тихий совсем и какой-то свистящий.

– Ты звал, – растерянно пробормотал Лешек.

Чесь подозрительно огляделся вокруг.

– Ты прости. Я на минутку. Страшно. Боюсь я. Тебе спасибо за все. Но я только скажу и бегу. Эмпедокл. Это все Эмпедокл. Его теория. Она же бред. Но боги ушли. Он ее правдой решил сделать.

Лешек уставился на друга непонимающим взглядом. Теория Эмпедокла? Когда-то что-то слышал. Но так давно.

Чесь понял. И начал читать нараспев:

Правят четверкой стихий вековечные Эрос и Распря.

Эрос сливает их мощно в Единый Божественный Сфайрос,

Распря же рвет совершеннейший Сфайрос на части.

Из разделенных стихий созидает она многоликий изменчивый Космос,

Всякую зелень и гадов ползучих, и рыб, и зверей,

Женщин, мужчин и богов всех великих и малых.

Но поселяется снова в стихиях Любовь,

Вожделеть побуждая друг друга

И порождает к Единству стремленье,

И Сфайрос уж новый готовит.

Читал он громко, потом опять зашептал:

– Если у него выйдет, вселенная просто в точку сожмется. Ничего не останется. А что потом, нам уж без разницы. Богам тоже. Они ж теперь не в Космосе – за пределами. Мы мешали. Наши слова… Мы же правда могли… со временем и пространством… Только не успели…Он убил. Не только нас. Всех, кого заподозрил, будто могут. Эпидемия – его работа. Убежавшим повезло. Править только в Вавилоне можно. Убежали – отреклись. И конец. Так Сего отреклась. Почему ты выжил, не ведаю. Просто счастливчик? Не знаю.

Он опять огляделся вокруг.

– Пора. Бегу. Я трус. И говорить не хотел. Заставили.

– Кто? – удивленно спросил Лешек.

Но Чесь не ответил. Бегом бросился прочь и скрылся во мраке.

Лешек обернулся к Автоное и натолкнулся на ее злой взгляд.

– Так плохо, да? – робко спроси он.

– Хуже, чем ты думаешь! – рыкнула муза. – Выбираемся отсюда, а это пусть допивает, кто хочет.

Она бросила взгляд на пустую сумку, и сумка исчезла.

– Нечего тут сорить.

Лешек ожидал, что та же участь постигнет и меч. Но нет. Меч Автоноя забрала и сунула в ножны на поясе.

Они отошли от ямы на несколько шагов, и Автоноя принялась выполнять какие-то пассы. Но ничего не произошло. Муза криво усмехнулась.

– Правду твоя Эспе сказала. Нас блокируют. Но есть запасной вариант. Давай за мной!

Муза решительно зашагала прочь. Лешек заторопился за ней.

Они вышли на мрачный каменистый берег, о который непрерывно бились темные, почти черные волны. Стена тумана осталась позади. Она резко отсекала узкую береговую полосу от остальной суши. Светлее, впрочем, не стало. В плотном пологе туч не возникло ни единого просвета.

Автоноя тревожно огляделась.

– Здесь должен быть переход, перекрыть который даже богам не под силу. Сейчас выберемся.

– А если нет? – голос Лешека слегка дрогнул.

– Воззову к Эриде. Она муз отовсюду слышит.

– Может лучше сразу воззвать?

– Нет. Ее зовут, когда все другое испробовано. Иначе разозлится. Эриду, знаешь ли, попусту лучше не злить.

Вода подле самой береговой кромки яростно взбурлила, и на берег полезла громадная бурая туша. Голова у чудища была совершенно крокодилья – с очень длинной и переполненной зубами пастью. Но между ноздрей возвышался внушительный вполне носорожий рог, а позади небольших налитых кровью глазок торчали еще два – уже скорее бычьи. Прямо от носорожьего рога и до самого хвоста тянулся ряд острых шипов. Под пастью болталась небольшая бородка. У чудища имелись две когтистые лапы с перепонками между пальцев – передние. А вот задних не было вовсе. Вероятно, их заменял внушительный рыбий хвост.

– Великие Двенадцать! – прошипела Автоноя. – Дракайна!

Чудище ответило низким рыком.

– Что ты тут забыла, Гликера? – раздраженно спросила Автоноя.

Дракайна тут же пропала с глаз долой, но через мгновение возникла вновь. Только выглядела уже совершенно иначе. Премиленькое, хоть и простоватое личико, длинная грива каштановых волос, карие глазки с поволокой, пышный бюст. Лишь вместо ног у нее был драконье-рыбий хвост.

Гликера улеглась на живот, подперла голову рукой и, уставившись на Лешека, заявила:

– А меня подопечного твоего сожрать подбивали. Но я не хочу. Красавчик такой. Шатен. Обожаю шатенов. Стройняшка. Прелесть просто. Такого жрать жалко. Иначе бы использовать. Да, теперь вы оба – мои должники. Должок я спрошу. Позже. Не отвертитесь.

Муза скривилась и ответила коротко:

– Хорошо.

Гликера звонко рассмеялась.

– Глядишь, и оргию устроим! Так что до встречи. Не скучайте пока.

И она бултыхнулась в воду.

Автоноя хмуро посмотрела ей вслед.

– Ладно. С долгами потом разбираться будем. Сейчас отсюда уйти надо.

Муза пошла вдоль берега по самой кромке прибоя. Лешек следовал за ней как привязанный. Вот она остановилась, взмахнула руками, будто крыльями. Пространство разорвалось. Из разрыва хлынул золотой свет. Они нырнули в этот свет, как ныряют в океан. Они плыли, парили в нем

Потом… потом было некое странное не-место. Бело, пусто, голо. Они шли по пустоте… вверх ногами, словно мухи по потолку. И ни малейшего дискомфорта не испытывали. Но вот все перевернулось, и они заняли правильное положение. Правильное? А тут бывает что-нибудь правильное? Да и что такое вообще это самое правильное положение?

Они шагали и шагали. Но внезапно муза резко остановилась и заорала что есть мочи:

– Эрида-а-а!

Богиня явилась почти мгновенно. На ней был короткий белый хитон, оставлявший открытой одну грудь, и золотые сандалии. Она вышла просто из ниоткуда и направилась к ним. Не доходя пару шагов, Эрида остановилась, изломила левую бровь и спросила:

– Ну?

– Эмпедокл, – коротко бросила муза. – Теорию свою реализовать хочет. Этих, – Автоноя мотнула головой в сторону Лешека, – поубивал, чтобы не помешали. А еще нас пытались закрыть в Киммерии и подослали Гликеру. Но Лешек ей понравился, и она его есть отказалась.

Эрида презрительно хмыкнула.

– Я так и предполагала. Этот недоносок извратил все мои слова. После стал проповедовать: мол-де, достигший высшего знания становится богом, я, мол, достиг. Многие поверили. Баек о нем тьма ходит. Самая известная – как он в кратер вулкана кинулся и спалил себя, а боги его приняли. Но враки это. На самом деле он пировал с дружками. Симпосион устраивали. Не помню уж. Кажется, он симпосиархом и был. Они упились и повалились спать, кто где был. Утром проснулись, а Эмпедокла-то и нет. Поиски, расспросы, все такое. Слуга один рассказал, как ночью слышал голос, звавший Эмпедокла, и сияние видел. С попойки мудрила и был забран. Афродитой. Он своей теорией ей потрафил, хоть и смеялась любвеобильная над его россказнями. Она его пригрела, протекцию оказала. Но теперь за него уж не вступится. Он же от их компании откололся, когда они уходить надумали. Из богов вообще никто пальцем не пошевельнет. Нам, понятное дело, тоже не помогут. А Эмпедокл… Боги думают, будто он в земном мире. Только на Земле его тоже нет. Прячется где-то и пакостит.

– А мы-то что делать станем? – нетерпеливо спросила Автоноя.

Эрида загадочно улыбнулась.

– Сделаем то, чего никто не ждет. Сейчас вы вернетесь к мертвецам, отловите Эсперансу с Чеславом и притащите сюда.

– Зачем?! – возопил дрожащим голосом Лешек.

– За тем, – коротко бросила Эрида, потом поглядела на поникшего Лешека и снизошла до объяснений. – Ты уже знаешь, что они просто копии. Пусть и очень точные. Но всерьез их никто не принимает. А зря. Вспомни вашу команду. Кто был самым талантливым?

– Ну-у-у… – Лешек лихорадочно пытался собраться с мыслями. – Чесь, конечно. Лучше него не было. Эспе еще. – Он помедлил. – Хайнрих. Хоть и курва.

Эрида рассмеялась.

– Одного забыл. Скромняга. Четвертый – ты. Только не четвертый. Второй. После Чеся. Вот четверка лучших. Таланты. Остальные – так-сяк. Но проблема имелась. Идеи Чеся всерьез воспринимали только он сам да Эсперанса. Ты восхищался Чесем и втрескался в Эсперансу. Иначе тебя там вообще бы не было. Хайнрих пиарился и думал о славе. Курвеныш он. Тут ты прав. А идеи были вполне реальны. Другой курвеныш оценил. И ты многое можешь. Если поверишь наконец.

– Я могу? С пространством и временем? – Лешек чувствовал себя полным идиотом.

– Ты можешь. Да мы с Автоноей поможем.

Тут Лешек вновь вспомнил Чеся и Эспе.

– А зачем все-таки…

– А кто сказал, будто копии не могут того же, что и оригиналы? Никто не знает, как оно на самом деле. Даже я. Будет забавно, если окажется, что способны. Но это совершенно не важно. Мы в любом случае сделаем вид, что способны. А поскольку есть ты, мы сумеем убедить в этом всех. А парочка эта… Твоя Эспе права. Эффект от крови Автонои весьма долгоиграющ. Они вполне в форме сейчас. А приведешь, их напою своей кровью я. И никто уже не отличит их от настоящих. Возвращения в теневое состояние больше не будет. И команда спасателей готова. Дальше будет совсем интересно. Только вы с Автоноей ушли, Хайнрих тоже напился кровушки. Он появится сам. Но мы его не возьмем. Он смертельно оскорбится и побежит искать Эмпедокла. Помнишь, чего Гликера хочет?

Лешек жутко смутился. Даже заикаться начал:

– П-п-помню.

– Вы с Автоноей вызовете ее, как только в Киммерию спуститесь. Она еще там. Пообещаете: как только, так сразу и все такое. Ну и попросите: помоги приблизить час. Обещание, кстати, выполнить придется. Но Гликера –девочка пылкая. Жалеть не придется. Между прочим, она и нормальными ногами обзавестись способна. Так что все у вас хорошо будет. Она же ради светлого мига отведет обиженного Хайнриха к Эмпедоклу. И тот мудриле на нас настучит. У божественного будет два выхода. Либо он вообще бросит свою затею, либо вылезет из убежища, чтобы вас устранить. Вот тут мы с ним и разберемся. Боги ведь тоже не абсолютно бессмертны. Отправим мудрилу в Долгое Странствие. У бывших богов, правда, другой маршрут, но это неважно. А теперь возвращайтесь.

Они вновь переплыли море золотого света и вынырнули из него на океанском берегу. Автоноя некоторое время молча смотрела на мрачные свинцовые волны, потом вздохнула и громко крикнула:

– Гликера!

Дракайна появилась из вод без промедления. Она по-прежнему пребывала в полуженском облике.

– Вы еще здесь? – удивилась она.

– Мы опять здесь, – откликнулась Автоноя.

– Чудненько, – Гликера расплылась в улыбке. – Я уже почти соскучилась.

Муза откашлялась и продолжила:

– Вот по поводу перспектив дальнейшего общения. Мы б и сию минуту готовы были, да у нас завал.

– А что такое? – обеспокоенно поинтересовалась дракайна.

– Про Рагнарек слышала когда-нибудь?

Гликера фыркнула.

– Кто ж про него не слыхал?

– Вот у нас тут подобное намечается, а нам оно как-то не по сердцу.

– Это что ж такое? – разнервничалась дракайна. – Трындец полный, да?

– Ну, если не делать ничего, то полный. Твой знакомый, между прочим, устроить пытается.

– Кто таков? – прорычала Гликера уже совершенно на драконий манер.

– Кто тебя нашего красавчика съесть подбивал, он и есть.

– Мразь! – Гликера выпустила из очаровательного ротика струйку пламени. – Чтоб я еще когда-нибудь… Да утоплюсь лучше!

И с Эмпедоклом успела! Шустрая! – прогалопировала мысль в Лешековой голове.

А Автоноя продолжила:

– Ты можешь нам помочь, если захочешь.

– Я готова! – без колебаний заявила дракайна.

Муза ей нежнейше улыбнулась.

– Вы ж можете на расстоянии следить за кем хотите?

– Можем, – приосанилась Гликера.

– Вот последи за нами. Мы тут одного покойника специально обидим. Помоги ему до Эмпедокла добраться. Пусть мерзавец узнает, что мы делаем. Так надо.

В глазах Гликеры загорелись лукавые огоньки.

– О! Военная хитрость! Я такое люблю.

– Чудесно! – одобрила муза. – Как разберемся с этим делом, так и пошалим.

– Я вся ваша, – промурлыкала дракайна и ушла под воду.

Лешеку было совсем не до Гликеры.

– Объясни, пожалуйста, как и где мы их искать будем.

Просьба прозвучала совсем жалобно.

– Ничего-то ты не знаешь, Лешек Ольшевский, – муза хулигански показала ему язык. – Мы напоили их моей кровью. Голос крови я услышу везде. На самом деле и искать не обязательно. Призвать могу, если потребуется. Но это на крайний случай. А то напугаем сильно. Сейчас мы отправимся за Эсперансой. С ней договориться легче. Чеслав просто в панику впал, а она – нет.

Они пошли вглубь суши по черной бесплодной земле. Только шорох их шагов разбивал унылую тишину, дробил на шелестящие осколки. Равнина выглядела так, будто ее специально ровняли катком. Хоть бы холмик махонький! Но вот прямо на их пути встало могучее дерево – черный стальной ствол, серебристо-серые стальные листья, многочисленные острые шипы, напоминающие старинные трехгранные штыки.

– Граница, – прокомментировала Автоноя. – Киммерия плавно переходит в земли мертвых. Все немножко не так, как себе обычно представляют. Давай руку. А то застрянешь.

Лешек вцепился в руку музы, как ребенок в материнскую длань. Они синхронно сделали шаг. Сопротивление пространства было почти неощутимым. Прямо перед ними расстилалась обширная плантация асфоделей – белых с пурпурными полосами. Цветник тянулся до самого горизонта.

Пронзительный визг совершенно оглушил Лешека. Из цветочных глубин вылетела и понеслась к ним громадными прыжками отвратная страхолюдина. Нагую человекоподобную тварь окутывало черное облако распущенных и взвихренных волос непомерной длины. Но даже это плотное покрывало не могло скрыть чудовищно огромных грудей, болтавшихся из стороны в сторону при каждом скачке. Лицо… Скорее морда обезьяны… И пасть с мощными клыками. Непомерно длинные пальцы рук завершались серповидными когтями. Глаза с вертикальными зрачками ярко горели зеленым огнем. Тварь рванулась к Лешеку, занося руку для удара. Автоноя шагнула наперерез. Страхолюдина, напоровшись на ее кулак, отлетела прочь и пробороздила широкую полосу в зарослях асфоделей. Оттуда донесся жалобный скулеж, напоминающий щенячий. Автоноя пожала плечами.

– По молодости кулачным боем занималась.

Атаковать тварь больше не пыталась, и они продолжили путь.

– Демонов многовато, – пожаловалась муза. – Похоже, Лилиту ждать надо. От нее апперкотом не отделаешься.

Впереди замаячила целая рощица стальных деревьев, хотя и не таких величественных, как межевое.

– Там! – уверенно воскликнула муза. – Чувствую ее.

Автоноя не ошиблась. Эспе сидела под одним из деревьев, привалившись спиной к стволу и закрыв глаза.

Почувствовав наше приближение, она неохотно разомкнула веки.

– Так и знала, – тихо проговорила она с горечью. – за кровушку платить придется. Что надо?

– Вот уж нет! – обиженным тоном завила муза. – Никакой платы. Честная сделка.

– А тут бывает что-то честное?

– Смотри сама. Ты помогаешь и навсегда избавляешься от опасности снова стать немощной тенью. Больше того. Плату получишь вперед.

Маска усталости слетела с Эсперансы, как лист с ветки. Она резко подалась вперед.

– Это только для меня?

Лешек отчетливо уловил мысль музы: Всё! Попалась!

– Нет. Нам и друг твой нужен. Только не знаю, удастся ли уговорить.

Эспе быстро поднялась.

– Я смогу уговорить. Знать бы, где он.

Автоноя ласково улыбнулась Эспе.

– Я найду. Идешь с нами?

– Конечно.

Поля асфоделей, стальные рощи… Стальные рощи, поля асфоделей… Никакого разнообразия.

Они описали широкую дугу и вновь вышли на берег. Эсперанса указала рукой на вопленно отверстую пасть вместительного грота.

– Он здесь.

– Заходим все, – решила муза.

Зашли. Сперва Лешеку показалось, будто Эспе ошиблась, и в гроте никого нет. Однако ввести в заблуждение Автоною оказалось куда сложнее.

– Тайное становится явным! – провозгласила она.

Яркий свет моментально залил всю мрачную полость, и сделал отлично видимым Чеся, вжавшегося в стену между двумя большими скальными выступами. Чесь тут же закрыл лицо ладонями. Эсперанса осторожно приблизилась к нему, взяла за запястья и отвела его руки в стороны.

– Смотри же, смотри! Это я! Мы не тени. Мы можем коснуться друг друга. Просто прикоснись ко мне.

И она выпустила запястья Чеся. Тот сразу же осторожно погладил ее по щеке.

– Послушай! Мы же можем быть такими всегда.

Лешек развернулся и вышел из грота. Беспощадный голос внутри заговорил монотонно и мерно, словно методично гвозди в душу вколачивал: Что ты делаешь? Зачем? Кто ты для нее? Коллега, соратник, друг. Ни больше ни меньше. Так было всегда. И это правильно. Кто он, а кто ты? Кто она, а кто ты? Вот ты и занимал правильную позицию. Просто ее стихи наизусть учил и помалкивал. Потом ты похоронил их обоих. Отплакал. И даже слезы закончились. Не устраивай цирк. Если все получится, у тебя опять будут друзья. А если не выйдет… Ну… вообще ничего не будет.

Он сжал кулаки и снова вошел в грот. Эспе и Чесь сидели в обнимку на полу. Эсперанса что-то шептала Чесу на ухо, а тот слушал с широко распахнутыми глазами.

Он пойдет за ней. А у тебя будет Автоноя… и Гликера… ненадолго. Но Автоноя-то останется.

Они с музой терпеливо ждали, пока Эсперанса выговорится. Но вот Эспе поднялась, увлекая за собой Чеся.

– Мы идем.

Перед гротом их караулил Хайнрих. Его лошадиная физиономия выглядела жутко недовольной. Уставив в грудь Лешека длинный палец, он прогудел густым басом:

– Ты скотина, Лех! Ты нагло не подпустил меня к эликсиру жизни. Ты… Впрочем, с кем я говорю? Или ты когда-то был другим? Что вы тут задумали? Отвечай!

Муза сильно пихнула Лешека локтем в бок. Наверное, Лешек в последнюю минуту пожалел бы Кнеллера, ломая все планы, но Хайнрих продолжил:

– Подожди-ка. Дай догадаюсь. Ты вообразил себя Орфеем и решил вывести отсюда эту сладкую парочку. Верно ведь? Верно? Ты смешон. Орфей хоть за своей бабой полез. Ты тащишь чужую, да и еще с дружком. Ха!

Лешеку просто захотелось заехать Кнеллеру в морду. Но он каким-то чудом сумел взять себя в руки.

– Ты почти угадал, Хайнц. Только, как обычно, ничего не понял. А все просто. Мы нового-то и не затеваем. Всего лишь хотим продолжить старые дела. Но тебе-то что? Ты и при жизни не верил, что можно играть с пространством и временем. Только путался у всех под ногами и плел дурацкие интриги.

Хайнрих зло усмехнулся.

– Плевать я хотел на вас и на вашу дурь. Тогда эти игрища создавали некий ореол. Для рекламы полезно. А теперь… Да какой в них теперь смысл? Давай договоримся. Ты поможешь мне выбраться отсюда. А я не стану встревать в ваши дела. Исчезну быстро и насовсем.

Лешек недобро усмехнулся в ответ.

– Зачем мне договариваться с тобой. Ты и так никуда не встрянешь. Действие крови скоро кончится, и станешь ты опять смирной тенью. Ты скотина, Хайнц. Если б ты ею не был, я бы тебе помог. А так я тебе одно скажу: Пошел вон!

Глаза Кнеллера яростно сверкнули.

– Вот как? Ладно. Я тоже тебе кое-что скажу. Ты дурак. Я знаю кое-что и всю вашу затейку поломаю.

И Кнеллер со всех ног бросился прочь. Муза почти нежно посмотрела ему вслед.

– Я-то думала сложнее будет. Надо ж такой талантище иметь, чтоб себе самому все портить. Ну, теперь им Гликера займется, а нам пора.

Автоноя вывела их всех в ту же больнично-белую пустоту. Эрида дожидалась беглецов из мира мертвых, неспешно прогуливаясь по белизне туда-сюда. Пришедших она оглядела несколько скептично, но, похоже, осталась довольна увиденным.

– Бравая команда! Иначе не скажешь. Терять времени не будем. Мне уже донесли, что наш приятель почти закончил какие-то свои приготовления. Совсем закончить мы ему не дадим.

В руке у богини появился кинжал с листовидным клинком.

– Но сперва обещанное. Моей крови достаточно слизнуть несколько капель. Вам достанется даже чуть больше. Эсперанса, ты – первая.

Эспе с необычной робостью, почти что с трепетом подошла к Эриде. Богиня тут же полоснула себя кинжалом по руке. По белой коже мгновенно потекла густая золотая струйка. Эспе припала губами к ране.

– Хватит. Достаточно, – Эрида со смехом оттолкнула ее.

Эспе отступила в сторону нетвердой походкой. Глаза ее были совершенно пьяными.

– Давай ты! – Эрида указала кинжалом на Чеслава.

Чесь после перехода заметно осмелел и приблизился к богине своей прежней летящей походкой. Он почти поцелуйно приложился к ране, а когда Эрида отстранила его, вдруг продекламировал:

Вечная дочь черной Ночи и темно-багрового Мрака!

Ты единишь смертоносную дерзость разящего лука

С томной и пряной, застенчивой нежностью лиры,

И красота твоя равно впитала в себя белизну расцветающих яблонь

И громовое кипенье грозяще чернеющей тучи,

И серебристость бесстрастной воды,

И сверканье убийственных молний.

Эрида пару раз хлопнула в ладоши, изображая аплодисменты.

– Браво! Ты прекрасный поэт, и я оценила. Но мы еще не закончили. Лешек!

– Но я… я ж живой.

Эрида сделала вид, будто внимательно присматривается к нему.

– Надо же! И правда живой. А я и не заметила. Хочешь оставаться таким и дальше, никогда не спорь с богами. И скажи спасибо, что у меня есть чувство юмора. Среди тех ушельцев многие его напрочь лишены. Теперь иди сюда. Живой, а будешь живее всех живых.

Лешек подчинился. Ее кровь… У нее был странный сладкий и какой-то цветочный вкус. Нет, он не был кровопийцей. Но вкус собственной крови ощущать доводилось. И это было совершенное иное.

Едва он сделал глоток, в голове зашумело, будто от водки. Белое нечто вокруг перестало быть просто белым. Больше не было белого цвета, был белый свет. И он… он пел – нежно, протяжно, ласково. Потом все стало на свои места… через пару-тройку лет… или минут…

– А теперь не мешает нам всем подкрепиться, – объявила Эрида.

И сразу перед каждым членом их фантастической группы повисла в воздухе вместительная золотая чаша. Эрида взяла свою и пригубила содержимое. Остальные последовали ее примеру. Лешек, конечно, тоже. В чаше плескался густой янтарный напиток. Сладкое вино с привкусом меда, мяты и еще чего-то…

Хотелось летать, поднимаясь все выше и выше, сжать в ладонях звезду и прикоснуться к лунному диску, петь песню жаворонка и плясать на солнечном луче, обниматься с облаками и дружить с ветром…

– Мы идем к теневому Э-теменанки. Там место, где вам отзовутся пространство и время.

Какая разница, куда идти? Пространство? Время? Да они везде отзовутся! А белизна тянется и тянется. Боги расстелили простыни. Ха!

Качество реальности резко изменилось. В жемчужном сиянии плавали иссиня-черные силуэты строений. Впереди мрачнела стена. Они вошли в ворота и ступили на дорогу, в конце которой маячил зиккурат.

– Мы взойдем наверх, к самому храму.

Зашумели крылья. На дорогу перед ними опустилась трехглавая тварь из сна, а на спине ее восседала зверолапая женщина. Лилиту.

– Вы не пройдете!

Эрида шагнула вперед. Львиная голова твари рыкнула, змеиная зашипела, но под взглядом богини тварь мгновенно стушевалась.

– Воистину Железный век настал! – с глубокой печалью заговорила Эрида. – То, что люди утратили всякое понятие о субординации, еще полбеды. Что с них вообще взять? Они и в древние времена себе вольности позволяли, не думая о последствиях. Но ты! Ты – всего лишь демоница. Сильная, не спорю. Однако в основном по людским меркам. И вот здесь стою я – одна из Изначальных. А ты утверждаешь, будто куда-то меня не пропустишь. Химера, хотя характер у нее премерзкий, а ума в трех головах и на одну нормальную не наберется, и то сообразила, откуда и куда дует ветер. Повторять дважды я не стану. Убирайся прочь, и я забуду о твоей дерзости! А нет, так пожалеешь!

Лилиту расплылась в улыбке.

– Твое время давно прошло! Сородичи твои потому и сбежали, что власть их иссякла. Еще немного, и каждая домовая и полевая мышь узнала бы об этом. Скрывшись, они сохранили лицо. А ты все еще надуваешь щеки и пыжишься. Но ты смешна! Теперь наше время и наша власть. Мы – демоны – правим бал! Убирайся отсюда, да прихвостней прихвати! Тогда не стану вас преследовать. У меня дела поважнее.

– Ну, мое дело предупредить, – почти беззлобно сказала Эрида. – Химера, прочь!

Трехглавая тварь развернула крылья и взвилась в воздух прямо с места, поднимаясь все выше и выше. Лилиту что-то орала и била химеру кулаком. Потом вроде бы применила чары. Химера ответила. Это был высший пилотаж. Штопор. Бочка. Иммельман. Лилиту держалась.

– Какое родео! – восхищенно воскликнула муза.

Мертвая петля. Лилиту с воплем слетела с химеры. Некоторое время она просто падала, затем раскрыла собственные крылья и спланировала вниз. Когда демоница вновь выросла перед Эридой, лицо ее было перекошено от злобы. Лилиту громко зашипела, и в руках у нее появилась здоровенная змея с копьеобразной башкой. Демоница и метнула змею, будто копье. Живой снаряд понесся к Эриде в ореоле багрового пламени. Пламенный шлейф тянулся далеко позади. Казалось, змея сейчас врежется в грудь богини. Но в последний момент Эрида стремительно отшагнула в сторону. В руках у нее появилась ромфея. Одним ударом богиня перерубила змею пополам. Огонь яростно полыхнул, и рассеченная змея исчезла в этой вспышке.

Лилиту громко и протяжно завыла. Лицо ее исказилось, превращаясь в клыкастую звериную морду. Бешеный порыв ветра хлестнул богиню и ее соратников. Эрида широко раскинула руки и грудью встретила удар стихии, даже не пошатнувшись. Автоноя скопировала ее позу и прикрыла мощным телом изрядно струхнувших литераторов.

Лилиту выла, не переставая. Жемчужный блеск вокруг померк. Непроглядная черная туча ползла от края окоема, пожирая пространство. Кровавые молнии трепетали в ней.

Чесь неожиданно заговорил:

На бегу споткнулось время,

Будто лошадь захромало,

Не смогло нестись по полю

И совсем остановилось.

Лешек вдруг ощутил, как его сковывает свинцовая неподвижность. Но замерла и туча. Получилось! Вышло у него. Он остановил время. Просто словами, – радостно зазвучало в сознании Лешека. Лилиту это достижение явно не вдохновило. Безвременье сковало и ее. Но ненадолго. Вот демоница задергалась, затрепыхалась.

– Молчи! – прорычала она.

Чесь схватился за горло и рухнул на колени. Губы его шевелились, но он не мог выдавить из себя ни звука. Туча поползла дальше.

– А вот и ответ на вопрос, – пробормотала себе под нос Эрида. – Могут.

Она махнула рукой в сторону Чеслава, и тот мигом поднялся. Вроде опять заговорить хотел. Но Эрида бросила ему:

– Молодец! Помолчи пока. Не ввязывайся.

Чесь кивнул.

Туча ускорилась и подползала все ближе. Молнии вспыхивали чаще. Гром походил на барабанный бой. Эрида, скрестивши руки на груди, чего-то ждала. Лилиту выла то совсем низко, то высоко и пронзительно. Богиня выждала еще немного, затем протянула к туче правую руку и скомандовала:

– Бей!

Ветвистая молния вырвалась из тучи и шарахнула демоницу. Багровое пламя охватило ее. Лилиту вибрирующе завопила, замахала руками и пропала. Туча мгновенно рассеялась.

– Возможно, это хоть чуть научит ее хорошим манерам. Впрочем, вряд ли. Здешние демоны ужасно вульгарны и абсолютно необучаемы. Понимают только силу. Но, по крайней мере, что мы не ровня, она поймет. Высовываться уж не станет, – заметила Эрида. – После такого не мешало бы отдохнуть. Увы! Отдых нам пока не светит. Еще на зиккурат лезть. Мы с Автоноей могли б и в храм сразу прыгнуть, но людям тут положено ножками работать. И порядок нарушать мы не станем. Потому идем все вместе пешком.

До зиккурата было рукой подать. Но один вид центральной лестницы вызывал невольную дрожь. Когда-то зиккурат был ниже, Однако в результате последней реконструкции сильно подрос. И, повздыхав, они начали подъем.

Лешек никогда не бывал в теневом измерении. Поэтому виды, открывающиеся при подъеме на зиккурат, стали для него шоком. Впрочем, не для него одного. Начинали они путь все в том же жемчужном сиянии, заливавшем вокруг все. Но вот жемчужный блеск начал тускнеть, сохраняя прежнюю яркость только на самой лестнице. И в какой-то момент…

Вокруг простирались луга, покрытые громадными пурпурно-синими цветами, похожими на маки. С цветка на цветок перелетали аккуратненькие черные дракончики. Совсем как настоящие. Временами они пыхали дымом и даже извергали струйки пламени. Но основным их предназначением явно было опыление цветов. Временами дракончиков пытались поймать длинношеие и длинноклювые птицы с сизым оперением, но дракончики ловко уворачивались от их атак…

Цветочные луга сменились окутанной серебристым туманом равниной. По равнине длинными рядами тянулись подобия горных цепей. Сходство было полным. Но человеку они были бы по колено, а самые высокие пики могли бы, пожалуй, достать до середины бедра. Среди этих мини-гор росли… больше всего это напоминало гигантские – с пятиэтажку, не меньше – сиреневые монгольфьеры с ребристой поверхностью. Монгольфьеры возвышались на невысоких толстых ножках, а их мощные корни сильно выступали над поверхностью почвы. Кроме монгольфьеров-исполинов то тут, то там торчали маленькие зеленые монгольфьерчики. Молодняк. У равнины имелись и более подвижные обитатели. Лешек видел небольших змей и громадных серых варанов…

Выше уже был лес. Высокие деревья имели внизу два или три ствола, которые затем срастались в один. На самой верхушке они ветвились. Три-четыре крупные ветви, торчащие под небольшим углом вверх, покрывались мелкими веточками с небольшими острыми листьями и формировали шарообразную крону. Среди деревьев произрастали странные зеленые растения, подобные пестам. Они были значительно ниже древесных собратьев и достигали, наверное, метров десяти. На верхушках пестов гнездились бурые зубастые птицы с кожистыми крыльями, покрытые короткой жесткой шерстью…

Еще выше начались холмы причудливых форм, полностью заросшие темно-зеленым мхом. Мох покрывал и землю между возвышенностями. Кроме мхов здесь росли высокие кусты и древовидные грибы, возносившие шляпки к небесам. На холмах паслись пернатые олени. Перья у самцов были фиолетовыми, у самок – ультрамариновыми. За оленями внимательно следил безгривый лев цвета хаки…

Берег моря. Алые скалы. По песчаному пляжу бродили на коротких лапах покрытые панцирем большие рыбы. Временами у них возникали потасовки с такими же большими раками. Рыбы побеждали и, с хрустом раскусывая рачьи панцири, лакомились нежной плотью. Потом на берег спустился еж размером с легковушку, и рыбы удрали в воду, а раки позарывались в песок.

Возле самого храма… Снова белое ничто. Или белое нечто. Лишь в центре этой белизны огромный огненный шар. Шар мерно пульсировал. Будто сердце. Даже стук слышался: тук-тук, тук-тук, тук-тук…

Хотя Лешек был поглощен сменой пейзажей, он все же не мог не заметить, как менялся Чесь. Друг ожил во время общения с Эридой. Его гекзаметры… Это был прежний Чесь, тот доболезненный. Вызов, брошенный им Лилиту, остановка времени… Уже нечто иное, большее. Да, он поднялся, взлетел. Но после боя… Рухнул с высоты как-то внезапно. На первых ступенях лестницы помрачнел, ссутулился, постоянно озирался, будто ждал нового нападения прямо сейчас. Ближе к середине вновь выпрямился. Лешек поймал в его глазах отблеск вдохновения. Настоящего вдохновения. А на последнем этапе новое дыхание открылось…

Здесь, на площадке Чесь с совершенно отрешенным видом приблизился вплотную к угольно-черной туше храма и зачем-то приложил ладонь к стене. Стоял и, кажется, слушал что-то совершенно неслышное остальным. Нет, богиня с музой наверняка слышали тоже…

Наконец Чесь повернулся к ним. Вокруг его фигуры медленно разгоралось тусклое серебристое свечение. Серебро плескалось в глазах.

– Давайте, – тихо сказал он. – Просто попробуем. «Сонет строителей». Я начинаю.

И он начал. Все еще тихо, глуховато. Но в тихом глухом голосе звучала сила.

Центр всех путей отметив полустанком,

По карте мира мы расстелем степи.

Потом для неба гор скуем мы цепи

И время, обстрогав мечты рубанком,

Звонко вступила Эсперанса:

Распилим для строительства на доски.

Годится время только на времянку?

Нет, дом сколотим крепкий, но не броский.

К Луне приставив старую стремянку,

Лешек чуть промедлил, но включился, волнуясь и запинаясь:

Червоным золотом окрасим небо.

А после слушать хриплую шарманку

Пойдем, пусть скрипки врут: она – обманка.

Во всех пространствах будет вдоволь хлеба,

И – хором:

А может, даже леденцов немножко,

И ляжет к солнцу по воде дорожка

Средь моря…

Чесь вдруг хрипло добавил, завершая:

Средь мора…

И Лешек увидел. Посреди белой пустоты вдруг выросло маленькое здание вокзала. Старинное – с колоннами, с башенками и петушками-флюгерами на них, с большими механическими часами. От вокзала на восемь сторон света побежали рельсы. По каждой колее маленькие паровозики потащили куда-то вагончики. А по обе стороны путей шелестели ковылями степи.

Лешек прикипел взглядом к одному из паровозиков. На его черных боках были нарисованы солнце и луна. А еще звезда. Лешек откуда-то знал, что это Полярная звезда. Паровозик дымил и несся вперед. Вроде бежал он на северо-восток. А там куда он торопился с неторопливой торжественностью поднимались горы…

Колоколом прозвучал сильный, чистый, хорошо поставленный голос:

– Эти смешные людишки напрасно себя представляют творцами.

Малые дети с серьезным, напыщенным видом дерзко во взрослых играют,

Играют с фальшивою детской железной дорогой.

Но поломается скоро игрушка, и плач далеко будет слышен.

Паровозик с луной, солнцем и звездой внезапно сошел с рельсов. Вагончики полезли друг на друга, и весь состав завалился набок.

Лешек поднял глаза и тут же протер их тыльной стороной ладони. Уж больно сюрреалистичной оказалась зашедшая к ним на огонек компания. Говоривший стихами выглядел как человек. Высокий и хорошо сложенный, с аристократичным холеным лицом, черноволосый, с крупным горбатым носом и пышной бородой. Он завернулся в белоснежный паллий и нацепил золотые сандалии. Эмпедокл, – сообразил Лешек.

Чуть позади бога-философа стояла высоченная черная тварь с человечески телом, собачьей головой, украшенной длинными рогами, когтистыми львиными лапами вместо ступней, скорпионьим хвостом и четырьмя крыльями. Демон. Его спутник на человека походил куда меньше. Туловище, руки и ноги вроде бы и имели людские очертания, но покрывала их блестящая чешуя. Кисти были трехпалыми и когтистыми, ступни заменяли птичьи лапы. Ко всему этому прилагалась рогатая собачья голова, но рога выглядели не так внушительно. И крылья – куда ж без них. Тоже четыре. Последний персонаж имел мускулистое тело культуриста и вполне человеческие руки, в которых сжимал кинжал и булаву. Человеческие ноги плавно переходили в орлиные лапы. Голова была львиной, но с собачьими ушами. Крыльев имелось всего два.

– Никак на драку нарываешься? – поинтересовалась у Эмпедокла выступившая вперед Эрида. – Драки я не боюсь.

– Знаю. Мила тебе вечно сумятица бойни кровавой.

Ты ведь Вражда. Что ж Вражде, чем убийства, милее?

Но предпочел бы я все же беседу и с мирным исходом.

– И поэтому приволок целую банду демонов? Я – Вражда, уж ладно. А ты кто?

– Имя Любви мне милее всего и точнее всего мою суть отражает.

Не Афродите так зваться пристало, а мне – Эмпедоклу.

Эрида громогласно расхохоталась, аж слезы на глазах выступили. Отсмеявшись, богиня заявила:

– Так, герой-любовник, если говорить хочешь, говори нормально. Тут тебе не поэтический конкурс. Да свиту отошли прочь. А то они с пейзажем не гармонируют.

Эмпедокл брезгливо скривился.

– Хорошо. Стану использовать низменную речь. А свита просто отойдет в сторонку. – Он дал знак демонам, и те отступили на пару ступенек ниже. – Ты ж своих прихвостней можешь оставить. Мне скрывать нечего. Они мне служат полезным напоминанием о собственных ошибках.

Это ты о чем? – подозрительно спросила Эрида.

Эмпедокл скривился еще сильнее.

– Не прикидывайся, будто не понимаешь. Мне пришлось отправить кучку горе-литераторов в Долгое Странствие. Собственно, отправлял не я, а мои демоны. Этот, – он кивнул в сторону Чеслава, – оказался жутко живучим. У него имелся шанс выздороветь. Хоть и был его дух весьма сильно угнетен после встречи с Лилиту. Пришлось давать дополнительные указания. Не ведаю, как она заставила его себя пристрелить. Но это не имеет значения. Главное, я не подумал, что нужно избавиться и от теней. А этого, – кивок в сторону Лешека, – болезнь вовсе не взяла. А я не стал упорствовать. Подумал: пусть живет.

Эрида громко хмыкнула.

– Нет, ты все-таки не Любовь. Ты – Милосердие.

– Все веселишься! – отвечал Эмпедокл укоризненно. – А ведь милосердие всего лишь разновидность любви. Что же до прочего… Твои литераторы просто сменили форму существования на иную, лучшую. А любовь… Всегда необходимо спрашивать про ее объект. Тебе нравится глупое мельтешение отдельных форм. Я же влюблен в Цельность.

Богиня поморщилась.

– Вот что, красавчик, давай к делу! Хвалу тебе тут все равно никто не воздаст. Потому будь конкретнее, или перейдем ко второй части.

Эмпедокл довольно умело изобразил немую боль.

– Вечно ты куда-то спешишь. Я не желаю переходить ко второй части. Забери отсюда кого хочешь. В любом количестве. В универсуме столько уровней! Такое множество всего! Зачем тебе эта вселенная? Ею займусь я. Не знаю, кто распустил слух, будто я собираюсь просто запустить эти дурацкие циклы. Нет, пара-тройка будет, конечно, но как подготовительный этап. Пока Сфайрос не обретет совершенный покой. Непоколебимый.

– То есть мечтаешь шарик из всего слепить, скарабей ты наш! Ну-ну! А сам-то не спешишь сливаться с Целостностью? И где последовательность?

Взор философа запылал праведным гневом.

– Как ты любишь все извращать! Да, какое-то время необходим внешний контроль за процессом. Но едва Сфайрос обретет полный покой, я с наслаждением сольюсь с ним, ибо я – Любовь, а Любовь всегда жаждет слияния.

В голосе богини зазвучали отголоски дальних громов:

– Я не стану с тобой спорить, не стану ничего объяснять. Все равно не поймешь. Я привыкла к этой вселенной и не желаю, чтоб ты над ней экспериментировал. Возвращаю твое же предложение. Универсум велик. Иди, куда хочешь, делай, что хочешь, забирай, кого хочешь, но исчезни отсюда. Здесь не будет никаких дурацких шариков. Я этого не дозволю! Да и кишка у тебя тонка. Ты лишь разрушишь все.

Тут Лешек, пугаясь собственной смелости, завопил, как вопили его предки на сеймиках:

– Nie pozwolę! Veto!

– Veto! – выкрикнул Чесь.

– Паны, да без сабель! Экая досада! – посетовал Эмпедокл.

И тут же весь вид его изменился. Он стремительно вырос, и алое сияние окружило его мощную фигуру, а глаза загорелись алым огнем. Боевым барабаном загремел голос:

– Любовь не может торжествовать, пока есть ненависть! Я предложил ненависти удалиться, но она не сумела превозмочь собственную природу. Теперь я выжгу ее. Огонь и смерть!

И он отдал приказ демонам:

– Сражайтесь с ними!

Три твари тяжело понялись в воздух. Черные вихри завертелись вокруг них. Восемь ветров бесновались, воя и визжа.

– Автоноя! Прикрой маленьких! – приказала Эрида.

Автоноя вскинула руки. Поток золотого света заструился с них, формируя купол над тремя литераторами. Эрида же, не уступая противнику, проросла в высь, и черные молнии заплясали вокруг нее.

– И-и-и-йя! – прозвучал задорный вопль.

Откуда-то сверху на демонов спикировала отрастившая крылья Гликера. От удара ее мощного хвоста чешуйчатая тварь закувыркалась и пропала с глаз, провалилась неведомо куда. Культурист с кинжалом и булавой устремился к ней, пытаясь достать своим оружием. Но громоздкость Гликеры оказалась лишь иллюзией. Дракайна вилась вокруг демона, ловко уклоняясь от его ударов.

– Предательница! Подлая тварь! – прогрохотал Эмпедокл и выдохнул длинный язык пламени, вознамерившись поразить дракайну. Но та стремительно рванулась вверх и ушла из-под удара. Зато демону-культуристу не посчастливилось. Пламя настигло его и, охваченный огнем, он тоже исчез.

– Иди сюда, Пазузу! – рявкнула Эрида.

Она ухватила последнего демона руками и принялась мять его, будто глину, скатывая в черный шар.

– Вот тебе твой шарик, красавчик!

С хохотом богиня метнула этот снаряд в Эмпедокла. Эмпедокл отбил и отправил скатанного демона куда-то в светлую даль.

– У вас еще был шанс! – прорычал он. – Вы его упустили! Сейчас я подарю шарик вам!

И тут же пространство начало искривляться чудовищным образом, пытаясь сдавить, смять Эриду с ее подопечными. В ответ трехголосый речитатив торжественно и отчаянно вознес «Сонет строителей»:

Центр всех путей отметив полустанком,

По карте мира мы расстелем степи.

Потом для неба гор скуем мы цепи…

– Заткнитесь, ублюдки! – взревел Эмпедокл, весь полыхая костром.

Речитатив заглох. Золотой купол лопнул. Автоною и литераторов разметало в разные стороны.

– Мрак вековечный, взывает к тебе твоя дщерь!

Дай мне силу в жестоком сраженье!

Облако непроглядной черноты накрыло Эмпедокла, но безумная багровая вспышка тут же изорвала мрак в клочья.

– Ты была сильнее меня! Когда-то! Я не зря скрылся ото всех. Я готовился к этому бою. Сейчас ты увидишь, на что я способен!

Эрида зашаталась. Словно бы незримые путы обвили богиню и медленно душили ее.

– Боги тоже смертны, моя милая! Чувствуй смерть! Чувствуй! Я рассчитаюсь с тобой, распутница, за все рассчитаюсь!

– Ты всегда был никудышным любовником, – прохрипела Эрида, стараясь устоять на ногах, – да и философом тоже.

– А что тут у нас? Рагнарёк намечается? И без нас? Не уважают они нас с тобой, сын. Ох, не уважают!

Никто не заметил, никто не понял, откуда взялся здесь невысокий рыжеволосый красавчик верхом на чудовищном волке. Не выпустив из тисков Эриду, Эмпедокл повернулся к пришельцу.

– А ты хочешь поучаствовать, Локи?

Красавчик обаятельно улыбнулся.

– Скажу по секрету. После того, как муж женовидный, что сейдом владел, будто ведьма, скрылся отсюда вместе с вашими богами, я как-то утратил вкус к разрушению мира. Он мне даже нравиться начал. А еще у меня тут кой-какие личные дела. И я вот только что понял: ты нам жутко мешаешь – мне и моему сынуле. Правда же, Фенрир?

Волк глухо рыкнул. А Локи продолжал:

– И чтоб ты не заблуждался на мой счет. Это именно я послал тень рассказать о твоих проделках. Так все и завертелось. Почему? Терпеть не могу выскочек. Я ведь тоже из Изначальных. Я – сын Имира. А ты откуда и куда сиволапый? Да еще и недоучка. Ты ведь понятия не имеешь, что можно сотворить в этом месте. Смотри!

Локи громко хлопнул в ладоши. И по правую руку от него полезли из изрядно помутившейся уже белизны черные горы. Одна из них вдруг взорвалась с чудовищным грохотом. Столб пламени поднялся ввысь, окрашивая все вокруг багрецом. Потоки лавы потекли по ее склонам. Эмпедокл побледнел. Путы, душившие Эриду, ослабли, и богиня яростно рванулась на волю.

– Красиво, правда? – невинно поинтересовался Локи.

– Красиво, – попытался небрежно ответить Эмпедокл.

– А еще я не так давно выяснил одну штуку. После того, как вся божественная шайка сбежала, Изначальные способны обретать особую силу. Правда, ненадолго. Но все же… Вот решил попробовать, потренироваться.

Локи вытянул губы трубочкой и дунул в сторону Эмпедокла. Могучий порыв ветра саданул философа в грудь, и Эмпедокл с жалобным воплем полетел прямехонько в кратер вулкана. Гора издала звук, напоминающий отрыжку, и вверх взлетели две золотых сандалии.

– Такой чудесный миф не должен был остаться просто мифом. И я исправил несправедливость судьбы.

Локи соскочил со спины Фенрира и подошел к все еще пытающейся выровнять дыхание Эриде. Бог коварства казался немного смущенным. Или это и было пресловутое коварство?

– У нас тут имелись… гм… разногласия. Может, стоит забыть все это?

Эрида внимательно посмотрела на Локи.

– Знаешь, трюк с Эмпедоклом – это был твой шедевр.

– То есть да? – спросил приободрившийся Локи.

– Да, – твердо ответила богиня.

Тем временем, Автоноя матерински приводила в чувство литераторов. Эрида поманила ее к себе.

– Сейчас ты доставишь Чеслава и Эсперансу в их новый дом. Потом можете делать… да что угодно можете делать. И не отвлекайте меня в ближайшее время.

Локи вновь взобрался на спину Фенрира и помог усесться Эриде. Скачок – и они исчезли. Литераторы стояли тесной группкой и смотрели им вслед. Автоноя подошла к Лешеку.

– Проводим их. Им вдвоем побыть нужно.

– А нам нужно побыть втроем.

Откуда ни возьмись возникла Гликера. Теперь уже полностью в человеческом облике. И ноги у нее были от ушей…