Боголюбский

Последние лучи солнца, похожие на растопленное золото, косо падали на древние стены Боголюбского монастыря, окрашивая белый камень в тёплые, почти медные тона. Воздух, ещё недавно звонкий от кликов боя, ржания коней и гомона толпы, теперь затихал, наполняясь вечерней прохладой и запахами скошенной травы, дымка от походных кухонь и кожи. Фестиваль исторической реконструкции подходил к концу.

Среди постепенно пустеющих шатров и стилизованных становищ одинокую фигуру можно было принять за призрака из далёкого прошлого, задержавшегося не в своё время. Это был Игорь Петров. Облачённый в длинную кольчугу – хауберк, с набедренниками и наручами, с норманнским шлемом, откинутым на спину, он медленно обходил периметр лагеря, поправляя растяжки палаток и собирая забытые мелочи. Его движения были точными, выверенными, а взгляд – внимательным и чуть отстранённым.

Для тысяч людей, покидавших сейчас поле, это был всего лишь яркий праздник, игра. Для Игоря – нечто гораздо большее. Он был историком-реконструктором не по хобби, а по призванию. Его манила не романтика удали, а суровая, грубая правда ушедших эпох. Правда, которую он пытался постичь не только умом, но и телом – через вес кольчуги на плечах, через рубящий удар тренировочного меча, отдающий в кисть, через навыки, доведённые до мышечной памяти.

Игорь остановился, опёршись на длинный, обтянутый кожей щит каплевидной формы, и его взгляд утонул в багрянце заката, пылавшего над слиянием Нерли и Клязьмы. Здесь, на этом самом месте, восемь с лишним веков назад, ходил человек, почти изменивший ход русской истории. Князь Андрей Юрьевич Боголюбский. Мятежный сын, похитивший святыню и уехавший строить новое государство на окраине Руси. Узурпатор. Визионер. Жертва собственного замысла.

«А что, если бы ему помогли? – пронеслась в голове у Игоря давняя, навязчивая мысль. – Всего один знающий человек, один совет, одно предупреждение… Смог бы он устоять? Смогла бы Русь пойти другим путём?»

Реконструктор смахнул со лба пот и вместе с ним наваждение. Историк-материалист в нём тут же одёрнул мечтателя: история не терпит сослагательного склонения. Она – жестокая, неумолимая машина, перемалывающая судьбы по раз и навсегда заведенному порядку.

Внешне Игорь Петров был полной противоположностью хрупкому учёному. Высокий, с широкими плечами, которые спустя года ношения доспехов стали ещё массивнее, с цепкими, сильными руками. Лицо, обрамлённое окладистой, тщательно ухоженной бородой – данью не хипстерской моде, а ради аутентичности его многочисленных образов, – носило отпечаток не столько суровости, сколько глубокой, сосредоточенной мысли. Коротко стриженные волосы и пронзительный, внимательный взгляд серых глаз выдавал в нём человека военной выучки. И это было правдой: когда-то, казалось, в другой жизни, он окончил военно-медицинскую академию и успел поработать военным травматологом, прежде чем страсть к прошлому пересилила всё остальное.

Он дошел до своей палатки, снял шлем и поставил его на складной столик рядом с другим своим сокровищем – мечом каролингского типа. Клинок лежал в изящных ножнах, украшенных бронзой, но Игорь знал, что под этой красотой скрывается отлично сбалансированный инструмент смерти, чью тяжесть он ощущал на каждой тренировке.

Сев на походный стул с характерным стоном уставших мышц, он расстегнул замок своего походного рюкзака – единственной современной вещи, не считая тщательно скрытого под одеждой смартфона. Содержимое рюкзака было гордостью Игоря и его тайным арсеналом: не бутафория, а рабочие инструменты выживания в любую эпоху. Там лежала самодельная, но собранная с хирургической точностью аптечка: стерильные бинты, фляга с чистейшим медицинским спиртом для дезинфекции, хирургические иглы и шёлковые нити, пакетики с обезболивающими травами. Рядом – точильный брусок, кремень и огниво, стальной напильник. И самое ценное – небольшая коллекция монет: византийские солиды и западноевропейские денарии, а также кожаный блокнот с графитным стержнем, чьи записи в прошлом сочли бы за магические руны.

Игорь достал блокнот и на чистой странице вывел: «1174 год. Заговор Кучковичей. Нужно предотвратить любой ценой». Затем резко зачеркнул написанное. Бессмыслица. Игра ума.

Сумерки сгущались, превращаясь в сизые, бархатистые потёмки. Лагерь опустел окончательно. Где-то вдалеке, за рекой, зажглись огни современного города, но здесь, у стен монастыря, царила тишина, нарушаемая лишь шелестом листьев и редкими криками ночных птиц. Игорь чувствовал странное, щемящее чувство – смесь полного умиротворения и тревожного предчувствия. Он был один на один с Историей. Не с книгами и артефактами, а с самой её душой, дремлющей в этом древнем камне.

Для успокоения решил проверить снаряжение ещё раз перед упаковкой. Надел шлем, взял в руку меч, почувствовал привычную, успокаивающую тяжесть. И в этот момент с реки, из низких берегов Нерли, пополз густой, молочно-белый, неестественно холодный туман. Он наступал стремительно, как приливная волна, поглощая очертания деревьев, шатров, монастырских стен. Современные звуки – далёкий гул машин, случайный смех – словно кто-то выключил. В наступающей гробовой тишине уши, привыкшие к городскому шуму, с болезненной остротой начали улавливать иное.

Скрип тележного колеса. Неясный возглас на языке, который слух, настроенный на церковнославянский, с трудом, но узнавал. Тяжёлый запах дыма не табака, а древесных углей, и едкий, знакомый дух навоза и немытого человеческого тела.

Сердце заколотилось в груди, отдаваясь глухим стуком под кольчугой. Туман сомкнулся вокруг него, плотный и непроницаемый. Мир растворился. Игорь инстинктивно сжал рукоять меча, чувствуя, как леденящий холод проникает сквозь стальные кольца, сквозь поддоспешник, прямо в кости.

Длилось это бесконечно. Мгновение? Час?

Туман рассеялся так же внезапно, как и появился.

Но монастыря не было.

Не было асфальтированных дорог, электропроводов, пустых шатров.

Он стоял на краю грязной, утоптанной множеством ног улицы, ведущей к деревянным стенам, за которыми виднелись купола церквей. Воздух дрожал от гула настоящей, живой, дышащей навозом и дёгтем жизни. В сумерках виднелись фигуры людей в длинных, грубых рубахах, слышно было речь – теперь уже громкую, отчётливую, и от этого еще более невероятную.

Игорь Петров, историк-реконструктор, военный врач из Москвы, стоял, не дыша, и понимал одно. Его игра только что закончилась. Началось что-то другое. Что-то настоящее.

И единственное, что оставалось от прежней жизни – это имя, которое Игорь теперь должен был забыть. Отныне он – Иван Сербин. Странник. Чужеземец. Человек, у которого нет прошлого и чьё будущее зависит только от собственных знаний и воли к жизни.