Болото - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Artem.J (самиздат)

Это было лето, которое пахло пылью, разогретой смолой и скукой. В двенадцать лет деревня кажется краем света, особенно когда все твои друзья остались в городе, а здесь — только бабушка, грядки с огурцами и бесконечное жужжание мух над обеденным столом.

Бабушка с утра возилась в огороде, ведя бесконечную войну с колорадским жуком. Мама уехала в райцентр за продуктами и обещала вернуться только к вечеру. Я была предоставлена сама себе. Солнце стояло в зените, раскаляя шиферные крыши домов так, что воздух над ними дрожал, искажая очертания печных труб.

— Настя, ты бы хоть воды принесла!

Крикнула бабушка, разгибая спину.

Я принесла ведро из колодца, вода плескалась, обжигая ноги ледяными брызгами. Выполнив свой долг, я поняла, что больше здесь делать нечего.

— Я пойду погуляю, ба!

Крикнула я, уже стоя у калитки.

— Далеко не ходи! В лес ни ногой, там волки, лешие, да и змеи нынче злые!

Привычно запричитала она, но я знала, что это лишь ритуал. Волков у нас не видели лет двадцать.

Я вышла за околицу. Сначала шла по пыльной грунтовке, пиная камешки носами старых сандалий. Слева тянулось поле с высокой рожью, справа начинался подлесок — березы вперемешку с осинами. Там было прохладно. Маняще прохладно.

Я свернула с дороги. Высокая трава тут же хлестнула по голым ногам, а кузнечики брызнули в стороны, как живые зеленые искры. Я решила набрать цветов. Просто так, чтобы занять руки. Рвала ромашки, жесткие стебли васильков, какие-то желтые метелки, названия которых я не знала. Букет получался растрёпанным и пах горькой зеленью.

Лес незаметно сгущался . Сначала исчез шум деревни — лай собак и далекий гул трактора. Потом стало тише петь птичье радио. Деревья становились выше, толще, их кроны сплетались над головой, пропуская солнечный свет лишь тонкими, кинжальными лучами, в которых танцевала мошкара.

Я шла, сама не зная куда. Тропинка, по которой я зашла в чащу, давно растворилась в папоротниках, но страха не было. Был только интерес и приятное чувство одиночества — здесь никто не заставлял полоть грядки.

Постепенно воздух изменился. Запахло сыростью, прелыми листьями и чем-то тяжелым, сладковато-гнилостным. Земля под ногами стала мягкой, пружинистой. Мох здесь был жирным, ярко-зелёным, он проминался под сандалиями, выпуская капельки темной влаги.

Я раздвинула ветки густого орешника и замерла.

Передо мной лежало Болото.

Оно не было похоже на те сказочные топи, которые рисуют в книжках — с красивыми кувшинками и чистой водой. Нет. Это было грязное, мрачное место. Огромная проплешина среди леса, заполненная черной, стоячей жижей. Поверхность воды была затянута ряской ядовито-зеленого цвета, местами прерываясь черными окнами открытой воды, в которых, казалось, отражалась не листва, а сама бездна.

Вокруг стояли мертвые деревья — сухие, белые стволы без коры, похожие на скелеты великанов, завязших в трясине. Тишина здесь была абсолютной. Ни птиц, ни ветра. Только звон в ушах от давления.

Мне следовало бы развернуться и уйти. Бабушка всегда говорила, что болото — гиблое место. Но меня тянуло туда. Это было странное чувство — смесь отвращения и любопытства.

Я подошла ближе к кромке. Земля чавкала, пытаясь засосать подошвы, но здесь, у края, было еще твердо.

— Фу, какая гадость

Прошептала я, но голос мой прозвучал слишком громко в этой ватной тишине.

Я присела на корточки. Мой букет полетел на землю. Мне захотелось потрогать это. Понять, из чего состоит эта чернота.

Я вытянула руку. Указательный палец медленно опустился в грязь.

Она была не холодной, как я ожидала. Она была теплой. Неприятно, почти животно теплой, как будто у болота была температура. Грязь была маслянистой, липкой. Я провела пальцем, оставляя в черной жиже небольшую бороздку, которая тут же затянулась, словно рана.

Я вытерла палец о подол платья, поморщившись.

И тут я заметила движение.

Не рядом со мной. Дальше. Метрах в трех от берега, там, где ряска была особенно густой.

Сначала я подумала, что это кочка. Старый пень, всплывший со дна. Оно было темным, бугристым, покрытым тиной и грязью.

Я прищурилась.

«Кочка» медленно повернулась.

У меня перехватило дыхание. Сердце ухнуло куда-то в пятки, а потом забилось в горле, как пойманная птица.

Это была голова.

Она торчала из воды ровно до носа. Все, что было ниже — рот, подбородок, шея — скрывала мутная, черная вода.

Оно было огромным. Голова была размером с арбуз, но вытянутая, неправильной формы. Кожи не было видно — сплошная корка из грязи, налипших листьев и чего-то серого, похожего на старый лишайник. Волос тоже не было, только какие-то редкие, длинные отростки, похожие на водоросли, плавающие вокруг черепа.

Но самым страшным были глаза.

Они располагались широко, почти у висков. Они были круглыми, желтыми, с вертикальным, как у козы, зрачком. И они смотрели прямо на меня не моргая.

Я застыла. Я хотела вскочить и побежать, но ноги стали ватными. Я сидела на корточках, вцепившись руками в подол платья, и смотрела в эти желтые глаза.

Прошла минута. Может, две. Мы играли в гляделки. Я и Болото.

Оно не нападало. Оно просто... наблюдало. В этом взгляде не было злобы хищника, который видит добычу. Скорее, это был взгляд чего-то древнего, потревоженного во сне.

Любопытство, это проклятое детское любопытство, вдруг пересилило страх.

— Ты кто?

Спросила я.

Мой голос дрожал, срываясь на писк.

Голова молчала. Вода вокруг нее была абсолютно неподвижной. Даже ряска не шевелилась.

Может, мне показалось? Может, это просто коряга, а глаза — это блики солнца на мокрых листьях?

Я подалась вперед, совсем чуть-чуть.

— Эй? Ты меня слышишь?

И снова тишина. Только комар тонко запищал над ухом, но я даже не дёрнулась, чтобы его прихлопнуть.

Я уже решила, что я сумасшедшая. Что перегрелась на солнце, как говорила бабушка. Солнечный удар, галлюцинации.

Я начала медленно подниматься, чтобы уйти.

— Одна?

Звук был тихим. Очень тихим. Он прозвучал не как голос человека, а как звук лопающегося пузыря газа на поверхности болота. Влажный, булькающий, низкий шелест.

Я плюхнулась обратно на корточки.

— Ч-что?

Выдохнула я.

Глаза моргнули. Это было медленное движение — тяжелые, кожистые веки опустились и поднялись, смачивая желтые яблоки.

— Одна... ли... ты?

Повторило Оно.

Теперь я видела, что вода перед его носом или тем местом, где должен быть нос — там были просто две щели, они слегка вибрируют, когда он дышит.

— Да

Сказала я, и мой голос окреп. Я разговаривала с ним. Это было безумие, но это происходило.

— Я одна. Бабушка дома. Мама в городе.

— Мама...

Эхом отозвалось существо. Казалось, оно пробует это слово на вкус, перекатывая его во рту.

— Бабушка... Тепло.

— А ты кто?

Снова спросила я.

— Ты водяной?

Голова чуть наклонилась вбок. С плеском от нее отделился кусок грязи и ушел на дно.

— Я... здесь. Я... всегда.

Ответ был непонятным, но почему-то успокаивающим.

Мы снова замолчали. Я рассматривала его, пытаясь понять, на что он похож. Не лягушка, не рыба, не человек. Что-то среднее. Что-то, что жило здесь до того, как построили нашу деревню.

Вдруг его взгляд сместился. Желтые глаза скользнули с моего лица куда-то в сторону, на берег, чуть правее меня.

— Дай

Булькнуло оно.

— Что дать?

Я растерялась, оглядываясь. Цветов?

— Живое. Маленькое.

Он смотрел в одну точку. Я проследила за его взглядом.

В метре от меня, на большом листе лопуха, сидела лягушка. Обычная, бурая озерная лягушка. Она сидела неподвижно, раздувая горло, и, кажется, не замечала присутствия гиганта в трех метрах от себя.

— Лягушку?

Переспросила я.

— Дай.

Голос стал чуть настойчивее. В нем прозвучали нотки капризного ребенка или больного старика, который просит воды.

— Зачем?

Спросила я, хотя где-то в глубине души уже знала ответ.

— Голод

Просто ответила Голова.

Меня передёрнуло.

— Ты ее съешь?

— Голод

Повторило оно.

— Брось. Мне.

Я посмотрела на лягушку. Она была живая. Она дышала. У нее были свои лягушачьи дела. Если я ее не трону, она попрыгает дальше, будет ловить комаров, квакать вечером.

Но Существо просило.

И в этой просьбе было что-то... важное. Это было испытание. Предложение дружбы. Или сделки.

Если я откажусь, что он сделает? Уйдет под воду? Разозлится?

А если я сделаю это... то я стану соучастницей.

Я медленно потянулась к лопуху. Лягушка не шелохнулась. Наверное, она тоже оцепенела от ауры этого места.

Моя рука зависла над ней. Сердце колотилось. Я никогда не убивала животных. Я даже мух старалась выгонять в окно, а не бить газетой.

«Это всего лишь лягушка — подумала я. — Аисты их едят. Ужи едят. Это природа».

Я сделала резкое движение и накрыла лягушку ладонью.

Она оказалась холодной, скользкой и сильной. Она забилась в кулаке, пытаясь вырваться. Я почувствовала, как ее лапки царапают мою кожу. Мне стало противно и жалко ее.

— Держу!

Крикнула я, чувствуя, как дрожит голос.

— Бросай

Приказала Голова. Вода вокруг нее забурлила.

Я встала. Размахнулась.

Я не хотела смотреть, но не могла отвести взгляд.

Лягушка, растопырила лапы в полете. Она летела прямо к нему.

В тот момент, когда она должна была шлепнуться в воду, произошло то, что я буду помнить всю жизнь.

Из воды, с невероятной скоростью, выстрелила рука.

Это не была рука человека. Это была длинная, тонкая конечность, состоящая из узлов и жил, покрытая черно-зелёной чешуей. Пальцев было много — может, шесть или семь, и они были длинными, как прутья, с перепонками между ними.

Рука перехватила лягушку прямо в воздухе.

Хлоп.

Звук мокрого удара.

Длинные пальцы сомкнулись вокруг маленького тельца, скрывая его полностью.

Но он не стал есть при мне.

— Друг

Булькнуло существо.

И в следующую секунду оно исчезло.

Рука, голова, глаза — всё ушло под воду. Без всплеска. Просто втянулось в глубину, как будто кто-то дёрнул за верёвку снизу.

Остались только круги на воде. Черные, маслянистые круги, которые расходились к берегам, качая ряску.

И тишина.

Я стояла на берегу, сжимая руку, которой только что держала лягушку. Ладонь была липкой от слизи.

— Эй!

Позвала я.

— Ты где?

Никто не ответил. Болото снова стало просто болотом. Грязным, вонючим, мертвым.

Я постояла еще минуту, ожидая, что он всплывёт. Что скажет спасибо. Или попросит еще.

Но он ушел. Он получил, что хотел.

Внезапно на меня накатил ужас. Настоящий, липкий страх осознания того, что я только что сделала и с КЕМ я говорила.

Я попятилась. Шаг, другой. А потом развернулась и побежала.

Я бежала через лес, не разбирая дороги. Ветки хлестали меня по лицу, царапали руки. Я спотыкалась о корни, падала, вставала и снова бежала. Мне казалось, что за спиной я слышу чавкающие шаги. Что длинные, многопалые руки тянутся ко мне из каждого куста.

Я вылетела на опушку, задыхаясь.

Солнце все так же светило. Кузнечики стрекотали. Мир был нормальным.

Я замедлила шаг только когда увидела крыши нашей деревни.

Я шла по улице, стараясь успокоить дыхание. Мои сандалии были в грязи. Платье в репьях. Палец, которым я трогала болото, казалось, горел огнем.

Я вошла во двор.

Бабушка сидела на крыльце, перебирая ягоды.

— Нагулялась, егоза?

Спросила она, не поднимая головы.

Бабушка подняла на меня глаза. Посмотрела внимательно, поверх очков.

— Грязная какая... Где лазила-то? Небось, к оврагу ходила?

— Нет, ба, просто в поле упала.

Я прошла мимо нее в дом, к умывальнику.

Я долго мыла руки с хозяйственным мылом. Я тёрла их до красноты, пытаясь смыть ощущение лягушачьей кожи и болотной грязи.

Я смотрела на свое отражение в мутном зеркале.

Я видела там обычную девочку с растрёпанным косичками. Но в глазах у этой девочки появилась тайна.

Я никому не скажу. Ни маме, ни бабушке. Они не поверят. Или накажут. Или испугаются и запретят мне выходить со двора.

А я знала, что вернусь.

Вечером, лежа в кровати и слушая, как скребётся мыши за печкой, я думала не о страшных желтых глазах и не о когтистой лапе. Я думала о том, как легко было поймать лягушку. И о том, что он попросит в следующий раз.

Мне было страшно. Но еще больше мне было интересно. И я знала, что теперь это лето не будет скучным.

Это утро началось не с петухов, а с ощущения тяжелой, но сладкой тайны, которая давила мне на грудь, едва я открыла глаза. Солнце уже вовсю хозяйничало в комнате, пробиваясь сквозь ситцевые занавески и рассыпая по полосатому половичку золотые монеты света.

Я лежала, глядя в потолок, где в углу темнела старая паутина, и улыбалась. Впервые за все лето мне не было скучно. Впервые я проснулась с целью. Вчерашний страх, тот липкий ужас, который гнал меня через лес, за ночь трансформировался, уварился в голове, как бабушкино варенье, и превратился в жгучее, нетерпеливое любопытство.

— Настёна! Завтракать!

Голос мамы с кухни звучал звонко и привычно.

Я вскочила, быстро натянула шорты и ту же футболку, что и вчера. На секунду замерла, вспомнив, как оттирала с рук болотную слизь.

На кухне пахло оладьями и жареным маслом. Мама, в своем любимом халате в цветочек, стояла у плиты, ловко переворачивая шкварчащие кругляши. Бабушка уже пила чай из блюдечка, дуя на него, чтобы остудить.

— Доброе утро, соня

Улыбнулась мама, ставя передо мной тарелку с горкой оладий.

— Сметана в холодильнике. Какие планы на день?

Я взяла оладушек, обжигая пальцы, и щедро макнула его в сметану.

— Гулять пойду. Погода хорошая.

— В лес только далеко не заходи

Привычно проворчала бабушка, не отрываясь от чаепития.

— И к оврагу не суйся, там крапива выше тебя.

— Хорошо, ба

Кивнула я.

Я ела быстро, почти не жуя. Мне казалось, что если я задержусь, то Болото исчезнет. Что Оно уйдет на дно, решив, что я испугалась и не вернусь. А мне нужно было, чтобы Оно ждало.

— Спасибо, было очень вкусно!

Я чмокнула маму в щеку, схватила со стола кусок хлеба "на потом" и пулей вылетела на крыльцо.

Деревня жила своей обычной, скучной жизнью. Где-то мычала корова, тарахтел мотоцикл соседа дяди Вани, кудахтали куры. Все это казалось мне теперь каким-то игрушечным, ненастоящим. Настоящее было там, за стеной деревьев.

Я пробежала по улице, свернула на просёлочную дорогу и убедившись, что никто за мной не смотрит, нырнула в высокую траву.

Лес встретил меня прохладой и тишиной. Вчера я бежала отсюда в панике, не запоминая дороги, но сейчас ноги сами несли меня. Я узнавала сломанную березу, похожую на букву "У". Узнавала огромный муравейник, вокруг которого кипела жизнь. Мое тело запомнило путь лучше, чем голова.

Сердце колотилось не от страха, а от предвкушения. Я шла к Другу. У меня есть друг, которого нет ни у кого. Ни у Светки из соседнего подъезда в городе, ни у деревенских мальчишек, которые только и умеют, что кидаться репьями. Мой друг — огромный, страшный и волшебный.

Лес сгущался. Звуки деревни затихли, уступая место гулу комаров и шелесту листвы. Воздух стал тяжелым, влажным. Запахло стоячей водой и тиной.

Вот оно.

Я раздвинула ветки орешника и вышла на берег.

Болото было таким же, как вчера. Черное, неподвижное зеркало, затянутое ядовито-зелёной ряской. Мертвые белые стволы деревьев торчали из воды, как кости. Здесь не пели птицы. Здесь время, казалось, остановилось тысячу лет назад.

Я подошла к самой кромке воды. Вчерашние следы моих сандалий на грязи уже заполнились темной водой.

— Эй!

Тихо позвала я.

— Я пришла.

Тишина. Только пузырь газа лопнул где-то в центре: "Б-бульк".

Я стояла и ждала. Может, ему нужно время? Или он спит?

И тут вода в метрах трех от берега дрогнула. Ряска медленно разошлась в стороны, открывая черную гладь. И из этой черноты, без единого всплеска, начала подниматься Голова.

Сначала макушка, покрытая серой коркой и водорослями. Потом лоб. И, наконец, глаза.

Желтые, с вертикальным зрачком, внимательные глаза.

Оно смотрело на меня.

Я невольно сделала шаг назад, но тут же заставила себя остановиться. Я не трусиха. Мы друзья.

— Привет

Сказала я, стараясь улыбаться.

— Ты меня ждал?

Голова замерла, торча из воды по нос.

— Ждал...

Прошелестел голос. Он звучал так, словно ветер гуляет в пустой бочке.

— Ты... вернулась.

— Я же обещала.

Соврала я хотя вслух я не обещала, но внутри себя знала, что вернусь.

Мой взгляд упал на землю. Рядом с моим ботинком лежал вчерашний букет. Ромашки и васильки завяли, пожухли, превратились в жалкий веник. Мне стало стыдно, что я бросила их вчера.

Я наклонилась и подняла увядшие цветы.

— Смотри.

Я протянула букет к воде.

— Это тебе. Я вчера уронила. Прости.

Голова чуть наклонилась вбок. Желтые глаза скользнули по цветам, но без особого интереса.

— Трава...

Булькнуло Существо.

— Мертвая... трава.

— Это цветы

Поправила я.

— Они красивые. Ну, были красивыми. Ты такое ешь? Или тебе просто нравится смотреть?

Я надеялась, что он скажет "да". Что он травоядный. Что вчерашняя лягушка была исключением, ошибкой. Что он, как корова, жуёт водоросли и цветы.

Существо медленно моргнуло тяжёлыми веками.

— Нет

Голос стал жёстче.

— Не ем. Пустое.

Моя улыбка чуть померкла. Я опустила руку с цветами.

— А что ты любишь?

Спросила я.

— Кроме лягушек?

Желтые глаза сузились, фокусируясь на мне. Или, скорее, сквозь меня. Казалось, он видит не только мое лицо, но и то, что у меня за спиной. Видит мой дом, мою кухню, подпол.

— В доме...

Проговорил он медленно, растягивая слова.

— У тебя... в доме... скребётся.

Я замерла. Откуда он знает?

— Кто скребётся?

— Серые. Маленькие. Теплое мясо. Быстрое сердце. Они... грызут дерево. Под полом.

Мыши. Он говорил о мышах.

У нас в доме действительно были мыши. Каждую осень они лезли в подпол, спасаясь от холодов, но и летом иногда шуршали за плинтусами. Бабушка ставила мышеловки, ругалась, когда они портили крупу.

Но как Оно могло знать об этом? Отсюда до дома километр лесом!

— Мыши?

Переспросила я шепотом.

— Ты хочешь мышей?

— Вкуснее... лягушки

Подтвердила Голова. Вода вокруг нее пошла мелкой рябью от предвкушения.

— Теплая кровь. Шерсть. Принеси.

Это прозвучало не как просьба. Это был приказ. Тихий, спокойный, но не терпящий возражений.

— Но как я их поймаю?

Растерялась я.

— Они быстрые. И они прячутся.

— Ты умная...

Голос стал вкрадчивым, почти ласковым.

— Ты... друг. Друзья... кормят. Друзья... помогают.

Слово "друг" из его уст которого я не видела звучало странно. Как награда. И как цепь.

— Завтра

Сказало Существо.

— Принеси завтра.

— А если не получится?

Испуганно спросила я.

Глаза не мигали.

— Получится. Ты хочешь... приходить. Ты хочешь... говорить. Принеси.

И он начал погружаться. Медленно, дюйм за дюймом, скрываясь в черной воде.

— Стой!

Крикнула я.

— Подожди!

Но болото уже сомкнулось над его макушкой. Только пузыри остались на поверхности.

Я постояла еще минуту, сжимая в руке сухие цветы. Потом разжала пальцы, и букет упал в грязь.

Домой я шла медленно. Солнце все так же светило, но мне казалось, что стало холоднее.

Весь день я была сама не своя. Бабушка ворчала, что я "как в воду опущенная" — если бы она знала, насколько права эта поговорка! Мама пыталась рассмешить меня, предлагала поиграть в карты, но я отказывалась.

Я думала о Нём.

Оно знало про мой дом. Оно знало про мышей. А что, если оно знает, где я сплю? Что, если я не принесу ему еду, и оно придёт само? Вылезет из болота, проползёт через лес, найдет наш дом...

Его длинные руки с перепонками... Они смогут открыть окно? Или поднять половицы?

Нет. Он же сказал "друг". Друзей не обижают. Друзья помогают друг другу. Мне просто нужно выполнить просьбу. Это как квест в игре. Принеси предмет — получишь награду. Наградой будет его общение. Его тайна.

Вечером, когда стемнело, бабушка начала готовиться ко сну.

— Опять под печкой шуршали, окаянные.

Вздохнула она, выключая телевизор.

— Надо бы отраву рассыпать, да Настёна еще, не дай бог, залезет руками...

— Ба.

Я подошла к ней, стараясь, чтобы голос не дрожал.

— А давай мышеловку поставим? Старую, ту, что в сарае.

Бабушка посмотрела на меня удивленно поверх очков.

— Ишь ты, хозяйственная какая стала. Ну, поставь, если охота. Там в шкафчике корочка хлеба есть сухая, обжарь маслицем, они на запах идут.

Я кивнула.

Я делала все как во сне. Нашла старую деревянную мышеловку с тугой пружиной. Смазала кусочек хлеба подсолнечным маслом — пахло вкусно, по-домашнему. Насадила приманку на крючок.

Мои пальцы дрожали, когда я взводила пружину. Железная скоба была холодной и тугой. Одно неверное движение — и прищемит пальцы до синяков.

Я поставила мышеловку в угол за буфет, там, где в плинтусе была щель.

— Ловись, мышка, большая и маленькая

Прошептала я.

Мне стало страшно от самой себя. Раньше я жалела мышей. Я плакала, когда кот приносил задушенную добычу. А теперь я хладнокровно готовила убийство. Для Него.

Я долго не могла уснуть. Я лежала в темноте и слушала дом. Тиканье ходиков. Храп бабушки за стеной. Скрип половиц.

Я ждала звука.

И где-то около двух часов ночи это случилось.

ЩЁЛК.

Резкий, сухой звук удара металла о дерево. И короткий, сдавленный писк. Потом тишина. И какое-то шуршание, биение...

Меня затрясло под одеялом. Я поймала её. Я сделала это.

Утром я проснулась раньше всех. Солнце только-только красило небо в розовый. В доме было тихо.

Я на цыпочках прокралась на кухню. Пол холодил босые ноги.

Я заглянула за буфет.

Мышь была там. Маленькая, серая, с длинным тонким хвостом. Железная скоба прижала ей шею. Глаза-бусинки были открыты и уже покрылись мутной пленкой. Она не выглядела страшной. Она выглядела жалкой. Маленький пушистый комочек, который просто хотел хлеба.

К горлу подступил ком. Мне стало так жалко её, что захотелось заплакать. Зачем я это сделала? Зачем я убила живое существо?

"Друзья кормят" — прозвучал в голове булькающий голос.

Я сглотнула слезы. Назад пути нет.

Я взяла полиэтиленовый пакет из ящика стола. Надела его на руку, как перчатку. Не хотела касаться мертвого тельца кожей.

Я отжала пружину. Мышь выпала в пакет. Она была еще мягкой, но уже начинала коченеть.

Я завязала пакет на узел. Положила его в карман шорт. Карман оттянулся. Я чувствовала вес смерти у себя на бедре.

— Я гулять!

Крикнула я в пустоту дома, накинула сандалии и выскочила во двор.

Утренний туман еще не сошел с низин. Трава была мокрой от росы. Я бежала к лесу, чувствуя, как пакет бьет меня по ноге при каждом шаге.

Лес был мрачным в этот час. Тени были длинными, кусты казались живыми существами, протягивающими лапы.

Я прибежала на болото запыхавшись. Здесь туман был гуще. Он стелился над черной водой, как молоко.

Я подошла к краю.

— Я здесь!

Крикнула я. Голос сорвался.

— Выходи!

Вода тут же всколыхнулась. Он ждал меня. Он знал, что я приду.

Голова поднялась из тумана. Сегодня он казался больше. Может, из-за освещения, а может, он становился сильнее?

— Принесла?

Спросил он. Не "привет", не "как дела". Сразу к делу.

— Да.

Я сунула руку в карман. Шуршание пакета показалось оглушительным.

Я вытащила сверток. Мышь внутри просвечивала серым пятном.

— Вот.

Я развязала узел, стараясь не выронить содержимое раньше времени.

— Она... она мертвая.

— Хорошо...

Глаза монстра блеснули.

— Мертвая... тоже хорошо. Свежая.

Он поднял руку из воды. Ту самую, страшную, длинную руку с перепонками и когтями. Он раскрыл ладонь, приглашая меня сделать бросок.

— Кидай.

Я взяла мышь за хвост. Она качнулась в моей руке.

— Прости меня, мышка

Шепнула я одними губами.

И бросила.

Мышь описала дугу и полетела прямо к нему.

Лапа метнулась навстречу. Хлёсткое движение, почти неуловимое глазом. Когтистые пальцы сомкнулись вокруг серого тельца еще в полете, не дав ему коснуться воды.

Он поднес кулак к воде, но не стал есть сразу. Он просто держал добычу, словно взвешивая её.

Потом он посмотрел на меня. В его взгляде что-то изменилось. Желтизна стала чуть теплее. Вертикальные зрачки расширились.

Он медленно опустил руку с мышью под воду, пряча угощение в грязи.

— Вкусно... будет.

Прорычал он.

— Ты... молодец.

Я стояла, переминаясь с ноги на ногу. Мне было страшно и одновременно гордо. Я выполнила задание. Я справилась.

— Ты... сильная

Продолжил он.

— Ты можешь... приносить.

— Я для тебя старалась.

Тихо сказала я.

Голова кивнула. Это был почти человеческий жест.

— Спасибо...

Булькнула вода.

— Спасибо... друг.

Слово "друг" повисло в воздухе. Оно было тяжелым, значимым. Я улыбнулась. Неуверенно, робко, но улыбнулась.

У меня есть друг. Настоящий монстр. И я его кормлю. Мы теперь одна команда.

— Приходи... еще.

Сказал он, начиная погружаться.

— Болото... помнит добро.

Когда он исчез, а круги на воде успокоились, я почувствовала странное облегчение. Тяжесть в кармане исчезла. Тяжесть на душе сменилась восторгом.

Я развернулась и пошла домой. Солнце вставало выше, разгоняя туман. Я шла и думала: мышь — это было легко. Мышей никто не считает. Мышей никто не жалеет.

Но что он попросит в следующий раз?

Я гнала эту мысль прочь. Главное, что он назвал меня другом. В первые у меня был настоящий друг...

В лесу запели птицы, но для меня их пение теперь казалось чужим. Моя музыка была там, в бульканье трясины и шелесте мертвого камыша. Я стала частью Болота. И мне это нравилось.

Лето умирало. Я чувствовала это кожей. Дни становились короче, словно кто-то невидимый каждый вечер отрезал от них по ломтику. По утрам трава теперь была седой от холодной росы, а вода в умывальнике сводила зубы.

Шли недели с того дня, как я принесла мышь.

Я изменилась. Я знала это, когда смотрела в зеркало. Из него на меня глядела все та же девочка с русыми косичками и веснушками, но взгляд... Взгляд стал другим. В нем появилась тайна, которая тянула ко дну, как камень на шее утопленника.

Я ходила на болото почти каждый день. Я носила Ему разное. Пойманных кузнечиков — целую банку. Дохлого воробья, которого нашла у дороги ,он сказал, что тот невкусный, сухой, но съел. Однажды я даже стащила кусок сырого мяса, когда мама делала котлеты. Это ему понравилось больше всего.

Мы разговаривали. Я сидела на корточках у черной воды, а он высовывал голову, и мы болтали. Я рассказывала ему про школу, которую ненавидела. Про то, как скучно в городе. Про то, что у меня нет друзей, потому что все считают меня странной и молчаливой.

Он слушал. Он был лучшим слушателем в мире. Он булькал, моргал своими желтыми глазами и иногда вставлял слова — странные, древние, но всегда попадающие в точку.

— Люди... шумные

Говорил он.

— Пустые... внутри.

Но август подходил к концу.

В то утро мама начала собирать чемоданы.

— Настя, доставай свои кофты, надо перестирать перед отъездом.

Сказала она, укладывая стопки одежды.

— Через три дня папа приедет на машине, заберёт нас. Школа скоро.

Слова "школа" и "отъезд" прозвучали как приговор.

Я застыла с книжкой в руках. Уехать? Бросить Его?

— Мам, а можно мы еще останемся?

Тихо спросила я.

— Нет, милая. Отпуск кончился, бабушке отдыхать надо, да и тебе к учебе готовиться.

Я вышла из дома, чувствуя, как внутри нарастает паника. Я не могла просто так уехать.

Я побежала к болоту.

Лес был тихим и печальным. Он тоже прощался с теплом.

Когда я пришла, Друг уже ждал. Он чувствовал мое настроение. Вода была неспокойной, рябь шла даже без ветра.

— Ты... пахнешь... страхом.

Прошелестел он, едва его голова показалась над грязью.

— Мы уезжаем.

Выпалила я, садясь на холодный мох.

— Через три дня. В город.

Существо молчало долго. Желтые глаза потемнели, став почти коричневыми.

— Город... далеко.

Наконец булькнул он.

— Там... нет воды. Там... камень.

— Я не хочу уезжать!

Я ударила кулаком по земле.

— Я там одна. Там меня дразнят. Там я никто. А здесь... здесь у меня есть ты.

Он подплыл ближе. Так близко, как никогда раньше. Я видела поры на его серой коже, видела тину, застрявшую в редких волосах.

— Я... буду ждать.

Сказал он.

— Зима... сон. Я сплю... подо льдом. Весна... ты вернёшься.

Меня вдруг накрыла злость. Обида. Детская, эгоистичная обида.

— Я носила тебе еду!

Крикнула я.

— Все лето! Лягушек, мышей, мясо! Я рисковала! Я дружила с тобой!

Он смотрел на меня не мигая.

— А что ты сделал для меня?

Голос мой дрожал.

— Друзья помогают друг другу. Я для тебя все делала. А ты? Можешь ты исполнить мое желание?

Это была наглость. Требовать что-то у чудовища, которое может перекусить меня пополам. Но я знала: он не тронет. Я нужна ему.

Существо чуть склонило голову набок. Вода с бульканьем залилась в его ушную щель.

— Желание...

Повторил он.

— Чего... хочет... Ребёнок...?

Я задумалась. Чего я хочу? Чтобы мама не увозила меня? Невозможно. Чтобы сгорела школа? Глупо.

Я вспомнила школьный двор. Перемены. Как девочки стоят стайками, смеются, шепчутся, делятся секретами. А я стою одна у подоконника и делаю вид, что читаю расписание. Как меня не зовут на дни рождения. Как я хочу быть своей. Любимой. Популярной.

— Я хочу, чтобы у меня было много друзей.

Твёрдо сказала я.

— В городе. Чтобы все хотели со мной дружить. Чтобы я была главной. Чтобы меня любили.

Монстр смотрел на меня долго. В его глазах промелькнуло что-то похожее на усмешку.

— Друзья...

Прохрипел он.

— Власть... над умами. Это... дорого.

— Я заплачу!

Быстро сказала я.

— Что тебе принести? Еще мяса? Курицу? Я могу украсть курицу у соседки!

Существо медленно покачало головой. Вода вокруг шеи забурлила.

— Курица... мало. Мышь... мало. Желание... большое. Плата... большая.

Он поднял руку из воды. Черный коготь указал на меня, потом в сторону деревни.

— Туша... побольше.

Прошептал он. Голос стал низким, вибрирующим, от него дрожала земля под ногами.

— Не зверь. Не птица. Такой... как ты.

У меня перехватило дыхание.

— Человек?

Прошептала я.

— Человек...

Эхом отозвался он.

— Молодой. Сочный. Приведи. Пусть... ступит... в воду. Остальное... я сам.

Я смотрела в его желтые глаза.

Он просил убить. Он просил привести кого-то на съедение.

В любой сказке герой отказался бы. Сказал бы "нет, никогда!".

Но это была не сказка. Это была моя жизнь. И я представила, как возвращаюсь в класс, и все смотрят на меня с восхищением. Как я иду по коридору, и со мной все здороваются. Как у меня появляются подруги.

Цена? Какой-то деревенский дурак.

Я даже не думала. Совесть молчала. Она умерла еще тогда, когда щёлкнула мышеловка.

— Хорошо.

Сказала я. Голос был спокойным, ледяным.

— Я приведу. Завтра.

— Завтра...

Довольно булькнул Монстр и начал погружаться.

— Я буду... голоден.

Я шла домой, и в голове уже крутился план. Страшный, четкий план.

В деревне жил мальчик. Вовка. Сосед через два дома. Ему было лет тринадцать, он был рыжий, конопатый и противный. Он всегда задирал меня. Называл "городской фифой", дёргал за косы, однажды кинул мне за шиворот горсть муравьев. У него была компания таких же оболтусов, но часто он слонялся один, ища, кому бы сделать пакость.

Он был идеальным. Никто не будет плакать по Вовке. Ну, кроме его мамки.

Весь вечер я была паинькой. Помогала маме складывать вещи, даже помыла посуду.

— Ты чего такая загадочная?

Спросила мама за ужином.

— Просто думаю, с кем попрощаться

Улыбнулась я. Самой невинной улыбкой на свете.

— Мам, можно я завтра пойду с Лизой погуляю? Той девочкой, что на Заречной улице живет? Мы с ней вроде подружились немного. Хочу обменяться адресами.

— Конечно, иди.

Обрадовалась мама.

— Хорошо, что ты нашла подружку. Только к обеду вернись.

— Обязательно.

Я легла спать и спала крепко, без сновидений.

Утро было пасмурным. Небо затянуло серыми тучами, собирался дождь. Это было мне на руку. В лесу никого не будет.

Я вышла на улицу. Вовку я нашла быстро. Он сидел на лавке у своего забора и ковырял ножиком деревяшку, от скуки пиная пыль босой ногой.

Я глубоко вдохнула, натянула на лицо маску "испуганной дурочки" и подошла.

— Вова!

Позвала я.

Он поднял голову, прищурился.

— Чего тебе, опять жаловаться пришла?

— Нет.

Я сделала вид, что оглядываюсь.

— Там... в лесу... Пацаны твои. Петька и этот, толстый... Сашка.

— Ну и че?

Он сплюнул в пыль.

— Они там шалаш строят. Сказали, у них сигареты есть. И сказали, чтобы я тебя позвала, если увижу. Типа сюрприз, но они сами выйти боятся, там лесник ходит.

Глаза Вовки загорелись. Волшебное слово "сигареты" и "шалаш" сработали безотказно.

— Врешь небось?

Для проформы спросил он, вставая.

— Ну и не ходи.

Я пожала плечами и развернулась.

— Мне-то что. Они сказали: "Позови Вована, мы его ждем у Дальнего Оврага".

— У Оврага?

Он нахмурился.

— Ладно, веди. Если наврала — крапивой отхлестаю.

— Идем.

Сказала я.

Мы вошли в лес.

Вовка шел шумно, по-хозяйски. Он ломал ветки, сшибал грибы ногами, громко свистел.

— Эй, тихо ты!

Шикнула я.

— Лесник услышит!

— Да пошел он, твой лесник.

Хохотнул Вовка, но стал тише.

Меня раздражало в нем все. Его голос, его грязная майка, его уверенность. "Ты идёшь на корм, дурак" — думала я, глядя на его спину. И от этой мысли мне становилось весело. Я вела жертву. Я была жрицей.

Мы углублялись в чащу. Тропинка становилась все уже.

— Слышь, Настька, а где они?

Спросил Вовка, останавливаясь.

— Мы уже в дебри залезли.

— Да вот же, за тем поворотом, где болото.

Махнула я рукой.

— Они там за кустами спрятались.

— У болота? Дебилы они, что ли? Там воняет.

— Так чтоб никто не нашел.

Сказала я.

— Идем.

Мы вышли к Болоту.

Сегодня оно выглядело особенно зловещим под серым небом. Вода была черной, как нефть. Туман клочьями висел над ряской.

Вовка остановился на берегу, сморщил нос.

— Фу, ну и вонища. Эй! Петька! Санек! Вы где, придурки?

Тишина. Только эхо от его крика ушло в лес.

— Нету их тут.

Он повернулся ко мне, сжимая кулаки.

— Ты че, наврала мне? Решила пошутить?

Он шагнул ко мне. Его лицо перекосилось от злости.

— Они там!

Я показала пальцем на кочку, которая была довольно далеко от берега, но до нее вела цепочка из поваленных стволов и островков травы.

— Вон за тем большим деревом, видишь? Они там сидят!

Вовка посмотрел туда.

— Ну, если их там нет, я тебя утоплю, поняла?

Рыкнул он.

Он повернулся к воде.

— Эй, вылезайте!

Он сделал шаг. Земля у самого края была топкой, но держала.

— Дальше иди.

Подначила я.

— Они тебя не слышат.

Вовка, ворча что-то под нос, шагнул дальше. Он наступил на кочку мха. Она чавкнула, но выдержала.

Он сделал еще шаг. Туда, где грязь казалась твердой коркой.

Я знала это место. Друг показывал мне. Там было "окно". Бездна под тонким слоем ила.

Вовка перенес вес на правую ногу.

ХЛЮП.

Корка проломилась мгновенно.

Нога ушла вниз по самое колено. Грязь брызнула во все стороны.

— Твою ж мать!

Выругался Вовка.

— Настька, блин! Я кроссовки испачкал!

Он попытался выдернуть ногу.

И тут случилось страшное.

Болото не отпустило. Наоборот. Оно жадно чмокнуло и потянуло его вниз.

— Э?

В голосе Вовки прозвучало недоумение.

— Че за фигня?

Он дёрнулся сильнее. Вторая нога поехала по склизкой траве, и он упал на четвереньки, обеими руками погружаясь в жижу.

— Помоги!

Крикнул он, оборачиваясь ко мне.

Я стояла на сухом месте, в трех метрах от него. Я стояла, скрестив руки на груди, и смотрела.

— Ты че стоишь?! Дай руку! Засасывает!

Он барахтался. Чем больше он дёргался, тем быстрее погружался. Грязь уже была выше колен, руки увязли по локти.

Вода перед ним, метрах в двух, начала пузыриться.

Вовка замер. Он тоже увидел это.

Пузыри шли большие, жирные. Из глубины поднималось что-то темное.

— Настя...

Прошептал он. Его глаза расширились. Теперь в них был настоящий ужас.

— Что это? Настя, что там?!

— Это мой друг.

Тихо сказала я.

Из воды поднялась Голова.

Медленно. Величественно.

Вовка закричал. Это был визг, тонкий, девчачий визг, от которого закладывало уши.

Он начал рваться из грязи с удвоенной силой, разрывая кожу о коряги, но трясина держала его мертво. Он прилип, как муха к липкой ленте.

Монстр открыл глаза. Желтые фары уставились на мальчика.

— Свежий...

Пророкотал он.

Из воды поднялись две руки. Огромные, длинные, мокрые.

— АААААА!!! МАМА!!!

Заорал Вовка.

Я видела, как одна рука легла Вовке на плечо. Когти мягко, почти нежно сжали ткань его футболки.

— Настя!!! ПОМОГИ!!!

Я попятилась.

Я сделала свое дело. Он ступил в воду. Дальше — не моя забота.

— Пока, Вова.

Сказала я.

Я развернулась и побежала.

За спиной раздался еще один крик, полный животного ужаса, перешедший в бульканье. Громкий всплеск. Хруст веток. Чавканье грязи.

И тишина.

Я бежала так быстро, как никогда в жизни. Легкие горели огнем. Ветки били по лицу, но я не чувствовала боли.

Я выбежала из леса на дорогу. Солнце пробилось сквозь тучи, ослепив меня.

Я остановилась только у первой избы деревни. Согнулась пополам, хватая ртом воздух.

Сердце колотилось как бешеное.

Я оглянулась на лес. Он стоял стеной, темный и молчаливый.

Никто не узнает. Никто никогда не узнает. Я гуляла с Лизой , я придумаю, что сказать, если спросят, или скажу, что Лизы не было дома и я просто гуляла одна. Вовка ушел к своим друзьям. Он сам полез в болото.

Я выпрямилась. Отряхнула платье. Поправила косички.

Я чувствовала себя странно. Пустоты не было. Было... наполнение.

Я посмотрела на свои руки. Они были чистыми. Но я знала, что теперь они навсегда в крови.

В кармане платья я нащупала маленькую гладкую ракушку, которую нашла на берегу. Я сжала ее в кулаке.

Я улыбнулась.

Скоро я буду в городе. У меня будет много друзей. Я буду самой популярной девочкой в классе.

Мой Друг обещал. А друзья не врут.

Я медленно пошла домой, насвистывая веселую мелодию. Где-то далеко, на болоте, сейчас пировали. А я шла обедать маминым борщом. Жизнь была прекрасна.

За окном разверзлись хляби небесные. Казалось, само небо решило оплакать того, кого уже не было на этом свете, того, кто стал частью грязи и ила.

Я сидела на подоконнике, поджав ноги, и смотрела в черноту ночи. Стекло было холодным, по нему сбегали длинные, кривые струи дождя, похожие на шрамы. Где-то далеко, над лесом, вспыхивали зарницы, на мгновение выхватывая из тьмы мокрые верхушки деревьев, а потом тяжелый, раскатистый гром сотрясал стены нашего старого дома, заставляя дребезжать посуду в серванте.

Но мне было не страшно. Гроза меня не пугала. Теперь я знала, что настоящая сила и настоящий ужас живут не в небе, а под землей. В черной воде. И этот ужас — мой друг.

Внизу, на улице, происходило суетливое, жалкое движение. Сквозь пелену ливня я видела огоньки. Это были фонари. Много фонарей. Они метались, как испуганные светлячки, то собираясь в кучу, то рассыпаясь по проулкам.

Вся деревня искала Вовку.

— Вова-а-а!

Доносился приглушенный ветром крик.

— Во-о-ова-а-а!

Люди кричали, срывая голоса. Мужики в плащах-дождевиках, женщины под зонтами. Они прочёсывали кусты, заглядывали в колодцы, светили в сараи. Они искали рыжего мальчика, который "пропал".

Я видела, как мама, накинув старую брезентовую куртку отца, тоже выбежала за калитку.

— Я помогу, чем смогу!

Крикнула она бабушке перед уходом.

— Нельзя же так, ребенка нет до ночи!

Бабушка осталась дома. Она сидела за столом, сжимая в руках пузырек с корвалолом, и качала головой.

— Ох, горе-то какое

Шептала она, глядя на икону в углу.

— Ох, Валька-то, Валька с ума сойдет... Единственный внук, кровиночка... Господи, спаси и сохрани.

Я смотрела на эти огоньки за окном и чувствовала странное, щекочущее чувство внутри. Это было похоже на пузырьки лимонада.

Я знала, где он. Я одна во всем мире знала, где сейчас Вовка.

Они ищут его в сараях. А он лежит в мягкой, теплой грязи. Его никто не обижает. Он теперь служит высшей цели. Он стал платой за мое счастье.

Вдруг тишину комнаты разорвал резкий, дребезжащий звонок старого дискового телефона, стоявшего на тумбочке.

Дзынь-дзынь-дзынь!

Бабушка вздрогнула, схватилась за сердце.

— Господи... Кто ж это? Настенька, возьми, милая, ноги не идут.

Я спрыгнула с подоконника. Телефон продолжал надрываться, словно кричал о беде.

Я подошла к аппарату. Подняла тяжелую трубку.

— Алло?

С той стороны послышался не голос. Это был вой. Жуткий, захлёбывающийся вой, прерываемый икотой и всхлипами.

— Алло... Кто это?

Спросила я своим самым невинным детским голосом.

— Настенька! Настя!

Закричали в трубку. Я узнала голос тети Вали, бабушки Вовки.

— Настя, деточка... Ты не видела его?! Ты не видела моего Вовочку?!

Она кричала так громко, что мне пришлось отодвинуть трубку от уха.

— Нет, бабушка Валя.

Спокойно сказала я.

— Я не видела. Я с Лизой гуляла. А он к друзьям пошел.

— К каким друзьям?! Нет у него друзей! Он же сказал... он же... Ох, Настя, вспомни! Может, он говорил что?! Может, в овраг пошел?!

— Я не знаю.

Повторила я.

— Мое золотце...

Завыла баба Валя, и я услышала, как она, наверное, сползает по стене там, в своем доме.

— Ушел и не вернулся!.. Пропал мой мальчик! Так и умру, не увидев внука!!! За что мне это, Господи?! За что?!

Ее плач был таким пронзительным, что даже мне стало немного не по себе. Но не от жалости. А от того, какую власть я имела. Одно мое слово — и они бы нашли его тело или то, что от него осталось. Но я молчала. Мое молчание вершило судьбы.

В трубке послышались другие голоса, кто-то пытался успокоить старушку.

— Дай сюда.

Моя бабушка, наконец, доковыляла до телефона и выхватила у меня трубку.

— Валя? Валюша, держись! Не хорони раньше времени! Найдут! Весь поселок ищет! Может, заблудился, может, в бане у кого заснул... Валя, не плачь, сердце надорвешь!

Бабушка говорила, а сама вытирала слезы краем платка.

Я отошла обратно к окну.

Плачьте. Ищите. Это все бессмысленно.

Мой Друг забрал его. Болото не отдает то, что ему принадлежит.

Поиски продолжались всю ночь. Я заснула под шум дождя и далекие крики. Мне снилось, что я королева, и все дети из моего будущего класса в городе стоят передо мной на коленях и дарят мне подарки. А за моим троном стоит огромная тень с желтыми глазами и охраняет меня.

Утро выдалось серым, туманным и тихим. Дождь кончился, но мир казался промокшим насквозь.

Мама вернулась под утро, мокрая, грязная и злая. Она выпила чаю и рухнула спать, сказав только: "Не нашли. Милицию вызвали из района. Собаку привезут".

Собаку. Это могло быть проблемой. Но я знала, что дождь смыл все следы. Даже собака не учует запах страха, который остался на тропинке вчера.

Пока мама спала тяжелым сном, а бабушка тихо молилась в своей комнате, я оделась. Резиновые сапоги, дождевик.

— Я во двор, подышать.

Крикнула я в приоткрытую дверь бабушкиной комнаты и, не дожидаясь ответа, выскользнула на крыльцо.

Воздух был густым, пахло озоном и мокрой землей. Деревня спала, измученная ночной тревогой.

Я побежала к лесу.

Мои сапоги чавкали по грязи. Ветки кустов, тяжелые от воды, обдавали меня холодным душем, но я не замечала этого. Я спешила.

Я хотела узнать.

Я хотела получить свою награду.

Лес после бури выглядел побитым. Некоторые ветки были сломаны, на тропинке валялись листья. Но путь к Болоту был открыт.

Когда я вышла на поляну, я увидела, что уровень воды поднялся. Болото набухло, напитавшись дождевой водой. Оно казалось еще больше, еще чернее.

И Он ждал меня.

Он не прятался. Его голова торчала из воды прямо у берега, среди камышей. Желтые глаза светились в утреннем тумане как два маяка.

Я подошла к самой кромке. Страха не было. Было чувство торжества. Мы были сообщниками. Мы совершили что-то огромное, и это связывало нас крепче крови.

— Привет.

Сказала я громко.

Голова повернулась ко мне.

— Пришла...

Голос его звучал сыто. Довольно. В нем больше не было того голодного скрежета.

— дитё...

— Ты сделал это?

Сразу спросила я.

— Ты исполнил желание?

— Сделал...

Вода вокруг него лениво колыхнулась.

— Плата принята. Желание... исполнено.

— Правда?

У меня перехватило дыхание.

— Теперь у меня будет много друзей? Меня будут любить?

— Любить...

Эхом повторил он.

— Они будут... тянуться к тебе. Как мотыльки... к огню. Твое слово... будет для них законом. Они забудут... других. Будут видеть... только тебя.

Я засмеялась. Звонко, радостно. Я представила лица тех девочек, которые не брали меня в игру. Теперь они будут бегать за мной!

— Ты лучший!

Воскликнула я.

— Ты самый лучший друг на свете! Спасибо!

Я хотела подбежать и обнять его, но вовремя остановилась. Он все-таки был в грязи.

— Ты съел его?

Спросила я шепотом, с любопытством.

— Вовку?

Монстр прикрыл глаза.

— Он был... сладким. Страх... делает мясо... нежным. Я... доволен.

Меня переполнила гордость. Я накормила своего друга.

И тут в моей голове, опьянённой успехом, родилась новая мысль.

Друзья — это хорошо. Популярность — это здорово. Но...

Если он смог сделать это. Если он смог изменить мысли людей в далеком городе...

Значит, он может больше?

Я посмотрела на него. Он казался мне всемогущим джинном из лампы. Только вместо лампы было грязное болото.

— Слушай

Сказала я, делая шаг вперед. Сапог утонул в иле.

— А ты можешь... можешь сделать еще кое-что?

Желтые глаза открылись.

— Еще?

В голосе прозвучало удивление. И интерес.

— Ты... ненасытная. Как я.

— Я хочу не просто друзей.

Быстро заговорила я, чувствуя, как горят щеки.

— Я хочу быть... самой сильной. Самой могущественной! Чтобы не просто в классе... А вообще! Чтобы взрослые меня слушались. Чтобы никто не смел мне указывать. Чтобы я была... как королева! Нет, как волшебница! Чтобы я могла все!

Мои детские фантазии, подогретые книжками и чувством безнаказанности, вырвались наружу. Я хотела власти. Абсолютной. Я хотела, чтобы мир крутился вокруг меня.

— Сила...

Проурчал Монстр.

— Власть над стадом... Это... очень дорого.

— Я заплачу!

Крикнула я.

— Что тебе надо? Еще одного мальчика? Я приведу! Я найду!

Существо начало подниматься из воды. Медленно. Выше, чем обычно.

Показались плечи — покатые, покрытые черной блестящей чешуей и тиной. Показалась грудь — впалая, с торчащими ребрами, похожая на клетку.

— Один... мальчик...

Прохрипел он.

— Это закуска. Для власти... нужна еда. Много еды.

Он возвышался надо мной уже на метр. Я задрала голову.

— Я хочу... пир.

Сказал он.

— Я устал... ждать лягушек. Я устал... ждать случайных гостей.

— Что мне сделать?

Спросила я. Я была готова на все.

— Отведи меня... к ним.

Прошелестел он.

— В поселок. Туда... где они спят. Туда... где теплое мясо.

У меня похолодело внутри.

— В деревню?

Переспросила я.

— Ты хочешь прийти к нам?

— Да. Я хочу... выйти. Я хочу... охотиться. Покажи мне путь. Покажи мне... где живут твои люди. И я... дам тебе силу. Любую силу.

Он просил предать всех. Не одного Вовку. Всех. Бабушку. Маму. Тетю Валю. Соседей.

Но в моей голове уже рисовались картины. Я — на троне. Я повелеваю. А они... они просто скучные, серые люди. Они все равно умрут когда-нибудь.

— Ты обещаешь?

Спросила я.

— Я стану самой могущественной?

— Клянусь... водой.

Ответил он.

— Хорошо.

Сказала я.

— Я отведу тебя.

— Тогда... смотри.

Сказал он.

— Смотри... на своего друга.

И он начал выходить из воды. Полностью.

Я впервые увидела его целиком.

У него были длинные, неестественно тонкие ноги с суставами, выгнутыми назад, как у кузнечика. Руки свисали почти до земли. Тело было узким, склизким, черным.

Но самое страшное было лицо.

Он всегда показывался мне только по нос. Я думала, что рот у него под водой.

Теперь, когда он стоял передо мной во весь рост, на берегу, вода стекала с него ручьями.

Я посмотрела на его лицо.

Верхняя часть была почти человеческой — лоб, глаза, переносица. Но там, где должен был быть нос, лицо заканчивалось.

Нижней челюсти не было.

Совсем.

Вместо рта у него была огромная, круглая, рваная дыра, обрамленная лохмотьями кожи и рядами мелких, загнутых внутрь зубов. Эта дыра уходила прямо в шею. Это была не пасть зверя. Это была воронка. Мясорубка.

Сквозь эту дыру я видела пульсирующее красное мясо внутри его глотки.

Он не жевал. Он просто заглатывал.

Когда он говорил, звуки рождались где-то глубоко внутри этого кошмарного туннеля, и эхо билось о стенки горла.

— Нравится?

Прогудел он из своей дыры.

— Это... голод. Вечный... голод.

Я стояла, не в силах пошевелиться. Это было отвратительно. Это было ужасно.

Но это было величественно.

Он был совершенным хищником. И он был моим слугой. Так я думала.

— Ты красивый.

Сказала я. И я почти не врала. В этом уродстве была своя красота.

Монстр склонился ко мне. Из дыры-пасти пахнуло гнилью и старой кровью.