Боль

Я бросил шлем. В очередной раз ручной триммер перестал косить. Леска просто застревает. Опять разбирать рулетку, чтобы перемотать ненавистную леску.

Вчера до самых сумерек.

Сегодня все утро.

Хотя и побегать успел.

Парило. Начиналась жара.

Я намотал леску, успел прокосить небольшой участок и снова все заново.

Мать совсем стала плохой. Старший даже спросил – «А бабушка умирает?»

Не знал, что ему ответить.

Я сам не пойму.

Непонятно, что с ней, потому что все это было запущено годами и сейчас, обратится к врачу, это что-то из разряда титанических усилий, в первую очередь моих.

Скорая приехала. Даже, с учетом этого, ничего не понятно. Анализы в норме, но температура.

И мама просто лежит, глядя в потолок.

Даже младшего не подозвала к себе.

Она всегда сильно переживала и, буквально, погружалась в болезнь. С отцом они не смогли принять себя старыми и больными.

Отец с двумя инсультами вынужден ухаживать.

Мою помощь она не принимает.

Я откинул рулетку. В который раз себя упрекал за вспышки раздражительности, в такие минуты, но иногда что-то бросить прямо хочется.

Все навалилось, а тут еще родители.

Мы приехали без жены. Нас подвезли, взял только детей. И получается, что все в сутолоках.

Огород не засаживали, но там сорняк. Пришлось прорывать вручную, как в старые – добрые времена. Даже, когда не сажаешь этот проклятый огород, он превращается в обузу.

А что дальше делать?

От соцработника тоже отказались, хотя тот вряд ли бы делал такую работу.

Что делать дальше?

Ощущаешь себя виноватым.

Как будто бросил родителей.

И, тут же понимаешь, что не сможешь жить двумя жизнями.

Начинаешь себя ассоциировать с непутевыми героями произведений.

И ощущаешь страх того, насколько сильно немощь родителей может обременить.

И стыдно, и страшно одновременно.

Им страшно и стыдно тоже. Мне кажется, с одной стороны, не желание обременять. С другой – страх остаться одним.

Сестра, когда приезжала, жаловалась, что весь день проработала во дворе, никто не вышел даже не позвал в дом отдохнуть. Я на такое не обижался, хотя помню, что раньше кто-нибудь да вышел, просто даже на улицу.

Неужели – это все?

Вот так и происходит угасание?

На твоих глазах.

Неужели я стал свидетелем такого вот угасания?

Вырывая очередной сорняк, я как ребенок представлял себе фантастические картины. Был такой фильма «Кокон», там пожилые люди нашли инопланетные капсулы с пришельцами, которые давали эффект омоложения.

Было бы такое в реальной жизни.

Смешно здоровому мужику от таком думать, но сколько я помню, меня подобные вещи спасали от будней и проблем.

Фантастика. Фантазии.

Сейчас так фантазировать не получается, реальность сильно засосала.

Скоро уезжать.

«Скоро уезжать, - я наклонился над матерью, - слышишь?»

Глаза смотрят куда-то в пустоту.

Слышу зовет отца. Хриплым слабым голосом, но с нотками какого-то приказного тона.

- Да что ты его дергаешь, - не выдержал я, - скажи мне, я тебе помогу.

- Подними.

Я поднял. Но она чувствовала себя не комфортно. Я и сам не пойму как себя вести. Хочется растормошить его, уже прокричать – «да приди в себя!»

Мы все думали, не ее ли это упадничество, она всегда погружалась в стресс, в болезнь.

Но не похоже.

Не слышит, не видит.

Хотя диалог поддерживала. Еще возмутилась, сказав «да все она понимает».

Ее этот пустой непонимающий взгляд. С другой стороны, уже какой день температура. Ничего не ест. Когда она начала отходить, ела, температуры не было, как будто вернулась…

Стыдно о таком говорить, но я думал, лишь бы долго не мучалась.

Если уж началось угасание, хотя бы не дошло до полной беспомощности.

Скажите, что за сын такой. Боится обузы.

Да и боюсь, да.

Знаю как это тяжело.

А сейчас тяжело отцу.

Было тяжело матери. Ее жалко.

Но жалко отца.

Не так, наверное, каждый из нас хочет встретить старость.

В доме неприятно пахло. Стоит «ночное» ведро. Его уже и днем не выносят.

А когда-то тут было полно жизни.

Даже внуки стали безразличны. Отец еще обращает внимание, но сейчас мать даже не отпускает его ни на минуту.

Не пойму, то ли ей тяжело так, то ли это смесь болезни и какого-то инфантильного каприза.

К врачу не хотят. В больницу тоже.

Я сижу, смотрю на нее. Она выглядит ужасно. Как будто не остается ничего от человека.

И что с ней непонятно.

Мы уедем. Отец останется со своим бременем.

Понимает ли она сейчас что-то.

Как ужасно вот так говорить о собственной матери.

Но ее словно нет совсем.

Уже несколько лет они словно отстранились от всего мира.

Болезни, да.

Но все болеют.

Я сказал отцу об этом.

- Я понимаю, болезни, но все болеют. Сельская жизнь никому на пользу не пошла. Но вот я видел в остальных дворах, так же все болеют. Кто еле ходит. Не одни же вы.

Да бог его знает, как там у остальных.

- Я завтра позвоню врачу, может мы вместе ляжем в больницу, - уверяет отец.

Тяжело.

В груди давит.

Не пойму что чувствую.

Душноту. Духоту.

Тяжело дышать.

Неужели, это конец?

Неужели и я таким буду?

Что сделать, что не стать таким?

Я тоже восприимчив и сильно переживаю за разное, особенно за несправедливость.

Себя не изводить?

Где этот рецепт, где эта «Яма Лазаря»?

Выходит, я испугался. Такой одной большой трудности.

Сколько я их переносил, но, в последнее время, я ощущаю себя трусом.

Машина подъехала.

- Вы хоть с бабушкой попрощайтесь!

- Они сказали «пока», - прохрипела мама.

- Пока, мой хороший.

Она так всегда говорила.

Может есть надежда, может просто многодневная температура так извела…