Born to die.

(Музыкальное сопровождение к главе:

- Florance and the machine - seven devils.)

_______________________________________________

Терпкий запах смолы и влажной земли резал ноздри - лес заполнял всё вокруг, но отца это не останавливало. Его шаги были тяжелыми, жесткими, будто каждый шаг оставлял за собой обещание новой боли. Ригель бежала, маленькие руки цеплялись за ветки, волосы липли к лбу. Ветер бросал в лицо холодные листья, но внутри у неё было жарко - тот жар, который нельзя было задуть.

- Ты думаешь, ты уйдёшь от меня? - голос прозвучал из-за деревьев, ровный и хрустящий, как сломанный палисандр. Она знала этот голос с тех пор, как поняла, что слово "отец" может означать совсем не защиту, а приговор. Он находил повод за самым незначительным - за разлитое молоко, за опоздание на ужин, за слово, которое ей показалось уместным в детской болтовне. И каждый раз он повторял одно и то же заклинание в ту же самую минуту, когда её тело сдавалось от ужаса: круциатус. Боль пришла заранее, как будто предчувствие её могло её пощадить - но нет.

Её ноги заплелись, и он почти догнал. Лицо Люсьена Нотта было серым, глаза холодны, как старые железные кандалы. Ригель чувствовала, как его рука сжала её запястье, и голос зашипел:

- Накажу тебя, как следует, - Она уже видела этот мир. Мир, где боль растет и принимает форму, где дыхание становится дробным, а звуки отдаленными и острыми. Круциатус это не просто колющая боль; это требование полного подчинения.

Ригель почувствовала, как мир сузился до точки давления на запястье и до раскалённого туннеля перед глазами. Каждый вдох был как попытка втянуть через шипы; в ушах звенело, словно хрусталь разбивали вдоль всего склона неба. Она видела, как вены на его шее надуваются, как под кожей прячется старая жестокость, отточенная годами. В этом взгляде не было ни жалости, ни сомнения , только точка цели.

Она уже знала, что сопротивление увеличивает наказание, но оставаться куском холодного дерева в его руках было страшнее любого удара. Ригель втянула воздух так глубоко, что он жёг, и бросилась всем телом. Маленькая девочка, которую так часто заставляли молчать, вцепилась в его пальцы и укусила, отчаянно и бесцеремонно. Люсьен вздрогнул, рука ослабла на долю секунды - и этой секунды ей хватило.Она вырвалась, упала в мокрую листву, колени обсадили корни, ладони поцарапались до крови и земли. Вкус железа в рту, запах перегноя и бег. Он не дал ей уйти бесшумно; за спиной раздался свист заклинания, острый, врезающийся в её спину. Она упала и болезненно завизжала.

Заклинание, бьющее в спину, ощущалось не как удар, а как тысяча иголок, впивающихся одновременно. Боль вспыхнула, ослепив на мгновение, но инстинкт самосохранения, отточенный годами жестоких уроков, кричал: "Беги!". Ригель не знала, куда бежит. Лес, еще недавно враждебный, теперь стал ее единственным убежищем, его объятия - спасением. Она слышала, как отец, задыхаясь, переступал через поваленные деревья, как яростно ломал ветки. Его шаги были уже не просто тяжелыми - они были наполнены неистовой яростью, той, что рождается из унижения.

- Никуда ты не денешься! - его крик, искаженный расстоянием и ветром, пронзил лесную чащу, словно кнут. Ригель спотыкалась, падала, поднималась, не чувствуя ни царапин, ни боли от ударов. Главным было расстояние. Каждый метр, который она отрывала от него, был ее победой. Она слышала, как где-то сзади, ближе, чем ей хотелось бы, с треском ломались деревья. Это означало, что он не собирался остановиться. Никогда.

Она уже знала, что он не просто хочет ее наказать. Он хотел ее сломать. Он хотел, чтобы в ней не осталось ничего, кроме страха. Но страх, как оказалось, тоже мог быть топливом. Он горел ярче, чем любая лампада, освещая путь в этой кромешной тьме. Ригель бежала, подгоняемая не только болью, но и воспоминаниями. Воспоминаниями о том, как он заставлял ее стоять в углу часами, пока ноги не отнимались, о том, как он держал ее голову над кипящим котлом, угрожая обдать кипятком, потому что она осмелилась возразить.

Ее легкие горели, каждый вдох был мучительным. Ноги дрожали, но продолжали двигаться. Она видела, как впереди лес редеет, как сквозь ветви пробивается более яркий свет. Это означало, что она приближается к опушке. Но опушка - это открытое пространство, а там он ее точно догонит.

Внезапно, под ногами что-то захрустело. Она упала. Не от усталости, а от резкой, пронзительной боли в лодыжке. Она закричала, не успев даже осознать, что произошло. Ее нога неестественно вывернулась. Она попыталась подняться, но каждый шаг отдавал невыносимым пульсированием.

- Вот и все, - прошептала она, задыхаясь. Она слышала, как его шаги приближаются, становясь отчетливее, тяжелее. Он шел не спеша, наслаждаясь ее беспомощностью. Он знал, что теперь она никуда не денется.

Он появился из-за деревьев, словно призрак из самой ее ночной кошмары. Его лицо, всегда скрывавшееся за маской безразличия, теперь было искажено злорадством. В его руке мелькнул осколок какого-то дерева, острый, как нож.

- Ну что, моя маленькая птичка? Улетела? - его голос был мягким, но в этой мягкости таилась угроза. Он подошел к ней, остановившись всего в паре шагов. Ригель зажмурилась, ожидая удара. Она готовилась к боли, но не ожидала того, что произошло.

Вместо удара, она почувствовала, как его рука касается ее щеки. Не грубая, не жестокая, а… странно нежная.

- Ты такая упрямая, прямо как мать, - прошептал он, и в его глазах появилось что-то, чего она никогда раньше не видела. Усталость? Сожаление?

- Я не хочу боли, отец, - выдохнула Ригель, ее голос дрожал.

- Никто не хочет боли, - ответил он, но его слова не приносили утешения. Он наклонился, его лицо оказалось совсем близко. Ригель почувствовала его дыхание, теплое, с привкусом дыма.

- Но ты должна понять,- он произнес, и в его голосе прозвучала та самая нотка, которую она знала слишком хорошо. Тот самый звук, который предвещал боль. - Ты должна понять, что я делаю это для твоего же блага, -

Он поднял осколок. Ригель закричала, ожидая, что он снова применит заклятие. Но вместо этого, он провел острым концом по ее ладони, оставляя тонкую, но глубокую царапину. Кровь потекла, смешиваясь с грязью и землей.

- Это лишь крошечная часть того, что могло бы быть, - прошептал он, и его глаза снова стали холодными, как старые кандалы. - Теперь ты будешь помнить. Ты будешь помнить, что непослушание имеет свою цену, -

Он отпустил ее, и Ригель, чувствуя, как дрожат ее ноги, медленно поднялась. Она посмотрела на свою раненую ладонь, потом на отца. Он стоял, прямой и неподвижный, словно памятник собственной жестокости.

- Я не боюсь тебя, - прошептала она, хотя каждая клеточка ее тела кричала об обратном.

Он посмотрел на нее, и в его глазах мелькнул какой-то странный отблеск.

- Ты должна, - сказал он, и его голос снова стал ровным, безэмоциональным. - Ты должна бояться меня, Ригель. Потому что только страх может удержать тебя от совершения глупостей, -

Он повернулся и пошел прочь, его шаги снова стали тяжелыми и жесткими. Ригель осталась одна, с кровоточащей рукой и ноющей болью в лодыжке. Лес снова заполнил все вокруг, терпкий запах смолы и влажной земли резал ноздри. Но на этот раз, в этом запахе было что-то новое. Что-то, что напомнило ей о ней самой, о ее силе, которая, как оказалось, была сильнее страха. Она посмотрела на свою раненую ладонь, сжала кулак, чувствуя, как кровь просачивается сквозь пальцы. Она была ранена, но не сломлена. И эта мысль, яркая и обжигающая, была для нее как свет в конце туннеля. Она медленно, превозмогая боль, начала идти. В другую сторону. Подальше от него. Подальше от боли. Подальше от приговора.

***

И вдруг всё оборвалось. Она проснулась в собственной постели, ладони хватались за одеяло как за спасательный круг. Сон рассеялся, но остатки ужаса остались: пот на лбу, сердце, колотящееся как птица в клетке. За окном светило слабое летнее солнце, и календарь на столе показывал 15 августа 1992 года.

Она жила с мамой и братом - Эшли и Тэодором Ноттами - с тех пор, как мама однажды просто собрала их вещи и ушла. Мама не выдержала того, как Люсьен ломал их дни и мечты; она не могла больше слышать его шепоты и удары, видеть, как старший ребёнок, Тэо, прятался в углу от его ярости. Тэодор не смог остаться с отцом: Люсьен шел на угрозы - он сказал, что убьёт детей, если Тэодор не останется. Но это лишь угрозы, ведь старший ребенок был с матерью и ве было хорошо. С тех пор дом, в котором они жили, был меньше по площади, но больше по безопасности и одновременно теснее от недосказанности.

Ригель вспомнила первые наказания: пятилетняя девочка, которой запретили смотреть в окно во время звёздного дождя, потому что отец назвал такое любопытство "неподходящим". Она научилась шептать, стала тихой, как мышь, и быстрой, как зверек, умеющим исчезнуть в зарослях. Но где-то глубоко пряталась надежда - на письма, которые ещё не пришли, на школу, которая обещала начать всё сначала. Девочка с глазами, слишком взрослыми для своего возраста, подняла голову и посмотрела в окно. Лето было ещё далеко от конца, но в её груди уже поселилось хлопотное ожидание: не дать страху определить её жизнь.

Солнечный луч, пробившийся сквозь неплотно прикрытые шторы, упал на лицо Ригель, вырывая из объятий кошмара. Сердце бешено стучало, отдаваясь гулким эхом в тишине комнаты. Лесные запахи, ощущавшиеся во сне, смешивались с привычным ароматом маминой выпечки, создавая странное, тревожное сочетание. Пятнадцатое августа. День, когда её жизнь, казалось, снова могла начаться.

Она тихонько встала, стараясь не разбудить мать. Эшли всегда спала чутко, отголоски ночных кошмаров, связанные с Люсьеном, наверняка омрачали и её сны. В гостиной, заставленной книжными полками, до которых Ригель тянулась с детства, мама уже была, а Тэо что-то делал за кухонным столом. Она сидела в кресле, укутанная в старый плед, и листала пожелтевшую от времени книгу. В её глазах застыла какая-то меланхоличная грусть, знакомая Ригель до боли.

- Доброе утро, мам, - тихо произнесла Ригель, чувствуя, как горло сдавливает предчувствие.

Эшли подняла голову, её губы тронула лёгкая, чуть усталая улыбка.

- Доброе, моя звёздочка. Хорошо спала? -

Ригель кивнула, но не смогла сдержать дрожи в голосе:

- Почти. Снилось… что-то неприятное, -

Мать понимающе кивнула, отложив книгу.

- О нём, да? -

Ригель не ответила, просто подошла и обняла маму, уткнувшись носом в её мягкие волосы, пахнущие лавандой и старой бумагой. Ей хотелось сказать, что сон был реален, что боль, испытанная во сне, была настоящей. Но как объяснить то, что не укладывалось ни в одно слово?

Тэо, старший брат Ригель, был первым, кто услышал стук в дверь. Он сидел за кухонным столом, уткнувшись в учебник по зельеварению, который он с усердием пытался осилить, несмотря на летние каникулы. Его темные волосы, такие же, как у сестры, были слегка растрепаны, а на лице застыло выражение легкого раздражения. Услышав стук, он поднял голову, бросив взгляд на дверь.

- Почтальон? В такую рань? - пробормотал он, отодвигая стул.

Ригель, которая только что вышла из гостиной, замерла на месте. Её сердце, ещё не успокоившееся после кошмара, снова заколотилось. Она посмотрела на маму, но та лишь улыбнулась, словно уже знала, что произойдет.

Тэо открыл дверь, и на пороге никого не оказалось. Только небольшое письмо лежало прямо под дверью.

- Для Ригель Нотт, - прочитал Тэо.

Тэо взял письмо т закрыл дверь. Он повернулся к сестре, держа конверт в руках, и на его лице появилась улыбка, которую Ригель видела нечасто.

- Ну что, сестрёнка, теперь твоя очередь, - сказал он, протягивая ей письмо.

Ригель взяла конверт дрожащими руками. Она чувствовала, как её ладони становятся влажными, а сердце бьётся так громко, что, казалось, его слышно по всей комнате. Она посмотрела на маму, которая смотрела на неё с теплотой и гордостью.

- Открывай, - мягко сказала Эшли.

Ригель осторожно вскрыла конверт, стараясь не порвать бумагу. Внутри был лист пергамента с аккуратным почерком. Она начала читать вслух, голос слегка дрожал:

"Дорогая мисс Ригель Нотт,

Мы рады сообщить вам, что вы приняты в Школу Чародейства и Волшебства Хогвартс. Учебный год начнётся 1 сентября. Пожалуйста, найдите приложенный список необходимых предметов и инструкции по прибытию..."

Она не смогла дочитать до конца. Её голос прервался, и она почувствовала, как слёзы накатывают на глаза. Она посмотрела на маму, которая уже подошла к ней и обняла.

- Я так горжусь тобой, - прошептала Эшли, гладя дочь по волосам.

Тэо, стоявший рядом, улыбался, но в его глазах мелькнула тень сожаления. Он знал, что в Хогвартсе их ждут не только приключения, но и трудности. Особенно для Ригель, которая всё ещё несла на себе отпечаток прошлого.

- Ну что, сестрёнка, готовься к урокам, - сказал он, пытаясь разрядить обстановку. - Я тебе помогу, если что. И познакомлю с ребятами с факультета! -

Ригель кивнула, чувствуя, как в её груди разливается тепло. Она снова посмотрела на письмо, на знакомый герб, и впервые за долгое время почувствовала, что её жизнь действительно может начаться заново.

Но где-то глубоко внутри, в самом тёмном уголке её души, всё ещё жил страх. Страх, что Люсьен когда-нибудь найдёт её. Страх, что он снова войдёт в её жизнь, как призрак из прошлого.

Она сжала письмо в руках, чувствуя, как бумага слегка мнётся. Она не могла позволить страху управлять её жизнью. Хогвартс был её шансом. Шансом стать сильнее. Шансом доказать себе, что она больше не та маленькая девочка, которая боялась каждого шага отца.

- Я готова, - тихо сказала она, больше для себя, чем для окружающих.

Эшли улыбнулась, а Тэо кивнул, словно понимая, что она имеет в виду.

И в этот момент, впервые за долгое время, Ригель почувствовала, что будущее, каким бы оно ни было, принадлежит ей.

Её пальцы сжали пергамент так крепко, что костяшки побелели. Внутри всё ещё клокотал тот дикий, животный страх, но поверх него, как туман, начинало подниматься что-то новое. Не просто надежда, нет. Это было предвкушение. Предвкушение другого мира, где её прошлое, её боль, её отец – всё это могло остаться там, в лесу, в тени деревьев, а здесь, в письме, скрывалась другая жизнь.

- "Список необходимых предметов..." - в её голове проносились обрывки воспоминаний. Старый, почти истлевший учебник по травологии, который она тайком брала у мамы, когда отец не видел. Зелёные чернила, которыми она пыталась выводить буквы на обрывках бумаги, спрятанных под половицей. И мечта. Мечта о том, чтобы узнать, как правильно произносить заклинания, а не просто шептать их в темноте, как молитву.

- Когда...мы сможем всё, что нужно? - вопрос сорвался с её губ прежде, чем она успела его остановить. Она оглянулась на мать, затем на брата. В их глазах не было ни тени сомнения, только спокойная уверенность.

- Думаю, скоро. Тэо поможет тебе, если что, - Эшли мягко улыбнулась.

В этих словах было облегчение, такое глубокое, что Ригель почувствовала, как напряжение, сковавшее её тело, начинает отступать.

- А как же... как же мой предыдущий опыт? - тихо спросила она, вспомнив, как Люсьен называл её "неправильной", "дефектной". - Мне ведь нельзя использовать магию, разве нет? -

Тэо подошел к ней, его взгляд был серьёзным, но не осуждающим.

- Ригель, то, что ты пережила, не делает тебя дефектной. Это делает тебя сильной. И в Хогвартсе ты научишься контролировать свою магию. У тебя есть дар, который твой отец пытался подавить. А теперь пришло время его раскрыть, -

Он легонько хлопнул её по плечу.

- Представь себе, Ригель. Ты будешь учиться защищаться. И никто больше не сможет причинить тебе такую боль, -

Эти слова – "защищаться" и "никто больше" стали якорем. Ригель сжала письмо ещё крепче, ощущая его вес, его реальность. Лес, боль, страх – всё это было частью её прошлого, но теперь оно становилось всё дальше, всё бледнее.

- А как я доберусь до Хогвартса? - её голос стал увереннее, в нём появилась едва уловимая нотка предвкушения. - Там же... какой-то магический поезд? -

- Экспресс "Хогвартс", - с улыбкой ответил Тэо. - Платформа 9 ¾ на вокзале Кингс-Кросс. Мы поедем вместе, и я покажу тебе, как там всё устроено, -

На её губах появилась слабая улыбка. Образ платформы, скрытой от глаз магла, казался таким же невероятным, как и вся эта перевернувшаяся жизнь. Но она знала, что это правда. Потому что у неё было письмо. И у неё была семья, которая верила в неё.

Её взгляд снова упал на ладонь, где всё ещё виднелся след от осколка. Царапина была неглубокой, но она напоминала о той жестокости, которая когда-то преследовала её. Но теперь, когда она смотрела на неё, боль уже не была всепоглощающей. Это был просто шрам. Шрам, который свидетельствовал о том, что она выжила. И что она идёт дальше.

- Хорошо, - сказала Ригель, её голос звучал уже не как шёпот, а как робкое, но твёрдое заявление.

В этот момент, в маленькой кухне, залитой солнечным светом, Ригель чувствовала себя самой сильной. Она была ранена, но не сломлена. И она знала, что в Хогвартсе она найдёт не только знания, но и себя. Ту себя, которую Люсьен Нотт так отчаянно пытался уничтожить.

За окном, в саду, на ветке яблони сидела маленькая синица. Она звонко чирикала, будто приветствуя новый день. Ригель посмотрела на неё, и на мгновение ей показалось, что она слышит в этой трели отголоски того самого свиста заклинания, которым отец поразил её в лесу. Но нет. Это была просто птица. Свободная птица.

Она повернулась к матери и брату. Мама уже доставала старый фотоальбом, его обложка была вытерта до блеска от бесчисленных прикосновений. Тэо, заметив это, подсел к ним.

- Мам, ты опять? - спросил он, но в его голосе не было упрека, лишь мягкая грусть.

- Просто... смотрю, - Эшли открыла альбом на одной из страниц. На фотографии была молодая женщина с добрыми глазами и такой же копной тёмных волос, как у Ригель. Рядом с ней, ещё совсем маленький, стоял Люсьен, его лицо ещё не успело покрыться той маской холода, которая теперь стала его вечным спутником.

- Это ты, мама? - спросила Ригель, указывая на женщину.

- Да, дорогая. Это я. До... до того, как всё изменилось, -

Страница перевернулась. На следующих фотографиях, которые ни Тэо, ни Ригель не видели раньше, была компания друзей: 4 парня, которые дурачились и « портили » весь кадр, и две девушки: Эшли и ещё одна рыжеволосая, улыбающаяся. Внизу была странная для детей подпись: « дураки-мародеры и их ангелы-хранительницы »

- Мам, а кто это? - спросила Ригель, рассматривая фотографии.

- Это... - Эшли поджала губы и тяжело вздохнула. - Это мои друзья и брат, -

- Дядя Сириус? - поинтересовался Тэо.

- Да, - ответила Эшли. До замужества Эшли носила звонкую фамилию Блэк.

Ригель почувствовала, как её сердце сжимается. Она вдруг поняла, что перед ней не просто старые фотографии. Это были окна в прошлое, которое они с братом никогда не знали. И, кажется, это прошлое было наполнено не только радостью.

- А почему ты так редко рассказывала нам о нём? - спросил Тэо, его взгляд был полон любопытства и чего-то ещё. Чего-то, что Ригель не могла пока расшифровать.

Эшли покачала головой, и её пальцы нежно коснулись фотографии, где смеялись молодые люди.

- Были времена, когда говорить было опасно, - произнесла она, и в её глазах мелькнул отблеск той боли, которую Ригель так боялась. - Сириус... Он сейчас слишком далеко от нас, -

- Он умер? - его голос был едва слышен.

Эшли покачала, и на её щеках выступили слезы. Она быстро отвернулась, утирая их рукавом.

- Я не знаю, жив он или нет. Но искренне надеюсь на то, что он ещё дышит, -

Ригель снова посмотрела на фотографию. Этот черноволосый парень, Сириус, выглядел таким же свободным и беззаботным, как и она сама хотела бы быть. Его глаза смеялись, и казалось, что он готов в любой момент броситься в новые приключения. И теперь его «нет».

- Я расскажу вам о них, если это интересно, - предложила Эшли.

- Давай! - в унисон ответили Ригель и Тэо, и сразу же засмеялись, смотря друг на друга.

- Тут я и Лили Поттер, - Эшли указала на себя и рыжеволосую девушку, которые были почти с краю. Они стояли в обнимку и смеялись. - Это, как я уже сказала, мой старший брат - Сириус Блэк, - Эшли указала на парня. - Рядом с ним - Джеймс Поттер, Римус Люпин и Питер Петтигрю, -

- Они были... удивительными людьми, - тихо сказала Эшли, её взгляд скользил по выцветшим фотографиям. - Они любили жизнь, любили друг друга, и всегда готовы были рисковать ради того, во что верили, -

Ригель слушала, пытаясь представить этих людей, таких живых на снимках, но таких далёких от её собственной, такой осторожной жизни. Её отец всегда говорил, что вера - это слабость, а риск - безумие. А эти люди, казалось, жили именно так: смело, ярко, не боясь ни боли, ни ошибок.

- А кто такая Лили Поттер? - спросила она, указывая на рыжеволосую девушку.

- Это... это моя лучшая подруга, - ответила Эшли, и на этот раз в её голосе прозвучала искренняя теплота. - Она была светлой, доброй, и обладала невероятным талантом. Мы были как сестры, -

Сердце Ригель сжалось. Сестры. Это то, чего ей так не хватало. Её собственные детские годы прошли в тени отца, в постоянном страхе, в абсолютном одиночестве. И теперь, видя эту фотографию, она чувствовала странную, необъяснимую тоску по кому-то, кого никогда не знала.

- Она... она тоже где-то там? - Ригель кивнула на фотографию.

Эшли закрыла альбом.

- Лили... она тоже больше не с нами, - прошептала она, и по её щекам снова потекли слезы. - Она погибла, защищая своего сына. Тэо знает его, да? - парень кивнул, вспоминая о знакомстве с мальчиком-который-выжил в начале обучения.

Погибла. Защищая сына. Эти слова отдавались в голове Ригель, как эхо того, что она пережила сама. Но её отец не защищал её. Он причинял ей боль. Он говорил, что это для её же блага. Но как можно причинять такую боль ради блага?

- А как же отец... Джеймс Поттер? - спросила Ригель, указывая на самого яркого парня на снимках, с взъерошенными русыми волосами и широкой улыбкой.

- Джеймс... он был мужем Лили, - ответила Эшли, её голос дрожал. - Он тоже... он тоже погиб. Вместе с ней, -

Ригель почувствовала, как ком подступает к горлу. Все они. Все эти смеющиеся, живые люди, которые казались ей такими родными, почему-то исчезли. Погибли. И ей стало страшно. Страшно, что её отец, со своим "благом" и "страхом", может превратить и её жизнь в такую же трагедию.

- Мам... - начала она, но не смогла продолжить.

Эшли притянула её к себе.

- Не бойся, моя звёздочка, - прошептала она, обнимая её крепко. - Ты у нас такая сильная. И ты никогда не будешь одна, -

Ригель уткнулась в плечо матери, чувствуя тепло её объятий.

- Я не знаю, где сейчас все эти люди, - произнесла Эшли. - Но я часто вспоминаю свои годы в Хогвартсе с ними, и чувствую себя живой, -

- Но теперь, - добавила она, её голос наполнился новой решимостью, - настало время для вашей собственной истории, звездочки. Истории, которую вы напишете сами, -

Ригель отстранилась от матери, чувствуя, как в её груди разливается не только тепло, но и какая-то новая, неведомая прежде сила. Она посмотрела на Тэо, который смотрел на неё с той же смесью надежды и поддержки.