Боярин в подземельях

Лишь тот, кому знакома боль.

Боль, что несёт в себе огонь.

Готов пройти,

ту часть пути,

Ступив за край…

Зажигай!

группа «Радиотапок»

Я рухнул на что-то твёрдое и не очень холодное. То есть опора, как пластмасса, плохо проводила тепло и потому я не то чтобы мёрз. Я попытался открыть глаза, но в них ударил яркий свет. Я зажмурился.

Невыносимо захотелось вдохнуть. Я силисся втянуть в себя воздух и меня тут же скрутил приступ тяжёлого влажного кашля. Я лежал отплёвываясь. Много раз мне доводилось видеть в медицинских книгах выражение – «мокро́та полным ртом». Так вот, я даже приблизительно не представлял, как это на самом деле, а сейчас почувствовал по полной программе.

А ещё у меня зудели голени и правое запястье. Места эти просто невыносимо зудели, я попытался хоть немного почесать их, но не смог.

Кашель был долгим, не знаю, сколько это продолжалось, но когда задышал нормально, то снова попробовал открыть глаза. Было уже не больно, но зрение никак не хотело фокусироваться, и я видел только плавающие в мути разноцветные пятна. Я ещё полежал, пытаясь выкашлять наружу свои лёгкие, и наконец более ли менее пришёл в себя.

Итак, я находился посреди круглого помещения. Повернув голову, я к удивлению своему обнаружил афроякута, удобно разместившегося на чём-то вроде подушки или кресла-мешка. Поза его была какой-то странной, одну ногу он подогнул под себя, а вторую вытянул. Одет нечеловек был всё в ту же пляжную рубашку и широкие шорты.

– Добро пожаловать в наш дерьмовый мир обратно Юрец! – буквально расцвёл в улыбке он.

Я опёрся на руки и попытался сесть. Не с первого раза, но у меня получилось. Наконец-то я смог с удовольствием почесать голени…

Стоп! У меня есть голени. Я с удивлением уставился на свои ноги. Кожа на них была морщинистой, словно я долго просидел в ванной. Руки были такими же.

– Не благодари! – рассмеялся афроякут.

– Как это? – послушался его я.

Тот многозначительно глянул мне за спину. Я повернулся и, проследив за его взглядом, обнаружил ряд подсвеченных изнутри цилиндров, заполненных аполесцирующей жидкостью. Второй слева был пуст.

В остальных плавали фигуры людей. Часть из них были ещё совсем недоделанные. На скелете громоздилась полупрозрачная масса, в которой, тем не менее, уже угадывались очертания органов.

Только одна фигура была полностью сформирована. Это был мужчина лет сорока, ещё крепкий, но чёрные волосы его, свободно плававшие в жидкости, уже тронула седина. Весь вид его показался мне смутно знаком, но я не понял чем.

– Ну как тебе? – осве́домился афроякут.

Я, честно говоря, онемел от увиденного.

– Когда-то здесь делали исключительно меня, – продолжил собеседник. – В те благословенные времена, я только пришёл сюда… – он говорил весело и вдруг осёкся, – то есть меня сюда запульнули, но неважно, – снова заулыбался он. – Так вот в те чудесные времена тут изготавливали только меня. А ныне, а ныне здесь развёрнута целая фабрика попаданцев.

Причём генетически все они только ты. Даже этот вот в меру упитанный мужчинка в полном расцвете лет, тоже ты, только ему теломеры, немного, сточили. Это даже смешно. Представляешь, изменённые всерьёз думают, что могут управлять нашей техникой. Тухлячки, у которых скверна под ноги течёт, на полном серьёзе вознамерились использовать созданное настоящей наукой, какая ирония… – он расхохотался. –

Ну да пусть с ними! Так даже веселее. Меня теперь производят в другом месте.

– Впечатляет, – протянул я. Голос мой по-прежнему скрипел, но стал намного, так сказать, пластичнее. – А ты сам-то кто такой и как мне тебя называть.

– Спасибо за вопрос, – с видом лектора произнёс афроякут. – Я нечеловек, самый настоящий.

– Чего? – не понял я.

Мой собеседник вздохнул, посмотрел на свои ногти, снова вздохнул и заговорил:

– У нас есть немного времени, поэтому я, пожалуй, поведаю тебе одну презанимательнейшую историю.

Давным-давно в далёкой галактике, хотя я вру, это было здесь, только не здесь. Так вот там жили люди. Они так преисполнились в познании своём, что подумали, будто бы поняли, как устроен мир на самом деле.

Только тщеславиться этим долго у них не получилось, – афроякут явно собирался продолжать, но осёкся, видимо решив, что время дорого. – Скажи если запереть в ящик, например, крота и поставить его жизнь в зависимость от распада атомного ядра то, что станет с животинкой?

– Пока ящик закрыт он и жив и мёртв одновременно, но подняв крышку, мы зафиксируем его в одном из состояний, – ответил я на автомате.

Афроякут расхохотался.

– Вот это я понимаю! Без всякой тебе магической реальности, без единой фантазий… Слушай, а с каким звуком падает дерево в лесу, когда рядом никого нет?

– Этот звук непознаваем. То каков будет звук падения зависит от наблюдателя, от того, как он способен его воспринять. Если никто не подглядывает за деревом, то звук, коли он вообще есть, таков каким наблюдатель не в состоянии его помыслить.

– Вот это да! – собеседник захлопал в ладоши руками. – А есть ли мир, там, где нет никакого наблюдателя?

– Я не знаю, но думаю, что да.

– Похвально, похвально! А-а-ах да. Мир меняется в зависимости от наблюдателя. Те люди захотели увидеть вселенную неискажённой. Они много потрудились.

На этом пути наломали немало дров, и познали множество тяжёлых истин, но, в конце концов, смогли выдрать из человека эту его способность. Право влиять на мир, они отняли его у меня… – лицо афроякута перекосилось. В голосе звучала самая настоящая горечь. – Так на свет родился нечеловек. – Он вскочил и расставил руки в церемонной позе. – Потом меня забросили в это прекрасный мир. Я должен был осмотрелся и рассказать всем про то, что здесь творится. А ещё со мной приехала целая куча скарба.

– Невесело как-то, – протянул я. – выходит мы с тобой собратья по несчастью.

– Нет, нет, нет Юрец-огурец! Не ровняй себя со мной! – наклонившись он помахал пальцем у меня перед лицом. – Ты здесь чинишь то, что поломал, а я тут по собственной воле, – он прошёлся по комнате, пританцовывая, а потом снова заговорил, – Попав сюда первым делом, я увидел каков мир, когда нас нет.

Знаешь, это было необычно – понять, что мы и правду гости, и в основном досаждаем настоящим обитателям. Без нас здесь живётся намного лучше. Самое интересное, они отсюда никуда не деваются. Знаешь, каков для них ответ на вопрос о кроте в ящике?

– Ну и… – спросил я, – не тяни.

– Для них крот это непрерывная череда состояний между жизнью и смертью, и они могут выхватить из этой карусели нужное.

– Не понял… – протянул я.

– И не поймёшь. Вы фиксируете состояние объектов, побуждая всё, делиться надвое, — говоря это нечеловек размахивал вытянутыми указательными пальцами из стороны в сторону. - Есть только слон и не слон. Всем, кто не слон, хоботом по кумполу и весь разговор.

Для нас же всё в мире в какой-то мере слон, а каждый слон в какой-то мере мы сами. Вы можете быть тут, а можете там, – он указал пальцем вверх. – А мы всегда в какой-то мере здесь, и эта мера никогда нас не отпустит.

«Вот никогда не любил теорию нестрогих множеств…» — подумал я, а сам проскрипел:

– Ладно, проехали. Расскажи, как изготавливают доппельгангеров. Я понимаю, тело делают из стволовых клеток, это сложно, но исполнимо, а душу-то они откуда берут?

– А вот это интереснее… Юрец-молодец! – почти пропел он. – Ты дал своей рыси кусочек себя, она теперь в некоей мере ты. Этот осколок вырос, впитав её естество и, конечно же, естества поглощённых ею. Теперь появилась почти настоящая душа, только местная.

Она всегда немного здесь, – снова пропел он. – Умники нащипали таких кусочков, когда вы устроили светопреставление. Мне бы вот даже в голову не пришло такое творить, но… На то вы и людики, вам подавай крайние варианты.

В общем, эти ребята всаживают такую штучку в тело, а потом отпускают его погулять, а оно уже само набирается, чего найдёт. Поначалу эти, – нечеловек ткнул пальцем в цилиндры, – совсем безвредные, они глина их можно сделать какими угодно. Только вот мир, где допели болтаются, населён отнюдь не святыми, и получается из них то, что получается. Как-то так.

– То есть если мне удастся найти молодого доппельгангера, смогу вырастить его нормальным.

– Да, смотря, конечно, что ты под этим понимаешь, – улыбнулся он.

– Почему ты помог мне? – напряжённо спросил я, – и сколько прошло времени.

– Ну, ты даёшь! – он протяжно фыркнул, выпустив воздух сквозь сжатые губы, и потешно замотал при этом головой. – Я же говорю здесь скука смертная. Пока вы людики всё не передохните, наш, теперь и мой мир, поставлен на паузу. Здесь сейчас самая настоящая топь. Знаешь, кстати, откуда берутся болота?

Вот урод! На вопросы отвечает выборочно.

– Мох зарастает озёра, – пожал плечами я.

– Правильно. Так вот, тут всё тихонечко так протухало и разлагалось, обращаясь в торф, пока весёлые человечки не прокопали канаву, по которой вода утекает из нашей болотинки.

Здешние места стали подсыхать, и некоторые особенно ушлые лягушки решили сплавать да посмотреть, что там за пределами ойкумены. И в этот самый момент заваливаешься ты с лопатой и давай канаву закапывать. Вот плавунцы-то и зашевелились. И знаешь это просто замечательно. Я такого веселья здесь давным-давно не видел.

- Слушай, а доппельгангеры могут ходить на плеши? – спросил я.

– Кто как, – пожал плечами афроякут.

За время нашего разговора мне постепенно становилось всё легче и теперь я с трудом, но смог подняться. Размял плечи, разок присел, осмотрелся. Моя кольчужка по-прежнему была на мне.

Что интересно я сохранил и перчатку. Более того, каким-то чудом она оказалась сопряжена с остальным доспехом. Правда в менюшке её по-прежнему находилась куча непонятных настроек, практически бесполезных для меня.

Впрочем, кое-что по-настоящему хорошее я нашёл, в наруче был спрятан кинжал Боярышника. Вот это я понимаю царский подгон.

– Что ж, – снова заговорил мой визави, – совсем скоро нам предстоит расстаться. Вопросы остались?

– Во-первых, спасибо. Я по-настоящему благодарен тебе, А во-вторых, как мне отсюда выбраться?

– Предоставь это мне, – ответил безымянный афроякут. – Ах, да! Передай от меня привет милашке Литиэль, я по ней, признаться, уже на́чал скучать и, смотри, больше не обижай её, а не то нам придётся встретиться вновь, — голос нечеловека зазвенел сталью. Признаться, мне стало от этого не по себе.

Мгновение темноты и вот я оказался, стоя́щим на корточках, посреди полукруглого углубления оперев одну руку в гладкий камень. В сумерках я прекрасно видел, как медленно меркнут голубоватые знаки, выстроившиеся в круг.

Первым делом я проверил броню, она всё так же была на мне и всё так же в режиме скрытного ношения. То есть со стороны всё выглядело так, что я стоял на корточках, голый посреди скалы. Что ж мне срочно нужны чьи-нибудь: одежда, оружие и мотоцикл.

Байкеров вокруг не наблюдалось и я, низко пригибаясь, рванул к лесу. Кто его знает, что это за место. По виду, это по прежнему был Карельский: скалы, сосны, мох и черника.

Ступни больно шлёпали по холодному камню. Кажется стояла осень, но, точно этого, я не знал. Бор, что и неудивительно, был мне незнаком. Сосны были толстыми и высокими. Подлеска почти не было, и под ногами в основном расстилался мягкий мох.

Увы, он оказался пропитан ледяной водой. Я оглянулся, ища хоть что-нибудь из чего можно было бы сделать одежду или обувь. Увы, ничего подходящего не нашлось.

Небо было серым, и определить стороны света представлялось затруднительным. Что же будем по старинке полагаться на мох и лишайники.

Стоп! У меня же есть карта. Я попытался вызвать её и быстро обнаружил, что я действительно на левом берегу Вуоксы, это крупнейшая река на Карельском перешейке, впадающая в Ладогу.

Впрочем не столько река, сколько система озёр и проток. Вода в них даже летом ледяная, а течение местами весьма быстрое. Вот я попал!

На моей карте имелись пятна или дыры. Скорее всего, так обозначались плеши. Вот и хорошо, сейчас одежонкой-то и разживусь. Я двинулся примерно на юго-запад, к ближайшему крупному пятну.

Суворов говорил: «Держи голову в холоде, желудок в голоде, а ноги в тепле». У меня всё получилось наоборот, я сейчас рисковал лишиться новообретённых ступней, просто их отморозив.

Я прошёл не больше полутясычи саженей и оказался на берегу небольшого озера. Вода в нём была просто удивительно прозрачной. Здесь я заметил облетевший ивняк, за которым возвышалась мощная берёза.

Единственным вариантом, который я сейчас видел, было сделать себе какие-нибудь сандалии из бересты, чем я и занялся, надрав самого настоящего лыка. Потом безжалостно нарезал прямо с живого ствола бересту.

Я, правда, сдирал листы на разных уровнях с двух сторон, чтобы не погубить дерево, но всё равно получилось как-то некрасиво. Дальше работа была нехитрой, и основной сложностью было сделать верёвочки из лыка. Ими я зашнуровал, заранее проколотые края бересты. Получилось не особо красиво, и не то чтобы удобно, но надеюсь, до плеши хватит.

Темнело. Я разжился длинной прямой палкой, которую заточил с одной стороны. Копьишко было так себе, но это максимум, что я мог сейчас получить.

Более всего меня терзал холод. Моя самодельная обувь быстро промокла и стала натирать ноги, но это всё равно было лучше, чем ничего. Я подложил мха, чтобы меньше тёрло, и двинулся дальше. До цели мне предстояло идти ещё около трёх вёрст.

Если бы мне надо было двигаться по ровной дороге, то ходу до плеши едва ли набралось бы полчаса, но я-то шёл по лесам. Старался выбирать максимально высокие участки, но всё равно то и дело приходилось идти через низины.

Несколько раз я взбирался на довольно крупные скалы. Меня мучили холод и голод, к тому же стало уже совсем темно, и ориентировался я только по карте. Впрочем, так было даже лучше.

Я на секунду представил, как это выглядело со стороны – голый мужик с острой палкой в руке и в берестяных сандалетах шёл через сосняк. С этими мыслями я взобрался на очередную скалу, обернулся, чтобы торжествующе оглядеть бор с покорённой вершины. И в той стороне, откуда пришёл, заметил характерную вязь зелёных рун на плащах.

Вот это я попал! Я низко пригнулся и, как мог быстро, рванул по ведущему вниз пологому склону. Впереди магических знаков я не видел, так что у меня был небольшой запас времени.

Я бежал, не разбирая в темноте, дороги. Всё что я мог, это регулярно сверятся с картой, чтобы не сбиться с курса. Па́мятуя о тонком слухе эльфов маскирова́ться я даже не пытался. Тишина здесь стояла мёртвая. А потому ушастые вычислили бы меня по дыханию.

Я перешёл на бег, пробежал метров двести, по относительно ровной скале и, запнувшись за что-то, покатился, едва не сломав себе шею. Вскочил и рванул дальше. Шансов у меня было совсем немного. Сзади мелькали зелёные знаки на плащах.

Я почти бегом пересёк сырую низинку, едва не потеряв самодельную обувку. Буквально взлетел на скалу и по ней рванул вниз. Лишайники пружинили под моим весом. Копьё пока что было со мной.

Я ни на секунду не останавливался. До плеши уже оставалось меньше километра. Я рванул по прямой. Перевалил через очередную песчаную горку, и оказался перед неширокой речкой.

Я, не особо разбираясь, рванул к ней и, забежав в ледяную воду, буквально задохнулся. Ногам был больно от холода. Дно оказалось скользким. Подняв тучу я, брызг рухнул в реку. Копьё вылетело из руки и поплыло по течению.

Тут же мне в предплечья и ноги вцепились множество маленьких рыбок. С трудом поднялся, пытаясь стряхнуть их, и похромал к берегу. Не прошёл и середины пути, как в ногу мне, что-то вцепилось.

Я выхватил кинжал из Наруча и, наклонившись, попытался ударить рыбину. Не тут-то было. Она извернулась, и нож чиркнул по роговым пластинкам. Опять осётр… Чтоб тебе скотине доисторической!

Я свободной рукой скользнул по туше врага. Пальцы попали в жаберную щель. Попался! Я тут же вцепился в бок рыбины а второй рукой вогнал ей нож в область жабр.

Секунду спустя гадина отпустила и затихла. Всё-таки это туманное лезвие – козырная вещь. Я не вытаскивая, клинка из раны дотащил осетра до другого берега и на ощупь вырезал кристалл.

Ногу доисторический гад погрыз не сильно, но всё равно саднило её прилично. Я похромал дальше. До плеши оставалось метров триста. По дороге я сунул кристалл под наруч, и туда же отправил клинок.

Увы, время было безвозвратно потеряно. Зелёные знаки теперь мелькали со всех сторон. Эльфов было не меньше десяти.

– Стойaть! – услышал я крик. – Ръюки за го́лову, би́стро!

Вот попал, так попал!