Братья по крови: Разлученные

Солнце стояло в зените, заливая щедрым золотым светом обширные владения поместья Генртральков. Воздух, густой и сладкий, был напоён ароматом свежескошенной травы, распустившихся роз и едва уловимой свежестью, доносившейся с ближайшего озера. Казалось, сама природа решила отпраздновать этот день вместе с его хозяевами.

Центром этого великолепия был особняк — белоснежное трёхэтажное строение в стиле неоклассицизма, чьи высокие колонны и ажурные балконы говорили не столько о богатстве, сколько о старинном, устоявшемся аристократическом вкусе. Его огромные, отливающие стеклом окраза отражали безоблачное лазурное небо и изумрудные кроны вековых дубов, окружавших усадьбу. От парадного входа, словно рукав дорогого халата, спускалась широкая лестница из полированного мрамора, утопая в зелени безупречного газона.

По извилистым, посыпанным розовым гравием дорожкам сновали слуги. Их строгие, но нарядные ливреи сливались в едином деловом потоке. Двое крепких мужчин вносили в дом тяжёлый резной стол из красного дерева, стараясь не задеть хрупкие фарфоровые вазоны с геранью.

— Осторожнее, Пётр! — прошипел старший из них, седоватый мужчина с усами, которого звали Семён. — Упадёт — барин живьём съест. Для торжества всё должно быть идеально.

— Не бойся, Семён Игнатьевич, донесём, — бодро, но с одышкой ответил Пётр, перехватывая ношу. — Как будто впервые.

С балкона второго этажа за приготовлениями наблюдала экономка, Агриппина Фёдоровна, женщина с властным взглядом и тугой седой косой, уложенной венцом вокруг головы. Её цепкие глаза подмечали каждую мелочь.

— Марфа! — её голос, звенящий и чёткий, прорезал воздух, обращаясь к молодой горничной, поправлявшей скатерть на установленном в тени старого клёна столе. — Уголок слева отвисает! И лепестки роз не сыпь так щедро, это не свинарник, чтобы украшать с избытком!

— Сейчас поправлю, Агриппина Фёдоровна! — вздрогнув, откликнулась девушка и бросилась исполнять указание.

На кухне, расположенной в левом крыле особняка, царило своё, особенное столпотворение. Воздух здесь был густ и вкусен, пахну́х сдобным тестом, ванилью, карамелью и томящимся мясом. Повар, дородный мужчина по имени Прохор, с лицом, раскрасневшимся от жара плит, как дирижёр огромного оркестра, управлял своими помощниками.

— Сироп для безе не передержать, он должен тянуться нитью, а не превращаться в леденец! — командовал он, помешивая в медном тазу бурлящую сладкую массу. — А ты, Васенька, взбивай крем, а не гладь его, как кота! Воздуха ему, воздуха нужно!

Самый главный предмет кухонного внимания — огромный трёхъярусный торт, увенчанный пятью зажжёнными свечами из пищевой слюды, — уже красовался на мраморной подставке. Его белоснежная глазурь, фигурки из марципана и тончайшие сахарные узоры были настоящим произведением искусства.

— Ну как, Прохор Лукич, готово? — заглянула в кухню Агриппина Фёдоровна, окидывая критическим взглядом и торт, и его создателя.

— Как штык, Агриппина Фёдоровна, — вытер лоб краем фартука повар, с гордостью глядя на своё творение. — Пять минут — и в зал. Уверен, молодые баричи придут в полный восторг.

Тем временем в саду, неподалёку от большого фонтана со скульптурой тритона, трудился старый садовник Ефим. Он с нежностью, граничащей с священнодействием, подстригал последний куст самшита, придавая ему идеальную сферическую форму. Его мозолистые, исчерченные прожилками пальцы бережно обходили каждую веточку.

— Красота, — бормотал он себе под нос, — должна быть строгой. Ни одного лишнего штриха. Чтобы глянули — и душа радовалась.

Всё в этом месте, от сияющей медной фурнитуры на дубовой двери до последнего лепестка в цветнике, дышало гармонией, порядком и немыслимым, устоявшимся благополучием. Каждый камень, каждое дерево, каждый человек знал своё место и свою задачу. Поместье жило своей размеренной, прекрасной жизнью, готовясь к важному событию — двойному празднику, который должен был стать таким же светлым и безмятежным, как и этот погожий летний день. Ничто не предвещало грозы, что уже собиралась на горизонте их судеб. Пока — был только свет. Яркий, тёплый и обманчиво вечный.

Из-за густой кроны векового дуба, что стояла поодаль от фонтана, доносился звонкий смех. Две маленькие фигурки в одинаковых нарядных костюмчиках из голубого бархата резвились на мягком изумрудном газоне. Это были виновники сегодняшнего торжества — Август и Адриан Генртральки.

Их внешность не могла не поразить даже самого равнодушного наблюдателя. От природы их волосы были цвета свежевыпавшего снега — белоснежные, густые и мягкие, отливавшие на солнце серебром. Они были одинаково подстрижены, но уже сейчас в их стрижках угадывались будущие различия: волосы Августа аккуратно лежали волной, тогда как шевелюра Адриана была слегка взъерошена, будто он только что встал с постели или вернулся из стремительного бега.

Но главным чудом были их глаза. Они обладали редчайшим, почти магическим цветом — ярко-алым, как спелая вишня или рубин. Когда мальчики замирали, их взгляды казались пронзительными и не по-детски глубокими. Но сейчас, полные радости и озорства, они сияли чистыми, живыми искорками.

— Смотри, Густик, я — дракон! — закричал Адриан, поднимая над головой подобранную с земли ветку. Он громко зарычал и пустился в пляс, размахивая своим «оружием». — Р-р-р! Я самый страшный и могущественный! Прячьтесь все!

Август, который старательно пытался сложить из опавших листьев и лепестков некое подобие короны, поднял на брата свой спокойный, внимательный взор. Его движения были более плавными, осмысленными.

— Драконы не танцуют, Даня, — возразил он с лёгкой укоризной в голосе. — Они охраняют сокровища и умеют летать. Ты больше похож на весёлого гоблина.

— Ну и пусть гоблин! — ничуть не расстроившись, парировал Адриан. — Гоблины тоже сильные! Они бегают быстрее всех! Догони меня!

Он бросил ветку и стремглав помчался по лужайке, его маленькие ноги в лакированных туфельках легко несли его вперёд. Август на мгновение задумался, посмотрел на свою почти готовую корону, аккуратно отложил её на корни дуба и только потом ринулся в погоню.

— Нечестно! Ты стартовал без сигнала! — крикнул он вдогонку, но в его голосе не было обиды, лишь азарт.

Они носились меж цветущих кустов, их смех сливался в единую радостную мелодию, вторившую щебету птиц. Адриан, верткий и стремительный, постоянно оглядывался, подзадоривая брата. Август, более основательный, бежал, выбирая самый короткий и ровный путь. В конце концов, ему удалось настичь Адриана у самой ограды розового сада, и они с хохотом повалились на траву, запыхавшиеся и счастливые.

— Всё равно я быстрее, — выдохнул Адриан, раскинув руки и глядя в небо.

— Зато я догнал, — не унимался Август, переворачиваясь на бок. — Ты бежишь, куда глядишь, а я бегу, куда надо. Папа говорит, что важно думать, куда бежишь.

— А мама говорит, что важно получать радость от бега, — парировал Адриан, цитируя мать с одинаковой убеждённостью.

Они полежали так несколько мгновений в тишине, слушая, как бьются их сердца. Потом Адриан внезапно вскочил.

— Слушай, давай поиграем в прятки? Я спрячусь так, что ты никогда не найдёшь!

Август поднял бровь, в его алых глазах мелькнула тень сомнения.

— В прошлый раз ты залез в грязную кадку для дождевой воды у конюшни. Мама потом чуть не плакала, когда тебя увидела.

— Но ты же нашёл меня не сразу! — воскликнул Адриан, сияя от гордости. — Обещаю, сегодня буду чистым. Ну, давай! Закрывай глаза и считай до двадцати! Не подглядывай!

Не дожидаясь ответа, он пустился наутек, чтобы найти себе укрытие. Август, верный своему слову, послушно закрыл глаза ладонями и начал считать, его голос был размеренным и чётким:

— Раз… два… три…

Между братьями существовала невидимая, но прочная связь. Они могли болтать без умолку, а могли молчать, понимая друг друга с полуслова. Август был островом спокойствия для бурного Адриана, а Адриан — источником бесконечной энергии и авантюризма для своего более осмотрительного брата. Они были двумя половинками одной души, столь разными, но абсолютно неразрывными в своей детской, чистой преданности. Они верили, что так будет всегда — солнце, сад, смех и они вдвоём, против всего мира.

— Двадцать! — чётко произнёс Август, убирая ладони с лица. Его алые глаза сразу же принялись внимательно сканировать пространство. — Иду искать!

Тишина, нарушаемая лишь плеском фонтана и пением птиц, была обманчивой. Август знал: его брат — мастер неожиданных укрытий. Он не стал метаться по саду, а замер на месте, пытаясь представить, куда бы мог спрятаться его неугомонный брат. Его взгляд упал на фонтан. Вода искрилась на солнце, струились с лёгким шелестом. И тут он заметил едва уловимую тень за мраморной чашей.

«Нет, слишком просто для него», — подумал Август и отвернулся, направляясь к беседке, увитой плющом.

Он заглянул внутрь, за диван, даже под стол — пусто. Затем обошёл большой розовый куст, проверил, не притаился ли Адриан среди густых ветвей — ничего. На лице Августа появилась лёгкая досада. Он уже хотел двинуться к конюшне, как вдруг его слух уловил странный звук — негромкое, сдавленное хихиканье, которое явно доносилось со стороны фонтана.

Август развернулся и пошёл обратно, крадучись, как индеец из книжки, которую им читала накануне мама. Он подобрался к фонтану с тыльной стороны и заглянул за край. Там, в узком пространстве между мраморной чашей и клумбой, притаился Адриан. Он сидел, поджав ноги, и, не в силах сдержать восторг от своей успешной маскировки, тихонько трясся от смеха.

— Нашёл! — торжествующе объявил Август.

Адриан вздрогнул, поднял голову и расхохотался уже в полный голос.

— Ой, ну я же почти выиграл! Чуть-чуть не хватило! Ты как меня нашёл?

— Ты хихикал, — просто объяснил Август, протягивая руку, чтобы помочь брату выбраться из заточения. — Нужно сидеть тише воды, ниже травы.

Адриан, вместо того чтобы взять протянутую руку, ловко выпрыгнул сам, отряхивая бархатные штанишки.

— Теперь моя очередь искать! — объявил он. — Закрывай глаза! Быстро-быстро!

Пока Август, вздохнув, снова закрыл глаза и начал считать, Адриан метнулся прочь, как стрела. Он не стал искать сложных укрытий, его план был иным. Едва раздалось «девятнадцать, двадцать», он крикнул:

— Я здесь!

Август открыл глаза и обернулся. Он ожидал увидеть брата где-то в кустах или за деревом. Но Адриан стоял… прямо в центре фонтана. Он стоял по колено в воде, на мраморном постаменте, с которого струились потоки. Вода весело стекала с его белых волос, заливая его нарядный костюм. На его лице сияла победная, беззаботная улыбка.

— Ну что, долго искал? — задорно крикнул Адриан.

Август замер в ужасе. Его практичный ум сразу же нарисовал последствия: мокрая дорогая одежда, гнев Агриппины Фёдоровны, расстроенная мама…

— Даня! Немедленно вылезай! — его голос прозвучал строго. — Ты же весь промок! Испортишь костюм, и нас обоих накажут.

— И что? — пожал плечами Адриан, шлёпая ладонью по водной глади. — Он высохнет на солнце! А пока тут так здорово! Вода прохладная! Залезай ко мне!

— Нет, — твёрдо отказался Август, оставаясь на безопасном расстоянии от брызг. — Это нехорошо. И опасно. Мама говорила, нельзя лезть в фонтан.

— Мама говорила не лазать по карнизам на втором этаже, а фонтан — это просто фонтан! — парировал Адриан, словно это было неоспоримой логикой. — Ты боишься!

Август покраснел. Он не боялся, он просто… предвидел. Предвидел проблемы, слёзы, выговор. Он видел безрассудство, а Адриан — лишь веселье.

— Я не боюсь, я веду себя благоразумно, — поправил он, выпрямив плечи. — А ты — нет.

— А я хочу играть! — воскликнул Адриан и, подпрыгнув, изо всех сил шлёпнул по воде, обрызгав брата с головы до ног.

Прохладные капли попали Августу в лицо. Он ахнул и отскочил назад, но было поздно — его бархатный пиджак тоже покрылся тёмными мокрыми пятнами.

— Вот теперь мы оба мокрые! — заливисто смеясь, прокричал Адриан. — И нас обоих накажут! Теперь ты точно не бунешь ябедничать!

Август стоял в оцепенении, глядя на испорченный костюм, потом на своего беспечного брата, сияющего в струях воды. В его душе боролись обида, гнев и странное чувство братской солидарности. В итоге, снова вздохнув, он снял промокшие туфли и носки, аккуратно поставив их на сухое место, и сделал шаг к фонтану.

— Ладно, — сдался он. — Но если что, говоришь, что это я тебя толкнул.

— Ура! — закричал Адриан, победа в котором была полной. — Давай, Густик, тут здорово!

И пока Август осторожно, стараясь не намочить одежду больше необходимого, забирался в фонтан, Адриан уже вовсю изображал капитана корабля, сражающегося с водяными чудовищами. Два мальчика с алыми глазами и белыми волосами, такие разные, но в этот миг снова объединённые общей шалостью, резвились в струях воды, их смех звенел под солнцем, не предвещая беды.

Из распахнутых настежь французских дверей особняка на террасу вышла пара. Появление леди Изабеллы и лорда Фредерика Генртральков невозможно было не заметить — они несли с собой ауру безмятежного величия.

Изабелла была воплощением изящества. Её платье цвета утреннего неба мягко струилось походкой. Но главным её украшением были волосы — такие же белоснежные, как у сыновей, но более длинные и уложные в сложную, но воздушную причёску, перехваченную серебряной нитью. Они сияли на солнце, словно снежная вершина. Её лицо, с тонкими, аристократическими чертами, было обрамлено этими серебристыми облаками, а глаза, синие, как глубокие озёра в её родных северных землях, с нежностью искали в саду своих мальчиков.

Рядом с ней лорд Фредерик казался воплощённой силой. Высокий, статный, в строгом, но безупречно сидящем камзоле, он излучал спокойную уверенность. Его волосы, густые и пышные, имели необычный, мягкий салатовый оттенок, напоминающий молодую весеннюю листву. Но самым поразительным контрастом его волосам были глаза — такие же ярко-алые, как у его сыновей, только в его взгляде они обрели глубину, мудрость и некую скрытую мощь.

Их взоры почти одновременно нашли резвящихся у фонтана близнецов. Сначала на их лицах расцвели улыбки, но почти сразу же сменились сложной гаммой чувств — нежностью, гордостью и той самой, едва уловимой тревогой.

— О, Господи, — тихо, с лёгким смешком, выдохнула Изабелла, указывая веером в сторону фонтана. — Взгляни только, Фредди. Наш маленький шторм снова устроил потоп.

Фредерик, скрестив на груди мощные руки, фыркнул. В его алых глазах вспыхнула искорка одобрения.

— Зато посмотри, с каким размахом! — проворчал он, и в его голосе слышалась отеческая гордость. — Не просто залез, а командует флотом! Уже и Августа в свою авантюру втянул. Не ожидал от старшего.

— Именно этого я и боюсь, — мягко, но с упрёком сказала Изабелла, глядя на мужа. — Ты слишком поощряешь его безрассудство в Адриане. Август же, мой разумный мальчик, — её взгляд переметнулся на старшего сына, который пытался стряхнуть воду с рукава, — он всегда пытается быть голосом совести, но любовь к брату всегда перевешивает.

— В Адриане не безрассудство, Изабель, а дух первооткрывателя, — поправил её Фредерик, его взгляд не отрывался от мокрого, хохочащего Адриана. — Миру нужны не только те, кто обходит фонтаны, но и те, кто проверяет их на прочность. Он — сила. Грубая, может быть, но настоящая.

— А мир нуждается и в тех, кто думает, прежде чем шагнуть, — парировала Изабелла, сжимая руку мужа. — В Августе — равновесие. Он наследует твой ум, но мою осторожность. Иногда мне кажется, что они… — она замолчала, подбирая слова.

— Дополняют друг друга? — закончил за неё Фредерик, наконец повернувшись к жене. Его алое око смягчилось. — Как две половинки одного целого. Сила без мудрости — слепа, а мудрость без силы — беспомощна. Вместе они будут непобедимы.

В этот момент Адриан, заметивший родителей на террасе, замахал им руками, не испытывая ни капли стыда.

— Мама! Папа! Смотрите, мы — пираты!

Август же, увидев их, замер и тут же попытался пригладить свои мокрые волосы и вытереть лицо, его щёки зарделись румянцем смущения.

— Простите, мы… мы просто играли, — крикнул он, его голос был гораздо тише братнего.

Изабелла не выдержала и рассмеялась, её синие глаза наполнились теплом.

— Всё в порядке, мои храбрецы! — крикнула она им в ответ. — Но, пожалуйста, вылезайте, пока не превратились в настоящих русалок! Скоро торт!

Фредерик же подмигнул Адриану, одобрительно кивнув. Затем его взгляд встретился с взглядом Августа, и он улыбнулся ему своей, особой, тёплой улыбкой, полной понимания.

— Иди, вытащи своего адмирала из плавания, сынок, — сказал он, и в его голосе не было ни капли упрёка. — Пиратству пришёл конец, пора за стол.

Двое взрослых, таких разных, как и их дети, стояли плечом к плечу, наблюдая, как Август, повинуясь, берёт за руку нехотя вылезающего из фонтана Адриана. В их сердцах жила одна и та же надежда — что эта неразрывная связь, эта способность уравновешивать друг друга, останется с их мальчиками навсегда, защищая их от всех бурь, что могут принести грядущие годы.

Солнце начало клониться к закату, окрашивая сад в золотые и багряные тона. Пир подходил к концу, и настал самый волнующий для близнецов момент — вручение подарков. Стол ломился от ярких коробок и свёртков. Были там и резные деревянные кони, и наборы юных естествоиспытателей, и книги с цветными иллюстрациями. Мальчики с сияющими глазами разрывали упаковку, их восторженные возгласы звенели в вечернем воздухе.

— Смотри, Густик, настоящая подзорная труба! — кричал Адриан, тут же приставляя её к глазу и наводя на верхушку дуба.
— А у меня — глобус, который светится в темноте! — не менее радостно отвечал Август, бережно проводя пальцами по выпуклым очертаниям материков.

Но вот все посторонние подарки были распакованы, и в наступившей небольшой паузе лорд Фредерик обменялся с Изабеллой значительным взглядом. Она мягко кивнула, и её синие глаза наполнились лёгкой грустью и нежностью.

— Дети, — голос Фредерика прозвучал торжественно и тихо, привлекая всеобщее внимание. — У нас с мамой есть для вас особый, главный подарок. Он — не просто игрушка. Он — наследие нашей семьи.

Он протянул руку, и на его ладони лежал небольшой бархатный футляр тёмно-синего цвета. Все замерли в ожидании. Даже Адриан опустил подзорную трубу. Фредерик медленно открыл крышку.

Внутри, на чёрном атласе, лежали две половинки одного медальона, соединённые вместе. Он был сделан из бледного, старого серебра и украшен причудливой резьбой, изображавшей двух сплетённых драконов. В центре, в месте соединения, горел небольшой, но яркий рубин, от которого по обеим половинкам расходились тонкие, как паутинка, золотые прожилки.

— Ух ты! — не сдержался Адриан.
— Красивый... — прошептал Август, его алые глаза были прикованы к сверкающему камню.

— Этот медальон много поколений передаётся в нашем роду, — продолжил Фредерик, и его салатовые волосы казались тёмными в сгущающихся сумерках. — Но он всегда оставался целым. До сегодняшнего дня.

Он бережно взял в пальцы правую половинку с головой одного из драконов.
— Август, — он протянул её старшему сыну. — Эта часть — для тебя. В ней — мудрость наших предков, их знания и спокойная сила.

Август с почтительным благоговением принял подарок. Металл был прохладным и гладким на ощупь.

Затем Фредерик взял левую половинку, на которой была изображена вторая голова дракона, более свирепая, с оскаленной пастью.
— Адриан, — он протянул её младшему. — А эта — твоя. В ней — отвага, огонь и несгибаемая воля нашего рода.

Адриан схватил свою половинку, сжав её в кулачке, его лицо сияло решимостью.

— Но почему вы его разделили? — спросил Август, с лёгкой грустью глядя на разъединённый артефакт.

Изабелла мягко улыбнулась, и её белые волосы казались сияющим ореолом в отсветах заката.
— Потому что сила не в том, чтобы хранить что-то целое в сундуке, мои дорогие. Истинная сила — в единстве. — Она подошла к сыновьям и, взяв их руки, соединила две половинки вместе. Рубин загорелся ровным светом, а золотые прожилки идеально сошлись, создавая единый рисунок. — Видите? По отдельности это просто красивые безделушки. Но вместе...

— Вместе они составляют целое, — тихо закончил Август, глядя на восстановленный медальон.

— Именно, — кивнул Фредерик, и его алые глаза строго смотрели на сыновей. — Запомните этот день и этот подарок. Вы — две половинки одной души. Вы разные, как разные эти половинки. Но ваша настоящая сила проявится только тогда, когда вы будете вместе. Защищайте друг друга. Доверяйте друг другу. Никогда не позволяйте никому и ничему разлучить вас. Пока вы едины — вам не страшны любые бури.

Он снова разъединил медальон.
— Носите их всегда. И пусть они напоминают вам не только о вашей крови, но и о вашем долге — быть опорой друг для друга.

Август тут же нацепил свою половинку на шею, спрятав её под рубашку. Металл согрелся от тепла его кожи. Адриан, после недолгого разглядывания, последовал его примеру.

— Обещаем, папа, — серьёзно сказал Август.
— Мы всегда будем вместе! — воскликнул Адриан, сжимая в кулаке свою часть медальона. — Мы — команда!

Взрослые смотрели на них, и в их сердцах смешивались надежда и та самая, невысказанная тревога. Они подарили сыновьям не просто украшение, а зарок, символ, ставший теперь пророчеством и предостережением. Они не знали, что очень скоро этим половинкам суждено будет надолго разлучиться, и каждый дракон будет вынужден сражаться в одиночку.

В детской спальне, освещённой лишь мягким светом ночника в форме луны, царил уютный полумрак. Пиршество закончилось, весь дом постепенно погружался в ночную тишину, нарушаемую лишь поскрипыванием старых половиц за дверью. Два маленьких силуэта лежали в большой двуспальной кровати, укрытые одним стёганым одеялом.

Август лежал на спине, его белые волосы рассыпались по подушке. Одной рукой он сжимал свою половинку медальона, прижатую к груди. Металл уже впитал тепло его тела.

— Даня, ты спишь? — тихо прошептал он в темноту.

Соседняя подушка зашевелилась.
— Нет, — так же тихо отозвался Адриан. Он лежал на боку, лицом к брату, и в его сжатом кулаке тоже блеснул серебряный край его дара. — Я думаю.

— О чём?
— О том, что папа сказал. Что мы — сила, когда мы вместе.
— А разве это не так? — в голосе Августа послышалась лёгкая обида.

Адриан немного помолчал.
— Так. Конечно, так. Просто… Интересно. Я — сила, а ты — мудрость. Получается, я — меч, а ты — щит.

Август улыбнулся в темноте.
— Мне нравится. Я буду твоим щитом. А ты моим мечом. Так мы будем непобедимы.

— Да! — Адриан с энтузиазмом стукнул кулачком по одеялу. — Мы всех победим! Всех пиратов, всех драконов и всех… всех великанов! Мы будем защищать маму, папу и наше поместье!

— И нянечку Анфису, — добавил Август, всегда более практичный.
— И нянечку Анфису, — согласился Адриан. — И конюха Мишу. И даже старого кота Ваську.

Он зевнул, и его боевой пыл начал понемногу угасать, уступая место накатывающей усталости.

— Спи, — ласково прошептал Август. — Завтра придумаем новую игру.
— Хорошо… — голос Адриана стал сонным и медленным. — Ты же мой щит, да, Густик?
— Всегда, — твёрдо пообещал Август. — А ты мой меч.

Больше не было сказано ни слова. Их дыхание выровнялось и стало глубоким и размеренным. Кулачки разжались, но половинки медальонов так и остались лежать на их грудках, как два обещания, данных в тишине ночи. Лунный свет, пробивавшийся сквозь щель в шторах, выхватывал из тьмы их спутанные белые волосы на одной подушке, их безмятежные, уснувшие лица. Они были воплощением покоя и невинности, двумя частями одного целого, нашедшими друг в друге утешение и защиту.

За окном, в саду, царила идиллия, идентичная той, что была в детской. Серебряный свет полной луны заливал спящие розы, отливал на мраморе фонтана и рисовал причудливые тени от ветвей старых деревьев. Всё было прекрасно, мирно и совершенно.

Но именно в этот миг, у самых дальних ворот поместья, там, где заканчивалась ухоженная территория и начиналась тёмная опушка леса, лунный свет упал на несколько неподвижных, чёрных силуэтов. Их было трудно разглядеть — просто сгустки мрака, чуть более плотные, чем окружающая ночь. Они стояли безмолвно, наблюдая за белоснежным особняком. Затем, беззвучно, как призраки, одна из теней отделилась от остальных и сделала шаг вперёд, к кованым воротам. В её движении была неумолимая, хищная целеустремлённость.

Идиллия подходила к концу. На пороге стояла буря.