Бремя проклятых

Февраль. 1974 год

Рабастан со скучающим видом наблюдал за жалкими попытками танцовщицы привлечь его внимание. Она положила на Лестрейнджа глаз еще час назад, когда Аваз, распахнув двери с первыми аккордами быстрой музыки, вежливым жестом и с хитрой ухмылкой на лице пригласил в зал десяток девушек.

Все они были одеты в классические костюмы: лиф, расшитый причудливыми восточными узорами и блестящими бусинами, длинная шелковая юбка, пояс, плотно сидящий на бедрах и украшенный книзу золотыми монистами(1), которые ритмично колебались и позвякивали при каждом движении. Белый полупрозрачный шелк. Цвет чистоты, свободы, мира. Браслеты по всей длине рук и ног танцовщиц дребезжали, порой заглушая шумные и восторженные возгласы рядом сидящих мужчин.

Заиграла медленная музыка. Девушки, которые все это время игриво кружили между гостями, вдруг проворно, но по-прежнему изящно направились к центру зала, а после встали полукругом. Со вторым ударом дарбуки(2) они начали танцевать абсолютно синхронно. Тела извивались, как змеи. Казалось, что в них нет костей. Каждое движение было плавным, мягким, словно волны, которые размеренно накатывали на песчаный берег в штиль.

— Аваз, — начал Рабастан, чуть наклонившись к хозяину дома, чтобы тот мог услышать его. Он покачивал головой в такт мелодии, а его пальцы отстукивали ритм по столу, за которым они сидели. — Когда мы сможем поговорить о нашем деле?

— Брось, Лестрейндж, — молодой араб хлопнул Рабастана по плечу так, словно они были давними друзьями. Его широкая беспечная улыбка уже начинала порядком раздражать. — Ты посмотри, какие красавицы тут, — он махнул рукой на девушек, которые вновь рассредоточились по залу, скользя между мужчинами и приковывая все внимание к себе. — Я даже готов отдать тебе одну из своих алмей(3) на всю ночь.

— Мне нужно не это, — с нажимом произнес Рабастан, зло сверкнув глазами.

— Мы все обсудим, мой друг, — поджав губы и нервно сглотнув, кивнул Аваз через мгновение.

Хозяин вечера поднял руку вверх и щелкнул пальцами в знак того, чтобы одна из тех девушек, что не участвовала в представлении и стояла в стороне у стены, принесла им кувшин с традиционным прохладительным арабским напитком: смесь виноградной мелассы и розовой воды. Когда служанка подошла ближе, ее взгляд дольше положенного задержался на Рабастане. А затем она, будто спохватившись, стыдливо опустила глаза и принялась наполнять их бокалы. Всего мгновение, и та вернулась на прежнее место.

— Все обсудим, — повторил Аваз, поднимаясь с большой подушки, на которой сидел. — Я вернусь, — пообещал он и, оставив свой кубок нетронутым, быстро двинулся к одному из гостей, который вот уже несколько минут тщетно пытался привлечь его внимание.

Рабастан, недовольно сощурив глаза, проследил за ним. Игры этого хитрого араба ему уже начинали надоедать. Глупец, очевидно, наивно полагал, что Лестрейнджа можно водить за нос. Ну уж нет. Не для того он проделал такой долгий путь, чтобы покинуть Марокко ни с чем.

Если бы поездка была связана с очередным поручением Темного Лорда, Рабастан бы быстро отступил, не имея ни малейшего намерения и острого желания заполучить от Аваза этот бесценный артефакт. Да, конечно же, по возвращении в Лондон Рабастана бы ожидала встреча с разъяренным господином. Крики. Боль. Пытки.

Но за последний год он научился сопротивляться Круциатусу. Тело по-прежнему страдало от силы темного заклинания, кости как будто плавились под действием мощных чар. А теперь все было иначе. Лестрейндж мысленно заставлял боль отступать. Убеждал сам себя, что ее просто не существует. И тогда на пустующее место приходила жгучая ненависть. Каждое наказание, которому подвергался Рабастан, лишь распаляло адское пламя его внутренней злобы.

И однажды этот огонь, обернувшись гигантским драконом, взмоет ввысь. Он будет беспощадно уничтожать все на своем пути. И в безжалостной преисподней, словно клыкастой бездонной пасти непобедимого чудовища, утонет весь магический мир.

Лестрейндж давно поклялся в этом самому себе.

— Не пей его, — услышал Рабастан чей-то шелестящий голос так близко, будто кто-то стоял над его ухом.

Нахмурившись, он подозрительно огляделся по сторонам. Играла громкая музыка, танцовщицы по-прежнему продолжали ритмично в такт мелодии двигать бедрами, игриво посматривая на гостей и проводя пальцами по их плечам, не задерживаясь дольше положенного, а затем снова ускользая. Желанные. Недосягаемые.

Рабастан знал, что Аваз нередко использовал девушек, чтобы добывать бесценную информацию. Шепот здесь, неосторожно произнесенные слова там. И вот уже этому арабу становились известны все тайны их насквозь прогнившего мира.

Рабастан хмыкнул и, встряхнув головой, чтобы отогнать наваждение прочь, взял в руки кубок. Но едва он поднес его к губам, как таинственный голос повторил:

«До чего же ты упрям, Лестрейндж».

Рабастан, выпрямившись, шумно поставил бокал обратно на стол. Его холодные голубые глаза тревожно пробежались по гостям, внимательно выискивая того, кому мог принадлежать голос. Сейчас он был твердо убежден, что звучал тот в его собственной голове. Где-то среди приглашенных на маленький шумный праздник в доме Аваза скрывался легилимент. Причем весьма искусный.

Рабастан даже не почувствовал, как кто-то проник в подсознание. Не было острой режущей боли, которая возникала всякий раз, когда его воспоминания после очередного проваленного задания неспешно и грубо просматривал Темный Лорд. Он врывался стремительно, заставляя тело содрогаться в обжигающей агонии. Ощущения были нестерпимыми, ослепляющими.

Но этот таинственный легилимент действовал иначе. Изящно и грациозно, словно кошка.

Рабастан продолжал бегло осматриваться по сторонам. Мужчины негромко переговаривались между собой, жадно бросая на полуобнаженных девушек похотливые взгляды. Омерзительно. Хуже животных. Лестрейндж скривился. И тут он встретился глазами с тем, кого так долго выискивал.

Она не была танцовщицей. Рабастан сразу понял это по ее излишне закрытому наряду. Таким уж наверняка не соблазнить ни одного мужчину. Девушка сидела за столом, на котором были разложены магловские карты для гадания. Он мысленно усмехнулся. Как интересно. Гости, сгрудившиеся вокруг нее, зычно смеялись, и девушка вторила им. Вот только при этом она неотрывно смотрела на Лестрейнджа. Даже с учетом того, что ее лицо было скрыто тканью шелкового платка голубого цвета, являя окружающим только серые глаза, Рабастан безошибочно узнал их. Они, как и всегда, светились вызовом, упрямым стремлением доказать всему волшебному миру собственную значимость.

— Не может быть, — едва слышно пробормотал Рабастан.

«Не болтай лишнего, — насмешливо прозвучало в его голове. — Встретимся снаружи через пятнадцать минут».

Она отвернулась и из-под длинных ресниц посмотрела снизу вверх на какого-то мужчину, который наклонился к ней и что-то тихо прошептал на ухо. В ответ девушка кокетливо рассмеялась и стала собирать карты в колоду, а после стукнула ей по столу. Судя по всему, с невинными развлечениями на сегодня было покончено.

Рабастан, пересилив свое любопытство, перестал смотреть в ее сторону. Ни к чему привлекать к ним излишнее внимание. Лестрейндж послушался совета, отодвинув бокал как можно дальше от себя. У нее должны были быть веские причины, чтобы так рискнуть и предупредить его. Размышляя об этом и предвкушая скорую встречу наедине с той, которую вот уже три года все считали мертвой, Рабастан не заметил, как Аваз, сузив глаза, внимательно проследил за движением его руки.

— Что-то не так, мой друг? — спросил араб, возвращаясь за их стол. — Не понравился джаллаб?

— Когда я приду, мы все наконец обсудим, — с нажимом произнес Рабастан, поднимаясь на ноги. — Развлекайся, — хмыкнул он. — Пока можешь, — чуть тише добавил Лестрейндж, направляясь в сторону дверей.

Аваз, пыхтя от негодования, напряженно проследил за ним. Встретившись взглядом с одной из своих девушек, он одним резким и раздраженным кивком головы указал на Рабастана. Та поняла его без слов. Изящно обойдя всех остальных танцовщиц, она вдруг возникла перед Лестрейнджем, тем самым преградив ему путь. Алмея, повернувшись спиной к мужчине, начала расслабленно и пластично двигать бедрами из стороны в сторону по спирали. Украшения, которыми был расшит ее костюм, громко звенели. Обернувшись и посмотрев на него через плечо, девушка игриво сверкнула глазами и едва заметно улыбнулась.

Что же, будь он таким же слабым, падким на красивые женские формы, как все гости Аваза, это бы и сработало. Но Лестрейндж был иным по своей натуре. И, кажется, Аваз напрочь об этом забыл.

— Цветочек, пропусти, — усмехнувшись, произнес Рабастан.

Девушка ничего не ответила. Продолжая танцевать, теперь она повернулась к Лестрейнджу лицом. Позвякивая золотыми сагатами(4) на пальцах, танцовщица все соблазнительно выписывала маленькие круги бедрами в воздухе.

— Мы же не хотим испортить такое славное личико? — ледяным тоном спросил Рабастан, наклонившись вперед и проведя ребром ладони по ее щеке.

Что-то в его глазах заставило танцовщицу испуганно отпрыгнуть в сторону и боязливо опустить взгляд. Лестрейндж довольно хмыкнул и, больше не взглянув на нее, размашистым шагом продолжил путь к дверям.

Выйдя на улицу, он на секунду закрыл глаза и едва улыбнулся уголками рта. Уже давно стемнело, раскаленный воздух начал постепенно остывать. Наконец-то. За эти три дня Рабастан уже устал от удушающей жары, которая стояла здесь. Солнце было настолько ярким, что порой не давало ничего увидеть перед собой и на близком расстоянии.

Над головой послышался приглушенный крик ворона. Невозможно. Рабастан возвел глаза вверх, уставившись на шелковое полотно ночного неба, где холодно мерцали яркие огни звезд. Быть может, снова наваждение? Откуда бы ворону взяться в пустыне?

Еще раз скользнув взглядом по темному простору, Лестрейндж опустил голову и посмотрел вправо. Он безошибочно различил силуэт девушки у больших деревянных бочек в отдалении. Ее голубой наряд отливал серебром в бледном лунном свете. Она ждала. Рабастан без лишних промедлений двинулся в нужную сторону.

— Где твои манеры, Лестрейндж? — теперь ее задиристый голос звучал вживую. Она не отрывала глаз от звезд. — Кто же угрожает безвинной алмее?

— От тебя никогда ничего нельзя было утаить, — хмыкнул Рабастан, поравнявшись с ней. Ночная мгла была ему безразлична. Он разглядывал только девушку. — Что Аваз подсыпал мне?

— Яд, — слишком безразлично для такого разговора пожала плечами она. — Разве не очевидно?

— Почему предупредила?

— Какой глупый вопрос, — девушка слегка поморщилась и бросила на него долгий удивленный взгляд. — Разве не так поступают друзья?

— Тебя давно считают мертвой, — Рабастан с неподдельным интересом посмотрел на нее сверху вниз. — Как ты здесь оказалась, Кэсс?

Кэсс. Он всегда так называл ее. И только одному Лестрейнджу Кассандра позволяла столь пренебрежительно относиться к собственному благозвучному и благородному имени. Сегодня она спасла ему жизнь. Почему? «Так поступают друзья». Забавно. Можно ли их назвать таковыми? Было ли у слизеринцев понятие «дружба»? Рабастан точно не знал. Но непоколебимая верность, невзирая на все превратности судьбы, — это то, что они все впитывали в сыром воздухе подземелий Хогвартса, то, что было запечатано за дверьми их факультетской гостиной. Это неизменная составляющая натуры каждого, кто когда-то носил мантии с традиционными шевронами Слизерина.

— Это слишком долгая история, — хмыкнула Кассандра, а после обняла себя за плечи.

Рабастан, устало вздохнув, распустил завязки мантии и заботливо укрыл девушку. Навряд ли в ее тонком шелковом облачении можно было назвать вечернюю прохладу приятной.

— Для чего ты здесь? — спросила она, дотронувшись своими дрожащими пальцами до его теплой ладони.

— Хотел кое-что купить, — пожал плечами Лестрейндж.

— Видимо, это что-то ценное, раз ты прибыл в Марокко.

— Теперь, когда я встретил тебя, я уже так не думаю, — усмехнулся он в ответ. Кассандра недоуменно уставилась на него. — Я забираю тебя, Кэсс. Даже если Аваз потребует десятки тысяч галлеонов.

Девушка рассмеялась. Хрипло. Холодно. Сухо.

— Вот уж не думаю, что я так дорого стою, — процедила она, медленно снимая шелковую ткань платка с лица.

Рабастан обомлел. В бледном свете полной луны, низко висевшей над горизонтом, уродливые шрамы, которыми были испещрены ее щеки, скулы, подбородок, смотрелись жутко. Красные и воспаленные рубцы выглядели так противоестественно на ее некогда идеальной коже. Она будто упала на сотни мелких и острых стекол, которые решили так грубо вырвать всю ее красоту.

— Кэсс, — на выдохе произнес Рабастан, сделав шаг вперед. Осторожно взявшись за ее подбородок большим пальцем, аккуратно приподнял голову и придирчиво осмотрел повреждения. — Я убью Аваза, — прорычал он.

— Не стоит, — грустно усмехнулась Кассандра, обхватив его запястье. — Тот, кто это сделал, уже давно мертв, — она смело посмотрела ему в глаза. — Я убила его.

Рабастан шумно выдохнул.

— Я забираю тебя, — твердо повторил он, убрав руку от ее лица. — Ты нужна мне.

Минуты давящего молчания затянулись. Кажется, он снова слышал крик ворона. Невозможно. Трое суток под палящим солнцем определенно давали о себе знать.

— То, что ты задумал, Лестрейндж, сродни безумию и самоубийству, — наконец тихо произнесла Кассандра, посмотрев на него как на умалишенного.

Конечно же, она не постеснялась забраться в его голову, чтобы прочитать все мысли: и лежащие на поверхности, и спрятанные в глубинах подсознания. Эта девушка была искусным легилиментом. Впрочем, как и все в ее семье. И именно поэтому теперь Кассандра нужна была Рабастану куда больше, чем тот артефакт, ради которого он проделал весь этот долгий путь.

— Ну, раз уж ты все знаешь, — хмыкнул Лестрейндж. Лукавая улыбка тронула его губы. — Ты согласна присоединиться?

— Я хочу кое-что взамен, — поведя плечами и чуть поразмыслив, ответила девушка.

Естественно. Шантаж. Взаимовыгодная сделка. И в этом все слизеринцы.

— И что же это?

— Как ты думаешь, чего может желать любой, оказавшийся тут? — Рабастан, оценивающе смотря на Кассандру, нетерпеливо ожидал ответа. — Конечно же, мести.

Лестрейндж криво усмехнулся. А он уж начал было сомневаться, что когда-то они носили одинаковые изумрудно-серебристые галстуки.

— Ради тебя, Б…

— Нет! — резко оборвала девушка, ткнув в его грудь указательным пальцем. — Забини. Кассандра Забини, — горделиво отчеканила она.

— Кассандра Забини, — медленно протянул Рабастан, словно пробуя ее новое имя на вкус. — Хорошо. Я дам тебе все, что пожелаешь, — одобрительно кивнул он. Вновь воцарилось молчание. — Я рад, что ты жива, Кэсс, — добавил он через какое-то время.

— Я рада, Робб, что ты впервые послушал кого-то, кроме себя самого, — с ухмылкой отозвалась девушка. — Я не очень люблю наблюдать за тем, как мои знакомые захлебываются слюнями.

— Знакомые? — смеясь, переспросил он и театрально положил ладонь на грудь. — Не ты ли назвала меня другом пару минут назад?

Кассандра ничего не сказала в ответ. Вместо этого, поддавшись внезапному порыву, она так сильно прильнула к нему, словно боялась, что он сейчас исчезнет, и вцепилась пальцами в тонкую ткань его льняной белоснежной рубашки. Девушка уткнулась носом в ключицу Рабастана.

Он от неожиданности опешил. Никогда прежде Кассандра не шла на поводу у эмоций. Выражала истинные чувства таким привычным для их воспитания сдержанным способом. Но сейчас перед ним стояла израненная, сломленная тень прежней самой себя. Что с ней произошло за эти три года? Когда Кассандра тихо всхлипнула, его руки обвили ее, притягивая еще ближе. Хотелось хоть как-то облегчить ту боль, что раздирала ее изнутри, словно острые и ядовитые когти какого-нибудь животного.

Где она была все эти годы? Кто сделал это с ней? И как, во имя Мерлина, Кассандра могла оказаться в доме такой гремучей змеи, как Аваз?

— Я забираю тебя, — тихо произнес Лестрейндж, положив подбородок на ее макушку. — Мы возвращаемся в Лондон, Кэсс.

Кассандра даже не пыталась сопротивляться. Да и зачем? Она ничего не теряла. Душа ее давно была так же проклята, как и его.

* * *

1) Круглые гравированные пластинки (монетки). Специальное украшение для восточных танцев

2) Небольшой кубкообразный барабан

3) Танцовщица, певица и женщина-музыкант высокого ранга

4) Музыкальный инструмент, тарелочки, которые используются в танце живота