Будда

Ветер хлестал его в лицо холодным дождем. Мокрый, пронизывающий дождь и такой же мокрый, холодный мрак в душе. Он шел, спотыкаясь, падал и вновь поднимался из липкой, коричневой грязи, погружаясь в нее по колено. Серое небо висело над ним свинцовой тяжестью.

Он думал о доме, который покинул, о семье. В памяти слышался радостный смех у горящего очага, но он уходил от него всё дальше, и свет очага стал похож на холодный свет звезды из далекой галактики. Он шел так долго, что прошлая жизнь превратилась в сон. Ему казалось, будто он шел всегда, и не было ничего, кроме этого пути. Пути, которого он не знал. Цели, которой у него не было. Движение было и целью, и путём.

Он думал о своём движении: куда оно направлено — вверх или вниз, вперёд или назад? Ответа не находилось. Девять раз на пути ему встречались такие же искатели. Он спрашивал у них дорогу, но они и сами брели наугад.

Наконец он дошёл до леса и, не сворачивая, вошёл в него. Лес был иным. В нём кипела жизнь — он слышал и чувствовал её, от червяков в земле до хищников, прячущихся за деревьями. Он шёл. Изодранная кожа висела на нём лохмотьями. Он ел траву, запивая её дождем падавшим с неба и шёл снова. Дикие звери сторонились его, как сторонятся пылающего огня.

Лес закончился, и он вышел к океану. Не сворачивая, он бросился в воду, но волны швыряли его на камни, раз за разом отвергая. Камни проделали в его теле глубокие раны, но крови не было — её просто не осталось.

Отвергнутый, он стал карабкаться по скалам. Изуродованные, разбитые руки тащили его всё выше. Ветер вновь налетал, как коршун, рвал остатки кожи и ломал кости. Но он радовался ветру, его могучей силе, его неудержимой решимости сорвать его в пропасть. Он улыбался ему запёкшимися губами. И руки поднимали его всё выше. Туда, наверх, к вечным снегам и льду.

Порой он останавливался, чтобы дать телу отдых, и холод вмораживал его в скалы. Но лёд таял от пылающего сердца, и холод отступал.

Так он достиг вершин, где не ступала нога человека, и подолгу смотрел на звёзды. Говорят, даже вечно бушующий ветер затихал и смотрел вместе с ним. Случалось, он спускался в долины, к людям. Но те видели в нём чудовище и в страхе бежали. Одиночество стало его верным спутником. Движение — единственной надеждой.

Но однажды он перестал идти. Остановился.

В тот миг он был в лесу. Остановившись, он сел под первое попавшееся дерево. Движение прекратилось. Всякое движение: воздуха в лёгких, биения сердца, бега ума. Он не дышал. Не думал. Не стремился. Ничего не желал.

Его больше не было.

Было дерево. И под ним — человек.

Проходившие мимо люди из соседней деревни видели, как в позе лотоса под деревом сидит то ли спящий, то ли уже умерший, измождённый, израненный человек, похожий на труп. Они боялись его или были слишком заняты, и никто не тревожил его.

Времени не было. Может, год, может, тысяча лет прошло… И вдруг он ясно осознал, что спит. Что всё это — сон.

И открыл глаза.

В этих глазах не было ни боли, ни страха, ни одиночества, ни отчаяния. Они были тёмными, как ночь, как ночное небо. И в этой тёмной, первозданной бездне, сотканной из мрака и хаоса, одна за другой начали загораться звёзды, собираясь в созвездия и галактики.

Он пробудился от долгого, тяжёлого сна.