Будни Кощея

Немного поерзав, я поудобнее устроился в любимом кресле и отхлебнул из пузатой кружки терпкого кваса. После жаркой баньки с дубовым веничком нет ничего лучше, чем хороший квас.

- Ну приступим!

Подчиняясь моей воле, в воздух взмыло искрящееся золотистым светом перо жар-птицы и замерло над белоснежным пергаментом.

- МЕМУАРЫ, – продекларировал я величественно и сделал большой глоток.

Перо заскользило по бумаге, выводя затейливые вензеля славянской руницы. Ну а как по-другому? Не пристало великому и ужасному мемуары писать обычной буквицей.

- Эй, супостат Кощей!!! – заорали на дворе так, что зазвенели мозаичные стекла в витражах. – Паскуда Кощей, выходи на честный бой!

- К-Х-М! – поперхнулся я квасом, расплескав его на любимый махровый халат. – Вот же принесла нелегкая очередного горлопана!

С оглушительным грохотом распахнулась дубовая дверь, и в покои кубарем вкатился Митрофан. Это получалось у него легко и непринужденно. Низкорослый от природы, но при этом любитель вкусно пожрать, он закономерно имел фигуру шарообразную и для подобного способа передвижения вполне пригодную. Хитрый, вороватый и трусливый шельмец Митрофан был незаменимым и почти гениальным управляющим. Так что приходилось его терпеть. Здесь, в Лихолесье, с кадрами вообще проблемы.

Перестав кувыркаться, Митрофан замер в метре от меня на коленях.

- Ваша светлость! Богатырь на дворе! – проблеял он, нещадно комкая потными лапами соболью шапку. – На бой Вас зовет!

- Слышу, Митрофан, не глухой! – ответил я раздраженно.

Обошел его по кругу и взглянул на пергамент.

- Вот же демонский выкормыш! Раз туды тебя в качель! Пергамент из-за этого горлопана испортил!

Посреди белоснежного листа бумаги с затейливыми рунами, выведенными с идеальной точностью, красовалась здоровенная клякса. И было от чего расстраиваться. Ведь в этой гребаной сказке половина бояр все еще на бересте пишет. Что не удивительно, бумага тут дороже золота. Как-никак контрабандой из самого Китая везут.

- Так! Всё, хана тебе, богатырь! – разозлился я не на шутку и заходил туда-сюда по покоям, шлепая кожаными тапками по дубовым доскам.

- Я не понял, Митрофан, как этот горлопан до Черногорода добрался? Где его бесовское отродье Горыныч?! Почему не сожрал его по дороге вместе с конём к чертовой бабушке?!

Митрофан тем временем со всей доступной его грузному телу ловкостью крутился на месте, перебирая коленями по полу, стараясь успеть за моими перемещениями и ни в коем случае не оказаться ко мне спиной. Знает шельмец, что ходить ему тогда ближайшие лет триста гниющим зомби. Хотя нет, воняют они шибко. Да и тупые как березовый чурбан. А вот лич из него выйдет неплохой. Воровать перестанет, да и на продуктах сэкономим. Будет, конечно, крестьян подъедать, но они респаунятся постоянно. Тьфу ты, размножаются в смысле, как тараканы.

Видно, ход моих мыслей отразился во взгляде. Митрофан сбледнул не на шутку и затараторил:

- Ваше темнейшество, не гневайтесь, бога ради! Детки у меня малые, жена на сносях! А его огнедыщество Горыныч на прошлой неделе сожрали дружину боярина Крута, что пообещал князю новгородскому вашу голову преподнести на золотом блюдечке с голубой каёмочкой. Почитай, сорок витязей вместе с лошадьми схарчили, теперь почивать изволят!

Закончив монолог, он так жахнул лбом об пол, что витражи вновь ответили жалобным звоном.

«Ладно, хай с ним, пусть еще живым побегает», – подумал, сменив гнев на милость. – «А Тишка, стервец, после такого перекуса еще дней пять спать будет. Нажрался, падлюка, и дрыхнет, а мне теперь самому богатырей гонять!»

Гость тем временем все не успокаивался, продолжал орать, словно боясь, что про него позабудут.

- Кощей, супостатина ты поганая! Выходи, говорю, не то подпалю твой терем с четырех концов!

Ага, забудешь про него, как же. Богатыри вообще отличаются удивительным упрямством и отвагой. Хотя какая к чертям отвага, тупые они, безмозглые. Силушки немерено, а мозгов… Кому уж не знать, как не мне. Половина погоста городского богатырскими мечами колоситься. Сколько я их за последний век туда отправил, уж и не помню, а им все неймется.

- Ладно, Митрофан, передай этому горлопану: сейчас спущусь. Глянем, кого в этот раз принесла нелегкая. А то ведь и правда еще терем подпалит, строй потом новый, а я переезды терпеть не могу. Всё, ступай!

- Спасибо, батюшка! Защитник наш! – вновь затараторил управляющий, нащупывая толстым задом дверной проем. – Всё сделаю, всё передам!

Митрофан прикрыл за собой дверь, а я со вздохом скинул любимый халат и подошел к резному шкафу. Мебель из тонких досок, украшенная затейливой резьбой, была одним из не многочисленных примеров моего прогрессорства в этом мире сумасшедшей сказки, куда меня угораздило попасть. Местные свои вещи в сундуках хранят, а утюги тут пудовые, чугунные. Сильно не нагладишься, а так на плечиках вещи хранятся не мятые. Мне, темному узурпатору, мрачному властелину нужно беречь имидж, и негоже в мятой магической мантии ходить. Как-никак народ смотрит, равняется.

Распахнув резные дверцы, снял с плечиков черную мантию, расшитую золотой нитью. По толстой магической ткани бежал веселенький орнамент из скалящихся черепов. Влезать в нее не было никакого желания. На дворе середина мая, и потеть в боевом облачении на тридцатиградусной жаре после баньки то еще удовольствие. Но как говориться: имидж наше всё! Нужно соответствовать, так сказать, и внушать ужас в души обывателей. Иначе завтра под окнами начнут орать не богатыри да обожравшиеся браги бояре раз в год. А любой Ванька-дурак по три раза на дню. Что прикажете тогда делать?! Начинать очередную войну! Война – это дело мало того, что хлопотное, так еще и дорогое. Лучше уж попотеть сейчас пятнадцать минут, чем потом пару недель натирать мозоль на заднице об жесткую чешую Горыныча. Да и Тишка седла не любит, опять придётся лупить его посохом по бронированной заднице.

Ругая нелегкую судьбу князя тьмы, водрузил на голову золотой обруч с огромным рубином, бывшим когда-то пылающим сердцем огненного владыки, взял в руку костяной посох. Мерзкая штука, что на ощупь, что на вид. Да и имечко у артефакта еще то: «Собиратель вдовьих слез». Пафосно звучит аж до тошноты. Но как говориться: боевым трофеям в зубы не заглядывают. Эх, молодость, молодость.

- Ладно, щас угомоню пацанчика и вернусь к мемуарам, – утешил я сам себя и пошел на выход.

Уже в сенях сообразил, что не переобулся. Как был в кожаных тапках, так и остался. Вот же блин, а ладно, черт с ним. Значит, манёвренного боя не будет. Жахну по придурку чем-нибудь убойным, да ужинать пойду. Мемуары сами себя не напишут.