Бункер

Этот мир неправильный. Я поняла это, наверное, с детства, еще на поверхности. За доказательствами ходить далеко было не нужно. Начнем с того, что сейчас мы живем под землей в разветвленной системе бункеров. Их ускоренно начали строить в первой сотне двадцать первого века, во время нескольких войн, начавшихся внезапно.

После постройки огромных подземных убежищ их начали объединять в единую цепь. Вот идиоты. Вместо того, чтобы попытаться сохранить то, что было. Ведь жили же на поверхности, где можно было ощущать ветер и чувствовать кожей лучи солнца, видеть не стены и потолок, а горизонт и небо. Подумать только, я в детстве могла попасть под дождь или играть в снежки. Еще помню запах травы и ощущение скорости, когда гоняла на велике. Как можно было так все про… ну в общем бездарно потерять.

Говорят, первую атомную бомбу взорвали террористы, а государства обвинили друг друга. И в один день превратили мир в полигон. Сами себе злобные буратины. Это ругательство мамы. Она голосовала против введения системы лицензий. Может быть, поэтому ее хотели убить одной из первых. По лицензии.

Эти недочеловеки решили, что можно сэкономить запасы продуктов, если их меньше есть. Мама говорила, что нужно продолжать исследования синтезирования пищи, выделить ресурсы на поддержание работоспособности лаборатории, а не уменьшать количество едоков. Она выходила в эфир и убеждала, что люди смогут продержаться даже пару десятков лет, если начнут увеличивать количество синтетической пищи, а понемногу выходить на поверхность можно будет уже через пару тройку лет.

Конечно, синтетика не такая вкусная. Я тоже предпочитаю натуральные продукты, потому что хорошо помню вкус еды с поверхности, но мы с братом привыкли к синтезируемой. Тем более, что остались только консервированные продукты. Крупы, макароны, засушенные фрукты кончились. Кто-то говорил, что члены совета и их семьи питались лучше, что в улучшенной пайке были даже орехи, но это не про нас. Мама с самого начала выбрала базовый паек и ела на работе в общей столовой, но не все были такими, что тоже добавляло баллов к растущему напряжению и раздражению среди людей.

Где-то за месяц до голосования о принятии лицензии я пришла домой, но задержалась перед входом в нашу секцию. Утром мы немного поругались с мамой из-за моих друзей. Они ей не нравились. Я в принципе тоже понимала, что далеко не все такие, каким кажутся. Кое-кто дружил со мной из-за того, что моя мама член Совета, но что-то меня дернуло. И я начала спорить, довольно резко. Первая закончила разговор и ушла.

Теперь собиралась с мыслями и заранее придумывала аргументы. Сейчас, наверное, Ромка за столом ковырялся в своих железках. Он разбирался немного в электронике. Делал и ремонтировал простые датчики, мог покопавшись отремонтировать что-то из старых приборов. Недавно отремонтировал видеоэкран в столовой, за что ему вынесли благодарность. Мама сидела на кровати, которые в ночное время отгораживались ширмами. Мы с Ромкой не торопились уходить из общего дома, хотя возможность была. Неподалеку были пустые секции, но вместе было как надежнее в это неспокойное время. Я услышала голоса, невольно остановилась и прислушалась. Они меня не видели.

— Ромка, вы должны выжить. Даже, если меня не будет рядом. Я видела черновик той самой «Лицензии». Кирилл показывал мне, хотел похвалиться продуманностью, — она горько усмехнулась, — убеждал, что людям нужно сливать агрессию в разрешенно-контролируемом насилии. Он думал, что сможет меня убедить.

Прядь волос, черных как ночь в потушенных коридорах бункера, упала на лицо. Глаза у нее были зеленые, но сейчас в тусклом свете светодиодов они казались темными. Голос звучал глухо:

— Они дадут право на убийство всем достигшим двадцати лет. Человек сможет выбирать количество жертв от одной до пятидесяти, за которое его не накажут. Можно выбрать ноль, но это позиция жертвы. Будет еще бесконечность для охраны, поисковиков, но за это нужно будет отрабатывать тройную норму. Я член совета и проголосую против, но похоже, таких как я будет меньшинство. Потом выберу бесконечность, чтобы защищать тех, кого люблю, а за мной будут приходить. Слишком неудобная, но пусть знают, что это им дорого обойдется, — интонации говорили о решимости, — они ведь помнят, что от Вадима осталось оружие и я хорошо умею им пользоваться. А вообще, сын, чтобы выжить, нужно держаться вместе и уходить из нашего сектора.

— Этого не может быть! Они не примут такое решение. Это же ненормально! — Ромка не мог поверить. Нам недавно исполнилось по двадцать.

— Всё-таки я правильно тебя воспитала, — нашла силы улыбнуться мама, — только ты не прав. Это бесчеловечно, жестоко, не цивилизованно, но это теперь нормально. Норма, это всего лишь то, что принято большинством. Большинство сейчас очень хочет есть и думает только об этом. Я не удивлюсь, если эту казнь скоро назовут охотой, приравняют убитых к добыче…

Я слышала намеки про лицензию. Никто не знал подробности, выдумывали всякое. но это уж слишком!

— Нет. Это невозможно. Мы же люди, — я вошла в секцию, — не каннибалы. Ты что-то не так поняла. Нельзя так обвинять людей. Я пойду к Кириллу и спрошу его, — и выскочила прежде чем они успели меня остановить.