Было же время

Туманная густая тишина удивляла. Он отчётливо помнил шум бесконечных автомобилей, этот вибрирующий гул, висящий над центром города, равно как и смог от газовых отходов. Сейчас же здесь было необыкновенно тихо. Город, даже будучи провинциальным, раньше задыхался от жизни и суеты. Теперь он стремительно опустел, погрузившись в тревожный предсмертный сон.

Ступая по вздыбившейся, подобно народной воле, плитке, уже давно немолодой писатель с глубокой печалью вздохнул, окидывая взглядом тёмные силуэты площади. Прикрытая туманным одеялом, она походила на жуткое царство сна, а не на некогда неистово стучащее сердце города.

Вот памятник Ленину, уверенно указывающему рукой в светлое будущее. Архитектурный замысел поражал, ведь ровно в направлении руки советского вождя устремлялся широкий проспект, по которому можно было попасть на площадь Победы. Владимир Ильич, таким образом, указывал не просто в светлое будущее, он указывал в направлении победы. Победы народной воли в борьбе с классовым угнетением.

Сейчас, впрочем, всё было погружено во тьму. Потухли бледные уличные фонари, не шумел жизнью проспект, не спешили многочисленные пешеходы. Вся эта жизнь, полная тревог и радостей, влюбленностей и разочарований, идей и притеснений – всё это было в прошлом. Надежда, питавшая энергией общество, погруженное в анабиоз каждодневной рутины, покинула эти некогда светлые в своей серости края. Осталось лишь предчувствие.

Это был конец. От понимания его близости немолодой писатель вновь печально вздохнул. Паника, душившая сердце несколько дней назад, вновь вспыхнула в эмоциональном рассудке, но творец её стоически подавил.

Как ни крути, со своей стороны он сделал всё, что мог. Отрывая от души волю к самой жизни, он наполнял ей каждую свою историю, стремясь образумить, поддержать, направить общество к свету. Помочь своим соотечественникам, – да что там! – всей цивилизации обрести сознание, обрести веру в возможность построить лучший из миров на основе тех руин, что возникали по воле старших поколений.

Годами его голос попросту терялся в буре других голосов, кричащих о сиюминутных удовольствиях. Лишь единицы кроме него задумывались о будущем, и всё же их мысли были наполнены эмоциональной реакцией, яростью, неистовостью. В их суждениях не было ни капли намерения привести мир к процветанию. Каждого волновала лишь жажда наживы, неуёмное стремление копить бескрайние богатства, очки социального одобрения и почивать на лаврах лидера мнений. Но что это за мнения? Захапать побольше – и будь что будет? Жить сегодняшним днём? Завтрашние проблемы – проблемы завтрашних нас?

С юных лет его гнобили за безответственность. Отказавшийся от высшего образования, принципиально сидевший без работы, либо идущий на конфликт с руководством на той работе, куда всё-таки устраивался – отличный портрет безответственного человека. Ведь, несомненно, путь к комфорту, финансовому благополучию, семье, даже любви, лежит в покорности внешней несправедливости. Судьба бьёт тебя в левую щеку? – подставь правую. Дорвавшиеся до денег и власти бездарности плюют в тебя, гнобят, измываются, рушат то, что тебе дорого? – стерпи, здоровее будешь. Важнее не то, что вокруг. Важнее ты сам, твоё собственное «Я», которое для собственной сохранности должно помалкивать, спрятаться за ширмой из масок, самоцензуры и соблюдения бесконечных запретов. Это – ответственное поведение.

Но немолодой писатель был безответственным. Плевал он на установившиеся порядки, продолжая говорить то, что считает нужным. Однако то не помогло ему добиться цели. Общество не прислушивалось к безответственному творцу, предпочитая слушать тех, кто являл собой образчик ответственности и говорил о грёзах, посещавших каждого – о роскоши, лени, бесконечной череде удовольствий. Слушая их, казалось, что и нет в жизни больше ничего, кроме денег и множества внешних атрибутов высшего класса.

Ну и помогли им эти блестящие тачки, дорогие виллы, чеки с семизначными суммами за покорность и соглашательство? Где весь этот люкс?

Писатель окинул взглядом тёмную, дремлющую площадь. Когда в стороне от него, рядом с пьедесталом памятника советскому вождю, раздался шорох, он вздрогнул лишь слегка. Он знал, что ему не удастся остаться в полном одиночестве.

Повисла тишина, разбавляемая лишь дыханием немолодого писателя и загадочного прохожего, решившего присоединиться к творцу в меланхоличной ночной прогулке. Тень грустной улыбки скользнула по лицу писателя. Он прекрасно знал, что прохожий – далеко не прохожий, а вполне конкретный человек из глубин его памяти.

– Тихо здесь, – донёсся до боли знакомый голос.

Творец согласно кивнул.

Собеседник неспеша приблизился к писателю:

– Вновь поминаешь старые добрые времена?

– И сокрушаюсь о том, как мы до этого всего докатились, – хмыкнул писатель.

– Помогает?

– Нисколько.

– Тогда зачем?

– Хочется отдать дань уважения миру, который меня породил.

Писатель направил взгляд в сторону вождя коммунистической революции. Из недр памяти всплыл эпизод, когда прямо здесь массово собрались люди, выражавшие несогласие с текущим положением дел в стране. Их не устроило то, что второй человек в государстве оказался вором и лжецом. Они пришли сюда, поддерживали друг друга, давали возможность каждому высказать своё несогласие. Он сам, будучи ещё совсем юнцом, тогда вышел с нескладной наивной речью. Но важно не то, о чём говорили люди, не то, какую речь и под чьей эгидой он произнёс. Важнее всего было то, что тогда всех людей объединяла одна общая сила – надежда, что страна и мир поменяются к лучшему.

– Было же время, – вздохнул писатель.

– Время, когда можно было дружно собраться и раскачивать государственный строй? – хмыкнул собеседник.

– Время, когда ещё была вера в лучшее, – парировал творец.

Юность кончилась. Кончилась и свобода. Всё чаще стали сажать за несогласие. Кого-то начали травить. Некоторых даже убили. А вместе с тем убили и надежду, что потенциал необъятной Родины может быть использован на благо народа, а не ограниченной группы лиц. Стали блокироваться сайты в интернете. Стали блокироваться целые сети. Затем и вовсе начала проливаться кровь…

Но ведь до всего этого мрака, до всей этой безнадёги, мир был другим. Сколько креативных идей витало в воздухе, сколько пламенных чувств зажигало сердца! Да, в моменте казалось, что хуже быть не может, но то была жизнь, самая настоящая жизнь!

– Было же время, – вновь пробормотал писатель. – Жаль, что мы начинаем понимать степень своей свободы и масштабы своего счастья только тогда, когда утрачиваем их.

– Против природы не попрёшь, – усмехнулся собеседник, – Людям всегда хочется большего, а то, что у них есть, им кажется незначительной мелочью.

Мелочи. А ведь именно из мелочей и собирается тот разноцветный витражный калейдоскоп, что мы называем жизнью. Чем больше всех этих мелочей, чем меньше огромных матовых валунов, висящих неподъёмным балластом, тем ярче эта самая жизнь, тем она светлее и радостнее. Такая простая истина – и такая неуловимая…

Сойдя с тротуарной плитки на асфальтовое покрытие, писатель вновь окинул сонные очертания родного города.

Вот непроглядной громадой высится колокольня Кремля, золотистым шпилем пронзающая удивительно низкие облака. Некогда блестящая в яркой подсветке, сейчас она призраком темнела над крышами окружающих домов.

Вот торговые ряды, некогда пестрившие ресторанчиками и кафе с запредельными ценами, а ныне заколоченные, потёртые, вновь пришедшие в запустение.

Вот проспект, уводивший в направлении, указанном рукой Владимира Ильича. Сияющий гирляндами в новогодние праздники, пестрящий флагами в начале мая, сейчас он, как и всё вокруг, тревожно спал в туманной темноте.

– Почему ты решил прийти сюда ночью? – поинтересовался собеседник. – Не лучше дождаться дня, когда все эти улицы засияют от солнечных лучей?

– Не будет больше солнца, – грустно вздохнул писатель. – Это наша последняя ночь.

– С чего ты это взял?

– Чувствую.

– Бред, – послышалась недоверчивая усмешка, – мы же ещё многого не достигли. Мир ещё можно изменить к лучшему. Это факт!

Творец молчал.

– А люди? О людях ты подумал? Неужели они согласны с тем, что это конец? Нет, люди такого не допустят. Люди боялись и будут бояться подобного конца. Если возникнет опасность, они не будут мириться, они пойдут и перегрызут всех, кто посмеет грозить им подобным финалом человеческой истории. Это факт! Факт же?

Писатель вздохнул, прикрыв глаза.

– А помнишь ту удивительную девчонку? Ту собеседницу, что так запала в душу и с которой тебя разлучили? Раз не ради других, то хоть ради неё-то задумайся! Зачем обрекать её, да и себя самого, на подобный финал?

– Так не я обрекаю, – печально улыбнулся творец. – Обрекает судьба.

– Ой, хватит вот этих фраз! «Не мы такие, жизнь такая»! Всё это следствие твоей безответственности! Пошёл бы нормальным путём, получил бы образование, нормальную работу, зарабатывал бы, а не изводил себя в творческих муках – и всё повернулось бы иначе! Хватит перекладывать ответственность на мир вокруг, ты не маленький, ты сам творец своей судьбы и своего счастья!

– Так я и творил это счастье. Я писал истории, мрачные, жуткие, чтобы в итоге привести их к свету. Я старался дарить надежду, что даже самые тёмные времена в итоге закончатся, что добро восторжествует над злом, главное – не бездействовать. И что в итоге? Помогло это?

– Ну видел ты, что не читает никто, значит надо было пробовать что-то другое. Иначе пробиваться к сердцам людей. А если исступлённо писать истории, ничего не получая взамен… Да это безумие! Безумие в чистом виде!

– Человека, придумывающего то, чего никогда не было, трудно назвать… адекватным.

– Помилуй тебя Господь, избавь всех от своего драматичного пафоса. Ты не безумец, ты вполне разумный человек. Просто вместо того, чтобы умом своим светлым воспользоваться, страдал всякой ерундой. И что, в итоге будешь винить мир вокруг? Нет! Посмотри кругом, – собеседник обвёл рукой мрачные фигуры домов, сгрудившиеся вокруг пустынного проспекта, – это не мир виноват! Это всё твоих рук и твоего ума дело!

Писатель ничего не ответил.

– Она же говорила тебе… Вспомни. Было время, она говорила тебе, что ты – необыкновенно сильный духом. И это правда. Ты внешне скромничаешь, но знаешь, что это правда. Так хватит ныть, хватит прибедняться и сокрушаться. Возьми себя в руки – и действуй! Борись за возвращение света, борись за свою любовь, борись за спасение мира, борись за прекрасное будущее своей прекрасной страны!

Творец согласно кивнул:

– Ты прав. Я действительно расклеился. И всё же некоторые вещи должны неизбежно случиться, чтобы урок был по-настоящему усвоен.

– Какой ещё урок?! – совсем разъярился собеседник.

Яркая вспышка на горизонте осветила половину небосвода и развеяла мрак городских улиц. Уже через мгновенье сонная тьма сменилась пламенными отблесками. Писатель прикрыл глаза. Пронеслись в памяти сосновый лес, ветви деревьев и её изумрудные глаза, блестящие в густых солнечных лучах.

Немолодой творец выпрямился и гордо посмотрел в направлении вспышки, сменившейся грибом из дыма и неукротимого пламени. Прямо в направлении руки Владимира Ильича расползалось по небу грибовидное облако неминуемой гибели. Когда-то одной только любви было достаточно, чтобы верить, что этого никогда не случится.

– Было же время, – печально улыбнулся писатель, смахнув слезу с щеки.

Взрывная и звуковая волны, сносящие всё на своём пути, накрыли одинокую фигуру писателя через несколько секунд.

Громкий звон колокольчиков пробудил её от безмятежного сна. Аметист на золотистой подставке, обычно сияющий, теперь стоял потухшим. Обратившись к своему смертному мысленным взором, ангел-хранитель Васаэль увидела лишь серое ничто. Писателя, которого она незримо сопровождала с самого его рождения, больше не было в живых.

Схватившись за голову от скорби, задыхаясь от слёз, взвывая от накатившего ужаса, Васаэль так и не справилась с бурей эмоций, когда в её келью постучались.

– Васаэль, – послышался строгий голос распорядителя Леониса, – к Михаилу. Сейчас же.

– К архангелу? – сквозь слёзы вопросила ангел-хранитель.

Ответа не последовало. Но ей и не потребовалось лишних уточнений. Мигом выскочив из кельи, Васаэль неровным шагом поспешила к выходу из жилого корпуса…

«ВОСХОЖДЕНИЕ»

25.12.25.