Candy flip

Candy Flip

Зима выдалась особенно холодной. Виктор сидел в старом кресле, вытянув ноги на табуретку. Руки болели от ожогов, которые оставляли мелкие капли припоя — при его работе монтажником он часто обжигался.

— Вась, через сколько подействует? — обратился он к другу, которого знал со школы, огромному детине ростом под два метра.
— Ещё минут тридцать. А что, уже передумал?
— Нет.
— Данная комбинация препаратов может вызвать паранойю, психоз и гипоманию. Это если не считать галлюцинаций, конечно, — сказал его друг, работавший стажёром на скорой.
— Я не могу больше находиться в этом сраном месте. Посмотри в окно. Посмотри, как мы живём. Какого чёрта мы делаем в Норильске в 2001 году? Почему здесь? Почему так?
— Слушай, я не психолог. Отсюда можно уехать.
— Да, если ты согласен жить в коммуналке в подвале спального района Питера. Следующие сколько? Год? Два? Пять лет? А заводы там такие же, как здесь. Не знаю.
— Так чего ты хочешь от жизни?
— Давай вернёмся к этому разговору потом. У меня была тяжёлая неделя. Я хочу забыться. — его взгляд остановился на маленьком сухом букете из лаванды, которая казалось больше совсем не пахла.
— Понимаю. У меня тоже завтра ночная смена. Ненавижу их. Иногда тихо, можно поспать. Но почти всегда посреди ночи привозят что-то, что блюёт фиолетовым. Даже не представляю, что для этого нужно выпить.
— Можешь почитать мне что-нибудь? – он уставился на картину какого то тропического острова, там был берег, пальмы, на горизонте был в несколько штрихов нарисован маленький корабль.

Василий достал с дедовских полок книгу стихов, открыл на первой попавшейся странице и начал.

И он, наконец, беспредельно устал,
Устал и смеяться, и плакать без цели;
Как лебеди, стаи веков пролетели,
Играли и пели, он их не слыхал;
Спокойный и строгий, на мраморных скалах,
Он молится Смерти, богине усталых:

Жидкая, густая темнота заволокла Виктора. Он почувствовал, как зачастило дыхание, как забилось сердце. И его потянуло куда-то далеко.

Он очнулся от быстрых, ритмичных ударов по щекам.
— Боже, я говорила тебе не использовать это так часто! — раздался женский голос.
— Его не рвало? — спросил второй.
— Нет, я просто пришла, а он лежит тут, синий, как чёртов труп.

Виктор открыл глаза, оторвал голову от тиковой палубы и увидел двух девушек, которых никогда раньше не встречал. Они были сильно напуганы.
— Я в порядке.
— Сядь, а то опять упадёшь, — сказала та, что повыше. Она явно была главной.
— Я не помню, как вас зовут. Наверное, вы кто-то важные, — он сделал паузу, посмотрел на горизонт, потом на их лица. — Наверное, вы мои друзья?
Девушки переглянулись. Та, что пониже, блондинка, начала смеяться. У главной на лице было написано: «Боже, какой же ты жалкий придурок».
— А что помнишь? Имя-то своё помнишь? — спросила блондинка, продолжая хихикать.
— Михаил. Точнее, Михаил Франк.
— Где родился, сколько тебе лет и где ты находишься?
— Родился в Белоруссии в 2003 году. Кажется, я программист или руковожу ими, не помню. Где мы? В море, кажется, – он начал оглядываться, поднимая лицо от боковушки сиденья на палубе
— Её зовут Катя, меня — Аня. Мы во Французской Полинезии. Эта лодка — твоя. А этот остров — Новая Каледония.
— Ты забыл, что мы путешествуем вместе уже полтора года?
— Да. О, чёрт… — его стошнило за борт. — Мне казалось, что я живу в Норильске в 2001 году, работаю на заводе, и у меня есть друг.
— О боже, о не-е-ет, — Аня поморщилась.
— О да-а-а! И что же ты там делал? — Катя продолжала давиться от смеха.
— Ходил на работу и упарывался наркотиками. И мне казалось, что чтобы жить здесь, нужно там принять дозу побольше.

После этой фразы он начал чувствовать запахи , соли, цветов и дерева палубы . Казалось что девушки тоже пахнут, пахнут так же как могло бы пахнуть летнее утро.

— Так, Миша. Всё, что ты видел, — не настоящее. Это не реальность. Реальность — здесь. Я тебя предупреждала, что эта комбинация может вызвать паранойю, психоз и гипоманию, помимо галлюцинаций, за которыми ты туда и ходишь. Следующие несколько недель тебе ничего нельзя. Мы на острове посреди сраного Тихого океана. Если у тебя откажет сердце, твоё кино закончится. Ясно тебе, блядь?

Ужин был минималистичный, греческий салат, немного тушеной рыбы и белое вино. Было вкусно, но чувство тошноты к нему все еще возвращалось

Перед сном, после долгих разговоров, его не оставляла мысль, что всё это не настоящее. Он трогал палубу, кресла, мачту, тросы. Он слушал истории о том, как они познакомились и как всё это получилось. Смотрел на звезды через иллюминатор на потолке-полу палубы, их было хорошо видно. И боялся уснуть. Боялся, что проснётся не здесь.
На следующий день он проснулся в своей постели. Слева лежала Катя, справа — Аня. За завтраком они практиковали французский, которым владела только Катя.

- Мы принесли тебе тот провод что ты просил, - сказала Катя застегивая сумку в готовности выйти на причал марины

- Ты о чем?

- Ты хотел перебрать проводку что идет от приборки до датчика ветра на мачте

- Спасибо. – сказал Михаил, отведя от нее взгляд пытаясь вспомнил, а когда именно он это хотел, и вообще, с чего бы ему уметь это делать.

Когда девушки ушли на вечерний променад, Михаил остался один. Он нашёл заначку под нижней палубой. Ампулы были холодные. Весь фокус был в том, чтобы вколоть первую внутримышечно, чтобы успеть вколоть вторую внутривенно. Проделав это, он взял книгу, открыл на закладке и начал читать.

«Узнай, Благодатная, волю мою:
На степи земные, на море земное,
На скорбное сердце мое заревое
Пролей смертоносную влагу свою.
Довольно бороться с безумьем и страхом.
Рожденный из праха, да буду я прахом!»

Он закрыл глаза. Когда качка перестала чувствоваться, липкая тьма залила всё внутри и снаружи.

Виктор открыл глаза, лёжа на полу. Его взгляд упёрся в оторванный кусок обоев в углу комнаты.
— Да дыши ты, чёрт возьми! Дыши!
Он начал жадно хватать ртом воздух, задыхаясь, как рыба, которую вытащили из воды и бросили на грязный прилавок.
— Боже, блять, у тебя что, проблемы с сердцем? Ты мне соврал?
— Нет у меня проблем с сердцем. Я не знаю, что это было.
— Ты меня сильно напугал. Мне стоило отойти на пять минут, а ты уже начал превращаться в ебанный труп.
— Прости, чувак.
Василий никак не мог зажечь дрожащими от адреналина руками уже третью сигарету.
— Ну и как? Что было-то? Оно хоть стоило того?

Виктор опёрся лбом о холодное балконное стекло. Из рамы доносился запах серной кислоты. Казалось, это тот самый холод, что искажает очертания предметов, заставляя их поверхности вздуваться пузырями и лопаться. Холод, что втекает в поры и щели, замораживая те стержни что поддерживали их маленькие души.
— Это было прекрасно. Я видел другое место и время. Там было море, представляешь? И люди. И я говорил с ними.
— Надеюсь, это стоило риска умереть. Следующие пару недель тебе нельзя ни пить, ни ширяться. Даже курить я бы не советовал. — Он сделал паузу. — Как себя чувствуешь?
— Голова кружится. — Виктор не хотел разговаривать. Он просто трогал стекло и оконную раму. Снег медленно падал на кожу, и казалось, острые грани каждой снежинки режут вены, кости, нервы. И так холодно пальцам было касаться этих мыслей, так холодно, когда вокруг столько льда.
— Запомни: это всё нереально. Ты нигде не был и никого не видел. Твои лобные доли, весь неокортекс просто глючит. В той комнате не было никого, кроме тебя в отключке и меня на диване. Ты это понимаешь?
— Да. Но реалистично — невероятно, — ответил он, не отрываясь от созерцания снежных барханов.
— А ещё ты заблевал мне весь ковёр. В ванной тряпка. Убери за собой, пока не высохло.

Спустя несколько дней, в цеху, он осознал себя сидящим за длинной лентой старых зелёных рабочих столов. Напротив, рядом, сзади — куда ни глянь — сидели люди. В воздухе стоял запах канифоли. Снизу доносились звуки слесарей, резавших сталь. Частицы окисленного металла наполняли всё густым, тяжёлым запахом. Через пару часов работы ты сам начинал пахнуть так же, словно был облаком сгоревших частиц. И единственное, что позволяло досидеть до конца дня, — это никотин, чьи маленькие бодрящие иголки втыкались в альвеолы и синапсы, на несколько минут убирая дискомфорт. Этот запах играл важную скрипку в веренице ароматов отчаяния и разочарования для всех работников, но почему то прекратить беспрерывно курить выглядело очередным способом растянуть время еще сильнее, то время что, казалось, возни ненавидело всех и текло где-то в вышине, поверх этих грязных кучевых облаков

Самое раздражающее были не звуки механизмов или инструментов, а голоса других людей, интонации, ударения, паузы, которые нужны только чтобы их нарушить очередной последовательностью звуков.

В середине дня он понял, что аванс уже выдали, и что его бесит каждая происходящая с ним секунда, каждый окружающий его миллиметр. Что больше нет ни единой причины здесь находиться. Посреди перекура он покинул территорию, огороженную колючей проволокой.

Он знал, что Вася дома, у него была привычка вести хотя бы примерное в голове расписание, когда тот на работе, на случай, на случай случаев подобных этому. Лифт не работал уже несколько недель, подъем на 9 этаж казался занял вечность, но по сравнению с несколькими днями перед этим подъёмом – был одной секундой.

— Чувак, тебе нельзя. И точно нельзя здесь. У меня вечер занят, если ты понимаешь, о чём я.
— Да, я понимаю. Я заплачу вдвое.
— Это опасно, как ты не поймёшь!
— Вчетверо. Только дай на один раз. Прошу тебя. Мне нужно. Понимаешь, мне нужно выйти из этой реальности хотя бы на время. Я справлюсь, просто поверь.
— Чёрт с тобой, — Василий ушёл вглубь комнаты, где на стене висел красный ковёр, а белый халат – на дверце желтого лакового шкафа. — На, держи. И ещё возьми вот это. Адреналин. Стимулирует дыхание. Если будут проблемы, попробуй уколоть себя в грудь, руку или шею. Вряд ли у тебя будут на это силы, но лучше, чем ничего.
— Спасибо, Вась. Я это очень ценю. — Он замялся, уходя. Казалось, это неприлично. Он же его знает, он за него беспокоится. Надо что-то сказать. Ни черта не лезло в голову.
— Тяжёлый день, да? Что ты там увидел такого?
— Ну что-то более реалистичное чем это все, более правдивое и теперь мне сложно возвращаться в эту заснеженную дыру. Признаться тебе я и не хочу.

Он шёл по улицам, дома изолировались от холодной, отравленной и мертвой земли бетонными столбами. Фонари освещали пустые улицы, пустые машины, пустые квартиры и, казалось, пустых прохожих. Их лица от оранжевого света выглядели как переспелые манго, в которые злой ребёнок воткнул два потухших уголька. Ветер разносился эхом, этого вой отражался от панелек напоминая сломанный бетонный орган, если бы органы решили делать из серых стен.
Меньше, чем через час он был в подвале пятиэтажки. Пахло сыростью, мокрым бетоном, ржавыми трубами. В рабочие дни тут обычно никого не было. Он лёг на кусок старого красного дивана, притащенного с помойки. Пахло сыростью и каменной пылью. В углах лежало несколько пустых бутылок и банок. В книге, которую он взял у Василия, нашёл нужное стихотворение и продолжил читать с того места, где остановился.

И, медленно рея багровым хвостом,
Помчалась к земле голубая комета.
И страшно Адаму, и больно от света,
И рвет ему мозг нескончаемый гром.
Вот огненный смерч перед ним закрутился,
Он дрогнул и крикнул… и вдруг пробудился.

В голове раздался звон, словно от сильного удара. Открыть глаза он не мог. Света не было, слышались звуки волн. Он проснулся в каюте, глядя в иллюминатор на голубое вечернее небо.
— Ну привет. Ты просто ........ террорист-смертник. Так как тебя нельзя оставить одного, а у тебя проблемы с контролем, я выкинула за борт всё, кроме травы и выпивки. Если купишь ещё, у тебя будут проблемы со мной. И с Катей тоже! Ты меня по-ни-ма-ешь?!
— Да.
— Я тебя не слышу!
— Да! — завопил он. Шум волн ударяющихся о борта и берег, что был в сотне метров, начал медленно заполнять пространство между ушами.
— Это было там же? Норильск?
— Да. И это было жутко. Пугающе. Отталкивающе. Она сидела рядом, любое ее движение сопровождалось волнами запаха, сильный виноградно- цветочный, он уносил в далекие лавандовые поля, как если бы это были мазки темно бирюзового цвета в воздухе.
— Главное, запомни: это всё нереально. В каюте не было никого, кроме тебя. Это всё твой мозг. Он показывает тебе — а точнее, сам себе — картинки. Реальность — здесь.
— Да, конечно. Прости, что напугал, — он положил голову ей на колени, и из его глаз тихо побежали слёзы. — Это было чертовски долгое путешествие. Кошмар, от которого не проснуться. Мне казалось, ничто не спасёт меня из того места.

Выйдя на палубу, он увидел Катю. Она листала ту самую книгу, которую он никак не мог дочитать.
— С возвращением, психонавт. Тебе уже сказали, что ты в завязке?
— Конечно.
— Наругали, да? — она хихикнула.
Он смущённо отвёл взгляд.
— Занятное стихотворение, правда? То, где у тебя была закладка. — Катя подвинулась, освобождая место для Ани, которая села рядом, делая глоток пива из банки.

Направо – сверкает и пенится Тигр,
Налево – зеленые воды Евфрата,
Долина серебряным блеском объята,
Тенистые отмели манят для игр,
И Ева кричит из весеннего сада:
«Ты спал и проснулся… Я рада, я рада!»

Они обе смотрели на Мишу. На его лице была тихая печаль и невероятная радость от того, что он наконец вернулся домой.