Царевна-лягушка тщательно причепурилась, взяла стрелу, стоявшую у входа, и вышла из норы наружу.
Утро было туманным, небо затянули свинцовые тучи.
— Ну и погодка... — вымолвила царевна-лягушка. — В таком тумане заплутает, не найдёт...
— Не найдёт! — передразнила царевну сорока Кирьяновна, клюющая поодаль какого-то червяка. — Дура ты шалая, возьмись за ум! Никто к тебе не придёт!
Царевна-лягушка не удостоила сороку Кирьяновну ответом, просто поднялась на самую большую в округе кочку, под которой, собственно, и жила, воткнула стрелу в землю и, повернувшись в сторону стольного града, стала ждать.
Из тумана показался бобр Евлохий. Евлохий тащил длинную ветку, производя немало шума и перемешивая белую завесу, стелившуюся по земле. Выглядело красиво.
Бобр остановился отдохнуть.
— Всё ждёшь? — не без насмешки спросил он царевну-лягушку.
— Жду.
— Год или два?
— Третий минул, — неохотно ответила царевна.
— Не придёт же, — с сочувствием сказал Евлохий.
— Типун тебе на язык, — огрызнулась лягушка, не отрывая взгляда от горизонта. Ну, как огрызнулась? Равнодушно как-то.
Бобр Евлохий вздохнул и, снова взяв ветку, побрёл дальше, бормоча: «Каждый божий день один и тот же разговор... Лучше бы тут вместо меня сурок ходил...»
Прошёл час.
Туман постепенно рассеялся, начал накрапывать дождь. Болото жило своей жизнью, не слишком ориентируясь на погоду.
Царевна-лягушка отцепила от пояса моток верёвки, привязала её одним концом к стреле и отправилась домой, аккуратно разматывая. В норе привычно прицепила верёвку к колокольчику и стала готовить завтрак. Сегодня в меню были сушёные сверчки и живой слизень. Туески с этими яствами царевне доставил накануне прыткий тушканчик из «Лесвилла».
В дверь постучали.
— Открыто! — крикнула царевна-лягушка.
На пороге нарисовалась полёвка Серафима — давняя подруга царевны, хоть и подлого происхождения. На болоте вообще туговато с высокородными жителями.
— Здравствуй, царевна! — пропищала полёвка Серафима, с облегчением бросая заплечный мешок у входа.
— И тебе не хворать, — ответила лягушка. — Ты вовремя. Проходи, потрапезничаем, чем «Лесвилл» послал.
Потрапезничали.
— Слизняк хорош, — похвалила Серафима, блаженно откинувшись на стуле.
— Вполне, — безучастно ответила царевна-лягушка, не сводя глаз с колокольчика.
Полёвка покачала головой и вдруг встрепенулась:
— Я ж тебе, царевна, гостинец принесла!
Серафима побежала за заплечным мешком, притащила его к столу, принялась рыться.
— Что же там такое? — из вежливости проявила нетерпение царевна.
— Вестимо что. Книга! Книга лучший гостинец!
Серафима торжественно протянула царевне-лягушке подарок.
— Габриэль Гарсиа Маркес... «Полковнику никто не пишет», — прочитала царевна. — Спасибо... И что же, хороша побасня?
— Я сама не читала, — призналась полёвка Серафима. — Но муж говорит, тебе обязательно должно понравиться.
Книга была красивая, в твёрдом блестящем переплёте. Царевна погладила её лапкой.
— Только когда ж мне её читать?..
Серафима пожала плечами:
— Ну, пока ждать будешь на кочке-то, тогда и читай. Всё время веселей пройдёт.
Полёвка Серафима ушла, оставив царевну-лягушку с книгой диковинного Маркеса. Царевна убрала со стола. Выглянула из норки.
Дождя не было, тучи посветлели, подул свежий ветерок надежды на лучшее.
Царевна взяла книгу подмышку, отвязала верёвку от колокольчика и отправилась на свой пост.
...Вечерело. Царевна-лягушка, удобно привалившаяся к торчащей стреле, прочитала последние строки побасни:
Женщина пришла в отчаяние.
— А что мы будем есть все это время? — Она схватила его за ворот рубашки и с силой тряхнула. — Скажи, что мы будем есть?
Полковнику понадобилось прожить семьдесят пять лет — ровно семьдесят пять лет, минута в минуту, — чтобы дожить до этого мгновения. И он почувствовал себя непобедимым, когда четко и ясно ответил:
— Дерьмо.
Царевна-лягушка медленно закрыла книгу и наконец решила привычно глянуть вдаль.
У неё не получилось. Даль беспардонно заслонили. Оказалось, перед царевной-лягушкой стоит на коленях парень в дорогих расшитых златом одеждах и, что характерно, при луке.
Парень завороженно глазел на царевну, чуть приоткрыв рот.
«Какие здоровые белые зубы. Аристократ», — машинально отметила царевна-лягушка.
— Твоя? — она указала на стрелу.
— М-моя, — вышел из оцепенения парень.
— Царевич?
— Он. То есть, да. Я.
— И где же ты всё это время был, царевич?
— Да там... То одно, то другое... — он смутился и даже чуть покраснел. — Если честно, я, когда стрелял, пьян был. Голова кружилась, натянул тетиву, сам падаю, пальцы разжал... А куда она... И вот искал, но не отыскал. Братья смеются до сих пор. А сегодня просто на охоту пошёл, заплутал, а тут ты... Читаешь... Суженая моя...
Наступила тишина.
Точнее, не тишина, нет. Тишину заполняли шорохи и шушуканье. Лягушка огляделась и увидела, что вокруг повылезли её соседи. И те самые, которые над ней откровенно смеялись... Вон сорока Кирьяновна, как без неё? И те, кто называл её сумасшедшей за глаза... И сочувствующие тоже тут: полёвка Серафима, бобр Евлохий... И ещё много разных соседей — прекрасных и не очень. Теперь все они, каждый из них убедился: она не дурочка. Она — царевна-лягушка!
Тем временем, царевич уже готов был протянуть к ней руки, а его губы уже начали собираться в этакую куриную попку для того, чтобы запечатлеть тот самый поцелуй.
— Знаешь, царевич, — промолвила царевна-лягушка и тяжко вздохнула. — Нам с тобой сегодня чертовски не повезло. Вот принеси мне Серафима книгу Александра Грина «Алые паруса», мы бы с тобой были счастливы. А она, видишь, чего принесла? Поэтому иди-ка ты в жопу и никогда оттуда не вылезай, бухарик!