Царская башня

Царская башня

– А на что, по-вашему, это может быть похоже?

Ночь опустилась над бескрайней степью быстро. Будто уронили сверху кисейный платок, и он накрыл ее всю сразу. Не было ни закатного зарева, ни закатных сумерек. Свет вдруг погас, и над головой немедленно засияли ледяные хрусталики звёзд. Но с ними как раз всё понятно, звёзды – того платка расшивное убранство.

В этом месте по краю степи протекает речушка. Ну, как протекает? Когда вода есть, тогда протекает, а когда её нет, и обычно такое состояние созревает к макушке лета, речка распадается на цепочку озер-стариц. На берегах тех озер трава всегда сочная и густая, есть чем питаться разнообразной животине. Ну и, само собой, камыш, и заросли тальника. Именно сюда пригоняли коней на выпас деревенские мальчишки. Им доверяли, а они доверием гордились и дорожили, и меру своей ответственности понимали.

Ну, а присматривал за ними за всеми, людьми и животными, старый, но крепкий ещё дед Ияд.

Небольшой костерок, укрытый от ветра и от дальних чужих взглядов, горел в ложбинке. У костра на лошадиных попонах расположились пять-шесть мальчишек лет десяти-двенадцати. Камыша, ивовых сучьев и другого сухого топлива для прожорливого огня, чтобы до утра хватило его подкармливать, они натаскали ещё засветло, и теперь жались к костру в ожидании, когда поспеет ужин.

Готовкой ужина занимался дед Ияд. В котелке варилась шурпа из мяса молодого барашка. Запах по округе разносился сытный, жирный, от него животы у мальчишек дружно урчали. Мало того, что они набегались да аппетит наработали за целый день, но ещё и от предвкушения, ведь все в деревне знали, что лучше деда Ияда никто шурпу не готовит. Было у дедушки несколько секретов по этой части, которыми он ни с кем не делился. Правда, обещал скоро всё рассказать самому толковому из них, но пока, говорил, время ещё не пришло.

Вот и теперь он помешивал варево в котелке длинной деревянной ложкой. Зачерпнет, попробует и снова мешает суп. А иногда, попробовав, дед лез в свою сумку, доставал глиняный горшочек невесть с чем и бросал оттуда в котелок щепотку-другую невесть чего. Но чаще он выхватывал той же ложкой свалившихся в суп крупных насекомых, которых, видать, тоже приманивал запах, и швырял их в костер. Вымоченные в жирном бульоне тушки жуков и ночных бабочек ярко, как пороховые бочонки, вспыхивали и, с треском и искрами, сгорали. Дед сохранял по этому поводу невозмутимость, а кое-кто начинал строить догадки, не они ли, жуки ночные, являлись главной приправой в дедову шурпу?

Кони, небольшой табун в десяток хвостов, паслись тут же. Корма им хватало на месте, искать другое было незачем. Да и предусмотрительно стреножены были самые резвые, так что кони тоже жались к костру да к людям. Тихими громадами, темными валунами, лишь всхрапывая иногда, прядя ушами да отмахиваясь от насекомых, дрейфовали они вкруговую по озеру ночи, в центре которого на огненном острове священнодействовал дед Ияд.

И все вроде так, как лучше не бывает, как и должно быть в ночном, но порой вдруг из неведомых глубин пространства, из степи или из какой-то другой глухой дали прилетал этот тоскливый, выматывающий душу да наполняющий ее ужасом вой. Он формировался тягостным раскатом, рождался как бы из комариного писка, наплывал тоскливой волной, накрывал с головой, цеплял, будто железными крючьями, за что только можно – за нервы, за чувства, впивался в мозг, – и долго-долго уплывал, волоча за собой все, что ухватил, постепенно истончаясь вновь до комариного писка.

Мальчишки впервые в ночном, потому им этот вой в новинку. Страшно им, жмутся они друг к другу как те же лошади, а все вместе – к костру, да к деду Ияду.

Однако, что мальчишки боятся, это понятно, малые ещё, души неокрепшие. Но ведь и коней тот вой переполошил. Повскакивали враз на ноги те из них, кто на траву улёгся, да копытами затопали, да заржали на все четыре стороны. Видать, тоже испугались. Вот дела-то.

А оно, далекое и неведомое, повыло-повыло, да мало-помалу затихло до следующего раза. Отлегло сразу у всех, полегчало ребятишкам. Задвигались они, зашумели, а некоторые даже посмеиваться стали над собой за невольный страх.

– Деда, а, деда?! – спрашивают старика мальчишки. – Что же это за зверь такой, что за чудище воет так ужасно, что даже кони убегать собрались, да птицы ночные замолкли, да насекомые попрятались? А уж нам-то как от этого вопля ночного боязно!

– Так жутко!

– Так страшно!

– А на что, по-вашему, чудище это ужасное может быть похоже? – вопрошает их дед Ияд. Мальчишкам видно, что дедушка воя не боится, вот они и сами, пока тихо, бояться перестают.

– Нет, не знаем, на что оно похоже, – пожимают плечами мальчишки. – Ничего подобного в нашей деревне не встречается. И в других деревнях по округе о таком тоже не сказывали.

– Это верно, в деревне его не слышно, – повторил за мальчишками Ияд раздумчиво. Потом сообщил: – Чтоб вы знали, из развалин Царской башни этот вой доносится. А развалины те отсюда далеко-далече, на другом краю степи.

– Дальше, чем город Бербер?

– Куда дальше!

– Что же за чудо такое чудное, эта Царская башня? Расскажи, деда Ияд!

– И кто это в ней так страшно завывает, расскажи!

– Рассказать? А не забоитесь?

– Только, чур, не пугать!

– Пугай, пугай! Мы не боимся!

– Деда, а то чудище за нами сюда не доберется? – полюбопытствовал самый младший тонким дрожащим голоском, да сразу за спину братца укрылся.

– Нет, малый, не доберется, – покачал головой старик. – Можете не бояться. Чудищу тому до вас дела нет. Да и, если вдруг удастся из башни вырваться, не найти ему нас в этой степи огромной.

Задумался ещё сильней Ияд. Так же в задумчивости зачерпнул ложкой из котелка, попробовал, покивал.

– Готово, – сообщил. – Давайте ужинать. А про Царскую башню, да про страшилище, в ней заточенное, я вам после еды расскажу. Чтобы вам раньше времени смак не перебить. И чтоб после дрожали до утра и коней не проспали.

Так и сделали.

Детки юшку смолотили быстро, раз – и вот уже ложки по дну плошек заскребли. Пока сбегали к воде, посуду ополоснуть, дед Ияд завернулся в верблюжью шкуру, трубку раскурил.

– Давно это было, – начал он рассказ известной присказкой когда все у костра собрались, – так давно, что пора бы забыть всё. Но не забывается. Лет, поди, сто прошло, никак не меньше. Не то, что вас, мальцы, – ваших родителей ещё на свете не было. А их родители молодыми были. Я, конечно, был чуть постарше, чем вы теперь, но тоже, самый расцвет жизни встречал. И служил я тогда у царя Кадира...

– Ах, так это же Царь Царей! – всхлипнул кто-то от узнавания.

– Основатель!

– Слышали, знаем!

– Да, он самый. Не скажу, кстати, что царь тогда больно старше меня был. Вовсе нет. Я при нем как младший брат находился. Вот как ты, малец, со своим братцем. Царь в ту пору только задумывал Царство Царств строить.

Дед Ияд за трубку схватился, горьким дымом затянулся, и воспоминания побежали перед его выцветшими от долгого вглядывания в жизнь глазами ясные и полные, будто и не миновало с той поры ста лет.

Звали молодого царя Кадир, и были они с Иядом погодками. Вместе росли, вместе в детские игры играли, а когда старше стали, то так же на пару и во взрослые игрища играть продолжили. Ияд от царя ни на шаг не отходил, он был ему первым и самым надежным во всем помощником. А царь любил его и относился к нему, как к брату младшему, тем более что по жизни родных братьев Бог ни тому, ни другому не дал.

Достались царю от отца земли обширные, но по большей части пустые и неустроенные. Жили на них в основном кочевники, а разве можно кочевников считать подданными? Вольного ветра они подданные, и такие же переменчивые, такие непостоянные. Кочевник землю защищать не станет, земли для него везде хватает.

– Вот и строй свое царство, – велел Кадиру отец напоследок. – Я пока земли собирал, и жизнь прошла. А у тебя для этого все есть, ты сможешь, ты успеешь.

– Что же у меня такое есть? Кроме пустой степи? – не понимая слов, отцом сказанных, вскинулся в вопросе будущий Царь Царей.

– Есть у тебя голова на плечах, и храброе сердце в груди, а больше царю ничего не нужно, чтобы взяться за работу. Разве что, мечта яркая, да желание за ней следовать. Упорство ты сам в себе воспитаешь, если будешь последовательным и неотступным, а верный друг, чтобы плечо в трудную минуту подставил, у тебя и так есть.

Вот тогда и решил Кадир не просто царство, а Царство Царств строить. А это, если разобраться, не только труд большой, но и подвиг великий. Мало кто на такой отваживался. Кадир – отважился, а друг его, Ияд, встал с ним рядом. Плечом к плечу, и уже не отходил от царя ни на шаг. Только спросил его:

– А что же такое, Царство Царств? Никогда о таком не слыхивал.

– Не слыхивал, потому что не бывало еще такого на земле.

– А как же ты сам узнал про него?

– Знаешь, мой друг, Царство Царств, это Божье царство, только не на небе, а на земле. Здесь, в нашей степи.

– Чем же оно от других царств отличаться будет? Все-таки мы не на небе, по земле ходим.

– Прежде всего, справедливостью. В Царстве Царств каждый житель найдет для себя полную справедливость. А ещё счастье. А также нерушимую безопасность и мудрое управление. Управление я беру на себя.

– Управление, да. Кто другой сможет, если не ты? Счастье и безопасность – тоже понятно, можно добиться. А справедливость? Разве она бывает для всех равная? Всегда ведь найдутся вечно недовольные, для кого справедливости не существует в принципе.

– Вот, значит, такая у нас задача непростая, разделить справедливость на всех поровну.

– Ну, брат, ты замахнулся!

– Сомневаешься?

– Нет, восхищаюсь тобой, царь. А ты уже придумал, с чего мы начнем?

– Конечно. Начнем с сердца будущего царства, со столицы. Без сердца, брат мой Ияд, ни человек, ни государство жить не смогут. Мы заложим и построим новый город в самом удобном и выгодном месте, равноудаленном от всех окраин государства. И я знаю такое место!

– А имя? Городу нужно имя! У тебя оно есть? Ты его придумал?

– Ты зришь в корень, Ияд. Да! Имя я придумал. Город будет называться Бербер.

После того памятного разговора они взялись за дело, не мешкая. Царь строил свое Царство Царств, а Ияд находился с ним рядом. Для Кадира он был всем: слугой, другом, помощником, посыльным, стременным, сокольничим, дружкой на свадьбе – всем. Обеспечивал царю возможность заниматься главным делом его жизни, не отвлекаясь на мелочи.

Это будет величайшее из царств, какого еще не бывало, – помогая мечте осуществиться, проговаривал ее Кадир. Царство процветает, когда все его жители счастливы. А счастливы они только тогда, когда занимаются любимым делом. То есть, поэт не должен заниматься торговлей, а плотник обжигать горшки. У каждого есть своя душевная склонность, и мы должны помочь каждому ее выявить и освоить.

Построение царства процесс нелегкий. Непрерывный и долгий. Если царь хочет, чтобы его царство стояло вечно, чтобы не только дети его, но внуки и правнуки правили в нем, чтобы люди оставались счастливы и созидательны, чтобы работали, прежде всего, на общее счастье, а не на своё личное, создание царства должно быть доведено до конца. И тут многое, если не все, зависит от личной выдержки царя, и от того, сумеет ли он настроить на столь длительное испытание своих подданных.

Настоящий предводитель тот, говорил Кадир, кто на людях никогда не сомневается, а всегда знает, что делать, куда идти. И в каждый момент, в любой жизненной ситуации уверен в том, что делает. Таким должен быть царь. Но ему нужен рядом человек, суть которого как раз сомнения во всем порождать. А природа и достоинство лидера проявляются в том, чтобы из разных возможных путей развития событий выбрать правильный, и таким образом сомнения те разрешать. Вожак, если сам в чем-то не уверен, никогда не показывает этого другим, и, если что-то не знает наверняка, он будет действовать по интуиции, потому что внутреннее чутье у него всегда есть, оно ему присуще изначально.

Кадир, рассказывая о том, каким должен быть царь, будто описывал себя. Он таким и был. А роль источника сомнений, или же источника идей, из которых следовало выбрать лучшую, при нём играл Ияд. Люди всегда верили Кадиру и охотно шли за ним, что вовсе не значило, будто ему самому было легко. Но...

Вам известно значение имени Кадир? Кадир значит, могучий. Царь соответствовал своему имени. Не было преград, которых он не смог бы преодолеть, не было вершин, которые ему не покорились бы.

Вот так, мало-помалу, внешне неторопливо, но неотвратимо, как движется к водопою стадо слонов, возводился город Бербер, и строилось царство вокруг него. Столица наполнялась людьми и жизнью, а царство – смыслом и судьбой.

За это время Кадир женился, взял себе супругой красавицу Басму, принцессу из хорошего дома.

Басма, значит, улыбка. Что ещё нужно великому царю, чтобы преодолеть всё и исполнить свою миссию? Только улыбка любимой женщины. Именно такой волшебной улыбкой обладала Басма.

В свой срок она подарила мужу двух сыновей. Старшего назвали Санад, опора. Он и должен был стать опорой отца в будущем. Опорой и наследником. Младшего нарекли Тарик, что значило, ночной гость, рожденный ночью. Он так и пришел, ночью, когда его никто не ждал.

И вот, когда все в жизни Кадира начало сбываться, когда внешние враги отступили, а до завершения работ – основной их части – по всем прикидкам, оставалось не больше 10 лет, всё неожиданно изменилось. Появился новый враг, тихий, коварный, могучий, справиться с которым оказалось не просто.

Стал к Кадиру раз за разом наведываться кошмар. Один и тот же повторяющийся ночной кошмар. Он приходил в полночь и терзал царя до утра, лишая его сна и истощая силы. А утром уходил, унося с собой часть его души и разума. И что с этим делать, как с напастью справляться, Кадир не знал. Впервые в жизни он оказался в таком великом затруднении.

Началось с того, что однажды Царь Царей, как к тому времени все стали называть Кадира, почувствовал, будто в его голове завелся огромный червь. Царь не понимал, что это такое и чем вызвано, но ощущение у него возникло тягучее, будто что-то ползает в голове по кругу. Ему подумалось, что это именно червь, который вечно подтягивает за собой свой хвост. Он видел однажды червей в гнилой бычьей голове – похоже. Только тот, что завелся в его собственной, казался огромным, как степная гадюка. Паразит без устали ворочался и ползал. А еще царь не мог отделаться от мысли – и это было самое ужасное, – что тварь пожирает его мозг.

Что удивительно, червь вёл исключительно ночной образ жизни. Он не беспокоил царя днем, но активничал каждую следующую ночь. Казалось, что дневной свет, проникавший в голову Кадира через его глаза, действовал на самовольного поселенца парализующе. Или усыпляюще. Днем он затаивался и никак себя не проявлял – если не считать общего недомогания царя от предыдущей бессонной ночи. Но приходил вечер, и при свете факелов и масляных ламп пожиратель вновь возбуждался. И если днем у царя еще возникала порой надежда, что непрошеный гость покинул его так же внезапно, как и появился, то ночью эти надежды рассыпались прахом. Ползучий страх поднимал голову и приветствовал его: «Здорово, хозяин! Я здесь, никуда не делся, даже не надейся. Ну, что, начнём?»

Ночью, в кромешной темноте червь чувствовал себя вольготно. «У тебя ничего не получится! Ты проиграешь!» – без устали нашептывал он царю, лишая того сил, подрывая веру в себя.

Все это сопровождалось жуткими головными болями, каких никогда прежде царь не испытывал, и с которыми не могли справиться ни его волевые усилия, ни особые порошки и микстуры, которые готовил для него придворный медик.

Царь мучился, царь страдал. Чтобы никто не видел его в таком беспомощном состоянии, он стал уединяться на ночь, и даже любимую свою жену Басму не допускал к себе. Улыбка ее погасла от тоски и подозрений.

– Ты разлюбил меня, мой царь? – спрашивала его она.

– Как ты можешь такое говорить! Никогда я не разлюблю и не оставлю тебя! – восклицал Кадир в ответ. – Ты моё солнце! Ты моя жизнь!

– Так почему же ты больше не приходишь обнять меня, как прежде?

Потупился царь, ничего не ответил. О своем недуге он не мог поведать даже любимой жене.

Хотя, позже он думал, что это была его ошибка. Любимая Басма поддержала бы его и утешила, и дала бы ему силы. Но было уже поздно что-либо менять.

В давние времена, когда Кадир только приступал к строительству Царства Царств, далеко за городскими стенами, на высоком берегу горной реки, была по его приказу возведена сторожевая башня. Но внешних врагов давно прогнали, и башня утратила свое значение. После в ней держали преступников. А когда с царем случилась эта беда, он велел узников кого отпустить, кого перевести в другие узилища, и оборудовать в ней жилье для себя. Что Ияд в точности и исполнил, потому что никто лучше него не знал, что царю нужно для жизни.

Хотя, Кадиру для жизни не много и требовалось. Обходился царь малым. Ему и нужно-то было, чтобы имелся горящий очаг для тепла, да запас дров, да верблюжья шкура на полу. Царю хотелось получить место силы, где он мог бы справляться с болезнью, и он его получил. С тех пор, как он в ней поселился, и стали звать башню Царской.

Почти каждую ночь царь поднимался на самый верх, на смотровую площадку, и оттуда до утра всматривался в темные дали и переменчивые пространства, надеясь скорей заметить первые отблески рассвета на вершинах дальних гор, чтобы обуявший его кошмар отступил.

Часто ему хотелось взлететь в небо и, подобно птице, нестись по воздуху навстречу солнцу. Но способности к полету не обнаруживалось, и он всячески удерживал себя от опрометчивого шага, ибо попытка неминуемо закончилась бы падением и смертью на острых камнях. Но тогда стали бы говорить, что царь дал слабину, что не смог совладать с болезнью и покончил с собой. Да и червь этот, все еще невидимый. Вдруг он выберется из его разбитой головы и напустится на других? Нет-нет, такого развития событий Кадир даже не рассматривал.

Когда переносить мучения стало совсем невмоготу, царь понял, что если так будет продолжаться, он не сможет завершить дело своей жизни. А это бы значило, что жизнь его прошла впустую. Ведь только полностью устроенное и совершенное царство имеет шансы стать Царством Царств, и выстоять, и уцелеть. Именно такое наследство желал Кадир оставить своим детям и внукам, мечтал, чтобы они владели великим и могучим государством.

Хуже всего, что царь не понимал, что с ним происходит, в чём причина непрекращающегося кошмара. Червь, это всего лишь его догадка, основанная на ощущениях, но что с ним на самом деле? Этого он не знал.

Тогда Кадир собрал врачей, придворных и прочих, до которых сумели дозваться, на консилиум, и поведал им о своей болезни.

Надо сказать, что все эскулапы почли за честь врачевать Царя Царей. Лекари тщательно в течение трех дней обследовали царя, потом совещались неделю, но в конце так и не пришли к единому выводу. Слишком все было странно. Однако вердикт должен был быть объявлен. Царь ждал.

– О, великий царь! Ты в большой опасности! – доложил Кадиру о результатах изысканий его личный врач, которого Кадир знал с детства и которому доверял почти так же, как себе. Его, опасаясь царского гнева, остальные потому и выбрали делать доклад. – И мой язык отказывается говорить тебе правду, настолько она ужасна, – тихо заплетал приговор врач.

– Говори всё, как есть, эскулап! Царю говорят либо правду, либо ничего. Но горе вам, если правду я узнаю позже и не от вас. Говори! – велел врачу Кадир. – Ты знаешь, что я делаю с теми, кто пытается меня обмануть!

– О, да, царь! Я это знаю. Но мне также известно, как поступают с гонцами, принесшими худую весть.

– Говори, эскулап, не бойся. Обещаю, я не накажу тебя. К тому же, в любом случае, каким ни будет приговор, тебе самому придётся меня лечить. Других врачей мне не надо.

– Как скажешь, царь, твоё слово – закон, – до земли врач согнулся в поклоне, куда более долгом, чем требовалось по этикету. Но, как он ни медлил, пришлось-таки разгибаться и докладывать царю заключение консилиума. – Мы пришли к выводу, что ты болен, Царь Царей. Хоть и не обнаружили в твоей венценосной голове ничего, что свидетельствовало бы о болезни. Нет ни ран, ни опухолей, ни воспалений, никаких иных внешних проявлений – ничего, что позволило бы нам определить, что с тобой.

– Не хотите ли вы сказать, что я все выдумал?! – вскричал Кадир. Он был так возмущен, что вскочил на ноги с мягкой подушки, на которой восседал.

– О, нет, Царь Царей! Конечно, нет! – лекарь в испуге и ужасе пал ниц перед властителем. – Не вели казнить, вели слово молвить!

– Так в чем же дело? – спросил царь. – Поднимись на ноги и объясни все толком.

– Мы очень внимательно отнеслись к твоим словам, Царь Царей. И все мы, состоящие в консилиуме врачи, знахари, целители и прочие ведуны, мы все принимаем твои слова за точный и бесспорный диагноз, который, при отсутствии других данных, мы должны правильно истолковать. И вот здесь наши мнения разделились примерно поровну. Одна часть склонна считать, что болезнь твоя, царь, чисто психическая, и связана она с грандиозным перенапряжением сил, которое тебе довелось переносить на протяжении долгих лет. К сожалению, любые силы не безграничны, и даже у такого выдающегося правителя, как ты, царь, они кончаются. Что и приводит к тяжким последствиям. Образно говоря, это царская болезнь.

– Понятно. И чего мне нужно ждать в дальнейшем? Как вы думаете меня лечить?

– Строить какие-то прогнозы и планы лечения в настоящий момент было бы опрометчиво. Человеческая психика – очень тонкая субстанция. Мы считаем, что тебе лучше всего на время отойти от государственного служения, царь, и перестать думать о делах. Иначе изменения в твоей голове станут необратимыми, и ты, возможно, станешь совсем другим человеком. И не факт, что тот, новый человек понравится твоим подданным.

– И понравится ли он мне самому?

– Именно так, Царь Царей. Но ты можешь оставить всё, как есть. Ты один волен принимать какие-то решения, тем более, такие важные. Мы, конечно, будем стараться подобрать для тебя лекарство, которое боролось бы с самой болезнью, а не только с ее проявлениями. Но это процесс не быстрый, и сложный. Мне очень жаль, повелитель, но время от времени ты будешь продолжать мучиться и терпеть боль. Возможно, нам удастся её уменьшить.

– Мои силы не безграничны, эскулап!

– Тебе придётся найти их, царь. К тому же, мой повелитель, если мы не справимся, а такое возможно, болезнь продолжит развиваться, кошмары твои станут ещё ужасней, а боль усилится.

– Куда уж больше! – воскликнул Кадир.

– Я доложил тебе всё, как есть, царь. Как ты сам пожелал.

– Но ты сказал, что так считает только половина консилиума. Что думают остальные?

Губы лекаря задрожали, он почтительно сложил руки на груди и, склонившись, проговорил тихо.

– Помни, что ты обещал не казнить меня, Царь Царей!

– Я помню! Говори!

– Остальные, о великий, считают, что тобой овладел нечистый дух. Возможно, сам Иблис. Но если так, медицина тут и вовсе бессильна.

При таких словах эскулапа червь в голове царя заворочался – впервые при свете дня!

Схватился Кадир за голову, задумался надолго. Потом посмотрел на врача мутным, полным страдания взором.

– Царская болезнь у Царя Царей, что ж, по крайней мере, это выглядит естественно, и звучит гордо, – сказал он, наконец. – Конечно, я буду бороться, сколько смогу, сколько выдержу. Только и ты, эскулап, имей в виду кое-что. От этой адовой боли и без твоего копания в моей голове я постепенно становлюсь другим человеком. И если теперь я обещал сохранить тебе жизнь, то неизвестно, как поведет себя тот, кем я стану через некоторое время. Помни об этом, эскулап, и поторапливайся. Говорю тебе еще раз, мои силы не безграничны.

Естественно, царь Кадир выбрал второй вариант развития событий, встал на путь борьбы – царь не мог поступить иначе. Но он и сам не знал, что ждет его в недалеком будущем.

А произошло то, что однажды червь в его голове заговорил с ним человеческим голосом.

– Ну, что, царь, поговорим? – услышал вдруг Кадир слова, прозвучавшие в его голове. – Обсудим дела наши скорбные?

В этот момент Кадир в одиночестве пребывал в Царской башне, сидел перед очагом и смотрел на огонь. Гостей он не ждал, да и не пустил бы к себе никого – так было заведено уже много дней, что от заката и до первых лучей рассветного солнца царь не встречается ни с кем, и соблюдалось незыблемо. Поэтому царь встревожился, и даже испугался, уж не убийцы ли к нему пробрались? В последнее время возникали у него такие мысли и опасения. Ведь у всякого царства есть враги, тем более, у Царства Царств. А значит, у него они тоже есть. Он – первая цель врагов своего царства.

По этой причине, услышав незнакомый голос, Кадир схватился за кинжал и стал тревожно озираться по сторонам. Но башня всё также была заперта изнутри, собственноручно им заперта, и, кроме него самого, никого больше в ней не было. Но чей это голос?

– Кто здесь? – спросил Кадир. – Кто со мной разговаривает? Покажись немедленно! Не то поплатишься!

– Да я это, я, – засмеялся прямо в его мозгу незнакомец.

– Кто, я? – И вдруг догадался царь. – Это ты, червь? – он схватился за голову.

– Ну, наконец, признал, – засмеялся чужак. – Только, если позволишь, никакой я не червь. Хотя, чтобы пробраться к тебе в голову можно стать и червем, и змеей, и кем угодно. Оно того стоит!

– Покажись немедленно! – закричал царь. – Стань передо мной, повелеваю!

– Не горячись, царь, ты надо мной не властен, ты не можешь мне приказать. И я показываться тебе не стану. А то что-то ты несдержанный в последнее время, нервный. И осторожней с кинжалом обращайся, прошу тебя! Даже если отрежешь себе голову, ты всё равно меня не увидишь. Так что, будь добр, вложи оружие в ножны. Вот так. Видишь, я тебе совсем не враг.

– Как же, не враг! – не мог успокоиться Кадир. – Ты и враг, и мучитель мой.

– Ты, царь, неправильно все понимаешь. Я твой соратник. Или, если это слово тебя напрягает, можешь называть меня попутчиком. Согласен, в этом положении имеются кое-какие неудобства. Заметь – взаимные. Но я готов с ними мириться. А вообще, мы могли бы объединить наши усилия, наши мыслительные способности. Могли бы стать единомышленниками, наконец. Твой умственный уровень вполне соответствует моему. С натяжкой, конечно, но ничего, терпимо. Короче говоря, у меня есть к тебе предложение…

– Издеваешься? Кто ты, тварь? А! Я узнал тебя. Ты – мурин! Шайтан! Или ты сам Иблис?

– Иблис? О, нет, царь, конечно, нет! К сожалению, я не он. Иблису ты не смог бы противиться ни секунды, поверь. А вот другое, что ж, близко, близко…

– Демон? Джинн? – гадал Кадир.

– Ты почти угадал, царь. Считай меня демоном, не ошибешься! Но, при всем к тебе уважении, я не назову своего имени. Зная имя, легко найти подход, легко справиться. Ты, конечно, можешь пытаться угадать сам, но…

Но царь его болтовню уже не слушал. Он думал о другом.

А думал Кадир о том, что этот демон не сам по себе в его голову забрался. Ну, конечно, его направили, и ему помогли. Он и раньше подозревал, что такое возможно, однако теперь эта догадка сложилась в его мозгу в ясную, как кристалл, мысль. Перехватить управление его царством – вот какая задача у врагов. Они не смогли победить его на поле боя, поэтому начали искать обходные пути. А что, умно! Подчинить своей воле самого царя, и через него забрать его царство.

Поэтому-то демон вселился в его голову, а не, скажем, в голову Ияда. Что, кстати, тоже вполне возможно.

«Это все происки врагов, – убеждал Кадир. – Их злонамеренные устремления».

Но как они сумели подобраться к нему так близко? – думал он дальше. Ведь это вообще-то не так просто. Надо было подгадать такой момент, когда он спал, или когда был особенно счастлив и потому беспечен. Да он часто бывал беспечен. Это что же получается, заговор? Ах, ты! Под самым его носом! В ближайшем окружении, и он его проморгал!

О, слепец!

Но как же, как они смогли к нему подобраться? – все не мог он успокоиться. Кто открыл к нему доступ демону? Кто открыл ему доступ в его разум? Он общается ежедневно с десятками людей, построение царства забота публичная. Но ближе всех и всегда рядом с ним, конечно, Иад...

Иад?

Его друг детства, помощник, соратник, которому он доверял и верил всегда как себе самому?

Нет-нет, только не он!

Тогда кто?

В голове царя горел лихорадочный, всепожирающий огонь сомнения и подозрительности, и пламя это разгоралось все яростней. В существовании крамолы он больше не сомневался. Заговор, коль он имеет место, должен быть уничтожен. Вырезан под корень!

Кадир вдруг подумал, что проще всего и ближе всего к нему могли подойти его родные. Нет-нет, это кто-то из родных, думал он. Сыновья? Басму, чтобы не расслабляться, он не подпускал к себе уже много месяцев, но вот сыновья – другое дело. С ними, перед тем, как удалиться в башню, он прощался каждый вечер. И если старшего сына, Санада, он лишь обнимал и гладил рукой по волосам, то с младшим был более нежен. Тарика он имел привычку целовать в губы. А демон, говорят, именно так и перепрыгивает, из уст в уста.

Значит, Тарик?

Ах, мальчик мой, небо мое! Неужели, ты?

Конечно, конечно! И мысли не было, что Тарик мог предать отца. Эта чистая душа не ведает таких понятий. Но использовать его в темную враги вполне могли. Они не остановятся ни перед чем! А это значит, что он опасен и для других! Если демоны овладеют многими, его царству конец!

– Нет, это не он, – неожиданно вмешался в мысли царя демон. – Уверяю тебя, маленький Тарик ни при чём.

– Погоди, ты что, подслушиваешь мои мысли? – спохватился вдруг царь Кадир. – Как ты смеешь, нечистый!

– Естественно! Смею. Забыл, где я нахожусь? И что ем на завтрак? Напомню: я в твоей голове. Поэтому, я не более нечистый, чем ты, царь. И снова говорю тебе: твой сын Тарик ни в чём не виновен!

Тут кровь ударила Кадиру в голову от мысли, что кто-то управляет им, как слепым щенком, и что его снова пытаются обмануть.

– Ага! – вскричал он. – Выгораживаешь преступника! Если ты так говоришь, значит, это точно был мой сын!

– Ияд! Ияд! – крикнул он помощника. Как раз и утро уже наступило, и царь вышел из башни. – Иди немедленно к Басме и передай ей приказ, привести ко мне Тарика, – отдал он распоряжение своему стременному, едва тот предстал перед ним. – Ступай! Да не задерживайся!

Ияда очень удивило и возбуждение царя, и тот тон, которым он с ним заговорил. Никогда прежде царь не забывал обнять его утром.

– Тарик ни при чём, – пилил своё в голове Кадира демон. А Царю казалось, что враг над ним просто глумится, и он старался не обращать внимания на его слова, старался быть твердым.

Вскоре с ребенком на руках прибежала испуганная Басма. Глаза царицы были полны тревоги, она не понимала, что происходит, и что задумал ее супруг.

– Дай мне сына! – велел Кадир. Он забрал Тарика у жены и поставил его перед собой. Красавца своего, кровиночку свою. Сын, как и мать его, не понимал, что собирался сделать с ним отец. Для чего это все?

– Ну, сын, – завёл разговор Кадир, – рассказывай, что у тебя внутри?

– Я не знаю, отец! – глаза мальчика наполнились слезами. Он крепился изо всех сил, но уже готов был заплакать. – Я не понимаю, о чём ты спрашиваешь!

– Не понимаешь?

– Нет, отец! Я не знаю, что может быть внутри у мальчика.

– А вот мы сейчас посмотрим!

– Это не он! – подзуживал царя демон. – Он не виновен!

Почувствовав невиданную опасность, угрожавшую её сыну, Басма, вскинув руки, бросилась вперед в намерении закрыть Тарика собой. Но она не успела.

Совсем обезумевший от гнева, от тяжких подозрений и бесконечных мучений, Кадир выхватил у охранника меч и одним ударом рассёк сына сверху донизу. Развалился Тарик на две половинки, да так и упал замертво. А в глазах его, в каждом по отдельности, застыли недоумение и немой вопрос: за что, отец? За что?

А крови не было, она сразу в сухую землю ушла, вся до капли.

Погасла навеки улыбка Басмы. Она, как бежала к сыну, так и упала на него сверху замертво. Обняла его, прижала к себе, будто намереваясь отдать свою жизнь и свою кровь – ему. Если бы только она могла – в точности бы так и сделала.

– Ну, и что же ты увидел у сына внутри? – не унимался демон. – Не было в нем ничего, кроме маленькой его жизни. А теперь и того нет. А я предупреждал! Я есть твое личное отягощение. Царское. Мало кто другой мое соседство выдержать сможет, но уж точно не маленький мальчик. Тяжкий грех ты взял на душу, царь, не надорвёшься ли? Сдюжишь? Вот и посмотрим, что станется теперь с тобой и с твоим Царством царств!

Горько заплакал Кадир. А когда слёзы у него закончились, позвал он к себе Ияда и отдал ему следующие распоряжения.

– Перво-наперво, отправь Санада к дальней родне. Пусть там растёт пока, уму-разуму набирается. От греха подальше, а то, видишь, как оно получается. Когда достаточно возмужает, примет у меня бразды правления царством.

Второе. И главное. Вот тебе ключи от башни. Ты запри меня в ней, немедленно, и не выпускай оттуда. Как бы я тебя ни просил, что бы ни говорил – не выпускай. Царством я из башни руководить стану, через тебя, а когда умру, вот тогда ты наследника и призовешь. Ты понял меня, Ияд? Сделай всё так в точности!

– Сделаю, царь мой. Всё как ты сказал, сделаю, – пообещал владыке Ияд.

– Сделай, Ияд, сделай, – вступил в разговор со стременным демон. – Но помни, за царем и ты последуешь. Как только я покончу с владыкой, тотчас приду за тобой. Где бы ни был, не скроешься ты от меня!

От испуга и удивления, упал Ияд на колени. Он все еще не понимал, что происходит.

– Кто это говорит, царь мой?! – закричал он. – Мне показалось, кто-то чужой забрался в твою голову и вещает оттуда.

– Демон то, Ияд, кто же еще! – отвечал царь. – Демон овладел мной, но я не сдаюсь. Я, покуда жив, буду бороться с врагом рода человеческого внутри меня. Но кто из нас выйдет победителем, не знаю. Возможно, я погибну скоро и мы видимся с тобой, друг мой, в последний раз. Делай, что я сказал. Мой голос ты знаешь, значит, можешь различить, кто с тобой разговаривает. А что дальше будет, ты уже без меня увидишь.

Ияд был сражен свалившимся на него известием, и горе его было безутешно и необъятно.

– Царь мой! – сказал он, тем не менее. – Я слышал, святые люди сказывали, что шайтан не сможет тебя покинуть, пока ты сам ему не велишь это сделать.

– Или пока не умрешь! – захохотал демон. – Скоро уже, царь, скоро! А ты, проклятый царский прислужник, еще поплатишься! Попомни! Живи и бойся! Пока! – снова пригрозил он Ияду.

– Я, в отличие от тебя, бессмертный, – заявил шайтан царю, когда за ними закрылась дверь, и они остались в башне одни. – Как бы ни старался, ты скоро умрёшь, а я останусь. Спляшу на твоих костях! И, знаешь, думаю, что потом я пойду в твой народ, овладею им полностью и так разрушу твое Царство царств. А заодно Ияда навещу, как обещал. Ответит мне за все твой помощник!

– Ну, это мы ещё посмотрим, кто из нас бессмертный, – возразил ему Кадир. – Я, пока сам тебя не изведу, отступать не намерен.

Ночь незаметно и тихо умерла, земля укуталась глухим саваном. Небо потемнело, в его беспроглядном омуте утонули все до единой звезды, а на востоке, по самому горизонту протянулась темно-красная полоса – будто кто-то ударил ножом и рассек небесную плоть. Костер совсем прогорел, остатки дров лениво долизывал оранжевый язык пламени – так собака порой лижет и лижет лапу. Сизый дымок жался к земле, лип к поседевшей от упавшей росы траве. Все звуки стихли, все замерло, сжалось, напружинилось в предчувствии и ожидании неведомого неистовства, приближение которого ощущалось. Страх, пролившийся из рассказа старого Ияда, не рассеивался, и не впитывался землей, а растекался тяжелой жижей вокруг костра. Лошади, насторожив уши, спали тут же рядом, на взгорке. Некоторые дремали стоя, другие – лежа. А вот мальчишки не спали вовсе, жались друг к другу и смотрели на деда Ияда ошалевшими от испуга глазами.

Дед, закончив рассказ, молча ковырялся в кострище длинной палкой, ворошил ей угли. Потом оставил палку, положил ее рядом с собой, и полез за кисетом, ещё трубочку набить. Сколько уж он выкурил их за ночь, не счесть. А когда смолистый дым трубки смешался с горьким дымом костра, один из юных слушателей старика не выдержал, потребовал продолжения.

– Что же было дальше, деда! – спросил он.

Дед пыхнул трубкой раз, другой, третий.

– А что было, – сказал, наконец, с расстановкой, – то и было. Как и велено было, закрыли царя в башне.

– Ты закрыл?

– Ну, я. Какая разница? Мне было велено, я и сделал. Не я, так кто-то другой закрыл бы. Царь сам себя в башне заточил. И, по моему мнению, он поступил верно, другого выхода, потому что, не было. А потом все и вовсе страшно стало. Противостояние царя с демоном, с шайтаном тем такого накала и ожесточения достигло, что общаться с ним стало вконец невозможно. Зато опасность, что однажды в пылу борьбы они вместе вынесут дверь и вырвутся наружу, такая опасность с каждым днем нарастала. И тогда, чтоб уберечь от демона живых, я велел заложить дверь башни камнем.

– Ох, ты! – выдохнули все разом. – А как же?

– А вот так! Что было делать? Делать ничего не оставалось, – развел руками старик. – После этого из башни такой вой раздавался, что просто страх божий. И с тех пор много лет прошло, а крики и вой в башне не ослабевали. И кто в той борьбе верх одержал, кто кого додавил, царь демона, или демон царя, неизвестно.

– И что же, они до сих пор там, в башне заточены? Деда! Что ты замолчал? Они всё ещё в башне?

– Нет, уже не заточены, – вздохнул старый Ияд. Он засмотрелся на угли костра, будто увидел там призрака, и никак не мог взгляд отвести. Даже про трубку забыл. Но мальцы настойчивые, докричались до старика. Он встрепенулся. – Года три назад, – продолжил он, – случился ураган в наших местах, кое-кто из вас может его помнить. Вот тогда башня не устояла, рухнула, погребя под собой всё, что было внутри. Теперь там, на том месте, огромная груда камней, мало чем на башню похожая.

– Так, а кто же это кричит, деда? Кто этот страх и жуть на нас наводит?

– Тут понять невозможно, кто кричит, кто воет, что за чудище так старается. Может, то дух царя вырвался на свободу и носится теперь по пределам царства, им построенного, врагов отпугивает. А, может, наоборот, шайтан то, в бескрайнюю степь за новой жертвой рвется.

– Что же нам делать, деда?

– Беречься нам надо, хорониться.

– Кого беречься.

– А того и другого, обоих. Они оба, похоже, безжалостны стали, готовы сокрушать всех подряд.

– Но ведь демон обещал прийти за тобой, деда!

– Обещал, ишь ты. Мало ли кто и что мне обещал! Обещанного можно всю жизнь ждать, да так и не дождаться. Пропал демон и пропал! Не следовало поминать нечисть на ночь глядя…

– А вот тут ты прав, Ияд! – раздался вдруг над ними громовой голос. – Не нужно было тебе напоминать мне мое обещание. Глядишь, и повезло бы тебе умереть своей смертью. А так, не взыщи! Я пришел! А-ха-ха!

И захохотало, загрохотало вокруг. Небо, надрезанное у горизонта, треснуло пополам, раздалось в стороны, как рвется туго натянутая парусина. И в образовавшийся прорыв на маленький клочок земли, да на сжавшихся в ужасе людей на нем, обрушился вихрь невиданной силы. Все он разметал, разбросал. Только что там случилось на самом деле, никто толком рассказать не мог.

Мальчишки, сколько их было, сжавшись в единый комок, накрылись с головой одеялами да шкурами верблюжьими, и тем спаслись. Бились они смертельной дрожью от ужаса долго еще после того, как стихли вокруг все звуки. А когда, с наступлением утра осмелели настолько, что решились выглянуть из воображаемого своего убежища, сердечки их вновь сжались от страха. В оцепенении рассматривали они ужасные следы на земле, не в силах ни пошевелиться, ни понять, что же произошло.

От ночного лагеря не осталось ничего. Вихрь разметал и костер, и припасы. Нетронутой по какой-то неведомой причине осталась лишь та груда шкур, в которой они прятались.

Кони разбежались, которые могли бегать. А те, что были стреножены, все были убиты. Неведомая злая сила буквально разорвала животных на куски. Повсюду валялись на траве части тел, ноги, головы с мутными глазами и вывалившимися розовыми языками. Кишки, как фиолетовые змеи, расползлись по сторонам. И везде кровь, кровь, кровь…

Старый Ияд пропал невесть куда. Только осталась лежать на земле его сумка да длинная деревянная ложка, которой он накануне мешал варево в котелке.

– Забрал деда Ияда демон, – выпучив глаза, заплетающимся языком сказал один малец. А брат его, самый младший из мальчишек, собрал в сумку старика все, что из нее вывалилось, а саму ее повесил себе на плечо. Тяжела была сумка для мальца, но в глазах его горела такая решимость никому ее не уступить, что никто и пытаться не стал. Разве что случилось бы чудо, и вернулся невесть откуда дед Ияд, ему, конечно, отдал бы. Но только ему. Ложку, как грозную алебарду, малый положил себе на другое плечо – будто на караул взял

Конечно, Ияд не вернулся. Никто его с тех пор не видел. Так и стали считать, что забрал его демон. Хотя, может, все было иначе, кто его знает. Может, то старый Ияд сам увел демона куда подальше, чтобы не было от него больше никому беды. И точно ведь, прекратился после того происшествия страшный ночной вой, не слышали его в степи более.

Разбежавшихся в страхе лошадей, тех, что остались в живых, долго еще ловили по всей степи. А как собрали, снова стали выводить пастись их в ночное. А что делать? Жизнь продолжалась. Только теперь мальчишки ходили на пастбище одни, без взрослых. Зачем им взрослые? После памятной ночи мало что еще могло их напугать. Ну, а кто из них отвечал теперь за шурпу, думаю, вы уже догадались?