Царь Горы

Берлин, май 1945 г.

Берлин горел. Горел не метафорически, как в речах бесноватого фюрера пару лет назад, а по-настоящему, жадно, неутомимо. Чёрный дым пожарищ смешивался с пылью руин, превращая весеннее небо над агонизирующей столицей Рейха в грязный, багрово-серый саван. Грохот артиллерии не смолкал ни на минуту – симфония смерти, исполняемая Красной армией на подступах и уже в самом городе. А под эту музыку кричали раненые, выли сирены, трещали пулемёты и редкие отчаянные очереди «Панцерфаустов» из разбитых окон. Вальпургиева ночь растянулась на дни и недели.

Я сидел в полуразрушенном подвале дома недалеко от Тиргартена. Здесь, в западной части города, бои ещё не достигли своего пика, но дыхание фронта ощущалось повсюду. Моя нынешняя личина – обер-лейтенант медицинской службы Вермахта Курт Хауссер, контуженный на Восточном фронте и переведённый в берлинский госпиталь. Легенда была достаточно надёжной, чтобы передвигаться по этому хаосу, но и достаточно опасной – любой патруль СС или фанатичный юнец из Гитлерюгенда мог отправить «героя войны» прямиком на передовую, затыкать очередную дыру в обороне.

Я сидел в полуразрушенном подвале дома недалеко от Тиргартена. Здесь, в западной части города, бои ещё не достигли своего пика, но дыхание фронта ощущалось повсюду. Моя нынешняя личина – обер-лейтенант медицинской службы Вермахта Курт Хауссер, контуженный на Восточном фронте и переведённый в берлинский госпиталь. Легенда была достаточно надёжной, чтобы передвигаться по этому хаосу, но и достаточно опасной – любой патруль СС или фанатичный юнец из Гитлерюгенда мог отправить «героя войны» прямиком на передовую, затыкать очередную дыру в обороне.

Война заканчивалась. Это было очевидно всем, кроме, возможно, самых упоротых нацистов и их божка, прячущегося где-то глубоко под землёй в своём бункере. Столько лет под чужими именами, в чужой шкуре, среди врагов… Нью-Йорк, Голливуд, Готэм, Лиссабон, Берлин, Орегон, Опар, Стокгольм, Швейцария… Контракт с гангстером Лео Ротштейном на спасение его матери из баварского ада «Шаттенфельда» казался теперь почти мирной прогулкой по сравнению с тем, что творилось здесь. Кстати, о Ротштейне и его деньгах… Миллион долларов – огромная сумма. Всю её, до последнего цента, я тогда передал по каналам Центра. Деньги пошли на поддержку европейского Сопротивления, на организацию побегов, на спасение тех, кого ещё можно было спасти от нацистской машины смерти. Себе Максим Волков не оставил ничего. А вот Джек Стоун… этот циничный сукин сын из Нью-Йорка, – тот не упустил своего. Всё, что Ротштейн заплатил сверху обещанного миллиона в знак благодарности (а он был щедр в тот момент), Стоун положил в свой карман. На бутылку хорошего виски, когда этот ад закончится. Если он закончится.

Информация о «Шаттенфельде», переданная мной после той швейцарской авантюры – фотографии и мой отчёт – не пропала даром. Как мне позже шепнули по восстановленному каналу связи, Центр сработал оперативно. Говорят, еще до того, как наши подошли к Баварии, специальная группа ГРУ, использовав мои данные и оставшиеся снимки, провела молниеносную операцию. Гауптшарфюрер Крюгер и его подручные, творившие там свои грязные дела, не ушли от возмездия – трибунал был скорым и беспощадным. Лагерь освободили, сотня обречённых получили шанс на жизнь. Мелочь, может быть, на фоне миллионов жертв этой войны, но это была моя маленькая победа. Хоть что-то реальное, осязаемое, за что не стыдно перед самим собой.

Но сейчас передо мной стояла задача иного масштаба. Самая безумная, самая неправдоподобная за всю мою службу. Приказ из Москвы, подтверждённый и уточнённый через нашего старого знакомого «Юстаса» – Макса Отто фон Штирлица, с которым мне снова довелось работать в этом аду, гласил: не уничтожить Гитлера. Не позволить ему героически погибнуть в руинах своей столицы или принять яд. А… выкрасть его. Живым. И тайно передать в руки СМЕРШа или кто там будет принимать «груз». Одновременно подменив его одним из многочисленных двойников, чтобы мир ещё какое-то время не сомневался в «гибели в бою» или самоубийстве фюрера.

Операция «Царь Горы». Название ироничное, если не сказать издевательское. Центр явно не терял чувства юмора даже в такой мясорубке. Но мне было не до смеха. Выкрасть Гитлера из его подземной крепости под Рейхсканцелярией, кишащей эсэсовцами, генералами и последними фанатиками, в самый разгар штурма города – это звучало как сюжет для дешёвого бульварного романа, а не реальная разведывательная задача. Чистый сюрреализм. Или самоубийство.

Штирлиц, с которым мы обменивались короткими шифрованными сообщениями через тайники, оставленные в самых неожиданных местах полуразрушенного города (последний был в треснувшей мраморной статуе в фойе разбомбленного театра), подтвердил: приказ не ошибка. Москва хочет получить Гитлера живым. Любой ценой. «Им нужны не только его показания, Максим, – гласила одна из шифровок Юстаса. – Им нужен символ. Символ полного разгрома, который можно будет… использовать. Как именно – не наше дело. Наше дело – доставить ‘пациента’».

Цинично. Но в духе нашего времени. А главное – невыполнимо? Почти. Пробиться к Бункеру сквозь кольцо боёв, проникнуть внутрь, найти Гитлера, нейтрализовать его охрану (и его самого?), подменить двойником (которого ещё нужно было найти и подготовить – этим, как я понял, занимался Юстас по своим каналам), и вытащить «пациента» обратно сквозь ад штурмуемого Берлина…

Я потёр виски. Легенда обер-лейтенанта медицинской службы давала мне некоторую свободу передвижения и, теоретически, могла позволить приблизиться к Рейхсканцелярии под предлогом помощи раненым высокопоставленным чинам. Штирлиц обещал обеспечить какой-то «пропуск» или возможность проникнуть в сам бункер, используя свои контакты в РСХА, которые ещё не разбежались или не осознали, что игра проиграна. Двойник… по последним данным Юстаса, он был готов и ждал сигнала в условленном месте – конспиративной квартире где-то в районе Вильмерсдорф.

Оставалось самое «простое» – сама операция. Время играло против нас. Красная армия сжимала кольцо. Любой день мог стать последним для обороны центра города и для самого Гитлера. Или он примет яд, или его прикончат свои же, или до него доберутся наши союзники. Москва хотела опередить всех.

Я достал флягу с эрзац-коньяком, чудом раздобытую на чёрном рынке. Сделал глоток. Гадость редкостная, но хоть немного согревала изнутри. Вспомнились почему-то те далёкие времена – Джек Стоун, Нью-Йорк, дождь, виски в стакане и блюз из радиоприёмника… Другая жизнь. Другая планета. А теперь – горящий Берлин, вкус пепла на губах и безумный приказ – украсть фюрера. Кажется, моя одиссея достигала своей самой абсурдной точки. Вопрос был лишь в том, станет ли она финальной.

Я проверил свой «Вальтер», заткнул за пояс трофейный армейский нож. Пора было двигаться. Первая часть плана – связаться со связным Штирлица, который должен был передать мне последние инструкции и, возможно, тот самый «пропуск» к сердцу зверя. Начинался последний акт этой дьявольской пьесы.