Царь нигилистов - 7

Это седьмой том цикла "Царь нигилистов".

Первый том здесь: https://author.today/reader/172049

____________________________________

- Что-то случилось? – поинтересовался Саша.

- Муравский твой заговорил. Всё запирался.

Меньше всего Саша хотел поиграть в доброго следователя.

- Он что чистосердечное признание написал?

- Совершенно добровольно по собственной инициативе дал дополнительные письменные показания.

- Интересно… - проговорил Саша.

- С Бекманом не хочешь встретиться? Тоже молчит.

- Хочу. папа́, только если я кого-то разговорил, это значит, что я человека приручил, то есть несу за него ответственность. И хотел бы иметь голос в постановке приговора.

- Я заранее знаю всё, что ты скажешь.

- А я нет. Я же не видел материалов дела. Если они у меня будут до встречи с Бекманом, выйдет эффективнее.

- Там десять томов.

- Всего-то!

Десять томов страниц юридических документов: материалов допросов, заявлений, оперативных данных. Саша мысленно потирал руки. Блин! Соскучился!

Царь усмехнулся.

- Ладно. Будут у тебя материалы.

- И ещё, - продолжил Саша. – Я должен быть уверен, что никто не будет наказан за голый умысел. Я знаю, что в уложении деда есть статьи, по которым это можно сделать. Я Муравскому цитировал Ульпиана про то, что никто не должен быть наказан за мысли. То есть я практически обещал. И не хотел бы, чтобы мои слова стали ложью.

- Когда ты успел Ульпиана почитать? – удивился папа́.

- Я немного заглядывал в Дигесты, - скромно объяснил Саша. – Там из Ульпиана много цитат.

- Успокойся, - усмехнулся царь. – Там не один голый умысел.

- И с Бекманом я бы хотел встретиться наедине, ибо тайна исповеди.

- Исходя из того, что они планировали, я не хочу тебя оставлять с ним наедине. В присутствии двух-трёх солдат. Но можете говорить по-французски.

- Хорошо, - кивнул Саша. – Меня устроит.

Материалы дела ждали его на столе в субботу вечером.

Их и правда было немного. На двадцать фигурантов десять томов – это просто ни о чём. Ну, не все следственные действия прошли, конечно.

В начале двадцать первого века среди адвокатов и родственников обвиняемых ходила байка, что решение суда о мере пресечения зависит от толщины папочки, полученной от следователя. Если папочка толстая – точно закроют. Если тоненькая – есть шанс на запрет определённых действий или домашний арест.

В случае харьковских студентов, если разделить на двадцать человек и экстраполировать на момент задержания, папочки были слишком тоненькие для ареста.

Саша с предвкушением удовольствия от любимой работы открыл первый том. Он начинался с доноса помещика Михаила Егоровича Гаршина, и это было настолько прекрасно, что Саша начал переписывать текст от руки.

Гаршин писал, что он этого поповича плюгавого Завадского, нищего, общипанного, без сапог, одел, обул, накормил, принял в семью наёмником жалким, а тот растлил душу супруги его любимой, отравил ядом богомерзкий учений западных и увёл из семьи вместе с младшим сыном.

Саша подумал, что литературный талант Всеволод Гаршин унаследовал от отца.

Местная полиция, как это и положено русской полиции, на донос отреагировала не сразу, видимо, не горя желанием встревать в семейное дело. Но помещик Михаил Гаршин не угомонился и написал жалобу в Петербург, где просил вернуть жену и наказать совратителя.

Тогда уж местный власти раскочегарились и произвели 25 января 1860-го обыск у студента Петра Завадского. Беглой жены не нашли, зато обнаружили много интересных бумаг. В частности, описание тайного общества 1856 года, то есть четырёхлетней давности.

И письмо супруги Гаршина к Завадскому. Свежее.

«Я теперь не мать, не жена, не сестра, а гражданка моей родины, - писала Екатерина Гаршина, - и буду счастлива выше всякого земного счастья, если хоть одну свою лепту душевную принесу на общее дело».

Завадского арестовали.

Саша предположил, что до начала семейной драмы помещик со студентом долго мирно обсуждали вопрос «Как нам обустроить Россию». Иначе, откуда бы Гаршину знать про революционные взгляды Завадского?

Виновником несчастья Гаршин считал Герцена, отравившего студента гнилью своих сочинений.

И приложил к доносу обличение лондонского звонаря под названием «Совет разумнику», чтобы начальник корпуса жандармов один экземпляр отправил Герцену, а второй представил самому государю-императору.

Третье Отделение один экземпляр честно отправило государю, а второй приобщило к материалам дела.

И только Александр Иванович остался без упомянутого шедевра.

Опус сей гласил, что предатель Герцен бросил «дивную, целомудренную, роскошную красавицу» Русь и уехал в Лондон, чтобы возбудить в России междоусобную резню, а потом явиться «мошенником во время пожара» и украсть у красавицы «принадлежащее ей спокойствие, привычную любовь к царям и уважение к закону», превратив Россию в республику, чтобы избраться президентом. А потом республику обратно обратить в империю и сделаться императором.

Описанный путь революционера был довольно типичен, только Саша не представлял Герцена в роли императора. На этом этапе власть переходит совсем к другим людям.

Завадский был из семьи бедного сельского попа и в детстве работал наравне с крестьянскими детьми. Насмотревшись на страдания крепостных и начитавшись Шевченко, он сначала заделался украинским националистом и возненавидел всех русских, но потом, ознакомившись уже с великорусской запрещённой литературой перенёс свои чувства на царскую власть. Следующим этапом его духовного развития могла стать мечта о мировой революции.

Но социализм для арестантов был не особенно характерен.

Единственным социалистом был студент-медик еврей Вениамин Португалов. Между прочим, сын купца. Саша сразу обратил на него внимание, ибо врачи остро нужны. Ещё не хватало разбрасываться! Мало ли у кого какие тараканы в голове. Ну, подискутируем.

Португалов универ почти закончил, но не успел сдать выпускные экзамены из-за ареста.

В его показаниях было много ярких слов про антисемитизм в университетах. Ну, да, ещё одна живучая мерзость, ещё одна потенциальная мина.

Будущий лекарь воспринимал себя русским, просто еврейского происхождения. И с Россией связывал свою судьбу.

Надо в питерскую лабораторию перетащить…

Но началось Харьковское тайное общество не с украинца Завадского и не с еврея Португалова, а с природных русских дворян Якова Бекмана и Митрофана Муравского. В их биографиях было изрядно общего. Много читали в детстве, интересовались происходящим в стране, были пламенными патриотами в Крымскую (то бишь Восточную). И все слухи о нестроениях в армии считали поклёпом врагов России.

И тут грянуло! Правительство любезного Отечества пыталось выдать поражение за победу, но с бывшими серийными читателями не прокатило: они задумались об истинном патриотизме.

И поняли, что мужество гражданское важнее военного, а службу надо начинать с изменения образа правления.

И Саша задумался о вреде патриотического воспитания. В сочетании с любовью к чтению может привести к неожиданным результатам. Особенно, когда любезное Отечество не то, чтобы побеждает.

В общем, заговор был. Но ограничивался разговорами, сочинением уставов, мечтами о республике и прочими симптомами истинного патриотизма.

В ноябре 1856-го общество расширилось до рокового числа в 13 действительных членов, ибо объединилось с «Пасквильным комитетом». Последний занимался, собственно, сочинением пасквилей. Причём до властей не касался, ограничиваясь университетской администрацией и чиновниками. Но зато это была реальная деятельность! Пасквили и правда распространялись среди студентов и даже вывешивались в недозволенных местах.

Сочинители пасквилей в силу слабого здоровья, плохого состояния медицины и грозных простуд до Петропавловки не дожили, но на них можно было много свалить.

Роковое объединённое собрание двух тайных обществ состоялось на квартире одного из членов в роковую дату 13 ноября 1856 года.

Поговорили о самопожертвовании в борьбе за Свободу, Общей Пользе, гражданском мужестве и Республике, а также приняли решение о составлении того самого устава, проект которого потом нашли у Завадского.

За две недели до конца ноября устав обсудили, приняли и подписали (из осторожности – псевдонимами, странно, что не кровью). Избрали Бекмана президентом общества. По другой версии вице-президентом, а президентом умершего вскорости главу Пасквильного комитета Раевского.

Последнюю версию Саша приписал желанию отмазать любимого председателя.

Назначили должностных лиц: казначея и библиотекаря. Первым избрали заговорщика Хлопова, «потому что он толст и носит очки», что было признано подходящим для казначея. Делать ему было нечего за отсутствием финансов, а вот библиотека запрещённой литературы собралась. В ней были письма Погодина с критикой Восточной войны, письмо декабриста Штейнгеля Николаю Первому с революционным проектом сокращения службы в армии до 8-12 лет и много «Колокола».

На ответственную должность избрали Муравского.

Не поспоришь: готовый материал для Третьего Отделения. Даже внутренняя структура есть. Основная структурная единица – библиотека. Поскольку заговорщики считали главным методом подготовки революции – распространения в обществе либеральных идей. Так что клеймя Сашу единомышленником арестованных студентов, папа́ был не так уж далёк от истины. Ну, исключая революцию.

Своими союзниками в деле подготовки и осуществления всеобщего переворота в России ребята считали прежде всего крестьян и раскольников, как имеющих основания для недовольства. Пассаж про раскольников Саша переписал и жирно подчеркнул красным карандашом.

Надо признать, что на тайных собраниях вопрос о судьбе царской семьи обсуждался. На окончательном решении царского вопроса больше всего настаивал попов сын Завадский. Более умеренные товарищи предлагали выслать Романовых за границу, но общее собрание решило, что вырезать спокойнее.

И сторонникам конституционной монархии пришлось с этим смириться.

Бекман объяснял в своих показаниях, что это был частный разговор, ни к чему не обязывающий, но следствие ему не верило.

Осуществить намерение хотели просто и со вкусом: «вот, как соберутся все вместе – так и души их!» Исходя из уровня организации царской охраны, не такое уж абсурдное предложение. Можно и голыми руками взять.

Самые отчаянные республиканцы рвались немедленно ехать в Петербург душить царскую семью. Только вот денег на предприятие не нашлось. А куда без денег?

В целях пропаганды среди целевой аудитории планировали сочинять и распространять прокламации и даже говорили о создании тайной типографии, но как-то до дела не дошло.

Завадский начал было писать такую прокламацию на малороссийском языке, но так и не закончил её, поняв, что едва сотая часть целевой аудитории умеет читать, а среди тех, кто умеет, едва ли сотая часть способна понять прочитанное.

Так что устройство воскресных школ представлялось более реалистичной задачей, чем революция.

Впрочем, попытки распространения оппозиционных текстов члены общества принимали ещё в апреле 1856 года. Во-первых, была разбросана по почтовым ящикам пародия на царский Манифест об окончании Крымской войны, переписанная от руки в 25 экземплярах.

Метод распространения и копирования живо напомнил Саше первую акцию Валерии Новодворской, которая разбросала своё стихотворение «Спасибо, партия тебе» на опере «Октябрь» в 1969 году.

Харьковские ребята, правда, не ставили себе целью попасть в тюрьму, чтобы найти там единомышленников.

В Манифесте и правда было что пародировать.

«Россияне!

Труды ваши и жертвы были не напрасны, - гласил Манифест. — Великое дело совершилось, хотя иными, непредвиденными путями, и МЫ ныне можем со спокойствием в совести, положить конец сим жертвам, и усилиям, возвратив драгоценный мир любезному отечеству НАШЕМУ.

Чтоб ускорить заключение мирных условий и отвратить, даже в будущем самую мысль о каких-либо с НАШЕЙ стороны видах честолюбия и завоеваний, МЫ дали согласие на установление некоторых особых предосторожностей против столкновения НАШИХ вооруженных судов с Турецкими в Черном море, и на проведение новой граничной черты в южной ближайшей к Дунаю части Бессарабии.

Сии уступки не важны в сравнении с тягостями продолжительной войны и с выгодами, которые обещает успокоение Державы, от Бога нам врученной».

«…россияне, ваша благородная ревность к славе отечества, ваши пожертвования, ваша кровь были напрасны!» – гласила пародия.

Полного текста в материалах дела, к сожалению, не было, так что пришлось довольствоваться цитатами:

…«Благодарим вас, добрые россияне, за ваше ослепление, в котором вы не видите всех злоупотреблений наших; благодарим вас за ваше терпение, поистине овечье, с которым вы переносите все бедствия, все несправедливости, всю тьму зол, происходящих от деспотической власти нашей…»

Видимо, это традиционная скрепа российской власти: благодарить народ за терпение. Как сказал в застольной речи Иосиф Виссарионович: «русский народ верил, терпел, выжидал и надеялся». Вместо того, чтобы сменить правительство, как какой-нибудь другой народ.

На пародии на Манифест студенты не остановились и спустя месяц на стенах Харьковского университета и его заборе появились рукописные афиша будущей революции. Даже с годом: 1862-м. В общем: «Не ждём, а готовимся».

«К 1862 году, тысячелетнему юбилею Россию, обитателями русской земли, если народ поскорее очнется, совершено будет:

Освобождение России от батыевых наследников, или Победа света свободы над мраком самодержавия.

Историческая драма в 3-х действиях, соч. Судьбы Народов».

Действующие лица: «проповедники истины», «гонители истины», «народ».

По скромному Сашиному мнению, считать папа́ «наследником Батыя» было всё же не совсем справедливо.

Но по стилистике сей опус напомнил Саше газетку «Дискредитация», которую он издавал с друзьями в 1989-90 годах. Там, в частности, рекламировались советские флаги, пропитанные легко воспламеняющейся смесью.

И Саша проникся к харьковчанам совершенно нежными чувствами. И как только он оказался на другой стороне? Мистика: одно слово!

В авторстве «Афиши» на одном из допросов признался Муравский.

Пародию на Манифест подследственные приписали покойному Николаю Раевскому, однако и тут Митрофан признался, что руку приложил и в распространении участвовал.

Но время шло. 20 ноября 1857 года императором был подписан рескрипт на имя Виленского губернатора Назимова с главными принципами крестьянской реформы.

И харьковские заговорщики, годом раньше обсуждавшие как бы придушить государя вместе с семьёй, теперь поднимали тосты за его здоровье.

Тайное общество не дожило и до этой даты. Его закрыли ещё вначале 1857-го за полной его бесполезностью. Против этого решения возражений не нашлось. По признанию Завадского «наша деятельность состояла в пустословии».

Остался литературный клуб, но и он едва дожил до начала 1858-го.

Заговорщики к этому времени либо окончили университет, либо были исключены в связи с волнениями 1858-го и перебрались в Киев.

И вот теперь ребят, которые по большей части и думать забыли о революции, выдрали из университета или со службы, перевезли в столицу и засадили в Петропавловку за болтовню четырёхлетней давности.

Ни одного знакомого имени, кроме Муравского, в материалах дела не было…

Саша взял пачку листов бумаги, копирку и сел за печатную машинку.

В отчёте он напирал на то, что дело старое, общество давно закрылось, и, хотя по Уложению Николая Павловича в его деятельности некий криминал найти можно, так как деятельность сия заключалась в говорильне, то и ущерб от неё можно считать пренебрежимо малым. А значит и наказывать не за что.

Только пассаж о старообрядцах Саша перепечатал в отчёт, обвёл трижды красным карандашом и поставил три восклицательных знака. «Надо распечатывать алтари, - прокомментировал он. - Бекманы с Муравскими вряд ли воплотят свои рассуждения в жизнь. Но те, кто придут за ними, могут оказаться гораздо радикальнее. Так что мы можем не успеть».

«А студентов надо простить и дать доучиться, - заключил он. – Полицейский надзор, как максимум. Они вполне способны самореализоваться мирным путем, и главное хотят этого».