Цена понимания

Духота в кабинете федерального судьи Вольской была такой плотной, что, казалось, ее можно было зачерпнуть ладонью. Старый кондиционер натужно гудел, лишь перемешивая душный, пахнущий пылью воздух, но не спасал. За окном оглушительно, на одной вибрирующей ноте, трещали цикады — вечный саундтрек южного вечера.

Девять вечера. Суд опустел. Марина сняла строгий темно-синий пиджак, оставшись в тонкой шелковой блузке, которая мгновенно прилипла к спине. Она ненавидела эту жару, эту вязкую, расслабленную атмосферу, где любые острые углы закона оплывали, как воск на солнце. Родившись здесь, она так и не вросла в этот мир. Ее отец, хирург старой закалки, учил ее жить по правилам. А она, выбрав путь юриспруденции, упрямо пыталась натянуть строгую римскую тогу закона на этот расхлябанный, живущий по своим «понятиям» мир. Получалось плохо.

На столе перед ней лежала очередная головная боль — папка с синей тесьмой. Дело №2-178/2012. Спорный участок земли на первой линии, который каким-то чудом ушел от обанкротившегося пансионата в руки некоего ООО «Горизонт». Учредитель был один — Константин Андреевич Романов. Имя, в последние годы всплывавшее все чаще. Говорили, он занимается «инвестициями». Марина же видела в материалах холодный, почти артистичный рейдерский захват. Схема была изящной, юридически безупречной. Но за этой формальной чистотой сквозила такая наглость, что у Марины сводило скулы.

Все, на сегодня хватит. Пора домой, под холодный душ, с бокалом ледяного вина на балкон. Она уже накинула пиджак, когда ее старенький iPhone 4 на столе тихо пиликнул. Номер был незнакомый.

Сообщение было коротким.

«Папка с синей тесьмой. Не торопитесь. Если решитесь выпить лучший в городе кофе с коньяком, я буду в „Плакучей иве“ через 20 минут».

Сердце сделало кульбит. Он знал не только, над чем она работает. Знал ее привычки. И не приказывал, а предлагал, давая иллюзию выбора. Наглость, замаскированная под светское приглашение.

Первая реакция — стереть и забыть. Так поступила бы правильная судья Вольская. Но внутри что-то щелкнуло. Какая-то другая женщина, уставшая быть предсказуемой, подняла голову. «Кто он такой, чтобы так со мной разговаривать? Я не испуганная девочка. Я пойду и посмотрю ему в глаза. Покажу, что федерального судью нельзя запугать дешевыми трюками. Я сама буду вести эту игру, а не он». Этот внутренний монолог был самообманом, но он придавал сил.

Она постояла минуту, глядя на свой силуэт в темном стекле окна, потом решительно поправила волосы, подкрасила губы и вышла. Она шла не на встречу с фигурантом дела — она шла на дуэль.

Набережная гудела. Сладкий запах жареной кукурузы смешивался с соленым морским бризом. Из каждого кафе гремела музыка. «Плакучая ива» была островком спокойствия. Она увидела его сразу, за лучшим столиком в углу, откуда открывался вид и на море, и на вход. Льняные брюки, белая рубашка, на запястье — часы Ulysse Nardin. Не бандит. Хозяин жизни.

С ленивой грацией он поднялся ей навстречу.

— Марина Сергеевна. Добрый вечер.

Он отодвинул стул. Официантка возникла рядом.

— Нам, как обычно, два кофе с «Араратом», — сказал он, не глядя на нее. — И бутылку холодной «Нарзан».

Заказал за нее. Еще один ход. Марина села, положив на столик клатч, как щит.

— Я не обсуждаю дела вне зала суда, Константин Андреевич.

— Мы и не будем. — Он улыбнулся уголком рта. — О делах скучно. Давайте о жизни. Вы ведь дочь Виктора Николаевича? Великий хирург. Старая гвардия. Я помню, он моего отца оперировал. Спас ему жизнь. Уважаемый человек.

Удар был точным. Не просто демонстрация осведомленности — он мгновенно переводил их разговор из плоскости «судья-фигурант» в почти семейную, апеллируя к уважению.

— Да, это мой отец, — сухо ответила она.

— Тяжело, наверное, носить такую фамилию в этом городе, — продолжил он, глядя ей прямо в глаза. — И при этом пытаться быть… другой.

Принесли кофе. Аромат коньяка смешался с запахом моря.

— Я имею в виду, что здесь все решают по-свойски. По звонку. Через брата, свата. А вы пытаетесь жить по закону, который в этом воздухе просто не работает. Должно быть, очень одиноко.

Вот он, крючок. Не деньги. Не угрозы. Понимание — самое страшное и соблазнительное. Он озвучил то, в чем она боялась признаться даже самой себе: ее тотальную, глухую отчужденность.

— Моя работа — следовать букве закона, — она попыталась вернуть разговор в официальное русло, но голос прозвучал неуверенно.

— Ваша работа — выносить решения, — мягко поправил он. — А это разные вещи. Решение всегда принимает человек. Со своими сомнениями и усталостью. Я просто смотрю на вас и вижу, как вы устали.

Мимо их столика прошел какой-то мужчина в белом костюме, бросив на ходу: «Костя, приветствую!». Константин лишь едва заметно кивнул.

Он достал из кармана телефон. Не очередной iPhone, а массивный, отделанный кожей Vertu. Марина усмехнулась про себя. Такие аппараты здесь до сих пор считались главным доказательством состоятельности — громче, чем дорогие часы, заметнее, чем машина. Он посмотрел на время.

— Мне пора. Спасибо, что уделили время.

Он подозвал официантку, положил на блюдце свернутую пятитысячную купюру.

— И не торопитесь с папкой, — сказал он, уже поднимаясь. — Иногда, чтобы увидеть картину целиком, нужно просто дать пыли осесть.

Он встал, кивнул ей и ушел, не оборачиваясь. Его походка была такой же неторопливой и уверенной, как и весь его облик.

Марина осталась сидеть одна. Кофе остыл. А в душном воздухе, казалось, навсегда застыл его низкий голос и это последнее, брошенное с хирургической точностью слово — «одиноко». Он не просил ни о чем. Просто поставил диагноз.

Игра только началась. И она с пугающей ясностью понимала, что уже сделала свой первый, необратимый ход, просто придя сюда.