Цепи небесной ночи. Книга 1

Я проснулась от гула шагов в коридорах. Приглушенный лязг доспехов стражников отдавался эхом в каменных стенах моей камеры. И ещё одни… знакомые. Я приподнялась со своего ложа и прильнула к решетчатой двери.

В тусклом, колеблющемся свете факелов, отбрасывающем на стены гигантские, пляшущие тени, стражники шли ровным строем. А между ними – Сарлес. Его зелёные волосы казались почти черными в этом полумраке, а на плечах и руках, там, где проступала драконья сущность, мерцала изумрудная чешуя. Резкий контраст с бледной, почти человеческой кожей делал его похожим на ожившую статую из древних легенд. С каждым его шагом звенели кандалы, и этот сухой, металлический лязг долетал из коридора. Позади, держа в руке конец цепи, как поводок, шел стражник с каменным лицом.

Легкий ветерок, гуляющий по коридору, донес до меня знакомый запах – смесь кожи, пота и чего-то неуловимо лесного, что всегда витало вокруг Сарлеса.

Я поняла: сейчас начнётся его бой. Но с кем?

Он повернул голову и посмотрел на меня. В его зелёных глазах читалась уверенность. Та самая, что вела его к победе в каждом поединке. Он едва заметно кивнул, словно говоря:

«Не бойся. Все будет так, как я задумал». Потом они прошли мимо, и звук шагов стал затихать, растворяясь в гулкой, давящей тишине.

И тут этот покой разорвал голос магистра, донесшийся прямо с арены. Его холодное эхо пронзило стены.

— Сарлес против Укераса! На арену!

Сердце упало в пятки. Я сорвалась с сенного ложа, запутавшись в подоле чёрного платья, и рванулась к зарешеченному окну. Цепи на запястьях и лодыжках звякнули, напомнив о своём весе, но позволили дотянуться до решётки и вцепиться в неё пальцами.

Моя клетка находилась на среднем ярусе, в одном из рядов камер, встроенных прямо в стену арены. Через решётку было видно всё: круглую песчаную площадку внизу и трибуны, где теснились люди и эльфы. Они ревели от восторга, жаждая крови. Выше, на самом верху, сияли «позолоченные клетки» — роскошные темницы для победителей. Их обитатели, примагнитившись к широким решёткам, тоже смотрели вниз. Одни – со скучающим видом, другие – с плохо скрываемой тревогой: сегодня сражается их чемпион, и его падение может стать началом их собственного.

Внизу, на песке, я увидела Сарлеса – теперь в его истинном, драконьем облике. Мощное тело покрывала зелёная чешуя с коричневым налётом. Крылья, расправленные в ожидании, мерцали глубоким изумрудным светом, переливаясь даже в тусклом свете арены. Всё его тело было картой былых сражений – бледные шрамы и свежие порезы. Самый страшный из них, бледная линия, пересекал морду и терялся на шее.

Против него вышел Укерас. Его чешуя отливала холодным жёлтым золотом, а перепонки крыльев были натянуты как пергамент, и светились призрачным светом.

Они измеряли друг друга взглядами, в которых кипела ярость – старая, уставшая у одного и молодая, яростная у другого. Исход висел на волоске. Укерас был сильнее. Непобедимый чемпион, любимец магистра, привыкший сокрушать. Но Сарлес был тёмным конём. Драконом, выигравшим подряд десяток поединков с такой неистовой волей, что даже циничная толпа заговорила о новом претенденте. Для Укераса он был не просто вызовом. Он был первой за долгие годы реальной угрозой.

Сарлес жил в камере на том же среднем ярусе, чуть дальше. Его комнатушка была чуть побольше моей, с таким же сенным ложем. Этого комфорта хватало, чтобы выжить, но не чтобы предать нас, как это сделал Укерас, променявший свободу на позолоченную клеть и дешевый восторг толпы. Сарлес же жевал своё лучшее мясо в одиночестве, копя силы не для подачек, а для одного-единственного боя – боя за настоящее небо над головой, а не за решетку получше.

Во взгляде Укераса читались ярость, ненависть и всепоглощающая гордыня. В глазах Сарлеса – та же ярость, но холодная, отчаянная решимость.

Мы все были в рабстве. Кто-то дольше, кто-то меньше, но всех нас сломали одинаково.

А ведь у меня была жизнь. Была деревня в горах, где воздух пах дождём и сосной. Родители, учившие меня находить быстрые ветра в небе. Пока не пришли люди и эльфы с факелами.

Помню едкий дым, перекрывающий запах хвои. Крики соседей. Как мать заслонила меня собой. Как отец смотрел на меня удивлёнными глазами, пока не упал. А потом сквозь дым ко мне пробился он — магистр Силерим. Смотрел на меня как на вещь. Просто забрал.

С тех пор меня не растили, меня переделывали. Вытравливали всё человеческое. Учили не просто убивать. Учили получать от этого одобрение. Наказывали за малейшую доброту, за поделенную корку хлеба. Наказывали болью, голодом, одиночеством.

Пальцы впились в холодные прутья решётки. Внутри всё оборвалось. Я боялась, что Сарлес проиграет. Я сжала решётку так, что костяшки побелели, и прогнала предательскую слезу.

— Бой начинается! — прогремел голос магистра с тоном сладострастного предвкушения.

Толпа взревела. Сарлес взревел в ответ и расправил крылья – с драконов перед боем снимали оковы. Укерас ответил тем же рыком. Я ненавидела каждого здесь: самодовольную толпу, но больше всего – магистра. Он играл нашими жизнями, как щепками, отняв у нас всё – родителей, дом, детство. Им было плевать, кого убьют сегодня. Проигравших сбрасывали в море, а победителей на час возносили на недосягаемый пьедестал, чтобы завтра снова бросить их на песок.

Укерас ринулся в атаку первым. Казалось, сама арена содрогнулась от тяжести его тела. Его когти впились в зелёную чешую Сарлеса, но тот, используя скорость, отскочил с проворством, заставляющим усомниться в его массе. Ветер от его хвоста свистел у самого уха Укераса. Золотой дракон лишь фыркнул, будто отгоняя надоедливую муху, но в его глазах, впервые за долгое время, мелькнуло не просто раздражение, а проблеск неподдельного удивления. Он не привык, чтобы добыча не только уворачивалась, но и контратаковала.

А потом всё смешалось в кровавом вихре. Мощным взмахом крыла Сарлес ударил Укераса по морде, тот пошатнулся, и в следующее мгновение Сарлес уже вгрызался ему в шею. Но Укерас сумел перевернуть его, вонзил зубы в основание крыла и с силой ударил головой о землю.

Я обвела взглядом трибуны – это многоярусное скопление жаждущих зрелища ртов и глаз. Одни, в шелках, азартно заключали пари. Другие, попроще, просто орали, их лица искажались жаждой крови. Воздух был густым и тяжелым, в нем смешались запах жареного мяса, сладковатый душок дешёвого вина, смрад пота и тот особый, металлический дух страха, что всегда исходил от нас, обитателей каменных клеток. И над всем этим цирком смерти царил он. Магистр, восседающий в своей застекленной ложе, как божество. Его бесстрастное, маскообразное лицо было идеальной защитой, скрывающей холодное, расчетливое удовольствие дрессировщика, наблюдающего за смертельной схваткой своих питомцев.

Для них это было развлечение. Для меня – пытка.

Раздался оглушительный, влажный звук, и Сарлес затих, его тело обмякло на песке. Укерас, тяжело дыша, отступил на шаг. Увидев тёмную, почти черную кровь, медленно растекающуюся по песку, он зловеще ухмыльнулся. Его взгляд скользнул по трибунам и… остановился на мне. Он знал, где я стою. Его взгляд говорил:

«Смотри. Твой последний защитник повержен. Он ничто».

Он медленно, с театральной паузой, повернулся к толпе, поднял окровавленные, сияющие крылья и издал победный рев, который заглушил на мгновение весь гам арены. Народ взорвался ликующими, исступленными криками. Укерас сделал гордый, насмешливый поклон и величественно удалился с арены. Сарлес остался лежать на песке, одинокий и неподвижный.

Я смотрела, как песок под его головой темнеет от крови и бессильно, до боли, ударила кулаком по решётке. В горле встал ком, а внутри было пусто и холодно. К нему подошли двое эльфов. Они перевернули его и проверили, жив ли. Один из них что-то крикнул распорядителю и кивнул. Сердце ёкнуло – он жив! Но это была горькая надежда. Его, истекающего кровью, поволокли прочь.

Я осталась у решётки, не в силах оторвать взгляд от алого пятна. Где-то за трибунами слышались смех и звон бокалов. Кто-то выкрикивал имя Укераса, уже забыв о том, кто только что лежал в пыли.

Цепи на моих запястьях казались ничтожными по сравнению с тяжестью на сердце.

Магистр поднял руку, требуя тишины, и объявил перерыв. За ворота вышли слуги, неся на подносах бокалы с рубиновым вином, и начали раздавать напитки разгоряченной толпе.

И тут же, за дверью моей клетки прозвучало моё имя.