Чародей с поварёшкой

Никогда не думал, что когда-нибудь буду вести дневник. Хотя правильнее, наверное, мемуары. Хех. Мне ведь придётся не только записывать происходящее, но и вспоминать… былое. Да уж. Где я, а где мемуары?

Но так нужно. Важно понять, что со мной происходит. Может, через пару дней я удалю приложение с телефона и забуду всю эту ерунду. А может, и нет. Кто знает?

Сколько себя помню, мама всегда говорила:

— Юра, приготовь, пожалуйста, кашу (макароны, яичницу, суп, пирог…) — твоя стряпня им почему-то нравится больше. Сразу такие послушные становятся!

«Им» — это мелким. Ольке и Димке. Они двойняшки. Когда нас бросил отец, мне было девять лет, а брату с сестрой по два года. С тех пор я и превратился в семейного кашевара и няньку по совместительству. Только и слышу: «Юр, приготовь борщ», «Юрочка, своди Олю в поликлинику», «Юра, проверь у младших домашнее задание…»

А какая может быть домашка, если я сам троечник галимый?

И так всё время: то готовлю, то с мелкими вожусь. Школа ещё. Но в школе я обычно спал. Дома-то нормально не отдохнёшь. Летом ладно: с тринадцати лет каждый день я ездил на электричке в Москву. На заработки. Мыл машины пафосным чудикам на Патриках. Так и телефон нормальный купил, и шмот. Но главное, удавалось отдыхать в дороге. Часть денег, конечно, маме отдавал. Отец-то алименты не платит. Свалил в закат, и с тех пор ни разу не объявлялся.

… Перечитал написанное и понял, что выходит, будто я маму во всём обвиняю. Ну, что, отдыхать некогда. Но я не обвиняю. Она сама на двух работах пашет — сутками, в охране. Наш Столбовск — совсем небольшой город, всего десять тысяч жителей. Зарплаты маленькие, но цены высокие, почти как в Москве.

И всё из-за туристов. Город-то старинный. В летописях упоминают о нём с двенадцатого века, но эти места были обитаемыми и раньше. У нас куча древних церквей, монастыри и даже Кремль свой есть. Правда, разрушенный. Ещё катакомбы. Я в них не бывал, только слышал, что они существуют.

Ну вот. Чтобы денег было побольше, мама устроилась в два места. Смены — сутки через трое. День ишачит, следующий отсыпается, а потом на вторую работу выходит.

Понятно, что дома или спит, или тупит. Натуральный зомби. У нас многие люди верят в чертовщину. Вроде призраков и полтергейстов. Но я никаких призраков, кроме мамы, не встречал.

Правда, в этом году она, наконец, нашла нормальное место. Устроилась начальником охраны в администрацию города. Стало полегче, но всё равно домой приходит только к восьми вечера, и выходных только два.

Поэтому, когда она просила что-нибудь приготовить, да ещё хвалила, какой я молодец, я всегда считал, что просто подлизывается. Мне моя стряпня не нравилась.

Сам я свои кулинарные таланты оценивал трезво. Да, я прекрасно видел, как ей тяжело. Поэтому помогал. Но и погулять хотелось. Из-за этого каша часто горела, а макароны разваривались. Ясное дело: когда мама заявляла, что это вкусно, я лишь глаза закатывал.

Это в десять лет. Тогда у меня ещё были друзья. Потом они отвалились, и я уже никуда не спешил. Но готовить так и не полюбил. Сколько помню, варю борщ, а сам думаю:

«Чтобы вы все до отвала наелись и затихли наконец! Дайте мне хотя бы книжку спокойно почитать!»

Или:

«Что же такого приготовить, чтобы вам это ужасно понравилось, но вы не съедали всю кастрюлю целиком, а растягивали надолго?»

Разные мысли, на самом деле, в голову лезли. Иногда и хорошие даже. Но вот сейчас думаю и понимаю: многое сбывалось. Просто я ничего особенного не желал, поэтому и не обращал внимания на эти совпадения.

Один случай, правда, запомнился. Как-то раз Олька выпросила личный торт на день рождения. Чтобы в школу его отнести. Обычно-то я один на двоих делал, а тут она начала подлизываться:

— Ну братик, ну, пожалуйста!

Говорит, а сама ресницами хлопает. Кокетничает. Ей тогда девять лет было, а уже научилась откуда-то. Так смешно стало, что я согласился. Торты мне интереснее делать, чем обычную еду. Потому что сложно. Важно ведь не только ингредиенты правильно смешать, испечь. Но и собрать, и украсить. Настоящий конструктор. Задача!

Поэтому я пёк торт с удовольствием, да ещё и воображал, как мальчишки, которых Олька угощает, объясняются ей в любви.

Так и случилось в итоге. Ух она и визжала от восторга! Пять человек, сказала, один за другим подарили ей цветы и назвали красивой. Даже подрались из-за неё.

Но и тогда я не обратил внимание на совпадение. Только вчерашнее происшествие заставило задуматься.

После школы я поступил в профессиональный колледж, на кулинара. На большее моих оценок не хватило. Вообще-то, мне так осточертела готовка, что поначалу, я думал, выучиться на какого-нибудь электрика. Или токаря. Поступить на повара меня уговорила мама. Сказала, что у электриков заработки, конечно, хорошие, но перспектив никаких. Мол, всю жизнь будешь фазу искать, да с мужиками у подъезда бухать. А повар — всё-таки многообещающая профессия.

Я подумал и согласился. Опять же, если поднапрячься, можно потом и вышку закончить.

Вот только… Вся эта болтовня насчёт перспектив звучит круто, но реализовать её оказалось совсем непросто. А всё потому, что дома у нас постоянно творится бардак.

Нет, в колледж-то я поступил без проблем. Ещё и на второй курс — я же не девять классов закончил, как мои однокурсники, а одиннадцать. Но оказалось, что прочих обязанностей никто не отменял. И мне по-прежнему нужно готовить и следить за мелкими. Сами они ни в какую не хотят заниматься домашними делами. И как в таких условиях можно нормально учиться? Чтобы не просто пары отсиживать, а получать образование?

Домой прихожу, мелкие сидят голодные. Ждут меня, чтобы я им приготовил или подогрел. Вещи разбросаны, вся утренняя посуда лежит в раковине грязная. На столе хлебные крошки и потёки от сладкого чая. Это всё, что они себе готовят.

Увидят меня и начинают клянчить, чтобы приготовил поесть. Я пробовал им объяснить, что за собой нужно убирать. Но Ольга очень упрямая, и как я заметил, ей ужасно нравится побеждать в подобных противостояниях. Ради этого готова и слезу пустить, и косорукой выставиться. Например, тарелку расколотить или воду на себя опрокинуть, вроде как случайно.

Мама мне не верит. Она почему-то считает, что дети, в отличие от взрослых, врут только из страха. Но никак не с целью получения выгоды. Как же иногда хочется объяснить ей, что это полная чушь! Рассказать, как я сам врал в детстве! Но… сдерживаюсь. Понимаю, что подобные признания пользы мне не принесут. Наоборот. Скажет ещё: «Не суди по себе!» — и останется при своём мнении.

Как же меня бесит, когда она начинает мне втолковывать:

— Юра, ну они же маленькие совсем! Им всего по одиннадцать лет!

А я что, не маленький был, когда нас бросил отец? Ещё младше. И не умер. Бесит это всё. Нечестно получается. Раз заикнулся об этом маме, а она:

— Ладно, ладно! Сама приготовлю…

И жалобно так прошептала, я еле сдержался, чтобы не заорать! Показалось даже, что она специально таким тоном это сказала. Чтобы к моей совести воззвать.

А я в упор не понимаю, почему мне должно быть стыдно. И всё равно постоянно заставляю мелких убирать за собой. И готовить. Пытаюсь, по крайней мере: не позволяю есть, пока не приберутся. Но всё это без толку — приходит с работы мама, начинает их жалеть, и мои старания идут коту под хвост.

Поэтому они и наглеют. Знают, что мама всё им разрешит. Сколько раз я пытался объяснить, что нельзя так делать! Позволяя всё на свете, она их портит! В ответ же слышу:

— Юра, они ещё дети! И вообще, яйцо курицу не учит.

Из-за всего этого я постоянно хожу и психую, на занятиях получаю трояки и завожусь ещё сильнее, когда представляю, какой у меня будет диплом, если так будет продолжаться и дальше. Я ведь когда поступал в колледж, рассчитывал, что здесь просто учиться. Мне казалось, раз ЕГЭ сдавать не нужно, значит, программа будет лёгкая.

Подумаешь, кулинария! Готовить я более-менее умею, а здесь фишкам научат.

Размечтался.

Чего стоят одни только «Основы физиологии питания, санитарии и гигиены»!

Ещё и Бегичевская меня за что-то невзлюбила. Кураторша. Постоянно наблюдает за мной и дёргает. По поводу и без.

Зовут её Матильда, но наши за глаза называют Бегимотя. Не только из-за фамилии с именем, ещё и потому, что она довольно крупная. Не толстая, нет. Большая. И фигурой, и ростом. Выше меня сантиметров на пять. А я всё-таки сто восемьдесят три сантиметра. Шея у неё накачанная, как у бодибилдера, грудь тоже немаленькая.

Говорят, Матильду назвали в честь какой-то доисторической балерины. У неё даже отчество такое же — Феликсовна. Но что-то у её родаков явно не срослось.

И вот с самых первых занятий она почему-то взялась меня гнобить. Остальных почти не трогает, а меня за каждую мелочь цепляет. Однажды я прослушал задание на дом и тихонько спросил у Трохи: «Что она сказала?»

Бегимотя услышала, хотя между нами было шагов двадцать, и ответила на весь класс:

— Она сказала, Хлебников, что дома вы ещё должны самостоятельно прочесть второй параграф и составить сбалансированное меню на день!

Всё стали оборачиваться и фыркать. Троха дождался, пока мы выйдем из кабинета, и заявил с умным видом:

— По-любому, Юрец. Она в тебя влюбилась. Тёлки часто, если влюбляются по уши, начинают докапываться и наезжать. Чтобы ты, значит, не расслаблялся. Не решил, что она уже тёпленькая и можно без боя брать.

Сказал и заржал, как конь, довольный собой. Я не поверил в эту чушь. Правда, девчонки вокруг Трохи крутятся постоянно: и звонят, и пишут, и глазки строят. Должен, по идее, разбираться. Но Троха тот ещё болтун. Скорее всего, просто прикололся. Да и какая Бегимотя тёлка? Ей лет тридцать, наверное.

Но шутки шутками, а именно из-за такого поведения Бегичевской вчера всё и случилось. Сначала всё шло как обычно. Она вела практическое занятие. Мы всей группой чистили и резали овощи, а Матильда ходила по лаборатории, умничала и изредка проверяла стоящий на плите бульон, из которого должен был получиться борщ. Иногда цепляла кого-нибудь: задавала вопросы по методичке.

Троха устроился со своей подружкой, и они больше перешёптывались, чем занимались картошкой. Место возле меня пустовало, поэтому, когда явилась опоздавшая Наташка Мирошникова, то устроилась рядом и принялась расспрашивать, что пропустила.

Вот тут-то Бегимотю понесло, и стала она к нам с Наташкой цепляться.

— А ну, не болтать, голубки! Зажиматься после занятия будете!

Я хотел сказать, что мы не голубки и не зажимаемся, но Наташка меня опередила. Подошла вплотную, обняла за шею, повернулась к Бегичевской и протянула томным таким голосом:

— Ну, Матильда Феликсовна! У нас же чувства! Поймите нас, вы же тоже когда-то были молодой!

Я так офигел от этих объятий, что затупил. Стою, смотрю Натахе в вырез, из которого выглядывают симпатичные такие округлости, и чувствую, как в башку заползает туман. Взял и чмокнул её в ухо. А она и застонала в ответ. Протяжно так. Вся группа покатом — девчонки хихикают, Троха ржёт, как конь. Бегимотя стоит красная, как варёный рак.

— Хлебников! А ну, убери от неё руки! Сюда иди. Не можешь вести себя по-человечески, будешь под моим контролем.

Вот так и получилось, что почти всё занятие я не отходил от Матильды. Как же она меня достала! Каждый шаг комментировала — и помыл-то я не так, и почистил паршиво, и нарезаю неаккуратно. И если бы только это! Что ещё придумала: подойдёт вплотную, накроет ладонью мою руку и вместе со мной делает. Моет, чистит или режет. Показывает, как правильно.

Потом я ещё и варил. И зажарку делал, и овощи в борщ кидал и солил… Бегомотя всё время была рядом. Станет за спиной, сопит в затылок и командует:

— Осторожно! Не бросай всё сразу, клади частями. Технику безопасности соблюдай!

К концу занятия меня от её голоса потряхивало, а в ушах стоял звон, как в тот раз, когда я лет в десять в башню к церковному звонарю забрался. В общем, такой псих накрыл — не передать. Стою, мешаю борщ поварёшкой и думаю: «И чего ты такая беспокойная? Чего прицепилась? Успокойся! Отстань уже! Успокойся!»

Потом представил, как Бегимотя замолкает, садится на стул, кладёт перед собой руки, на них голову… И крепко засыпает. Даже заулыбался, так мне понравилась эта картина.

Следующей парой у нас была теория. И снова с Бегичевской. Мы вернулись в аудиторию, сытые и расслабленные, после плотного, лично приготовленного обеда. Расселись по местам, разложили методички и тетради. Прозвенел звонок, в коридоре стало тихо.

И мы вырубились. Всей группой. Матильда тоже.

Проснулись, когда занятие закончилось и двадцать минут шла следующая пара. Разбудил нас директор, который пришёл выяснять, почему вся группа не явилась на очередной урок.

Бегичевской сильно досталось. Но она смотрела на Алёхина пустыми сонными глазами и ничего не говорила. Явно не понимала, что вообще происходит. Выглядела ужасно, как будто закинулась колёсами: невнятно бормотала, испуганно косилась на меня и постоянно поправляла растрёпанные волосы. На щеке у неё остался след от пластикового ежа — подставки для ручек. Жесть. Даже не представляю, как можно было на нём вырубиться.

Правда, мы все выглядели ненамного лучше.

Директору это не понравилось, и нас всей толпой погнали в медпункт, сдавать кровь на анализы. В тот день занятий больше не было.

Я шёл домой, еле волоча ноги. Пришлось ещё подниматься на третий этаж, и когда зашёл в квартиру, чуть не валился от усталости.

Мелкие тут же принялись путаться под ногами, но я потребовал, чтобы меня оставили в покое. Согрел чаю, мечтая о том, как пью его и становлюсь бодрым. Налил кипятка, взял печенья и заперся в нашей с Димкой спальне.

И вот когда кружка опустела, а туман в голове рассеялся, меня вдруг осенило: слишком много совпадений. Не бывает такого, чтобы человек получал столько энергии от простого чая.

И я стал вспоминать.

Дорогие друзья! Вы читаете эту книгу, потому что в названии вас что-то зацепило. Поставьте лайк и расскажите, что привело вас сюда. Каждый ваш комментарий для автора – на вес золота😉