Сдохнуть в муках — это не самый лучший способ провести очередной денёк, скажу я вам. Почему я так уверенно об этом говорю? «Это же логично!» — воскликнут некоторые. Но я отвечу: да, я бы тоже хотел знать об этом только в теории и никогда не сталкиваться на практике.
Только вот реальность макнула меня в такую большую кучу дерьма, что хотелось просто блевать.
Благо, все мучения наконец закончились, и я с радостью могу сказать, что моя никчёмная пси-способность всё-таки оказалась полезной.
В итоге… Да уж, быть никчёмным «слышащим», когда все остальные «слышащие» мнят себя богами и относятся к «глухим» как к мусору, — сомнительное удовольствие. А когда на тебя ещё и косятся с жалостью и отвращением, считая позором всей расы — такого не пожелаешь никому.
Так, давайте-ка всё по порядку.
В нашем мирке псионов не было — от слова совсем. По крайней мере, до Великой войны народов.
В 1925 году правительствами стран-победительниц — то есть Германской, Османской и Австрийской империй, а также Италии — была образована Оборонительная конвенция.
По сути, странам, проигравшим войну, было позволено иметь лишь полицейские органы, тогда как военные силы разрешалось содержать только германским народам и Италии.
Османы, наняв политологов, убедили монархов всех стран кооперироваться и создать Федерацию народов. Мир поделили «по линеечке» и начали рекрутировать людей в личные армии, а контроль над полицией передали корпоратам, истребив при этом мелкую аристократию.
Не знаю, как жили монархи — у них, видимо, был свой уютный мирок без забот.
А вот мы, простолюдины, были обязаны учиться и выживать сами по себе.
Образование, благо, было бесплатным, жильё и питание — до боли дешёвыми, но медицина оставалась непомерно дорогой
для обычного человека.
Чтобы заняться бизнесом, нужно было идти на поклон к корпоратам и работать до самой смерти.
Благо, препараты для замедления старения выдавались ежегодно, начиная с сорока лет. До семидесяти человек не чувствовал признаков старения — только вот, как побочный эффект, организм ровно в срок подыхал от сердечного приступа.
Всё текло своим чередом, пока монархи не заигрались в богов и не вывели новый вид людей — псионов.
Вот только они не ожидали, что уже среди первого поколения появится галимый телепат.
И заморозил он все двадцать две семьи старых монархий Европы и Азии, заполучив в свои руки ресурсную и технологическую базу всей планеты.
Никто уже не мог точно сказать, когда он начал реализовывать свою задумку, но к 2007 году в мире насчитывалось как минимум 1 380 активных псионов.
По сути, мои соплеменники заняли места монархов мира, исходя из законов силы.
Только вот я оказался слегка умнее обычного обывателя и владел телекинезом и технокинезом — на уровне восьмилетнего псиона. До конца своей жизни меня не убивали лишь потому, что я никому не мешал: не изучал науки, а просто жил и не тужил.
Ещё одно отличие от сильных псионов заключалось в том, что из-за моей слабости как псиона я оставил много потомков. Ну, скажем так — я был вроде быка-осеменителя.
Я не превратился в животное только благодаря своей псионской натуре, которая делала меня более дисциплинированным, чем обыватели.
Мой мозг был немного лучше, чем у «неслышащих», и я мог изучать науки простого мира, синтезируя прикладные открытия.
Только вот по сравнению с псионами-умниками мои потуги выглядели смешно.
Пока они понимали и реализовывали технологии ИИ десятого уровня, я спотыкался на выкладках ИИ второго.
Для сравнения: ИИ нулевого уровня — это игрушка в руках обывателя.
А мой основной инструмент — ИИ первого уровня — позволял симулировать технические задачи по синтезу препаратов и костюмов для усиления обычного человека в 25 раз выше физического и ментального максимума.
Но даже этого было недостаточно, чтобы конкурировать хотя бы с псионами моего-уровня.
Данная ситуация возможна только при растрате обычными людьми своих умственных и временных ресурсов ради моего убийства.
Ибо я сам по себе не подвержен страстям тела и психики. Эмоции у псионов, конечно, остаются — ведь они приправы жизни, — но мы в целом не подвержены их влиянию в той мере, как простые люди.
Эта данность даёт нам непреодолимое преимущество.
Однако с учётом развития ИИ преимущество людей исчезает само по себе.
Каждый псион создаёт свой ИИ сам — потому что псионская солидарность солидарностью, но доверять чужому разуму — уязвимость, а такую уязвимость оставлять себе дороже.
Вот только я, потратив на себя слишком много сил и ресурсов в плане препаратов и технологических бустеров, смог воспользоваться ИИ второго уровня — и то, не в полной мере его потенциала.
Только так я допёр, как работают мои способности.
Я был бессмертен.
Да-да, не удивляйтесь. Псионы сами по себе после освоения технологий ИИ третьего уровня умирают редко — но мой случай был иным.
Я обладал чем-то вроде психического бессмертия.
Как бы это объяснить… моя личность каким-то боком не перестаёт существовать после смерти оболочки.
Куда она попадает — я без понятия. Тут остаётся только поверить.
Как же я проверил истинность такой диковинной гипотезы?
Да всё до банальности просто — меня сделали мёртвым.
Так сказать, единственный псион-телепат нашей планеты по имени Андрей — как настоящий злодей, поделился своим «ведением» и признался в грешках.
Как оказалось, наш Андрюша — первый телепат на планете, но не первый псион, а седьмой в своём роде.
Впрочем, не суть.
На досуге он вычислял всех псионов и предварительно гасил телепатов, поглощая их потенциал.
По его словам, интеллектуальный потенциал человека поглотить легче и понятнее интуитивно.
А вот псионику поглотить — та ещё морока.
Но он, бедняжка, превозмог… и таки сожрал все силы телепатов планеты.
Можно сказать, был он обладателем самой длинной и мощной «пушки» на Диком Западе.
Он бы мне и не рассказал так много, если бы при попытке поглотить мою силу не заточил себя в моём ментальном пространстве.
Он устроил уборку у меня в башке, и, как итог, мой и без того нехилый интеллектуальный потенциал заметно вырос.
Полагаю, с такой «чистотой мозгов» я мог бы даже осилить полный потенциал ИИ второго уровня.
Но, увы, ни ему, ни мне это не помогло.
После очистки и структурирования моего сознания он, по каким-то неведомым причинам, так и не смог меня сломить.
Его телепатические атаки меня вообще не трогали — я чуть со скуки не помер… хотя, если честно, всё-таки помер от инсульта, наверное.
Предсмертная агония длилась, по ощущениям, несколько часов — и, наконец, меня постигла тёмная тишина.
Я очнулся рывком, выплёвывая воду из лёгких.
Меня, всем скопом, приводила в чувство какая-то детвора.
Благо, приперся ко мне Андрюша — во сне, разумеется.
И все эти растянувшиеся мгновения с агонией и остальной скучной парой моей жизни показались просто сном.
Но я чётко осознавал — я это я, а не кто-то другой.
Но все ровно то самое, осознание не помогло мне изменить течение реальности:
я всё так же оставался семилетним мальчишкой.
Только мой мозг был твёрдо уверен —
что я псион планеты Земля по имени Лекс.
Меня в этой тушке звали Олекссандр.
Совпадение? Не думаю.
Я был подданным прежнего Австро-Венгерского государства, а ныне являлся гордым австрийцем.
Родословную свою я особо не разбирал, но некоторое сходство со славянским родом у меня точно имеется.
Если честно — я вообще не в курсе всей подноготной моей семейки.
На дворе стоял 1925 год.
После того как моя тушка, к удивлению, не подохла, я начал судорожно искать методы, чтобы развить иммунную систему.
Только вот затея та не увенчалась успехом сразу, и я, по старинке, начал тренировать телекинез и технокинез.
Тренажёров, к сожалению, не имелось.
И если бы меня спалили — точно сдали бы властям.
А в худшем случае — просто выпороли бы.
Благополучной мою семейку назвать было нельзя.
В прежнем мире меня сделали в пробирке, а в этом — родили естественным путём.
Разницы, честно говоря, я не заметил: там и тут родители передо мной авторитета не имели.
Благо, кроме меня у них было ещё пятеро детишек,
так что я, в качестве среднего ребёнка, был чуть ли не безпризорником.
Через недельку я благополучно сбежал из дому и направился в Вену — для её покорения, разумеется.
В моём мире я не знал, как обычные люди жили и выживали, но тут — всё оказалось куда мрачнее.
Обычные люди жили чуть лучше скота: грязь, нищета, да ещё и еда по своим качествам едва ли превосходила корм для животных — разве что на сотню процентов.
По дороге в Вену я повидал многое.
Как только добрался до города, начал обустраивать свой быт и зарабатывать себе денюжку на карманные расходы.
А главное — выстраивал привычки для собственного развития как псиона.
Благо, силы у меня остались, хоть и немного деградировали.
Но жалеть тут было не о чём — я и прежде не блистал в поприще псионского таланта.
Мой максимум в телекинезе — это пара килограммов предметов, и то в количестве пяти штук.
Граммом больше или числом больше — ни-ни.
А технокинез у меня ограничивался инстинктивным конструированием, а также интуитивным изучением техники и механизмов через касание.
Починка и нивелирование дефектов происходили не за счёт пси-энергии, как у других, а через внесение технических правок — своими руками.
Модифицировать предметы я не умел.
По дороге я, логическим путём и методом подбора медитативных техник, таки сумел попасть в сферу сознания.
Там я и встретил самого себя — мальчишку Олекссандра.
Я его благополучно распылил и поглотил его интеллектуальный потенциал.
Прибавка, правда, не была колоссальной — к моему исходному потенциалу добавилось лишь процентов пятнадцать.
Это как раз максимальный уровень простого человека.
Я честно не знаю, насколько хорошим человеком я был бы, но рудимент себе выращивать не собирался.
К сожалению, предрасположенности к пси у мальчишки не наблюдалось.
Зато структуризацию остатков своих знаний и знаний мальчишки я проводил планомерно — каждый день.
Я, ради выживания, присоединился к каким-то коммунáрам, название которых было «Ульдфельд». Только вот они все грезили об отъезде в социалистическое государство.
Я у них за год обучился письму, перечитал кучу литературы, а заодно помогал конструировать и чертить разные механизмы и технику. Они платили мне едой и одеждой — честная сделка, как по мне.
Так и жил, пока они не эмигрировали всем скопом в СССР.
Вот когда мне стукнуло девять лет, я наконец просортировал весь хлам и изучил много техники и механики.
Кроме этого, я подналёг на физику и химию.
На дворе был 1927 год, а я в свою очередь учился в школе, где когда-то преподавала парочка из коммунаров.
Как бы сказать… меня туда впихнули по блату.
Даже оставили комнатушку неподалёку.
Там я сделал небольшой ремонт, а старое пристанище коммунаров превратил в мастерскую.
На досуге изучал законы Австрии и пытался эмансипироваться.
Только вот получалось это у меня плохо — в 1930 году, когда мне было двенадцать, меня пытались отправить в детский дом.
Так что я сбежал в Германию.
Я чуть не стал бомжом, но политические вихри расправились со всеми коммунистами — и я прибился к церковной пастве.
Я немного изучал Библию, правда недолго, но через несколько месяцев, облапошив парочку пьяниц, обзавёлся жильём и снова пустился в поиск места для обучения и источника прибыли.
И то, и другое меня нашло — в корпоративных застенках. Я подрабатывал инженером, а также конструктором и механизатором. Так я набирался связей и опыта в течение пяти лет, до 1935-го.
Все эти годы я развивался физически и психически: искоренял страстные желания, оставляя лишь потребности — сон, еду — и мимолётное творческое влечение. Привычки я оптимизировал до предела.
А вот бустеры — и препаратные, и технические — пока для меня нереальная затея: производственные цепочки для этого недостаточно выстроены. С моими возможностями встаёт вопрос: строить корпорацию самому или захватить власть в стране вроде США или СССР? Германия по ресурсам не подошла; вообще любая европейская страна по отдельности для моих задумок не годится.
Поэтому имеющиеся ресурсы и время я намерен потратить на изобретение способа развития псионики.
К счастью, моя собственная псионика тоже развивается — за время перевоплощения где‑то на какие‑то 2%. Но это уже результат. Пока не умру, вероятно, смогу повысить её эффективность примерно на 20%.
Там через пару лет можно было эмансипироваться при определённых обстоятельствах, исходя из новых законов.
За месяц путешествий я прибыл в новую столицу новой страны и сразу занялся заботой о пропитании и жилье
Вот уже на дворе 1937 год. Мне исполнилось девятнадцать. Пропаганда, начиная с тридцать первого, медленно наращивает реваншистские настроения и антисемитскую риторику.
Я обучаюсь в университете, биография моя чиста, как слеза младенца.
Телекинез я развиваю иначе, чем принято. Моя техника больше похожа на тактильный телекинез — одной рукой. Именно так я смог поднимать полутонные веса, практически не напрягаясь.
Теперь я уже учусь разделять телекинетическую точку опоры, чтобы тактильный телекинез перешёл на обе руки. С одной рукой я способен поднимать по 300 килограммов, и постепенно повышаю предел до 400.
Нехилый буст, как по мне, если вспомнить, что изначально я мог поднять лишь два килограмма максимум. Всё это — благодаря нехитрым расчётам, на которые я потратил месяцы.
Технокинез, к сожалению, оптимизировать так, чтобы результат кратно улучшился, не получилось. Но меня это не смущает.
Я сконструировал наручный анализатор-компьютер и разработал суперламповую технологию, а также батарею невиданной мощности на натриевой основе. Срок службы, правда, подкачал — каких-то полгода, с моим прожорливым компом.
Пока микротехнологии люди производить не научатся, я вынужден работать с ИИ нулевого уровня. И всё же я довёл его до максимума: теперь он выполняет не только функции калькулятора, но и служит ассистентом, секретарём и контролёром состояния.
.
После изобретения этой приблуды я стал идеальным ассистентом.
Но это вышло мне боком: в 1940 году меня направили ассистировать некоему Фредерику Воуту.
Я, конечно, псион, так что априори не жалею людей как разновидность разумной фауны планеты.
Но зверства, свидетелем которых я стал, ассистируя этому фанатику, поражали меня своей расточительностью и напрасной жестокостью.
К счастью, я сумел за пару кварталов оптимизировать процесс, искоренить жестокость и обеспечить подопытным условия жизни выше нормы.
Убедить «глухих к пси» людей для меня было делом плёвым.
Я разрабатывал специальную диету, параллельно запоминая и мысленно оптимизируя научную формулу Фредерика.
Только меня смущали какие-то магические письмена, которыми Воут пользовался для синтеза сыворотки.
Для надёжности я сам начал собственный эксперимент по расшифровке и анализу эффектов.
За четыре года неустанных экспериментов я расшифровал восемьдесят процентов магической руники.
Пока Фредрик рандомно синтезировал синюшную бурду и напрасно убивал более девяноста процентов моих подопытных, я в уме строил систему усовершенствования человека.
Если у Фредрика не было никакой системы — ему было наплевать на подготовку испытуемых, на диету и на препаратное сопровождение индивида во время преобразования — то меня всё это заботило в первую очередь.
У него получился предельно успешный образец — в единственном экземпляре. Образец звали Клара Райзенгер.
Я был уверен: если всё делать по уму, то смогу подготовить людей, и через несколько поколений преобразований выдать улучшенного человека; в будущем технологии будут только лучше, а возможности — шире.
Пока же Германию терзала война, а внутренняя ситуация оставляла желать лучшего, Фредрик вел переговоры с правительством США, прося об экстрадиции. Он, конечно, расист тот ещё — но что не сделаешь ради выживания.
Я с ним солидарен в мысли, что с этой лодки пора сваливать. Только я собираюсь валить к Советам: у меня там есть коммунары и разведсеть, созданная мною ещё в 1939 году, и она всё ещё функционирует. Меня даже пару раз награждали за шпионскую деятельность.
Это не так уж сложно, как кажется: нужно уметь манипулировать нужными людьми, иметь тонну компромата и подкупить остальных. А если человек не вмещается в обе категории и мешает — устранить его для телекинетика дело плёвое.
Инсульт внезапный — никто не отменял.
В общем и целом я тайно иммигрировал в СССР в тот самый день, когда американцы инсценировали похищение Фредерика Воутa через Турцию. Я пересёк границу СССР и за неделю на поезде добрался до коммуны «Ульдфельд», расположенной в городе Кызылорда. Конечно, после прибытия меня спрятали мои соратники-коммунары, и я не светился — водить за нос сотрудников КГБ было занятие крайне увлекательное.
Я не только прятался, но и открывал своё учебное заведение в ближайшем городе — по изучению генома человека и выведению нового вида человеческого существа, а именно «Советского человека».
Целый год я легализовывался, выстраивал биографию и качественно заметал следы. Моё прошлое никто не смог вычислить — да и кто бы им интересовался, когда у Союза было столько проблем.
Первым делом я создал новую систему школ и открыл сразу пять учебных заведений в Кызылорде.
Единственным официальным учителем был, разумеется, я; дети же учили друг друга, поэтому отстающих фактически не было. Экзамены я принимал сам: разбирал слабые стороны ребят и по нарастающей давал им новые знания.
Итак, за десять лет дети должны были стать самостоятельными, свободолюбивыми и умными личностями — навык познания у них выходил на первый план, а практическая часть обучения ценилась выше теории.
Именно после моей задумки меня начали замечать. Докопались до сведений, что я был помощником Фредрика Воута — и всё представленные данные сводились к тому, что я «хороший человек», потому что в безчеловечном фашистском государстве заботился о людях и умудрялся обеспечить человеческие условия подопытным Воута. В общем, это была не развед-информация, а какая-то пиар-книжка.
Я выбил себе многоходовку: внедрить мои типовые школы по всему Союзу и ввести предмет по изучению Конституции и законов. Взамен Советы должны были предоставить лабораторию для опытов над заключёнными — по сути биополигон вблизи Аральского моря, на «Острове Возрождения». И с тяжестью в сердце я еле-еле согласился.
Конечно, я всё подстроил так, чтобы они думали — если мне не понравятся условия, я смогу сбежать. Убивать меня им было невыгодно — государству. Единственный выход, выгодный обеим сторонам, — мягкая вербовка.
А такие странные предметы и внедрение моих школ были частью моей подготовки на будущее.
Кроме того, мне самому было выгодно подобное положение — я, по сути, строил себе платиновую клетку. Конечно, всё сразу не сложилось как надо, пришлось скорректировать планы.
Но к концу сорок пятого года, после окончания войны, наравне с корпорацией «Воут» в СССР появился НИИ по изучению Советского генома, и я начал внедрять свои наработки и проверять их на практике.
Первые результаты по вакцинации детей суперорганизованным вирусом (сокращённо — СОВ) показали себя великолепно: он активно развивал иммунитет и держал его в тонусе. Таким образом, все болезни заразного характера постепенно искоренялись, а люди получали супериммунитет.
Магическая гравюра при этом не использовалась, так что процедура стала обязательной для всех.
После этого я приступил к разработке специальной диеты для подготовки человека к принятию первичной инъекции.
Подумав, я не стал изобретать велосипед — и свёл всю систему к уже существующим этапам идеологической подготовки: октябрята → пионеры → комсомол.
По сути, через эти ступени человек проходил не только идеологическую, но и физиологическую модификацию.
Первые результаты ошеломили и одновременно воодушевили советское правительство.
Я в форсированном режиме за три года провёл первичные модификации, внедрив в организм человека СОВ. После диетической подготовки в течение полутора лет я внедрил бактериологическую микрофлору, и когда анализы показали готовность, я год заставлял людей тренироваться. В итоге я провёл инъекцию октябрятам, которая дала эффект психического бустера и интеллектуальной активности на уровне нулевого уровня ИИ.
Это было мощно по меркам местных — почти что псион: человек становился высокоэффективным достижителем в любой деятельности; чистоплотность, нравственность и умеренность шли как бонус. Такой результат получал даже бывший бомж и пьяница. А если такой эффект будет у семилетних детей, по моим расчётам они станут будущими учёными и управленцами, с которыми граждане других стран не смогут сравниться.
Конечно, я заверял, что это всего лишь нулевой этап. Жаль, что такой путь возвышения пока закрыт для меня — я её только что изобрёл. Если мне ещё повезёт с перевоплощением и технологическая база позволит, я проведу все модификации над собой.
Ну что же — поживём, увидим.