Человекоподобный Гусь

Егору, егерю с многолетним стажем, звонки от знакомых полицейских были делом привычным. То медведь-шатун у обочины крутит, то браконьеров поймали — просят помочь с опознанием. Но этот звонок был иным. С первых минут.

— Егор, срочно выезжай к нам на Сосновый переулок, — голос участкового Сергея был напряженным. — Птицу тут странную нашли. Бабку Агафью в обморок повергла. Говорит, она говорящая. Икает, дергается.

— Птица?

— Бабка.

Егор фыркнул в трубку:

— Попугая, что ли, на волю выпустили? Или галка с подрезкой языка? Я не орнитолог, ребята. Птица не дикая? Не мое тогда.

— Так то да. Это гусь. Обычный, белый. А говорит… Сам увидишь. Скорая бабку забрала, она вся трясется, заикаться начала. Помоги разобраться.

Любопытство пересилило скепсис. Через полчаса Егор подъехал к аккуратному деревенскому дому с резными наличниками. Во дворе стояли две патрульные машины и «скорая» уже отбывала. У колодца, который был накрыт добротной двускатной крышей, словно крошечный сарай, его ждали Сергей и еще один сотрудник.

— Ну, и где ваш полтергейст пернатый? — поинтересовался Егор. — Белый гусь, летящий на крыльях дня.

Сергей молча указал пальцем на крышу колодца. На самом коньке, словно флюгер, восседал крупный белый гусь. Двойной подбородок, желтый клюв, все дела. Осанка у него была властная, взгляд маленьких глаз-бусинок — оценивающий и бесстрастный. Ситуация была абсолютно обычной, если бы не одна деталь: из-под противоположного ската крыши, из узкой щели, торчал зад серого гуся, дикого, который отчаянно и безнадежно пытался в нее втиснуться.

— Бабка Агафья вышла воды набрать, — начал объяснять Сергей. — Подходит, а этот белый с крыши на нее смотрит и таким, понимаешь, хриплым басом выдает: «Уходи». Она в крик. Соседи вызвали нас. А серый, — участковый кивнул на торчащий зад, — видимо, его подруга, тут же нырнул в эту щель от страха и застрял.

— «Уходи»? — переспросил Егор, с трудом сдерживая смех. — Ну, может, бабке померещилось? От давления.

— Мы сами слышали! — вступил второй полицейский, молодой и нервный. — Я к нему подошел, а он мне: «Отстань». Я чуть сам не сел. Давай уже, Егор, как специалист, скажи — что за мутант? Может, его пристрелить, раз такого в природе не бывает? Лицензию у тебя потом, если что, купим. Дело с концом.

Егор нахмурился. Стрелять в живую диковинку — последнее дело. Он внимательнее посмотрел на гуся. Птица была спокойна, но напряжена. Ее внимание было приковано к застрявшей подруге.

— Попугаи говорят, потому что у них особое строение клюва и языка, — размышлял вслух Егор, медленно приближаясь. — Гусь… физиологически не может артикулировать слова. Это нонсенс.

Егерь сделал еще шаг. Гусь повернул к нему голову, его черные глаза сузились. Раздался хриплый, гортанный, но абсолютно четкий басок, не оставляющий сомнений:

— О-той-ди.

Егор замер, будто в него молиния попала. Мурашки побежали по спине. Он, видевший за свою жизнь всякое, от говорящих скворцов до лисицы, играющей с носком, был в ступоре. Птица не просто издала звук, она произнесла осмысленное слово, да еще и с идеальной интонацией — угрожающей и усталой.

— Видишь? — прошептал Сергей. — Я же говорил. Нечисто тут. Валим, а?

— Погоди.

Егор отступил на пару шагов, давая птице пространство. Его мозг лихорадочно искал решение. Стрелять нельзя. Пугать — тоже. Нужно установить контакт. Он вспомнил про подношение, про ритуал птиц в джунглях. Некоторые птицы приносят друг другу палочки для гнезда или муху. У гусей-то такого нет, но и говорящих гусей тоже нет! Вернее, раньше считалось, что нет. Мелочь, а все же. Засунув руки за спину, чтобы выглядеть как птица со сложенными крыльями, Егор медленно присел на корточки, имитируя поклон. Потом, все так же не глядя на гуся прямо, он наклонил голову в сторону.

— Э, ты чего это? — удивился молодой полицейский.

— Молчи, — отрезал Сергей. — Он знает, что делает.

Егор выдержал паузу. Гусь наблюдал за ним с нескрываемым интересом. Тогда егерь, не меняя позы, губами вытащил из кармана куртки небольшую морковку, которую всегда носил для своего зайца Степана, и положил ее на землю перед собой. Он сделал вид, что клюет ее, потом отодвинулся и снова поклонился.

Прошла минута напряженной тишины. Белый гусь, не сводя с Егора глаз, неуклюже переступил с лапы на лапу, сполз с конька крыши и, подойдя к морковке, одним точным ударом мощного клюва расколол ее пополам. Он склевал угощение, задумчиво посмотрел на Егора и изрек:

— Зде-ся жить. Не у-хо-дить.

В этот момент во двор на мотоцикле влетел парень лет двадцати пяти. Это был Витя, внук бабки Агафьи.

— Что тут у вас? С бабушкой что? — закричал он, спрыгивая с седла.

Егор поднялся и объяснил ситуацию. Вите стало не по себе.

— Это же Гоша! — воскликнул он, глядя на гуся. — Я его купил полгода назад на ярмарке. Был там фокусник один, с птицами работал. Уговаривал взять «особенного». Дорого просил. Я думал, он просто дрессированный, на клюв наступает там, или что-то в этом роде… А он и вправду… говорит? У меня в квартире жил — молчал.

— В этом уже никто не сомневается, — мрачно констатировал Сергей.

Тут внимание всех отвлек шум из-за забора. Сосед, сурового вида мужик, уже закидывал шланг от своего мощного насоса через забор, явно намереваясь «помочь» потушить невидимый пожар или отогнать грабителя. Иначе скопление стольких людей во дворе милой старушки он объяснить не мог.

— Все, решено, — резко сказал Витя. — Гоша остается. Он хозяйственный, гусыню привел, яйца насиживают. Она не застряла, я знаю — там просто механизм заедает. Туда-сюда подергается и пролезет. И бабка его, я знаю, любит, просто испугалась. У нас же он молчал. Я все беру на себя.

Полицейские, посовещавшись, решили не усугублять. Официально записали в рапорт, что бабке «померещилось на почве давления», а гусь — просто редкой породы. Соседу нахохлившись объяснили, чтобы убирал свой насос и не лез не в свое дело. Мужик впрочем помог. Пока гусыня сидит на яйцах, воду позволил брать из своего насоса.

С этого дня за гусем Гошей и его дикой подругой, которую назвали Грачей (она каркала как грач), начал негласно наблюдать Егор. Он приезжал раз в несколько дней, будто просто проведать Виктора и бабку Агафью, которая быстро выписалась из больницы и, получив от Гоши формальные извинения в виде горстки пшена, взятого с его клюва, полностью его простила.

Егор молчал о своей находке. Кто знает, что сделали бы с такой птицей «ученые» или, что хуже, любители наживы. Гоша вел себя как образцовый семьянин. Он охранял гнездо, перенесенное Витей в сарай, и отгонял от участка всех — от соседских псов до почтальона. Речь его была лаконичной: «Свой», «Чужой», «Есть», «Вода». Но каждое слово было уместным.

Наконец, настал день, когда из яиц вывелись пушистые желтые комочки. Гоша и Грача гордо водили их по двору, щипали травку и учили плавать в корыте. Егор, глядя на выводок, с замиранием сердца ждал. И его опасения (или надежды?) подтвердились. Один из гусят, самый крупный и шустрый, гоняясь за мухой, вдруг четко и звонко прокричал не писк, а слово:

— Дай!

Все замерли. Бабка Агафья перекрестилась. Витя вытаращил глаза. Егор тяжело вздохнул. Человекоподобность передавалась по наследству.

Через пару месяцев, когда гусята подросли, люди собрали совет. Оставить всех было невозможно — соседи бы быстро раскусили диковинку. Один говорящий гусь это еще можно как-то списать на ерунду. Но несколько… Решили гусят раздать. Но не абы кому. Витя через друзей нашел узкий круг людей — биологов, зоопсихологов, настоящих фанатов своего дела, которые взяли бы птенцов под свою опеку, как уникальный объект для наблюдения, скрывая их происхождение.

Егор, недолго думая, взял того самого, первого говоруна. Егерь не мог оставить такую диковину без присмотра.

Дома его ждала встреча. Огонёк, повзрослевший и ставший умнее, но не растерявший детской игривости, с любопытством обнюхал клетку. Из нее вылез пухлячок с умными глазками, уже покрывавшийся первыми перьями. Лис осторожно ткнул его носом. Гусенок от неожиданности отпрянул, сел на хвост и заявил:

— Не-надо!

Огонёк отскочил, фыркнул, но тявкнул приветливо. Он помнил свой «живой носок» и был открыт для странной дружбы.

Егор смотрел на них и улыбался. Он приютил играющуюся лисицу, а теперь вот и говорящий гусь поселился в его доме. Мир был полон чудес, которые лучше всего хранить в тишине и заботе. Он не знал, что ждет этого гусенка в будущем, и что еще скажет его клюв. Но он знал точно: он будет молчать, как молчал о Гоше. Некоторые тайны становятся только лучше, когда их бережно хранишь, а не выставляешь напоказ. А за окном, в тихом сарае, белый гусь Гоша, сторожа сон своей семьи, хрипло буркнул пролетавшей мимо сове:

— Свои. Спи.