Черепаха и киты

Берг закрыл за собой входную дверь и утомлённо сел на табурет в прихожей. Тяжкое это дело — ходьба по заснеженным улицам... Чистят-чистят, а снегу всё прибывает и прибывает! Да и здоровье подводит, хоть он и говорит всем упрямо, что «на здоровье не жалуется». Жалуйся — не жалуйся, а восемьдесят два года никуда не денутся. Прав был, наверно, Комель — надо было перебираться отсюда на юг, ну пусть не в Стамбул, слишком уж жарко, но хотя бы на Адриатику. Впрочем, что теперь жалеть! Ещё лет двадцать назад об этом имело бы смысл говорить, а теперь... опыт подсказывал Бергу, что такой смены климата он не перенесёт. А здесь, на Урале, есть всё-таки шансы дожить и до девяноста — и то хорошо!

Берг разделся, натянул на ноги домашние валенки и прошёл в кабинет. Бережно взял с окна настольную лампу, перенёс на рабочий стол. Лампа весь день стояла на освещённом подоконнике, зарядилась от тепла и теперь проработает пять-шесть часов. Надо только не забывать выключать, отвлекаясь от работы: вчера заряд кончился неожиданно и пришлось дописывать отчёт при свечах.

С теплом, к счастью, перебоев не было уже лет пять — всё-таки энергосеть привели в рабочее состояние, невозможно же морозить пятимиллионный город каждую зиму! Теперь меняли электронакопители в каждом доме — на морозе они плохо держали заряд, и с электричеством бывали проблемы. Коммунальный бюджет позволял ежегодно заменять не больше тысячи накопителей, и то если соседи-челябинцы подвозили новые; значит, перевооружение города затянется ещё на несколько лет. Комель на совещании коммунального совета, помнится, убеждал ещё летом отремонтировать где можно старые накопители, даже предлагал конкретную схему доработки, но все отказались — возни, мол, много. Теперь вот сидят при теплолампах, экономят киловатт-часы...

Ужинать не хотелось — признак, вообще говоря, тревожный, и любому своему пациенту Берг велел бы обратить на это пристальное внимание. На себя же махнул рукой — не хочется, и ладно, отчёту только на пользу. Последнее в этом году заседание комитета здравоохранения через три дня, данные для отчёта всё присылают и присылают, никак их не сведёшь вместе... Хотя уже видно, что с выявлением отклонений развития плода дела явно получше, чем были; бийские коллеги из лаборатории ранней диагностики поставили наконец свою аппаратуру, научили пользоваться — и столько всего обнаружили! А вы что хотели — сто лет жрать описторхов пополам с палочкой Коха, дышать формалином и запивать метиловым спиртом! А потом уже весь Урал отхватил по двадцать рад в среднем на душу населения...

Не жаловаться надо, а радоваться, что живы! Вовремя спохватились... а могли бы и ещё раньше, да всё было не до того. У врача люди десятками лет не бывали — дорого, лень, ничего не болит, и ладно. Берг сам в молодости так думал, пока не заглянул в свою медкарту после полной диспансеризации на призывном пункте. Он тогда уже научился читать карты — и у него волосы дыбом встали: это он-то считал себя совершенно здоровым! Хорошо хоть, генетического ничего потомкам не передал. Сыновья, конечно, чуть рахитиками не выросли — ели-то синтетику, но в свои пятьдесят с валокординчиком в карманах не ходят и на суставы не жалуются. Внуки вот только... ладно, это потом, что у нас тут с обнаружением особо опасных инфекций?

От работы его отвлёк звонок по видеору. Молодцы всё-таки энергетики, запитали видеорную сеть от автономного генератора, чтобы больше никогда, никогда не было обрывов связи, как двенадцать лет назад, не приведи бог ещё раз такое! Номер Берг узнал, поэтому оторвался от отчёта без сожаления; поговорить со старым приятелем Комлем удавалось редко, очень уже заняты оба.

— Миша, Миш! — заорал по привычке Комель (с возрастом стал глуховат). — Гляди, что я нашёл! Нет, ты представь!

— Вовка, — строго сказал Берг, — я с удовольствием представлю, ежели ты начнёшь с начала. За полётом твоей мысли, извини, не успеваю — Пегас не кормлен.

— А, да, что это я... — спохватился Комель. — Вот, предъявляю вещдок своей тупости.

Он придвинул к экрану старый ежедневник с посиневшей от времени бумагой, где виднелись какие-то записи с датами, испещренные сокращениями и поправками. Почерк был неразборчивым, но казался отчего-то знакомым. — Вот же старый пень, столько лет в эти шкафы не заглядывал, свалил всё кучей, как переехали, и всё это там и валялось...

— Вовка, что это? — прищурился Берг.

— Покрупнее экран настрой, — посоветовал Комель.

Покрутив настройки, Берг разобрал пару строчек, написанных сравнительно внятно. «Октябрь. Выгнали из совета пожилых — говорят, в помещении будет ремонт, а сами закрыли кабинет и ничего не делают. М.б., М. пустит пока в школу? Завтра поговорю». И ниже: «Договорилась с М.: дадут кабинет два раза в неделю, я начну завтра, Эдик — во вторник. Желающих очень много, где будут сидеть — непонятно. Придётся тащить стулья? Четверг: пришло много школьников с родителями, просят конспекты лекций. Надо напечатать и раздать (когда?!). Просят лекцию по защите от атом. бомбардир. Попрошу Э., что ли. Лекция 4: Механизмы наследств.».

— Вовка, это что? — снова спросил Берг. — Эдик — это не наш ли Эдуард Николаевич?

— Наш, наш! — заорал Комель. — Это записная книжка Лен-Витальевны, тех ещё времён, когда они нам лекции читали, помнишь?

— Ну неужто не помню, — махнул рукой Берг. — Она что, так у тебя шестьдесят лет и пролежала?

— Ага, представляешь! Нашёл вот на днях. Слушай, Миш, я тут подумал, а если это издать? Это же документ эпохи! Сейчас-то, считай, одни мы с тобой помним, как это всё было! История же наша, буквально!

— Издать? — протянул Берг. — Мысль, конечно, но... заниматься же этим надо, тщательно, не как-нибудь. Ты, Вова, поговорил бы с кем-нибудь из потомков — кто там у тебя на информационном канале работает?

— Верка! Вот, точно — ты, Мишка, молодец, я Верке покажу!

— Правильно, пусть подумает, как это всё получше представить. Нужны ведь комментарии, справки... Нам с тобой придётся писать, больше-то некому. Ты как, готов?

— Да напишем, какие наши годы! Нет, ты представь, а? Столько лет, ну с ума сойти...

— Короче, Вова, давай, привлекай Веру и ещё кого там найдёшь, я идею поддерживаю. Отчёт вот только сделаю, и на новый год поговорим с тобой про это, идёт?

— Идёт! — проорал Комель. — Ну, бывай, академик!

— Спокойной ночи.

Берг отключил видеор и вернулся за стол; лампу во время разговора он, конечно, забыл выключить... Но работать не получалось. Все мысли заняли воспоминания о той поре, когда Лен-Витальевна писала эти свои дневники, а они оба — Берг и Комель — были лопоухими студентами «добровольного университета», организованного доктором медицинских наук Эдуардом Витлиным и его женой, учителем биологии.

Годы, на которые пришлась основная работа Эдуарда Витлина, были преддеверием Последней катастрофы, как называли в Европе обвал долларовой экономики. За ним последовала Вторая гражданская война в США, во время которой ракеты падали не только на американском континенте, но и Европе и даже Азии досталось немало. Подробности военных событий знает без преувеличения каждый школьник, а вот что им предшествовало... изучать и обобщать имеющиеся документы той эпохи историки ещё только начинают. И картина эта будет состоять не только из крупных мазков экономических проблем, кризиса энергетики, волн массовой паники, национальных конфликтов, техногенных катастроф, но и из мельчайших деталей, отражавшихся на жизнях совсем небольшого числа людей. Но эти немногие тоже не сидели на месте... Так и получилось, что самодеятельная инициатива доктора Витлина спустя годы спасла несколько миллионов жизней на Центральном и Южном Урале.

Тогдашние надежды на то, что частный капитал будет поддерживать российскую национальную науку, мягко говоря, не оправдались. Частному капиталу было проще купить готовые иностранные разработки, чем ждать, когда окупятся свои, родные, даже если качество заграничного товара оставляло желать лучшего. Главное, что он есть сейчас и его можно немедленно пустить в оборот. Негосударственные фонды, кормившие грантами науку без малого двадцать лет, позакрывались, и немногочисленные выжившие академические институты остались без работы, без средств к существованию и часто даже без своего помещения. Бывало, что институт был раскидан по нескольких частным квартирам: здесь — бухгалтерия, здесь — библиотека (на застеклённом балконе крохотной квартирки), здесь, в сарае частого дома, — лаборатория... Так выглядел и Институт теоретической медицины Уральского отделения академии наук.

Помимо «основной», официальной работы у сотрудников института, конечно, были и многочисленные подработки. Кто-то редактировал переводы научных статей на другие языки, кто-то готовил школьников к поступлению в вузы (кому они там, бедные, будут нужны?), кто-то вязал пуховые платки или сидел с чужими детьми... Эдуард Витлин занимался много чем, но основную свою работу искренне любил и никогда не забывал. И его удивляло, что за те последние годы, когда институт ещё работал как положено, к ним не пришло ни одного аспиранта — да что там, ни одного дипломника! Об этом же говорила ему и жена Лена, учительница биологии. Она работала в самой обыкновенной, не специализированной, школе и с грустью рассказывала, что школьная программа по естественнонаучным предметам всё уменьшается и уменьшается, а освободившиеся часы занимают то законом божьим, то китайским языком, то основами менеджмента, то историей терроризма в России... И выходило, что выпускник школы знал, к примеру, о биологии меньше, чем в школьные годы самой Лены знал не очень прилежный пятиклассник.

Не сказать, чтобы дети совсем не увлекались её предметом, многие расспрашивали её на переменах о том, что им было интереснее всего. Но ведь не изложишь на перемене всё то, что по-хорошему надо изучать пять лет! И даже хорошие книги Лена посоветовать обычно не могла. Нормальные книги по естественным наукам в стране не выпускались уже давно, их место заняли как будто в Зазеркалье написанные тома о «космопланетном сокрестии биосферы», торсионных полях, снежных людях — предках американцев и прочих «фактах современной науки». А при попытке найти в информационных сетях электронные версии старых книг по биологии один из учеников Лены неожиданно обнаружил, что из сетей эти книги тоже пропадают! Эдуард, узнав об этом, ради эксперимента выложил в сеть монографию своего учителя о массовых психозах во время пандемий — она была издана лет тридцать назад большим по тем временам тиражом. Спустя три недели книга исчезла из общего доступа, а на страничке сетевой научной библиотеки красовался баннер: «Осторожно, вирусная опасность! С этого сайта рассылался вирус!» Эдуард схватился за голову.

Тогда у Лены и родилась идея вести что-то вроде внеурочных лекций для школьников — там можно было бы рассказывать о том, что им интересно, показывать фильмы и фото, возможно, даже приглашать учёных из академических институтов... Поговорив об этом с завучем по внеучебной работе и получив добро, Лена написала на сайте школы объявление о первой лекции — и в назначенный день с удивлением увидела, что вместе со старшеклассниками пришли с десяток взрослых. Это были родители её учеников; они страшно смущались, но желание вспомнить некогда любимый в школе предмет оказалось сильнее — они на один вечер даже пожертвовали телесериалами и надомной работой.

Раз в неделю после уроков Лена вела свои занятия, и к концу второй четверти сложился стойкий круг «биологов», ходивших на лекции постоянно. Однажды, когда аудитория задала вопрос про вирусы, Лена решила пригласить мужа — он специалист и может всё объяснить толковее, чем она. Эдик с удовольствием пришёл с рассказом о вирусах, потом — об инфекционных заболеваниях, потом — о наследственных болезнях (такие темы задавали слушатели). А потом Лена предложила ему вести отдельный курс: основы медицинских знаний для всех. После Нового года Эдуард впервые сам собрал слушателей, и уже на второй специальной лекции их количество удвоилось. Стали приходить другие учителя, бывшие выпускники школы, люди, вообще не имеющие отношения к школе и случайно узнавшие о лекциях... К весне в «самодеятельный университет», как прозвали эти занятия, постоянно приходили около двухсот человек.

Но после весенних каникул всё кончилось. Завуч по внеучебной работе, поддержавшая Лену, попала в больницу и скоропостижно умерла от гриппа, а директор сообщила Лене, что районо запретил «несанкционированные собрания» в помещении школы — а вдруг там рассадник терроризма? Весной занятий больше не было, хотя Лену постоянно спрашивали, когда будет продолжение лекций. Нужно было искать помещение — но где? Помаявшись с месяц, Лена развела руками: ничего подходящего не нашлось — никто не хотел пускать к себе подозрительные сборища. Выручила мама Эдика. Она была активистом районного клуба пенсионеров и сумела увлечь старушек и старичков бесплатными занятиями по медицине.

На лето «самодеятельный университет» сделал перерыв, а осенью продолжил работать в стенах клуба пенсионеров. Там, конечно, было теснее, чем в школе, и группы слушателей пришлось разделить. Это было даже удобнее для Эдуарда: в один из вечеров к нему приходили те, кто интересовался больше практической стороной медицинских знаний, в другой — в основном молодёжь, которая засыпала его теоретическими вопросами: генетика, пресловутые вирусы, психология... Эдуарду пришлось освежить знания по темам, которых он не касался со времён окончания института.

Тогда же, осенью, среди слушателей его курсов появились два молодых человека, не имевших никакого отношения к медицине. Одним из них был Миша Берг, другим — его закадычный приятель Вовка Комель.

Берга выгнали из десятого класса школы за злостное хулиганство — он избил учителя физики, пристававшего к девочкам-старшеклассницам. Девочки всех, кого могли, просили заступиться за Мишку, но связываться никто не захотел: повезло ещё, что в колонию не загремел! Берг махнул рукой на родную школу и пошёл в железнодорожный техникум — там платили стипендию, давали общежитие, да и с работой потом не ожидалось трудностей. А вот приятель его Комель метил в университет, всю старшую школу готовился поступать на физфак, сдал экзамены, набрав очень высокие баллы, — а на собеседовании декан сказал ему: «И куда же мы, мон шер, прёте с вашим пролетарским происхождением? Вы же нищеброд! Науке такие не нужны». Тут обычно вежливый Комель, вспомнив подвиг товарища, взял декана за грудки и ударил о стену. Стена треснула, набежавшая охрана попыталась было вышибить из абитуриента дух, но он выскочил из окна второго этажа и убежал. На него подали в суд — он ни разу не явился на заседание, дело тянулось полгода, а тут и пострадавшего декана поймали на взятке и посадили самого. Комель устроился водителем в детский сад, а о физике вспоминал лишь изредка, особенно под алкоголь.

Как они узнали о «самодеятельном университете», ни Комель, ни Берг вспомнить уже не могли — слишком много времени прошло. Но явились они на очередную лекцию вместе — «чтобы мозги не сохли», как выразился несостоявшийся физик. Мишка идти сперва не хотел — далась ему эта биология, — но всё же потащился следом за приятелем. И услышал рассказ Эдуарда Николаевича об инструментальной диагностике. А после занятий подошёл к нему, страшно смущаясь, и сказал, что хотел бы учиться на медика, но кто ж его возьмёт без аттестата...

Эдуард Николаевич заметил, что аттестат — дело наживное, а вот не хочет ли будущий медик изучить пока книги для первого курса биофака? Книги он даст скопировать хоть сейчас... Хочет, хочет, неожиданно понял Мишка! Да он хоть три библиотеки прочитает, если там будет про медицину!

Время шло, к двум лекторам «университета» присоединилась коллега Эдуарда Маша Дворжецкая, иммунолог. К ней на занятия потянулись молодые мамы, напуганные рассказами в газетах и в сети об ужасной опасности иммунодефицита у детей. Со временем Маша начала читать и курс ухода за детьми: вскармливание, зарядка, режущиеся зубы, близорукость от компьютера и прочее. А через некоторое время в «университете» появился некто Дягилев, не известный доселе широкой публике сотрудник региональной клиники Института медицины катастроф. Его курсы выживания и защиты от стихийных бедствий и техногенных аварий стали, пожалуй, самыми популярными.

«Университет» кочевал с места на место — из каждого нового помещения его выселяли в среднем раз в полгода. Местная власть официально никакой помощи не оказывала — это, мол, частное дело, — но и не вмешивалась. Поначалу Эдуард боялся, что их замучают проверками на безопасность: а нет ли террористической деятельности, а не секта ли это, а не проповедуют ли там атеизм, а не оказывают ли платные услуги без лицензии... Но, видимо, власти считали явление слишком мелким в масштабе города с населением в три миллиона, у власти хватало проблем и без кучки помешанных учителей, которым по вечерам нечем заняться.

Мишка Берг учился у Эдуарда Николаевича, как средневековый студент у магистра: ходил к нему домой, брал книги, выполнял домашние задания. Три лаборатории института всё ещё кое-как работали, и Эдуарду Николаевичу удалось устроить в одну из них Берга, уже окончившего свой техникум, на ставку лаборанта. Он же надоумил Мишку окончить вечернюю школу; для этого приходилось мотаться в пригородный посёлок — ни одна школа в городе его не принимала. Потом он заочно поступил в университет в соседнем городе. Ездить на сессии было недалеко и, в общем, недорого: ночь на поезде — и ты на месте, три дня сдаёшься, ночуя у приятелей в общаге, ночь на поезде — и дома. Мишка на тяжёлую жизнь не жаловался: его всё это серьёзно увлекло, и он только боялся, как бы не прикрыли окончательно институт.

Комель шёл примерно тем же путём: поступил тоже заочно в политех, продолжал работать в своём детсаду, а Эдуард Николаевич через знакомых в других институтах помогал ему, чем мог, с литературой и доступом к электронным библиотекам, какие ещё сохранились. Таким же образом к Эдуарду Николаевичу и Маше пришли ещё несколько студентов; это был весомый результат в тогдашние времена. Получив диплом, Берг уже официально поступил в аспирантуру к Эдуарду Николаевичу — и в том же году Витлин был убит.

История с его гибелью тогда была и позже оставалась тёмной: никаких тебе улик, никаких свидетельств... Ученики подозревали, что убийство организовала какая-то из крупных компаний, поставляющих лекарства или медицинскую технику. Общественная деятельность «университета» привела ведь к довольно неожиданным последствиям: население города стало очень трудно запугать, когда дело касалось здоровья. Когда в прессе появлялись сообщения о страшном смертельно опасном вирусе гриппа, который выкосит девять десятых жителей страны, горожане не бежали сломя голову покупать дорогущие лекарства и не ломились делать не менее дорогие прививки (а бесплатно их не делали). Люди спокойно и деловито тащили с базара клюкву и бруснику, забирали детей из детсадов и школ, отменяли поездки в отпуск и сидели по домам, пережидая пик эпидемии. Когда в городе возникла вспышка холеры и начала кампания по внедрению каких-то особо мощных фильтров для домашнего использования и «гарантированно безопасной» воды в бутылках (то и другое стоило чудовищных денег), город стал кипятить всю воду и на некоторое время отказался от фруктов с базара. Когда организовали скандал по поводу нового лекарства, которое давали новорождённым в роддоме и от которого у нескольких детей якобы произошла остановка дыхания, наученные горьким опытом люди быстро обнаружили, что «новое» лекарство — это препарат, известный уже лет тридцать, но под новым коммерческим названием, и скандал увял. Даже проверенный временем «ужас-фактор» — радиация, утечка которой якобы произошла на крупнейшем заводе города, — не смог напугать граждан. Ещё до того, как городские СМИ успели поднять панику, инициативная группа (в которую входили, между прочим, и Берг с Комлем) вызвала машину МЧС с дозиметрами, машина объехала город, не обнаружила существенного увеличения фона, начальник наряда написал официальное заключение. Вечером в новостях показали, как другая машина дозиметристов ездит по городу, и там, где она останавливается, приборы тревожно свистят. Активисты раздобыли свои приборы и пошли исследовать город пешком. Получилось, что на крупных центральных улицах дозиметры действительно показывали резкое повышение фона, но уже за поворотом земля и здания практически не «фонили». К тому же физики-добровольцы обнаружили, что приборы фиксируют совсем «не те» радиоактивные частицы, которых следовало бы ожидать в случае промышленной аварии. На порталах новостей появились сотни комментариев со ссылками на эти данные, подкреплённые заключениями сотрудников академических институтов. Паники снова не вышло.

Зачем пугать народ — это Бергу и Комлю было давно уже понятно: страх помогает манипулировать человеком, а особенно — толпой. Когда толпа напугана, её легко толкнуть на акции, до которых люди в здравом уме просто не додумались бы. А люди переставали быть толпой. И Берг и тогда, и сейчас, шестьдесят лет спустя, был уверен, что именно за это убили его учителя.

Впрочем, и скандал с гибелью Витлина пошёл, видимо, совсем не по ожидаемому сценарию. Мария Дворжецкая выступила по телевидению с рассказом о работе «университета» и предположила (так и сказала прямо в эфир), что повышение грамотности населения вообще, а в области здоровья в частности не выгодно вполне конкретным силам. На следующий день её машину попытался сбросить в кювет «неустановленный водитель», хотя свидетели запомнили марку, номер и цвет машины. Маша попала в больницу, где ещё один «неустановленный» завёл с её лечащим врачом разговор о том, что данные первичного осмотра пациентки слишком оптимистичны, что её состояние ухудшилось и окончилось смертью в... время предлагалось выбрать любое. Но персонал больницы тоже сделал уже выводы из истории с коллегой. «Приватный» разговор был записан тремя разными свидетелями, а «неустановленный» установлен — этот гражданин оказался бывшим сотрудником отдела городской администрации по контролю за медицинским обслуживанием населения. Было возбуждено уголовное дело, попытки давить на следствие кончились ещё двумя арестами причастных к нападению на Дворжецкую, а районный суд, отказавшийся рассматривать дело, на полсуток окружили кордоном из машин «скорой» и МЧС. Страсти разгорались — и тут у американцев случился правительственный кризис, на удивление быстро перешедший в стрельбу друг по другу и по соседям по планете.

Город попал под удар одной из ракет, нацеленных в крупный завод. Из-за геологических особенностей местности и вопиющего нарушения норм технической безопасности при строительстве новых районов город оказался разрушен на треть. Министерство обороны поспешно опубликовало данные о жертвах — и их встретили с вежливым изумлением: из района поражения пришли совсем другие сведения. Правительственная комиссия кинулась выяснять, в чём дело, но до места не добралась. Её на шесть дней «замариновали» на сортировочной станции: в сторону пострадавшего района срочно пропускали эшелоны с продовольствием, лекарствами, средствами защиты и огромным количеством добровольцев-спасателей. Помаявшись на станции, члены комиссии махнули рукой и вернулись.

Свидетели катастрофы утверждали, что многие жители города тщательно, слово в слово, выполнили советы Дягилева: где укрываться, как защищаться, что есть и пить, как передвигаться по пострадавшему району... Поэтому и число погибших и тяжелораненых оказалось в несколько раз меньше, чем могло быть. Берг и Комель, работавшие в спасательных командах, видели много подтверждений этому мнению.

Когда город немного оклемался от ядерного удара и жизнь снова вошла в относительно мирную колею, гороно предложил ввести во всех школах и вузах обязательные курсы основ медицинских знаний. Но и без того бывшие «студенты» добровольного «университета» не забывали изученного и делились со всеми, кто хотел слушать. На городском сетевом портале теперь уже официально открылся раздел «университета», где разместили конспекты лекций всех преподавателей, их книги, статьи, интервью. Там же Берг и Комель, ныне состоявшиеся специалисты, консультировали всех желающих. Началось это спустя два года после войны — а продолжалось до сих пор.

Берг вынырнул из воспоминаний, по-прежнему ярких, хотя и раскрашенных некоторой романтикой — всё же ему было тогда чуть за двадцать!.. Да, всё это можно восстановить, найти факты, документы, публикации. Вот разве что свидетелей осталось всего ничего — хорошо, если есть хоть кто-то кроме них с Комлем! Это чудо, что они пережили всё: бомбёжку, голод, эпидемии, множество ужасающе холодных зим, полную остановку всякой научной работы, изнурительный труд в только что отстроенном городе. Пережили, вернулись к своим занятиям, воспитали целый взвод кандидатов наук, ну и докторов немножко, внуки уже взрослые... Два древних академика, которых потрёпанная записная книжка снова сделала молодыми. Конечно, Вовка прав, это надо издать — портал-то живой, огромный уже стал, а там выложено далеко не всё, что от Эдуарда Николаевича и Лен-Витальевны осталось. У них детей не было, кто ж ещё этим займётся? Придётся нам, старым...

Лампа неожиданно замигала и погасла. Задумался, укорил себя Берг, а время-то идёт! Он тяжело поднялся на ноги и пошёл на кухню за свечами.

2009