Чёрная гвардия

Чёрная гвардия

«Громадная монархия, которую я видел в 1914 году, с её административной, социальной, финансовой и экономической системами, рухнула и разбилась вдребезги под тяжким бременем шести лет непрерывных войн…

Сейчас весь мир с содроганием смотрит на то, что поднялось из праха прежней империи, пожрав большевиков и их неокрепшее советское государство − новую форму правления, которой пока нет ни вменяемого объяснения, ни подходящего названия.

Некро-кооптационная нейро-монархия − термин-монстр, как и то, что он пытается описать. Из газеты в газету ходят фотографии того, как Чёрная гвардия несёт на руках свою предводительницу − «Белого ангела контрреволюции», как окрестили её омские газеты − через всю Москву в Кремль, чтобы преподнести ей свой кровавый подарок − голову её злейшего врага − Владимира Ленина − и затем вернуться к бронепоезду для таинственного обряда некро-коаптации.

То, что ещё недавно распространило Омск на всю Россию… Не распространится ли теперь на весь мир?»,

Герберт Уэллс «Россия во мгле», 1920г.

Часть 1 − Белый ангел контрреволюции

Май 1919 − разговоры за обедом:

Они обедали вчетвером в гостиной личной резиденции верховного правителя. Сидели крестом − Колчак напротив Зиверса, Романова напротив Тимирёвой.

Александр Васильевич был в своём ежедневном мундире. Анна Васильевна, гражданская жена его, в модном платье, которое сшила сама. Отто Карлович, по обыкновению своему, надел костюм-тройку, который весьма шёл старому учёному. Татьяна была в простом чёрном платье, напоминавшем одеяние сестры милосердия. Свою массивную корону из сварного железа она сняла и поставила рядом на табурете, оставив на голове только мокрое полотенце, свёрнутое наподобие тюрбана, а черкесскую шашку, с которой не расставалась, повесила за спинку стула.

Прислуга расставила блюда и удалилась, чтобы не мешать им говорить, ведь собирались они нечасто.

− Анна Васильевна, − спросила великая княжна: − Как продвигается ваша выдача белья раненым?

− Швеи мои едва справляются, сама же я вынуждена отвлекаться на переводы для отдела печати. С союзниками очень много переписки, − Тимирёва бросил взгляд на Колчка. Тот молча занимался трубкой, собираясь закурить.

− А что это у вас за книга? − Татьяна приметила на столе рядом с Тимирёвой белый томик. − Это с литературных вечеров Сорокина?

Анна Васильевна протянула книгу, и Романова нахмурила брови, силясь разобрать название:

− Что-то немецкое.

Усмехнувшись, Тимирёва продекламировала:

− И выражалася с трудом на языке своём родном.

Татьяна закатила глаза:

− Ой, да бросьте, Анна Васильевна. Меня учили только английскому и французскому. Даже mamá по-немецки знала плохо.

Александр Васильевич обратился к жене:

− Душа моя, не стоит сердить начальника моего штаба.

− Я не сержусь, − возразила Татьяна. − Хотя и устала от подобных шпилек ещё в Царском селе. Всяк заезжий генерал считал своим долгом поинтересоваться здоровьем «дядюшки Вилли».

− Отто Карлович, − обратился Колчак к Зиверсу. − Кстати, как ваше здоровье?

− Вашим молитвами, − ответил тот, поморщившись. − Практически восстановился после пыток, которым вы приказали меня подвергнуть.

− Я был вынужден. Тому, что вы рассказывали, не так просто было поверить, − пожал плечами верховный правитель, давая понять, что приносить извинения не намерен.

− А я вот быстро восстановилась, − беззаботно заметила Романова. − Правда, и пытали меня меньше.

− Суперструктуры значительно улучшают скорость заживления ран, − ответил учёный. − Хотя объяснить это я пока не могу.

− Верно, раны как-то сами затягиваются, − закончив один десерт, Романова принялась за новый − точно такой же. Он состоял из творога, залитого сверху ягодным вареньем. Татьяна называла его «красное и белое». Перед ней стояло несколько креманок с этим десертом. Никакой другой пищи она не ела.

В дверь постучали, затем в гостиную вошёл черногвардеец − вместо фуражки на его голове была конструкция из чёрного железа, напоминавшая рыцарский шлем, к которому со всех сторон были приварены металлические рёбра. В остальном он выглядел как обычный фронтовик. Отсалютовав верховному правителю, гвардеец направился прямиком к Романовой и, сняв свою корону, склонил к Татьяне наголо обритую голову. Та повернулась к нему, и, сблизив лбы, оба замерли. Два ума пришли в зацепление.

Колчак с со смесью зависти и недоверия смотрел на это таинство − нейронный раппорт.

− И почему мы так не можем? − спросила Тимирёва у Зиверса.

− Потому что у нас с вами в голове нет ничего такого, что могло бы войти в резонанс, − ответил учёный и развёл руками над головой. − А у них там целые структуры. Причём совершенно идентичные.

− Все в Чёрной гвардии наследуют из одного источника, − подняв голову, сказал гвардеец, и сидевшие за столом поняли, кто именно является тем источником.

Кивнув присутствующим, гость ещё раз отсалютовал Колчаку и решительно двинулся к выходу.

На лице великой княжны витала довольная улыбка.

− Очередные успехи на фронте? − нетерпеливо спросил верховный правитель.

− Не совсем, − ответила Татьяна. − Создание авиационного отряда для диверсий в тылу большевиков принесло первые плоды. Они убили Будённого и везут мне его голову в ящике со льдом.

Татьяна подвинула к себе очередной десерт и стала энергично перемешивать творог и варенье ложкой.

− Может хватит уже этой красной гадости? − поморщилась Тимирёва.

− Увы, ничего другого я есть не могу, − пожала плечами Романова.

− Я не про десерт. Я про головы красных командиров, − уточнила Анна Васильевна.

− Так я тоже не про десерт, − невозмутимо ответила Татьяна.

− Но ведь это вредно, − не унималась жена Колчака. − Мы уже видели, как вас корёжит, если перебрать красного. В тот раз вы грозились перебить нас, как буржуйскую контру и сволоту белогвардейскую.

− Будьте покойны. Я отслеживаю своё красное смещение, − заверила её великая княжна. − К тому же, если я стану слишком красной, всегда можно добавить белого.

Она повернулась к Колчку:

− У нас в Белом движении никто выдающийся не погибал на днях?

Александр Васильевич отрицательно помотал головой:

− Бог миловал… Однако, я слышал, большевики начали что-то подозревать. Мне докладывали, у красных вышла новая директива − при гибели командира, если есть угроза захвата тела нашими войсками, следует прострелить мертвецу голову или хотя бы разбить прикладами, потому что всё заметнее, что Чёрная гвардия заинтересована в головах выдающихся командиров − они буквально охотятся за ними! Не повредит ли это нашему делу, если большевики будут так портить головы?

Татьяна повернулась к Зиверсу, и тот со вздохом пояснил:

− Это малоэффективные методы. Они не учитывают природу сознания, особенно в посмертии… Мозг в голове не главное. Вы же не думаете, что душа человека есть не более чем электрохимическая активность нейронов? Квантовые суперструктуры не прострелить из винтовки и не разбить прикладом. Они простираются далеко за пределы черепа. Смерть не уничтожает их, ну или, по крайней мере, далеко не сразу. Так что пусть глумятся над трупами. Установка скопирует сознание даже из простреленного черепа. Лишь бы не забирали головы целиком. Это будет неприятно, так как структуры привязаны к голове.

− Не могу больше, − Татьяна резко отодвинула креманку и, морщась от боли, прижала руки к груди и животу.

− Татьяна Николаевна, вам надо есть больше, − заботливо напомнил Зиверс. − Многочисленные структуры тратят много энергии. Вы и так вся исхудали.

− Раны болят. Те места, куда били штыком. Особенно желудок, − призналась великая княжна.

− Мы уже выяснили, что никто не колол вас штыком, − сказал Колчак. − На вашем теле ни следа.

− На этом теле − да, − возразила Татьяна. − Но её − ту, что умерла вместо меня − закололи. И сестёр моих, и родителей − тоже. И они все теперь − внутри меня. Вот здесь. И их раны болят. Раны всех тех, кого я приняла в себя, болят… Даже красных командиров, хоть их мне не жаль.

Татьяна встала из-за стола. Повесила на себя шашку и водрузила на голову железную корону.

− Куда вы? − спросил Колчак.

− К своему бронепоезду, − ответила она на прощанье. − Навещу семью.

Ноябрь 1918 − проверка подлинности:

Ноябрь был богат на события. В Германии случилась революция, а в Омске − переворот. Военные скинули бесполезное правительство Директории, и Совет министров предложил Колчаку стать диктатором. Александр Васильевич согласился, потому что это полностью соответствовало его взглядам.

Возвращение Колчака, на тот момент ещё бывшего военным министром Директории, с фронта вызвало в Омске ажиотаж. Ведь он приехал на непонятно откуда взявшемся огромном бронепоезде и привёз с собой чудом спасшуюся от большевистской расправы великую княжну Татьяну Николаевну. К тому времени интерес общественности к судьбе августейшей семьи по естественным причинам угас − новостей о судьбе бывшего царя было мало, да и других забот хватало − страну лихорадило гражданской войной.

Расстрел царственного семейства не вызвал бы такой переполох, если бы никто не выжил, но на руках Александра Васильевича появился козырь − Татьяна Николаевна претендовала на роль живого символа борьбы против большевизма, за Россию единую и неделимую. Но разыграть этот козырь было непросто, потому что большевики и, по совместительству, немецкие агенты влияния (эти понятия были для Колчака неразделимы) тут же заявили, что товарищи на местах своё дело знали туго и расстреляли всех, а спасённая княжна суть самозванка − никто иная как румынская прачка Илинка Петраке, сожительница Колчака, которую он привёз из своих многочисленных имений на юге России. Эту дезу про то, что Александр Васильевич − богатый землевладелец и зерноторговец, кайзер-большевики запустили ещё в его бытность командующим Черноморским флотом. Тогда он смог втолковать революционным матросам и портовым рабочим, что в собственности у него только чемоданы, а живёт он на корабле, но сейчас большевистская пропаганда пошла ещё дальше − красные газеты живописали разнузданные оргии, которые Колчак устраивал в Омске, разбрасывая во все стороны золотой запас царской России, который так удачно подвёз ему из Казани подлец Каппель…

С дезой про прачку нужно было разбираться, не теряя времени − пока она не успела въесться в головы. Печальным было то, что сам Колчак знал правду. Пытки, которым он подверг Зиверса и Татьяну, прояснили некоторые моменты, хотя общая картина была слишком фантастична, если не сказать, чудовищна.

Содержимое вагона-рефрижератора, входившего в состав «Везучего», поставило всё на свои места, впрочем, как и установка в соседнем вагоне.

Тем не менее, Колчак решился. Раз он поставил на чудесное спасение великой княжны, отступать было бессмысленно. Он собрал конференцию, пригласил всех, кто встречался с Татьяной Николаевной до отречения государя и ссылки − чиновников, политиков и военных − всех, кого смог собрать, включая учителей царских детей − Пьера Жильяра и Сиднея Гиббса. Последний теперь работал в британском Верховном секретариате в Омске. Официальную комиссию возглавил следователь по особо важным делам Соколов.

Комиссия пригласила Татьяну Николаевну и заслушала историю её спасения. Эту историю днём ранее придумали они втроём − Колчак, Зиверс и сама девушка.

− А давайте скажем, что меня в последний момент подменили служанкой, и её убили вместо меня, − предлагала Татьяна.

− Это первая ложь, которая приходит в голову, − отмахнулся Александр Васильевич. − Нужно что-то более изобретательное.

− Придумала, − вскоре отозвалась Татьяна. − Скажем, что Григорий Ефимович, незадолго до его убийства, передал мне, как своему духовному чаду, чудотворный складень, который не раз сохранял ему жизнь. И когда меня убивали, складень был на мне, зашитый в подкладку платья, так что потом я очнулась среди трупов невредимой.

− Крайне непопулярного Распутина приплетать не стоит. Да и приписывать спасение иконе − антинаучный абсурд, − всплеснул руками Отто Карлович.

Колчак потёр переносицу, потом махнул рукой:

− Сойдёт.

Комиссия беседовала с девушкой три часа. Колчак ждал их вердикта. Наконец, к нему вышел Соколов.

− Николай Алексеевич, ну что? − верховный правитель вскочил с дивана.

− Мы сравнили Татьяну Николаевну со всеми фото, что оказались в нашем распоряжении, − начал следователь издалека. − Измерили череп и черты лица, пропорции ушных раковин. Как вы могли слышать, форма уха даже более верное доказательство, чем лицо…

− А результат?

− Сходство с великой княжной поразительное, − уклончиво ответил Николай Алексеевич. − По всем численным параметрам. Оба учителя признали свою воспитанницу, а она их. Назвала по именам всех членов комиссии, хоть они и не представлялись ей ранее.

− К чему эти оговорки?

− Буду с вами честен, Александр Васильевич, − виноватым тоном произнёс Соколов. − Это гениальнейшая в своей скрупулёзной точности, но всё же подделка.

Мучительный вздох вырвался из груди Колчака, и он сел на диван.

− Так вы и сам знали, − догадался следователь.

− На чём она прокололась? − глухо спросил верховный правитель.

− Вопросы. Мы задали ей двести вопросов.

− А она?

− Ответила правильно на все двести.

− Но разве… − не понял Колчак.

− Настоящая великая княжна смогла бы правильно ответить, дай Бог, на семьдесят, − пояснил Соколов. − Людям свойственно забывать мелкие детали, не запоминать мимолётные встречи… Но тут мы имеем нечто немыслимое, − следователь указал рукой на зал, откуда он вышел: − Эта девушка помнит каждое лицо, каждую встречу, в мельчайших деталях… И это не всё.

− Что-то ещё?

− Краниометрия и форма уха − не единственные верные признаки для опознания. Психологический портрет не менее полезен. Мы знаем, какой была настоящая Татьяна Николаевна. Темперамент, привычки и жесты. Такие вещи не меняются быстро. Даже если человек проходит через тяжёлые жизненные испытания, закаляется в них, что-то остаётся неизменным.

− Вы специалист в таких вопросах?

− Интересовался темой по роду деятельности. Фрейд и Юнг написали весьма занимательные опусы… − со стеснением признался следователь. − Так вот, эта девушка несёт в себе черты той Татьяны Николаевны, какой её помнят очевидцы, но в ней есть что-то ещё… Словно несколько личностей разом. Будто она постоянно перескакивает с одной на другую − так, что они сливаются во что-то… не совсем человеческое.

− Николай Алексеевич, увольте. Что вы такое говорите?

− Я не могу объяснить. Словно эта девушка прожила не одну жизнь. В её глазах и словах мудрость не одного человека, но многих. Таково моё ощущение.

− И что прикажете с этим делать? Так в газетах и напишем?!

− Это не более, чем мои размышления, − произвёл демарш Соколов. − Мы официально объявим, что она настоящая княжна. Я понимаю, что она, в некоем смысле, наш символ надежды. Белый ангел контрреволюции, как её уже успели окрестить. И на роль такого символа она подходит как никто лучше.

Верховный правитель испустил вздох облегчения:

− Вот и славно.

− Только… − следователь перешёл на таинственный шёпот. − Не могли бы вы сказать мне, откуда вы её взяли?

− Я и сам бы хотел это знать! − тем же шёпотом ответил Колчак.

Май 1919 − Колесо, которое будет катиться вечно:

Когда Татьяна подошла к «Везучему», её аж затрясло при виде белочехов, стороживших бронепоезд. Именно стороживших, а не охранявших, потому что на «Везучем» была своя боевая команда, дежурившая посменно у пулемётов и орудий.

Белочехов Татьяна ненавидела по целому ряду объективных причин, но и субъективных тоже хватало − среди красных командиров, которых ей довелось поглотить, был один красночех и целых два красновенгра, то есть сплошные биологические враги белочехов. Единственный чех, которого Татьяна терпела и отчасти даже обожала, был Радола Гайда. Он был красив и такой же закоренелый милитарист и сторонник военной диктатуры, как Колчак. Когда Радола возвращался с фронта и навещал её в генеральном штабе, они пили чай, и он рассказывал, как успешно повоевал с австро-венгерскими кайзер-большевиками. В его исполнении это выглядело мило и комично.

Благодаря тому, что французы задурили Чехословацкому корпусу голову, чехи считали, что по России перемещаются миллионы пленных немцев, австрияков, венгров и мадьяр, которых большевики, сами являвшиеся германскими шпионами и провокаторами, завербовали для борьбы с чехами, чтобы не дать тем вернуться в родную Чехию самой короткой дорогой − через Владивосток…

Это была крайне спорная умозрительная конструкция, но вся интервенция − английская, французская и американская − крутилась вокруг благородной помощи чехам вернуться на западный фронт, чтобы отвоевать свою родину у Германии. Японцы, пожалуй, были единственными интервентами, не заявлявшими о помощи чехам. Они просто грабили Дальний Восток, пользуясь слабостью погрязшей в гражданской войне России.

Благодаря такой обработке, чехи слепо выполняли волю французского правительства, грабили и убивали направо и налево, задним числом объявляя убитых немцами. Вот такая национально-освободительная борьба.

Белочехов к «Везучему» приставил французский генерал Жанен, тоже не очень хороший человек, пусть на словах и союзник. Подходя к пикету, Татьяна крикнула «Добрэ одполеднэ», чтобы чехи её опознали. Официально она была комендантом бронепоезда, взамен так не вовремя покончившего с собой Залесского, и жила в его вагоне, но сейчас она прошла к вагону-рефрижератору. Тот был запитан от работающего круглые сутки электрогенератора. Рефрижератор охраняли два черногвадейца с «льюисами». Это была беспрецедентная роскошь − так тратить членов Чёрной гвардии, каждый из которых мог с успехом командовать крупным войсковым соединением на фронте, но содержимое рефрижератора было очень ценным, а верность Чёрной гвардии носила глубоко личный характер − как Татьяна уже убедилась, они не могли её предать.

Ненадолго зацепившись разумом с двумя охранниками для обмена новостями, она прошла в тамбур, где оделась в меховой комбинезон, затем открыла многочисленные замки и вошла в «холодильник». Там было минус тридцать, а воздух − очень сухим.

Справа от двери на полках в целлофановых мешках с бирками лежали головы красных командиров. Слева − полноценные ячейки для трупов, с дверцами и выдвижными поддонами. Тут была её семья.

Первым она выкатила из ячейки тело отца. Лицо Николая Александровича было трудно рассмотреть, хотя в вагоне горели электрические лампочки − его покрывали снежинки сконденсировавшейся влаги. Татьяна почувствовала слабость от нахлынувшей душевной боли и склонилась к его голове − в то же мгновение суперструктура в её голове вошла в резонанс с той, что была вокруг головы покойного императора. Они были идентичны, потому что её структура была копией его. Из-за этого она переключилась на его личность. Стала им. Позволила отцу смотреть на своё мёртвое тело и осознать собственную смерть. Это был шок, но он быстро прошёл, ведь отец имел доступ не только к своим воспоминаниям, заканчивавшимся смертью, но и к её собственным. Она почувствовала, как он пожалел её, но тут была и гордость, и радость за всё, что ей удалось. «Не мучь себя, Танюша, просто живи» − прошептали её губы и собственные руки с силой оттолкнули её от тела отца. Зацепление прервалось. Она снова стала собой, вернув контроль над каруселью личностей в голове. Если она захочет, то снова переключится на личность отца, но уже по своей воле.

Посмотрев на отца ещё немного, она задвинула тело в ячейку. Затем выдвинула тело матери. Среди всех дочерей, у Татьяны были самые близкие с ней отношения. Татьяна всегда старалась окружить мать заботой и покоем, выслушать и понять её, и Александра Фёдоровна отвечала дочери взаимностью. Не желая вступать в зацепление с разумом матери, Татьяна склонилась у её закрытых саваном ног и прочла заупокойную молитву, затем аккуратно закатила поддон в ячейку. Пришла череда сестёр и брата. Первой она выкатила Ольгу. Со старшей сестрой у неё были особенные отношения. Они всегда были вместе, когда могли. Тут она сознательно поднесла голову к голове сестры, позволив принудительному зацеплению случиться. Голова загудела от резонанса. Ей удалось остаться собой − она и сестра словно оказались вдвоём в одной комнате, полной их общих воспоминаний − как катались на велосипеде-тандеме и на пони, как собирали ягоды, вышивали и читали детские книжки. Как потом, уже взрослые, помогали раненым в госпитале…

Выгнув голову в рвущемся из груди рыдании, Татьяна, сбиваясь на всхлипы, заговорила:

− Помнишь, как мы играли в серсо? Катали обруч палками, и однажды он покатился с холма к реке − он катился и прыгал, всё никак не падая, и нам казалось, что он будет катиться так вечно. Он докатится до края земли и даже дальше − за край… Они убили всех вас, забрали у меня, а я как то колесо, что ты тогда запустила − всё качусь и качусь. И я обещаю тебе, сестра, что докачусь до края земли и за самый край, и по дороге я стану очень большим колесом, просто огромным, и я раздавлю всех тех, кто повинен в вашей смерти. Я размажу их, и клянусь тебе − я не притронусь к их головам, не позволю им оправдаться передо мной, не почувствую себя никем из них ни на секунду. А когда передавлю их всех, то дам покой вам и самой себе…

За Ольгой она повидалась с Марией, Анастасией и Алексеем, оплакав и их. Наступил момент самого трудного решения. Собравшись с духом, она открыла ячейку с Татьяной. Настоящей великой княжной Татьяной Николаевной, убитой наравне со всеми в подвале Ипатьевского дома. Посмертная копия её сознания стала основой личности для той Татьяны, что стояла сейчас рядом. Как так вышло, новая Татьяна понимала плохо, а зацепляться с оригиналом было себе дороже − в прошлый раз Зиверс смог привести её в себя только с помощью смеси кокаина и опия. «Множественный реверсивный резонанс», путано объяснил он тогда. «Какая-то ошибка. Так быть не должно. Нонсенс. Феномен» − вот всё, что смог он сказать. Новой кататонии допускать было нельзя.

Смотря на оригинал, Татьяна гадала, почему судьба так насмешлива. Она, будучи подделкой, была стройнее и красивее оригинала и даже больше походила на официальные фотографии великой княжны, чем сама великая княжна, лежавшая перед ней… Идеальная подделка − так назвал её следователь Соколов. И всё же подделке никогда не заменить оригинал − она это понимала. «Я лишь колесо, которое вы тогда запустили», − Татьяна погладила мёртвую девушку по заиндевевшим волосам, вновь поразившись, как смерть уменьшает людей, делает их такими… умиротворёнными и беззащитными, будто они спят. «Спи спокойно, маленькая моя», прошептала Татьяна, «я знаю, что мне делать. Я не помню, кем я была, до того, как стать тобой, а значит, я стала тобой по-настоящему. Однажды я вернусь и расскажу тебе историю твоей новой жизни, а пока спи…» Татьяна задвинула тело в ячейку и прошла в тамбур.

Ноябрь 1918 − Таинственный бронепоезд:

После расстрела царской семьи советская власть продержалась в Екатеринбурге недолго. Уже через неделю город заняли чехословацкие войска. В нескольких километрах от города, посреди чистого поля, на одной из железнодорожных веток, чехи нашли бронепоезд-гигант. Если обычный бронепоезд состоял из нескольких вагонов, тут вагонов было не меньше тридцати, включая две «овечки» и два «чёрных» паровоза, цистерну с водой, тендеры с углём, шесть пушечно-пулёмётных бронеплощадок, три десантных вагона, несколько грузовых вагонов и контрольных платформ с размещёнными на них рельсами и шпалами для ремонта железнодорожного полотна. Это было как три обычных броепоезда, состыкованные вместе − в составе «базы» имелся штабной вагон с командирской башенкой, вагон для боеприпасов и мастерская с краном на крыше. Классные и товарные вагоны имели противопульную защиту.

Чтобы собрать такой чудо-бронепоезд, прошлось бы оголить целый фронт, а народу в таком составе могло размещаться сотни три, не меньше.

Чехи посовещались и решили, что бронепоезд немецкий, хотя никакой кайзер-большевистской символики не наблюдалось. Надо было захватывать, благо у чехов была горная трёхдюймовая пушка и пулемёты. Ранним утром чехи стали разбирать пути с обеих сторон, чтобы жертва никуда не делась − на полукилометровом удалении от бронепоезда, из соображений собственной безопасности.

Только начали выбивать костыли, как с бронепоезда опустили рампу, по которой съехало четыре «харлея-дэвидсона» с колясками, в которых стояли «льюисы». Самокатчики с ходу отогнали чехов пулемётным огнём и вернулись на бронепоезд. В тот же день из него выползли два «остина» и заняли позиции с обеих сторон бронепоезда. Появление бронеавтомобилей деморализовало чехов. Они заговорили, что дальше из поезда вылетит «Илья Муромец» и закидает их бомбами. Командирам всё же удалось уговорить солдат на атаку, однако при первых признаках обстрела бронепоезд отъезжал на пару километров. Взорвать его фугасом ни удалось, так как оказалось, что на крайних платформах к земле опущены лемеха, перерезающие любые провода или шнуры.

Раз с ходу взять не вышло, чехи послали на бронепоезд делегацию и, убедившись, что это не немцы, а русские, и похоже даже не большевики, с бронепоездом наладили торговые отношения. У состава организовали небольшой рынок, на котором местные могли торговать с поездными под присмотром чехов, имевших свой интерес со всех сделок, включая амурные. За собой чехи оставили исключительное право на торговлю сахаром, водкой и керосином. Установился хрупкий мир.

Через три месяца, в ноябре 1918 года, Колчак впервые посетил Екатеринбург – в качестве военного министра. Будущий верховный правитель приехал, чтобы оценить дела на линии фронта, которая проходила неподалеку от Нижнего Тагила.

Согласно донесениям, дела были хуже некуда – ударили уральские морозы, в войсках не хватало палаток, тёплого обмундирования, еды, оружия и патронов. Единственное, что спасало от поражения – так это то, что у большевиков ситуация была не лучше.

Нужно было срочно решать проблемы армии, но первоочередные дела пришлось отложить ради банкета. На светском рауте присутствовали представители США, Италии, Франции, Англии, Японии и Чехословакии, обидеть которых было нельзя, ведь Временное Всероссийское Правительство очень зависело от помощи извне. Тогда-то чешское командование и доложило об обнаруженном ими «русском гиганте».

Колчак выслал на бронепоезд адъютантов, и тех приняли как своих − от имени экипажа выступил некий Зиверс, который заверил, что они охотно присоединятся к любому небольшевистскому правительству, но только если Колчак лично посетит их с инспекцией, так как имелся ряд щекотливых вопросов, которые требовали его высокого решения…

Узнав от чехов, что бронепоезд вёл мирное существование, а его экипаж не был стеснён в средствах, исправно оплачивая товары золотой монетой, Александр Васильевич решился посетить «русского гиганта» лично − из любопытства.

Бронепоезд назывался «Везучий». Но в этом были сомнения, потому что «Везучий» было написано только на паровозах. На других вагонах было написано «Сидячий», «Лежачий» и, наконец, на вагоне с лошадьми было написано «Конский», а на орудийной платформе «Меткий», так что возможно «Везучий» было только обозначением паровозов и происходило из их назначения − «везти». Политическая принадлежность так же оставалась загадкой − на командирском вагоне серебрянкой было написано два слова − «Слава» и ещё одно − замазанное. Впоследствии выяснилось, что даже среди экипажа поезда не было общего мнения, чему же именно «Слава». Были версии «Слава Царю», «Слава Отечеству», «Слава труду», но, в итоге, вывели по логике, что, раз «Везучий», значит, «Слава Богу».

На бронепоезде было аж четыреста человек военных, включая двести человек десанта, но никто толком не знал, чей поезд и какова его задача. Всех их нанял за большие деньги бывший царский полковник Кондратий Витольдович Залесский, дезертировавший с Западного фронта. Изначально у него уже был свой бронепоезд, и по дороге в Сибирь он просто докупал нужные ему вагоны. Тут бы Колчаку не поверить, но те, кого нанял Залесский, хором уверяли, что Кондратий Витольдович был очень ловким человеком, обладавшим уникальным даром убеждения. Он мог произвести приятное впечатление на любого, но если надо, легко перевоплощался в грозного тирана и запугивал тех, на кого не хватало лести и уловок. Вот этот Залесский и знал всё про «Везучий», но, к сожалению, Колчаку с ним не повидаться − в августе Кондратий Витольдович изволил покончить с жизнью, выстрелив в голову из охотничьего ружья. Полковника схоронили, а его вагон опечатали по указанию его товарища − пожилого учёного, путешествовавшего на поезде в компании некой девушки. Саму девушку видели нечасто − ей последнее время нездоровилось, но зовут её вроде Татьяной.

Колчака пригласили в штабной вагон, и там он встретил благообразного старика Зиверса Отто Карловича − тот выполнял функции коменданта, но, с его слов, был исследователем. Ещё тут обреталась изможденная кареглазая шатенка.

− Опий, − объяснил Зиверс. − У неё хронические головные боли неясной этиологии.

Колчака эта ситуация отчасти позабавила, но право, тратить своё время более не стоило − бронепоезд отойдёт правительству, учёного с барышней отпустят на все четыре стороны, и делу конец.

Девушка сфокусировала на военном министре блуждающий взгляд и сказала:

− О, а я вас знаю.

− Да неужели? Не думаю, что имел честь быть знакомым с вами.

− Вы Колчак, − ответила девушка. − В двенадцатом году вы командовали миноносцем «Пограничник» и бывали на нашей яхте «Штандарт», когда она стояла в шхерах. Мы с вами виделись за завтраком.

− Погодите! − встрепенулся Александр Васильевич. − Вот с этого момента поподробнее, пожалуйста!

И понеслось! Вагон-рефрижератор. Замороженные останки царской фамилии, включая мёртвого близнеца болезненной девушки. Вагон с огромной электрической установкой, в центре которой − два врачебных кресла с жесткой фиксацией для головы. Прибор по копированию сознания, разработка Зиверса.

− На чьи средства всё это? Откуда двойник великой княжны?

Тут объяснения учёного стали сбивчивыми и неправдоподобными, а местами и вовсе фантастичными. Колчак, как человек вспыльчивый и решительный, рассудил, что так языком елозить можно долго. По его указанию Зиверса и «княжну» арестовали и подвергли процедуре дознания.

Выдержки из протокола допроса:

К − Колчак Александр Васильевич

З − Зиверс Отто Карлович

К: − Моя электрическая установка − а привёз я её из Америки − не такая совершенная, как та, что вы мне показали, но уверяю вас − свои функции она выполнит. Мы ограничим ток, поэтому вашей жизни пока ничего не грозит.

З: − На самом деле, поражение током «рука-рука» может запросто остановить сердце. Если вы не хотите моей смерти, лучше переставить электроды. На болевых ощущениях это не скажется, а вот риск инфаркта снизит.

К: − Переставьте электроды, как он говорит, и продолжим.

…

К: − Итак, вы утверждаете, что существует некая тайная организация, состоящая из представителей мирового финансово-промышленного олигархата?

З: − Да, они называют себя «Инвестиционный клуб», потому что их тайные операции − своего рода инвестиции в их будущее всемирное владычество. Организация весьма обширная и могущественная.

К: − Кто конкретно туда входит?

З: − Я не знаю имён. У меня недостаточный круг посвящения. Но могу сказать, что верхушка организации − это банкиры с Уолл-Стрит, в частности Якоб Шифф и Ротшильды.

К: − Во что именно они инвестируют?

З: − Я бы сказал, что вся мировая война − один их большой проект. На ней они озолотились, хотя и до этого были сказочно богаты. Сейчас они инвестируют в большевиков. Ленин, однозначно, их проект.

К: − Разве Ленин не проект немецкого генштаба?

З: − Я бы сказал, весь немецкий генштаб − их проект.

К: − Что-нибудь ещё про их организацию?

З: − Существует девять кругов посвящения. Первый круг внешний − в него попадают новички. Девятый круг − в самом центре. Это основатели и руководители Клуба. Степень посвящения в секреты организации зависит от того, в каком ты круге. В следующий круг принимают по принципу кооптации. За тебя должно проголосовать определённое число членов круга… Но нужно выполнить определённые условия. Без них голосование бессмысленно.

К: − Какие условия?

З: − Основатели Клуба по мировоззрениям своим ницшеанцы. Поэтому каждому кандидату предлагается доказать, что он не тварь дрожащая, а право имеет… Надо совершить выгодное для себя или для них злодеяние. Если в процессе будут страдать и гибнуть люди, тем лучше. И чем больше страдания и смертей, тем вернее шанс прохождения дальше. Бесчеловечность − их идеал, себя же они считают сверхлюдьми. Я смог дойти только до третьего круга. Залесский был четвёртого.

К: − И что же вы такое натворили, Отто Карлович? Как по мне, вы вполне безобидны. Отняли конфету у ребёнка?

З: − Почти. Только не конфету, а душу. В рамках усовершенствования технологии копирования сознания, я проводил опыты с детьми. Их было много, и я отбраковывал тех, кто плохо переносит копирование. Детей, у которых начинались головные боли или развивалось безумие, я отсеивал. Дальше их утилизировали люди вроде Залесского. Я отбраковал много детей… И хотя я лично никого жизни не лишал, это проторило мне непыльную дорожку в третий круг. Я был специалистом в своей области, и организация мной дорожила.

К: − Вы говорите об этом так спокойно.

З: − Вы сам, Александр Васильевич, если трактовать ваш жизненный путь определённым образом, могли бы на белом коне въехать в пятый круг. А Ленин, полагаю, добрался уже до седьмого. Масштаб злодеяний играет огромное значение.

К: − Я не считаю себя злодеем.

З: − Никто не считает.

…

К: − Таким образом, подготовка подмены царских детей специально подготовленными двойниками была одним из инвестиционных проектов Клуба?

З: − Да, была. Внутри Клуба много направлений, внутренних групп по интересам, если хотите. Чтобы пройти в следующий круг, нужны амбициозные проекты. Старт проекта состоялся в 1897, после рождения второго царского ребёнка. Тогда Российская Империя считалась одним из сильнейших политических игроков, и идея заменить царских детей тщательно подготовленными подделками показалась перспективной. Да и технология подоспела. Рёнтген изобрёл и усовершенствовал свою рентгеновскую установку, я же добился поразительных успехов в создании боросиликатных капиллярных линз высокого разрешения, сделав первый шаг в рентгеновскую оптику. Но Клуб не позволил мне познакомить мир со своими открытиями − меня завербовали и определили в первый круг.

К: − В чём была ваша роль?

З: − У Клуба уже была теория квантовой голографии сознания. Её предложил другой учёный. Моей целью было создание практической установки, которая могла бы скопировать квантовую суперструктуру сознания одного человека в голову другого. Это как мгновенная фотография души, если хотите. В таком снимке с поразительной чёткостью сохраняются воспоминания, мысли, чувства, даже темперамент и образ мысли. Всё, что делает каждого из нас уникальным.

К: − И что − сразу заработало?

З: − Через несколько лет. Мы начинали опыты на взрослых людях − преступниках, нищих, цыганах, евреях и славянах, которых удалось похитить агентам Клуба.

К: − А вы, простите, кто по национальности?

З: − Немец. Родился и большую часть жизни провёл в Германии.

К: − Но у вас чистейший русский.

З: − Это скопированное умение. Оно позволяет мне говорить по-русски так же бегло, как тот русский дворянин, у которого я позаимствовал этот навык.

К: − Ваша установка копирует навыки?

З: − Да, разумеется. Но это позднее моё изобретение. Ему не больше года. Возможно, в Клубе ещё не знают.

К: − Поразительно… Однако, продолжайте про историю ваших опытов.

З: − Было много неудач. Люди постоянно умирали. Мы столкнулись с рентгеновской лихорадкой. Рвота, понос, выпадение волос, малокровие и смерть. После того, как снизили интенсивность лучей, ситуация улучшилась, но когда пошли успехи в копировании сознания, оказалось, что обычные люди мало подходят для этого. Головные боли, повышенная температура, делирий − вот результат записи сознания. Лишь один из сотни может нормально переносить множественные записи. Тогда мы перешли к детям. Нам находили похожих на младенцев Романовых. Их нужно было много − часто оказывалось, что дети с возрастом становятся непохожими на оригиналы, хотя поначалу были похожи. Некоторые были подвержены головным болям. Таких приходилось отбраковывать… Думаю, вы понимаете, что никто не выпускал их на волю.

К: − Понимаю. Соображения секретности. Дети были русскими?

З: − Нет, конечно. Мы брали детей из родового гнезда Романовых − Готторпа. Там было проще найти… похожий типаж. В конце концов, к 1916 году остались пять девочек и два мальчика. Самой перспективной была Марта. У неё не было головных болей. Она от природы была спокойна, послушна и глупа. Поэтому её голова не перегревалась от множественных структур. Перегрев головы − настоящая проблема. Мы стирали ей всё, что копировали, пуская лучи в обратном направлении. Она была самой удобной из всех, и так поразительно походила на Татьяну Николаевну. Конечно, внешне попроще, чем великая княжна. Всё-таки Марта простых кровей.

К: − Так эта девушка с вами − Марта?

З: − Да. Но мы всегда звали её Татьяной, чтобы она привыкла к будущей роли.

…

З: − Когда Николай Второй отрёкся, проект был под угрозой закрытия, тем не менее, нам приказали следовать за ссыльным семейством. Залесский, отвечавший за внедрение тайных директив в сознание наших подделок, где-то раздобыл бронепоезд.

К: − Тайные директивы?

З: − Залесский был гипнотизёр-месмерист. А также йог-теософ и шаманический факир, якобы, получивший личное благословение Блаватской. Ну и шарлатан, каких мало, естественно. Однако он убедил многих в своём четвёртом круге и выше, что сможет внедрить в сознание царских подменышей управляющие коды, которые сделают их послушными руководству Клуба, когда подменыши придут к власти. Залесскому дали карт-бланш. Весь проект, если хотите, держался на моей установке и его антрепренёрских способностях… Мы проследовали сначала в Тобольск. Была надежда, что зять Распутина похитит царскую семью, чтобы эвакуировать в Харбин, но этот Соловьёв оказался довольно бесполезным. Смысл проекта потерялся. Бывшая царская семья была уже неинтересна Клубу. Их занимали большевики − проект, который «выстрелил». У меня забрали всех детей, кроме Марты. Их куда-то увезли и, скорее всего, утилизировали. Марта осталась, как опытный экземпляр. Вслед за семьёй Романовых, мы переместились сначала к Омску, затем сюда − в Екатеринбург. У Залесского была целая коллекция мундиров и наград, из которых он лепил свои образы, так что для Голощёкина он был революционным комиссаром, давним соратником Ленинина и Свердлова, а для членов Уралоблсовета − своим в доску уральским большевиком, потерявшим здоровье на царской каторге. Войков и Белобородов с ним чуть ли не в губы целовались при встрече. Так бронепоезд продвигался без лишних вопросов. Я уже не видел смысла в происходящем. В первых числах июля, когда ситуация накалилась − чехи рвались к Екатеринбургу − Залесский сообщил, что пришла шифровка из Клуба. Мне следовало незамедлительно отбыть в Москву, чтобы консультировать Ленина по вопросам создания для большевиков других таких установок. Я собрался и поехал, но в дороге меня догнала телеграмма Залесского. Он сообщил, что директивы Клуба изменились. Я должен немедленно вернуться, так что я повернул назад.

К: − Вы получали директивы Клуба исключительно через Залесского?

З: − Он был выше кругом, посему я был в его распоряжении.

К: − Что вы обнаружили по возвращении?

З: − Полный бардак. Пока меня не было, Уралоблсовет расстрелял царскую семью, а чехи взяли Екатеринбург. Залесский был тяжело ранен. Он сообщил, что с отрядом самокатчиков отбил у похоронной команды тела расстрелянных, причём Юровский, комендант Ипатьевского дома, оказался посвящённым шестого круга, только со стороны большевистского проекта, так что бой был жаркий. Со слов Залесского, спасло его только то, что Юровский и его приспешники − дрянные стрелки, так что, в итоге, сошлись на штыках. В схватке двух комендантов победил Залесский, развалив Юровского шашкой от темечка до поясницы, но сам лишился левой руки выше локтя и одного глаза. Боевая подготовка проконсулов шестого круга − очень серьёзная. Выше, чем у ассасинов Клуба, относящихся к пятому кругу. Удивительно, как Залесскому с его четвёртым кругом удалось взять верх.

К: − Залесский называл причины, по которым он решил завладеть телами членов царской семьи?

З: − Сказал, ему были видения, что он должен так сделать.

К: − Видения?

З: − Кондратий Витольдович был человеком с большими странностями. Мистиком и эзотериком. Экспериментировал с вытяжками из всевозможных растений. Когда он сказал, что ему было видение будущего, в котором его Кали-Майтрея завоюет весь мир, я больше ничего не стал спрашивать.

К: − Что такое Кали-Майтрея?

З: − Понятия не имею. Для меня в тот момент важнее было внезапно ухудшившееся состоянии Марты. У неё наблюдались сильные головные боли и жаркий лоб. Я заподозрил тиф. Тем не менее, раз уж в моих руках оказались тела расстрелянных, я не преминул воспользоваться шансом и скопировал Марте в голову членов царской семьи. Это оказалось большой ошибкой, так как головные боли усилились до крайности, а жар вырос до такой степени, что мне пришлось охлаждать её голову льдом. Чтобы убрать боль, я месяц держал её на маковом молочке, изредка бодря кокаином, чтобы она нашла силы поесть. Сейчас её состояние улучшилось, хотя она по-прежнему нуждается в охлаждении головы мокрыми полотенцами.

К: − Вы не ожидали такого эффекта от копирования?

З: − Марта была выбрана из сотен благодаря тому, что отлично переносит множественное копирование суперструктур ей в голову. Что-то в ней испортилось. Я не могу объяснить. К моему приезду она успела сильно похудеть. К тому же, первое время она никого из нас не узнавала. Была словно в забытье. Я полагаю, это какая-то инфекция.

К: − А Залесский умел пользоваться установкой?

З: − Он присутствовал при многих копированиях, как куратор, но установка очень сложная − надо быть учёным, чтобы провести процесс успешно.

К: − Картина, в целом, ясна. Хорошо, что вы сами всё рассказали, а сейчас мы попытаемся достать из вас то, о чём вы, возможно, умолчали.

З: − Я рассказал всё.

К: − Как я могу быть уверен? Было бы ошибкой поверить вам на слово, не испробовав никаких средств проверки. Вероятно, главные откровения ещё впереди. Я вынужден применить к вам электричество… Начинайте с минимального тока и повышайте. Я скажу, когда хватит.

З: <страшно кричит от боли>

Продолжение документа засекречено.

Ноябрь 1918 − Ты станешь моей Кали-Майтреей:

Через пару дней, когда Зиверс и Татьяна более-менее оправились от пыток электричеством, пришла пора продолжить следственные мероприятия. Оставались кое-какие нестыковки.

После самоубийства Залесского Отто Карлович запер комендантский вагон, предварительно забрав оттуда комендантскую кассу, чтобы по-прежнему выплачивать жалование четырём сотням человек, что были в поезде. С его слов, если бы ещё в течении месяца он не получил новых директив от Клуба, то направил бы бронепоезд по Китайской Восточной Железной Дороге в Харбин, чтобы укрыться там от неразберихи, так как, по слухам, генерал Хорват навёл порядок на всём протяжении КВЖД, а в Харбине половина населения русские, так что там практически как царская Россия, только с китайским колоритом. Колчак вспомнил свои недолгий опыт руководства КВЖД и рассудил, что до Харбина бронепоезд бы не добрался − его захватили бы семёновцы, колмыковцы, чехи или японцы, а в самом Харбине ждали китайцы с этим их вечным «русский слабый русский глупый отдай деньги и уходи».

− Ваше высокоблагородие, − отвечал войсковой старшина, помощник прежнего коменданта. − Дык ведь как дело-то было. Кондратий Витольдович велел Митю своего позвать.

− Митю?

− Да Митю, мальчонка. Он был того − немтырь. Прошлой зимой под лёд на реке провалился. Пока достали, воды нахлебался. Не дышал долго, а как ожил, памяти лишился. И не говорил почти. Кондратий Витольдович его как увидал, так к себе в вагон и взял на проживание.

− Зачем?

− Бог его знает. Может того − приглянулся ему мальчонка. Такой лишнего не скажет, − казак хитро прищурился и продолжил. − Перед тем, как из ружья-то застрелиться, призвал он к себе Митю − тот как раз за лошадьми ухаживал. Пошли они куда-то в другой вагон, потом привёл он Митю за руку − того рвало, и на ногах еле стоял… Когда Залесский застрелиться изволил, Митя при нём был. Помог нам мозги, значит, с люстры собрать. Очень заботливо с комендантовым телом обращался. Видать, тот его и не обижал − так получается.

− А где этот мальчик Митя?

− Ускакал на следующий день.

− Как это ускакал?

− Да вот так. Купил у казаков коня и винтовку с патронами. И ускакал.

− Куда ускакал?

− Сказал, едет повидать своего старого знакомца − барона Унгерна. Сказал, мы ещё о них двоих услышим. Ещё велел не скучать.

− Он же немой был. И памяти лишился.

− Стало быть, заговорил. Ваше высокоблагородие, как было, так и рассказываю.

− Что за бронепоезд такой, − Александр Васильевич всплеснул руками. − Одна история ошеломительней другой… Отто Карлович, давайте, отпирайте вагон Залесского.

Внутрь они зашли втроём − Колчак, Зиверс и Татьяна. Сразу бросилась в глаза восточная роскошь. Вагон был завешан коврами и драпирован шёлком. По стенам висели картины, изображавшие горы.

− Тибет, − подсказал Зиверс. − Залесский несколько лет провёл в Гималаях, в буддистских монастырях. Это он сам рисовал.

Колчак засмотрелся. Он не был ценителем, но картины оказались великолепны. В них было что-то космическое, воздушное.

От Залесского осталось много вещей, но большая их часть − одежда. Мундиры офицеров всех современных армий, национальные и гражданские костюмы.

Остались и записи. Комендант вёл бухгалтерские книги и дневники, но стоило Колчаку в них заглянуть, как его ждала загвоздка − они были написаны на непонятном языке.

− Похоже на санскрит, − предположил Отто Карлович. − Не думаю, что мы найдём кого-то, кто сможет прочесть.

На застеленной кровати лежала черкесская шашка в серебряном окладе. Под ней конверт. Александр Васильевич взял его, но тут же передал Татьяне:

− Читайте, это вам.

На конверте значилось «Великой княжне Татьяне Николаевне».

Та развернула послание и прочла вслух:

− Ты станешь моей Кали-Майтреей. В тебе сочетаются силы разрушения и любви, а значит, ты сможешь разрушить старое и создать новое. Смертельные опасности будут поджидать тебя на пути, но я оставил подарок, который не раз спасёт тебе жизнь. Он спрятан на видном месте, но ты обретёшь его в самый нужный момент. Прощай и до встречи. С любовью, твой друг. Постскриптум. Зиверс ничего не знает. Я его обвёл вокруг пальца. И всё же береги его. Он полезный».

− Отто Карлович, как я понимаю, вас спрашивать бессмысленно? − Колчак повернулся к учёному, и тот недоуменно развёл руками.

Они перерыли вагон для порядка, но никаких тайников не нашли.

− Думаю, это та самая шашка, которой Залесский зарубил Юровского и его расстрельную команду, − Татьяна взяла оружие с кровати. − Я беру её себе. Это символ отмщения за мою семью.

− Как вам угодно, − согласился Колчак. − Ладно, тут мы закончили. Вы двое отправитесь со мной в Омск − после того, как навестим фронт.

− А как же наш бронепоезд? − спросил Зиверс.

− Теперь это мой бронепоезд, − ответил Александр Васильевич. − Я переношу сюда свою ставку.