Черная кровь Раскаяния

В длинном коридоре пахло подвальной сыростью, хлоркой с цветочной отдушкой и стылой кровью. Кая подавил рвотный позыв и сплюнул. Лужица желчи намекала, что его все же вырвет — тело просило держаться как можно дальше от мертвечины. И разум был с ним солидарен: за тяжелыми металлическими дверьми не ждало ничего хорошего. С другой стороны, Док не стал бы звать просто ради светской беседы. Кая сделал вдох-выдох и пошел к моргу.

— Быстрее. У нас мало времени! — Док, щуплый, рано поседевший мужичок, потянул Каю в дальний зал.

«Скверно!» — из-за трупного запаха Кая растерялся и понял только то, что произошло что-то поганое.

— Так! Подожди! — Док резко остановился и посветил фонариком в глаза.

— Ай!

Кая зажмурился, а Док уже перехватил его руку и дергал за отросший ноготь.

— Ты объяснишь, что…

Пришлось заткнуться — Док полез пальцами в рот. Пальцы пахли мертвецами и вонючими сигаретами.

Кая вырвался, и его тут же вырвало в рукомойник.

— Да что ты творишь? — тяжело дыша, Кая открыл кран. Красная жижа нехотя потекла по стертой эмали к стоку.

— Это… — без тени брезгливости Док выловил кусок и понюхал. — Борщ?

На его лице боролись сомнение, облегчение и тревога. Кая все понял.

— Ты решил, что у меня рецидив?!

— А это не так? — Док нахмурил седые брови и посмотрел на Каю, будто пытаясь понять, кто перед ним: ядовитая бабочка, сбежавшая из лаборатории, или залетевшая в окно моль.

— Нет. Я в норме.

— Уверен?

— Уверен.

— Безумие может подкрасться тихо, ты можешь не заметить…

— Я знаю, как подкрадывается безумие, — Кая прополоскал рот, закрыл воду и повернулся к Доку. — И гораздо лучше тебя. Поверь, все мои нынешние проблемы даже близко не стояли с настоящим безумием. Я не бегаю по городу и не нападаю на людей.

— Ты охотишься.

Металл в голосе Дока заставил Каю застыть.

Док всегда давал понять, что знает, но открыто это прозвучало только сейчас.

— Да, — Кая с вызовом посмотрел в глаза. — Но я никого не убиваю и не калечу. Я охочусь по закону.

Кая ожидал, что Док начнет бухтеть про новые правила, и уже решил, что его соратник окончательно прогнулся под Аскезу и позвал, чтобы уговорить уйти с их дороги, но все оказалось иначе.

Док вздохнул, снял очки и протер их краем засаленного халата.

— Значит, это сделал кто-то другой.

— Сделал что?

На столе лежало растерзанное тело молодой женщины.

— Я позвонил тебе, как только ее привезли. Человеческая полиция, Аскеза и охотники уже в пути, — Док приподнял очки и потер переносицу. — Надеюсь, появятся не все сразу… Что ты тут видишь? Кая?

Кая не мог отвести взгляд от ее ступней: на ногтях нежно-розовый лак с аккуратным белым цветочком на большом пальце.

— Невеста? — хрипнул Кая.

— Какая разница кто?! Перестать уводить взгляд, посмотри и скажи, что видишь. На что это похоже?

Кая прикусил щеку. Вместо груди была раскуроченная дыра.

— Грудная клетка пробита, ребра выломаны. Сердце вырвано при жизни… по всему телу следы когтей…

— Оборотень? — Док подкурил сигарету и открыл узкое окно под потолком.

— Нет. Не похоже…

— Правильно, — кивнул Док и чуть прищурился, глядя на Каю сквозь дым. — А на что похоже?

«Засранец, сам же прекрасно все видит», — Кая скрипнул зубами и пробежался взглядом по покойнице. От кончиков пальцев до макушки. Целиком все выглядело чертовски однозначно.

— На меня… — все внутри застыло и по глотке пополз холод. — Но это не я!

Кая повернулся к Доку в надежде, что тот ему верит. Верит, несмотря на все, что Кая сделал. Лицо Дока не выражало эмоций. Док не верил. Когда Док звонил и просил, не теряя ни минуты, подойти, он верил, а сейчас — знал. Знал, что это не он. Холод, сковавший глотку, отпустил.

— Ты понимаешь, что это значит? — Док скорбно поджал губы.

Кая кивнул. Вместо ледяного ужаса на грудь легла тяжелая плита отчаяния.

— Я стану главным подозреваемым.

— Да. И Аскеза воспользуется этим поводом, чтобы тебя уничтожить. Даже если будут сомнения, они сначала уничтожат тебя, а потом будут искать настоящего убийцу.

По моргу прокатилась трель дверного звонка.

— Они приехали быстрее, чем я надеялся…

— Аскеза или охотники? — спросил Кая, будто бы была разница.

— У тебя есть очень небольшая фора. Советую поступить как твой отец, — Док снял с крючка белый халат и протянул Кае. — Если кто-то спросит, откуда ты, скажи, что практикант из фельдшерского колледжа.

Кая подтянулся и протиснулся в окно. Он оказался во внутреннем дворе больницы, который освещала только пара горящих окон.

В ночи лабиринт дореволюционных зданий, казалось, не имел выхода.

«Куда дальше?!»

Самым тупым было бы выскочить прямо перед носом охотников, которые точно отправили пару бойцов осмотреть периметр. Кая запаниковал и заглянул в окно, чтобы спросить у Дока, но тот уже жал руку высокому широкоплечему мужчине.

«Черт!» — Кая скрылся из зоны видимости за секунду до того, как тот повернулся в его сторону.

Кая рванул к темной арке, но та завела в тупик. Кая прислонился к стене и сполз вниз на покрытый тонкой корочкой льда асфальт.

Оглянувшись, он увидел, как из-за угла вынырнули две темные фигуры и прошли мимо места, где он только что стоял.

«Охотники! — Кая зажал себе рот. Шум перепуганного сердца заглушил мысли. — Прибудет Аскеза, и на меня объявят охоту!»

Кая с трудом сдерживал крик: беды, призраками рябившие в прошлом, обрели плоть и снова вцепились в его жизнь.

***

Ранее. Сентябрь

Наташа лежала на раскладном диване и смотрела на бледный голубой свет, квадратом прилипший к старым полосатым обоям. В доме напротив кто-то закрепил лампу над аквариумом так, что она била прямо в их окна. Сергей спал рядом, их сын — на кровати в углу комнаты. Им свет не мешал. До сегодняшнего дня Наташа даже не думала, что эти лампы настолько яркие. Если не знать, то можно подумать, что это луна безоблачной ночью.

С улицы донеслись пьяные крики. Подростки напились и то ли забавлялись, то ли всерьез дрались. Их визги слились с рычанием дороги и гудением старых труб в бетоне. Наташа начала засыпать, как засыпала в шуме плацкартного вагона, где множество звуков, громкие и раздражающие каждый в отдельности, сливались в монотонный убаюкивающий фон.

За окном кто-то разбил бутылку и засмеялся.

«Это была ошибка», — прозвенела мысль в голове, и Наташа резко открыла глаза.

Каким бы престижным ни оказался вуз, было ошибкой отпустить сына одного в этот город. Город, который приманивает фасадами дворцов, а потом переваривает удивленных жертв в лабиринтах узких и грязных улиц. Молодой наивный парень здесь обязательно свяжется с плохой компанией и влезет в неприятности. Сколько детей ее знакомых вернулись отсюда сломленными? Светка, какая красивая девчонка была, уехала поступать, но связалась с женатым бизнесменом, забросила учебу, а когда она забеременела, тот растаял в воздухе. Вернулась с долгами и ребенком. Так и не добилась ничего, а какие амбиции были! Макар, сын участкового, дал себя подставить и сел на три года за распространение. Пошел на вечеринку к местным богатым детишкам, и, когда туда нагрянула полиция, те сказали, что наркотики принес он.

А сколько сгинули бесследно? О Лизочке так ничего и не известно. Говорят, сторчалась, стала уличной проституткой и пропала… А ведь они все были сильнее и умнее наивного Данилы, который не понял бы, что говорит с Сатаной, даже если бы тот представился.

Наталья повернулась к Сергею. Тот спокойно похрапывал и никак не помогал ей справиться с переживаниями. Наталья резко вырвала кусок одеяла из-под его бока и отвернулась. Сергей что-то обижено мяукнул и продолжил сопеть.

Трубы снова зашумели. Будто желудок огромного монстра.

«Город уже начал его переваривать!»

Она пыталась уговорить сына пойти в университет в Петрозаводске, но Данила оказался таким же упрямым, как и она в восемнадцать. Он был готов отказаться от финансовой поддержки и даже порвать отношения. Им с Сергеем пришлось принять этот выбор, чтобы сохранить кусочек контроля.

Они рассчитывали, что так хотя бы будут в курсе того, с кем он общается, как учится и как живет. Но что они получили? Возможность приехать в гости с ночевкой и своими глазами увидеть, как были правы в своих опасениях?

Данила нашел подозрительно дешевую двухкомнатную квартиру и снял на пару с ровесником, сомнительным парнем, в котором настораживало абсолютно все. Кая — так тот представлялся — нигде не учился и не работал. Он так и не смог внятно объяснить, где берет деньги на жизнь, а нарочито рваная черная одежда, длинные волосы и пирсинг явно давали понять, что в цивилизованное общество он вливаться не намерен. Наталья и раньше встречала таких. Возможно, она из маленького провинциального городка, но панки водились и там. Менялась униформа и лозунги, но суть оставалась одной: не такие как все мальчики и девочки боролись с обществом, пока жизнь не выбрасывала их в прокуренные каморки на первом этаже, где они тихо спивались как их отцы. Был ли отец у Каи и как он закончил, Наталья могла только догадываться. Но Кая являлся как раз тем, от кого она всегда пыталась держать Данилу подальше. Кая — очевидный иждивенец — либо сядет на шею к Даниле, либо втянет в проблемы, а, скорее всего, и то, и другое: сам влезет в неприятности и заставит Данилу с ними разбираться.

Оставалось только надеяться, что Кая съедет.

«Хотя почему только надеяться? Может, связаться с хозяевами и предложить в следующем месяце сдавать всю квартиру целиком только Дане? — Наталья прикинула, сколько это вышло бы по деньгам. Даня бы мог платить за свою комнату, а они с Сергеем вносили оставшуюся сумму. — Только Даня не согласится… Но я могла бы и не ставить его в известность… Просто таинственный некто пожелал снять комнату, но так и не заехал…» Прозвучало так коряво, что Наташа невольно поморщилась. Но в целом идею стоило обдумать.

Размышления прервал шорох в коридоре.

«Я же оставила там сумку с деньгами!»

Наталья вышла из комнаты и включила свет. Кая сидел на банкетке и шнуровал ботинки. Несмотря на ночь, Кая был в темных очках, таких несоразмерно огромных, что серое лицо за ними казалось детским.

— Кая? Ты куда?

— М-м-м… По делам.

— Среди ночи?

— Ну да, — Кая пожал плечами.

Ботинки были старыми и сильно поношенными, а на высокой подошве было написано неприличное слово. Наталья никогда бы не разрешила своему даже взрослому сыну выйти в таком виде.

«Не учится, не работает и таскается где-то по ночам как оборванец».

— А твои родители знают, какой образ жизни ты ведешь? — Наталья обещала Дане не лезть с нравоучениями к его соседу, но не удержалась.

— Приемные нет, а родные, конечно, в курсе.

«Приемные», — повторила Наталья в голове. Это многое объясняло, но не делало легче.

***

Кая обернулся на светлеющий горизонт и поспешил по ночному проспекту. Весь город спал, только на другой стороне улицы, шатаясь, пытался прикурить пьяница. Он со злостью кинул непослушную зажигалку и что-то с обидой крикнул, обращаясь ко всему миру, но ни в одном из окон не зажегся свет.

Кая почувствовал, как ноги сами собой сбавляют темп, и вот он уже стоит прямо напротив под мигающим фонарем: только перейти четыре полосы пустой дороги.

— Огня не будет?! — крикнул мужик.

«Нет-нет-нет!»

Кая с трудом заставил ноги вновь двигаться дальше.

«Помни, зачем ты начал. Помни, зачем ты начал!»

Кая дернул ручку массивной двери и юркнул в серую сталинку. В темной и просторной парадной на Каю навалилась тишина.

«Возьми себя в руки! — руки, в которые он требовал себя взять, тряслись. — Ну же, ты же знаешь, сейчас станет легче. Раз. Два…»

В голове зашумел пульс. Он закрыл глаза и сосредоточился на дыхании. Когда счет дошел до пятнадцати, стало легче. Шум в голове исчез.

Кая посмотрел на пол, выложенный мелкой черной и белой плиткой, необязательно дореволюционной, но определенно очень старой, просто хорошо сохранившейся. Его родители, настоящие родители, ценили такое. Прошмыгнула мысль, что до Аскезы по этим лестницам ходили они и где-то под свежей затиркой можно найти следы крови, пролитой тридцать, сорок или даже пятьдесят лет назад… Мысль была настолько яркой, что Кая почти увидел, как по полу растекается черная в тусклом свете вязкая лужа.

«Не фантазируй. Далеко не факт, что они жили здесь. Это Питер, тут полно метлахской плитки, — Кая пошел наверх. — Даже если это так, то сейчас ты все равно ничего не изменишь…»

Он поднялся на второй этаж и открыл магнитным ключом дверь с уродливой вывеской юридической фирмы. Не включая свет, Кая прошел по темному кабинету, плотно заставленному офисной мебелью, до неприметной двери, похожей на встроенный шкаф. За ней был еще один коридор с кабинетами по обеим сторонам и большим окном в самом конце. Сюда посторонних не пускали.

Прежде чем сделать шаг, Кая по привычке прислушался: кто-то шуршал бумагой в дальнем кабинете, откуда несло запахом спирта и реагентов.

Кая заглянул в зеркало и остатки уверенности с шипением испарились: «По мне же все видно!»

«Это мне все видно, а постороннему человеку ничего не видно, — Кая еще раз осторожно посмотрел на свое же лицо с темными, будто нарисованными, синяками вокруг глаз и потемневшими белками. — Кого я обманываю?» — Кая покачал головой.

В любом случае менять что-либо было поздно.

— Доброе утро, Кая. Я уже боялась, что ты не придешь, — новообращенный медик Аскезы пробежала по Кае взглядом опытного диагноста. Еще пару лет назад таким же взглядом она смотрела на пациентов областной больницы.

— С чего такие мысли? Я как раз вовремя.

Надежда Геннадьевна посмотрела на часы — 5:45 — и задумчиво хмыкнула:

— Пунктуальность. Вежливость королей.

«Надо заканчивать со всем этим быстрее», — Кая закатал рукав и подставил тощую бледную руку под иглу.

Надежда Геннадьевна взяла две пробирки крови. Казалось, она вечность клеит на них этикетки с номерами и капает реактивы.

«Ну, быстрее!» — голод опять поднял голову.

Надежда Геннадьевна положила пробирки в аппарат, до боли похожий на мультиварку, и поставила таймер на десять минут.

«Десять минут, и я свободен. Главное — выдержать эти десять минут!»

— Как самочувствие? — Надежда Геннадьевна взяла бланк с анкетой и задала дежурный вопрос.

— Нормально, — последовал такой же дежурный ответ.

Она кивнула, поставила галочку и перешла к следующему:

— Что-то беспокоит?

— Нет.

— Сколько ты сейчас пьешь?

Ручка зависла над бумагой.

— Триста грамм... в неделю.

— М... это плохо.

— Почему? — возмутился Кая. По задумке это был идеальный ответ, к которому не должно было возникнуть вопросов. — Это допустимая норма!

— Это самая верхняя ее граница. Больше нельзя, а должен быть люфт, — Надежда Георгиевна посмотрела на Каю с почти материнским сочувствием. — Так, давай я напишу двести восемьдесят, а ты постараешься прийти к этой цифре уже на этой неделе.

— Ладно… — Кая безразлично пожал плечами. Двадцать грамм для Каи погоду не сделали бы, даже если бы он и вправду собирался исполнять все предписания. В принципе, Кая был готов наобещать что угодно, лишь бы его отпустили.

Надежда Георгиевна посмотрела поверх очков, будто старый дирижер, услышавший фальшивую ноту.

«Я слишком быстро согласился, и она поняла, что я безбожно вру?»

Пикнул аппарат, и из принтера полез лист с результатами. Надежда Георгиевна посмотрела на цифры, одобрительно кивнула и поставила заветную печать. Кая активизировал все свои силы, чтобы его облегчение не было столь очевидным.

Он и в прошлый раз боялся, что его выведут на чистую воду, но и в прошлый раз все сработало. Семьдесят два часа тотального голода, трижды в день капельницы с физраствором, и кровь становилась образцово-показательной. А крепкий алкоголь так действовал на ферменты печени, что исчезали даже косвенные улики. Этому Каю научил Док. Не так и сложно. Точнее сложно, даже очень, но раз в полгода можно было и потерпеть.

— Когда ты будешь ставить монитор? — неожиданно спросила Надежда Георгиевна, чем застала Каю врасплох.

— Я не буду его ставить.

— Почему?

— Имею право! — голод брал свое, и в Кае проснулась вспыльчивость. Он надеялся забрать справку и бежать, минуя светские раскланивания.

— Да, имеешь, — Надежда Георгиевна сняла очки. — Ты меня за дуру не держи! Я прекрасно вижу, что ты пьешь не триста грамм в неделю, а раза в два больше. Но я прекрасно понимаю, что с твоим анамнезом иначе никак, и иду навстречу. Ты тоже пойди сам себе навстречу и сдай этот чертов монитор, чтобы от тебя все отстали. Неужели так сложно продержаться недельку?

— Ладно. Как-нибудь обязательно.

Кая покинул кабинет, старательно изображая расслабленную походку, в чем потерпел полное фиаско.

— Недельку, пф-ф-ф… — буркнул Кая себе под нос.

Десять суток! А он на третьи уже на стену лез.

Когда Кая вышел на улицу, солнце уже взошло.

— Подстава…

А ведь он специально попросил принять его так рано в надежде успеть до рассвета.

Как назло на небе не было и облачка. Вопреки стереотипу, мрачный и дождливый Питер был далеко не таким мрачным и далеко не таким дождливым. Начиная с апреля и по октябрь, он был вполне себе солнечным. Кая любил солнце, особенно низкие лучи рассветов и закатов, но сейчас даже они болезненно подпекали кожу.

Он натянул капюшон, надел солнечные очки, спрятал пальцы в растянутые рукава и поспешил на автобус.

«Через полчаса буду дома», — Кая рухнул на сиденье.

Тетка рядом демонстративно отодвинулась и стряхнула воображаемую грязь с плаща, который Кая случайно задел. Кая постарался не думать о том, как разрезает ей горло в темном переулке, и представил бутылку из коричневого стекла, которая ждала его в холодильнике.

Через полчаса Кая все еще сидел на том же месте и уже успел съесть все заусенцы.

«Это бесчеловечно!» — вздохнул Кая, когда автобус в очередной раз свернул в противоположную от метро улицу. Маршрут шел буквально зигзагом, собирая бабулек по всем закуткам района.

Мучил голод, но уже не так нестерпимо, как ночью.

«Прошло три дня», — в голове прозвучал спокойный голос.

Кая мотнул головой, просто солнечный свет притупляет голод, как это ни странно.

«И все же самое сложное позади».

— Брехня, — буркнул Кая себе под нос. Сидевшая рядом тетка боязливо покосилась на него.

Все физические проблемы только начинали давать о себе знать… но субъективно терпеть было легче. Как минимум, фляга уже не свистела так, как свистела ночью. Кая вспомнил пьяницу с зажигалкой, и воображение тут же нарисовало, как тот хрипит, лежа на асфальте, а из шеи пульсирующим фонтанчиком вытекает кровь. Кая прогнал образ.

— Десять дней…

Если подумать, он мог бы продержаться, но дело было не в этом. Процедура мониторирования позиционировалась как исключительно добровольная. И пока таковой и была. И Каю смущало, чертовски смущало то, что Аскеза виртуозно закручивала гайки, превращая добровольные ограничения в обязательные. В этом им не было равных.

Меньше всего на свете Кая хотел думать об Аскезе и о том, во что она превратила его мир, и он переключился на разглядывание людей вокруг. В основном с ним ехали бабульки и офисный планктон. При встрече взглядом они уводили глаза, поджимали губы и качали головой. Кая положил ногу на ногу, чтобы надпись на платформе бросалась в глаза. Ему нравилось раздражать благопристойную общественность. За показным осуждением прятался страх. Кае этого не хватало сильнее всего.

Он скользил взглядом по лицам в поисках, кому бы показать фак, когда на периферии зрения мелькнула белобрысая макушка.

Кая вскочил с кресла. Инстинктивно. Сначала вскочил, потом понял, почему он вскочил.

«Да быть не может! Хотя почему нет?» — Кая пошел через салон, с трудом протискиваясь сквозь толпу, которая будто специально, а может, и назло, его не пускала. Белая макушка исчезла.

«Остановки не было, значит, он все еще где-то тут либо мне почудилось».

Автобус резко остановился, и Кая вцепился в поручень, чтобы не упасть на сидящих. Кто-то забухтел на него и даже обозвал подонком, но Кая уже забыл, что хотел показать кому-нибудь фак. Открылись двери, и из автобуса повалили люди. Кая растерялся.

«Выйти или остаться?» — он прильнул к окну, пытаясь заметить в потоке людей белобрысую макушку.

«Это метро, тут почти все выходят…» — пока Кая соображал, двери закрылись и автобус поехал дальше. Кая рухнул в кресло в почти опустевшем салоне.

«Показалось, наверное. — Он грустно посмотрел, как удаляется подземный переход с синей эмблемой метрополитена. — Черт, остановку свою проехал».

Кая грустно отвернулся от окна — напротив, прислонив голову к стеклу, дремал парень с пшеничными волосами.

Кая поежился от пробежавшего по спине холодка. Очень странного, но знакомого, как запах, забытый еще в детстве.

Кая не сводил с парня глаз, пытаясь заметить хоть что-то необычное, но внешне тот не выделялся. Лет восемнадцать, плюс-минус. Светлые волосы, светлая кожа, правильные черты лица, одежда, которая продавалась в молодежном отделе любого масс-маркета, потертые наушники, рюкзак — просто невыспавшийся студент едет на пары.

Кая присмотрелся — в светлых волосах спряталась седина.

— Ха… — хрипнул Кая.

«В нашем мире все — не то, чем кажется», — так говорил мастер Каи.

«Ну же, — и без того чахлое терпение Каи, заканчивалось. — Открой глаза».

Кая собрался уже подойти и пнуть парня, но тот приоткрыл глаз, встрепенулся и выскочил на остановке. Кая рванул за ним.

Седина еще ни о чем не говорила, но глаза! Глаза были черными. Точнее — темно-карими, слишком темными для такой бледной моли.

Парень плыл, не замечая ничего вокруг. Стараясь держаться в отдалении, Кая проследил за ним до медицинского колледжа. Он хотел проскочить с потоком толкающихся первокурсников, но его вытащили за шкирку из толпы, отчитали за неподобающий внешний вид и отправили домой переодеваться. Кая оказался за оградкой раньше, чем сообразил, что происходит.

Пальцы пекло на свету, и стоило бы поступить разумно. Стоило пойти домой.

— Какого черта я делаю? — хрипнул Кая, отступил в тень дерева и приготовился ждать.