Черная Полночь

Вспышка, и сразу боль во всем теле. Перед глазами туман и темнота, все расплывается.

Боль — это прекрасно, она означает, что у меня есть, чему болеть. Я пытаюсь пошевелить рукой, но кажется, делаю что-то не то. Вид перед глазами снова качается, наверное, я двигал головой.

— Жива? — раздается чей-то голос, и я не могу понять, откуда он. Память тела понемногу возвращается, и кажется, вместе с ней у меня остались базовые знания. Например, я понимаю, что мне говорят.

Еще бы знать, кто...

— Эй, ты жива? — повторяет голос, и я понимаю, что надо ответить. Киваю.

Вернее, хочу кивнуть, но вместо этого наклоняюсь вперед всем телом и бьюсь лицом о что-то твердое.

— Эй, ты чего? Вот, нажралась-то, — говорит тот же голос, и кто-то еще отвечает смехом.

— Не похер ли? — говорит второй, а я понимаю, что происходит что-то странное. Недоброе. Но, разве в этом месте может происходить доброе?

Я, наконец, понимаю, где у меня ноги, а где руки. Встаю. Качаюсь, придерживаюсь за стенку. Под пальцами шершавое теплое дерево, старое, высохшее и потрескавшееся.

— Серега, тут кости! — говорит еще чей-то голос.

«Не пугайся, это мои», — хочу сказать я, но получается только хриплый смешок. Женский. Кажется, это женское тело. Ну, конечно, ко мне же обращались в женском роде...

Ладно, могло быть и хуже.

— Зверь какой-то, наверное, — отвечает тот, кто рядом со мной. Мне удается его рассмотреть. Странная одежда, легкая и необычного покроя. Сам молодой, бледный. На вид лет двадцать, даже, наверное, меньше. В руке светильник, удивительно маленький и яркий, и от него такие глубокие тени, что не разглядеть ничего толком.

— Пошли, — говорит он, и я шагаю.

Замечаю впереди еще одного парня. Этот стоит перед кучкой костей, в самом деле звериные. Сколько-то лет назад здесь в развалинах шуршал какой-то зверь, я пытался переселиться в него, но не вышло. Все же, для переселения нужен человек. Но зверь от моей попытки умер, и теперь я смотрю на его останки с сожалением. Извини, мне очень надо было.

Замечаю, что второй парень тычет в кости кривым ножом, и понимаю, зачем я здесь.

Проклятье!

Заброшенная церковь, трое парней в странных одеждах, пьяная девушка, кривой нож в руках одного из парней.

— Нее... — вырывается из моего рта. Алкоголь, будь он неладен. Мой рассудок спокоен, но тело отравлено и всякая мысль так и норовит вырваться наружу с глупым хихиканьем.

Тот, что рядом, не обращает внимания, берет меня под локоть и ведет в глубину. Я краем глаза вижу, что тот, что с ножом встает, отряхивается и идет следом.

Какие-то очень глупые сатанисты. Кто же ритуальным ножом тыкает всякий мусор?

— Серега, у тебя еще есть? — спрашивает один из них, я в темноте не могу понять кто.

— Не Серега, а Ворон! — отвечает тот, что ведет меня. Отпускает мой локоть и лезет за пазуху. Достает бутылку из странного материала, прозрачного, как стекло, но прогибающегося под пальцами. Внутри темная жидкость, примерно на треть. Вино? Наверное.

Я понимаю, что ребята трусят. Они очень неопытные сатанисты, но мне от них не сбежать.

Ноги заплетаются, перед глазами все плывет — я новичок в этом теле, и к тому же похоже, что мне уже налили вина не жалея.

— А ты хошь? — спрашивает Серега-Ворон и протягивает бутылку мне.

Пытаюсь помотать головой, но голова качается вперед, и мне в ладонь вставляют бутылку.

Проклятье! Только подумал, что уже и так слишком пьян, и вот теперь придется пить еще! А мне и так уже плохо.

Бедная девочка, в тело которой я попал, похоже, и так была пьяна, и если еще добавить, то я свалюсь уже окончательно.

Но надо пить самому, а то с этого станется помочь, и влить мне в рот слишком много.

Беру, отхлебываю.

Что-то очень крепкое, с незнакомым привкусом. Настойка на какой-то отраве, мне и так много. Думаю об этом и делаю большой глоток.

Захлебываюсь, кашляю. Сперва нарочито, потом по-настоящему. Не думаю, чтобы Ворон-Серега заметил разницу.

Наконец, блюю. Грязный, вонючий поток вырывается изо рта, мой конвоир отшатывается, брезгливо морщится. А я радуюсь, чувствуя, как хотя бы часть отравы покидает мое тело. Теперь надо понять, кто я теперь такой. Такая, я же нынче девушка.

— Ну, ты, сучка, — говорит Ворон. Он ругается, он недоволен, но мне безразлично. Он все равно собирается меня убить, так что мне до его недовольства? Я думаю, как же меня зовут? Имена — это важно. Серега-Ворон очень зря позволил мне услышать его настоящее имя. Хорошо бы узнать имена остальных.

— Вставай уже, — и я встаю. Дрожащей рукой возвращаю бутылку. В голове всплывает слово — пластиковая. Памяти от прошлой владелицы тела у меня не осталось, но кусочки приходят. Как знание языка, как название материала бутылки. Как понимание, что она знала, что идет сюда умирать, и была согласна с этим.

Трагедия какая-то у нее в жизни стряслась. И она решила умереть. Вот так?

Ладно, значит, так.

Мы шагаем все глубже в развалины. Сейчас будет главный зал, и третий парень, которого я пока и не видел толком, останавливается впереди.

— Ворон, дальше пол провалился, — говорит он. Пол и под нами скрипит, доски прогнили, шатаются, пахнет плесенью.

Какое счастье, когда нос чувствует запахи!

— Где-то должен быть алтарь, — в голосе Сереги слышна растерянность.

— Он там, — говорю я. На этот раз почти отчетливо, дрожь почти прошла. Я спохватываюсь, и добавляю дрожи сам, нарочно. Совсем незачем, чтоб юные сатанисты поняли, что я прихожу в чувство.

— Пол прова... эта... — я хихикаю. Глупо, очень глупо. Так, что Серега морщится от писклявого голоска. — Пол бах, и алтарь — бу-бум!

— Валер, глянь в самом деле вниз, — говорит Серега, а я отмечаю второе имя.

Валера хмурится и шагает вперед. Свет прыгает по стенам, у него такой же крошечный фонарик в руке. Я успеваю разглядеть, что ослепительная точка приделана к небольшой дощечке, потом он проходит мимо и начинает спускаться в подпол.

Я жду. Света у него много, но он должен быть направлен в нужное место. Вот сейчас он увидит...

— Мать твою! — вскрикивает Валера.

— Что там, Волк? — спрашивает тот, что с ножом, пока безымянный. Валера, значит, Волк. Буду знать.

— Тут кости! — в голосе Волка истерика. Сатанисты... Как же вы, ребята, девушке собрались горло резать, если старые кости вас так пугают?

— Опять собака, поди, — безымянный с ножом недоволен.

— Спустись и глянь, такой умный! — Волк шуршит куда-то ближе к нам, похоже, пытается пятиться и светить назад.

— Не бойся, Валер, — говорю я. — Скелет не погонится.

Я провоцирую, но мне кажется, уже пора.

— Кать, заткнись, — говорит Серега.

Я — Катя. Ладно. Неплохое имя, могло быть и хуже.

— Не Катя, а Сколопендра! — отвечаю дерзко и добавляю пьяный смешок.

Тот, что с ножом оказывается прямо за спиной, и мне это не нравится. С этим надо что-то делать, но не сейчас. Да и вряд ли он будет резать — ни за что не поверю, что они собирались только зарезать, а не трахнуть мое тело всей компанией. На алтаре — очень по-сатанистски. Если, конечно, взять сатанизм в представлении дураков.

— Ты же была Черная Полночь, — говорит тот, что с ножом. Мне хочется дать своему телу пощечину, Черная Полночь, надо же. Дура.

— А теперь Сколопендра! — заявляю я и смеюсь.

Серега-Ворон хмурится. Потом подходит и бьет по лицу. Не сильно, но в ушах у меня звенит, а сам я чуть не падаю.

— Заткнись, — говорит он. — Ты сама сюда пришла, нечего теперь устраивать!

Интересно, зачем Черная Полночь пошла на смерть? Или она думала, что все ограничится только темнотой и пьяной оргией? Нет, я чувствую, что она догадывалась о предназначении ножа в руках пока безымянного юноши.

— Ребят, помогите вылезти, — говорит Валера из подпола.

— Нам нужен алтарь, — отвечает Серега, — так что, наоборот, все вниз!

— Там в натуре, скелет! — предупреждает Валера, и я смеюсь. Не могу удержаться.

Я-то помню, чей это скелет.

Тот, что с ножом сильно толкает меня в спину, и я кулем валюсь вниз. Обдираю руки, бьюсь задницей, и оказываюсь у самых ног Валеры. Ничего не вижу — он светит мне прямо в лицо своим фонариком.

Слышу, как следом кряхтит и ползет Серега. Тот, что с ножом идет последним, спотыкается, оглашает подпол негромкой бранью. Я жду, что сейчас его кто-нибудь назовет по имени, скажет что-нибудь типа «ну, ты неуклюж, Васька!» или что-нибудь в этом духе, но все молчат.

Меня начинает беспокоить безымянность этого человека. Я не могу ни разглядеть его, ни услышать его имя... А ведь именно в его в руках нож.

Он тут главный, это ясно. Но что с этим делать? Пока не понятно.

Я копошусь на полу, пытаюсь подняться, пальцами нащупываю длинную щепку. Плохо, я надеялся хотя бы на гвоздь, но сейчас нельзя уже искать — безымянный спустился, и его нельзя недооценивать. Может быть, он такой же лопух, как остальные, но если нет — я погиб.

А в отличии от Кати, мне умирать не хочется. Я уже умирал.

Серега снова принимается командовать.

— Волк, иди и погляди толком, что там дальше.

Валера недоволен, но идет. Я не вижу, но догадываюсь, что там — мусор, обломки досок от провалившегося пола главного зала, и где-то в глубине алтарь. Оскверненный еще в те времена. Я поработал.

Да, и рядом с алтарем должен быть еще один скелет — мой.

— Тут еще один скелет! — кричит Валера-Волк. Серега-Ворон молчит и глядит на безымянного. Тот пожимает плечами, и я радуюсь — он кажется немного растерянным. Он все-таки не мастер, а такой же болван, только посерьезнее. Надеюсь.

— Сколопендра, шагай туда, — командует он. — Волк, кости в сторону прибери. Девушке неудобно будет.

Серега подталкивает меня вперед и я иду. Вижу, как Валера-Волк сопит и смотрит на скелет. Не решается прикоснуться, вдруг череп укусит.

Я понимаю, что сейчас самое время прояснить ситуацию, сажусь на алтарь, ставлю левую ногу прямо на череп. Мне не страшно обидеть мертвеца, это же мой собственный череп. Валера смотрит, приоткрыв рот.

— Черная Полночь, ты это... — говорит он.

— Сколопендра! — обрываю я, и он замолкает.

Серега-Ворон идет сюда, а за ним тот, что с ножом. Пока все в порядке.

— Знаете, чей это скелет? — спрашиваю я. Мой голос мне не нравится, он слишком дрожит, слишком высокий, слишком неправильный. Таким не очаровать, не запугать, не удержать. Да, был бы я женщиной, я мог бы попробовать поймать парней на старую уловку, но увы.

— Ты будто знаешь! — недоверчиво говорит безымянный.

Я киваю, и тут же оказываюсь в очень плохой ситуации — мне в глаза светят два фонаря. Ослепительно, я больше не вижу их лиц, и не могу читать на них ничего.

Я улыбаюсь. Надеюсь, хоть зубы у моего тела в порядке. Надо было раньше пересчитать их языком, но сейчас поздно.

— Здесь когда-то колдун жил, — говорю я, и вспоминаю старую сказку. Там девица сказками держала царя, и тот ее не казнил. Мне надо сделать то же самое.

— Колдуна Дормидонтом звали. Не слыхал, Серега? — имена имеют власть, и Серега втягивается в разговор. Мотает головой.

— Этот храм уже в те времена заброшенный стоял, — я слышу, что кто-то из них двинулся в сторону. Напрягаюсь, стараясь не подать виду. Правая рука, в которой зажата длинная щепка чуть напрягается, я сижу так, чтоб им было не видно.

И тут же расслабляюсь. Это не мне сбоку заходят, это Валера-Волк уселся на обломок гнилой балки. Устал.

— Кать, давай без болтовни, — говорит безымянный. — Снимай тряпки, к делу!

— А ты проклятия Дормидонта не боишься? — спрашиваю первое, что в голову приходит.

— Кать, не выдумывай, — отвечает он. Он тоже пытается использовать магию имени, но на меня оно не действует, это не мое имя. Он об этом не знает, не может знать, и я продолжаю.

— Дормидонт здесь поселился, и храм осквернил. Здесь жил, отсюда свои чары посылал, — говорю я.

— Что нам за дело, он давно сдох! — заявляет безымянный.

— Мы же хотим свое дело сделать там, где его место силы, — отвечаю я. — Надо у него разрешения спросить.

— Ты его только что выдумала, Дормидонта этого! — отвечает безымянный, но Серега дергает его за одежду и шепчет. Я этого не вижу, но слышу. Здесь такая тишина, что и шелест одежды, и шепот слышны хорошо. Слов не разобрать, но и так ясно — Серега бормочет, что мало ли.

— Давай спросим Дормидонта, а там и к делу, — говорю я.

— Дело твое, — отвечает он, — спрашивай!

Вот это для меня сюрприз!

Оказывается, это мое дело, про которое я ничего не знаю.

— Нож у тебя в руках, — говорю я, и безымянный вздыхает. Купился, поверил. Сейчас я хоть узнаю, зачем мы здесь.

Он подходит ближе, поднимает руки. Фонарики опускаются, и я вижу, как он красиво разводит руками, как тускло блестит кривой ритуальный нож.

Я сижу на алтаре. Поворачиваюсь так, чтоб юбка задралась сильнее. Пусть смотрят на ноги, чем на щепку в моей руке.

— Я, Рулевой Ковена Трех, — говорит безымянный.

Надо же, Ковен... Сами, похоже, придумали. Но магия — такая интересная штука, как придумаешь, так и будет. Только вот фантазии порой оборачиваются против слишком ловких выдумщиков.

— Имя мое — Тень, — продолжает Рулевой Ковена. — Мы пришли, чтобы принести в жертву эту деву, ее страсть и ее кровь!

Страсть и кровь... Помню я такой ритуал. Один трахает, второй в момент оргазма режет горло. Третий, видимо, за компанию. В тело жертвы вселяется суккуб.

Они что, чокнулись все трое? Просто так не могли с девушкой договориться?

— Ибо она жаждет мести, и желает гибели себе и обидчику!

Вон оно что... обидели девочку. И она собралась сделать свою тушку вместилищем суккуба, и пусть демон мстит за ее обиду. Не повезло, девочка, старику-Дормидонту тоже нужно тело.

— Прошу дозволения, — говорит Тень, Рулевой Ковена Трех... и немедленно получает от Дормидонта дозволение — в горло моей щепкой.

Визг, хрип. Кровь хлещет на алтарь, я отскакиваю в сторону, но не рассчитываю и врезаюсь головой в свисающий с потолка кусок половицы. Из глаз искры, но падать мне сейчас нельзя.

В следующий миг я на четвереньках, ищу на ощупь ритуальный нож. В глазах темно, не понять, от удара, или после ослепительного света фонарей не привык просто.

— Сань, ты чего? — кричит кто-то из парней. Валера или Серега — не пойму. Надо найти нож. Растерянность, она такая, длится не больше пары секунд.

Зато теперь я знаю — он Саня. Александр, значит. Был.

На меня падает свет фонарика, и я вижу, что нож лежит прямо рядом с моими пальцами. Кажется, я уже пару раз даже натыкался на него, но не понял, что это именно он. Слишком много тут мусора.

— Кать, что... — спрашивает Серега. Я хватаю нож и встаю.

Проклятие, одна девочка против двух крепких парней. Плохо.

— Дормидонт, — говорю я и двигаюсь влево. В сторону от алтаря.

Валера подбегает, смотрит на умирающего товарища. Тот хрипит, дергает ногами, кровь льется и льется. В горле в такт движениям качается обломок моей щепки.

— Дормидонт, Серега, здесь — повторяю я. Теперь мне надо словами связать их обоих. А то Серега уже держит в руке обломок палки, небольшой, но если мне прилетит по голове, мне конец.

— Валера, — говорю я, — поймите, Дормидонт не простит.

— Он сдох давно, — говорит со злобой Серега.

— И Санька, похоже, тоже, — бормочет Валера. Он бледен, непросто видеть, как у тебя на руках умирает приятель.

— А знаешь, как он сдох? — спрашиваю я, и не дожидаясь ответа, продолжаю.

— К нему пришли. Колдунов никогда не любили, а его особенно. В заброшенном храме гнездо свил, явный злодей.

Сдвигаюсь еще, встаю так, чтоб между мной и Серегой оказался алтарь. Когда-то белый камень и прежде был покрыт грязью, а сейчас еще и кровью омыт. Жертва, жаль, не мне.

Хотя, я все еще жив, значит, мне тоже.

— Священника Дормидонт прогнал легко, тот был толст и труслив. А вот из солдат, что сопровождали святошу, один оказался крепок.

Я говорю и вспоминаю, как это было. Как тогда схлестнулись воля с волей, чары с храбростью. Как солдат тот повинуясь моим чарам забыл о том, что у него в руках ружье, но не отступил. Как мне пришлось...

Эх, что и говорить, неудачно вышло.

— Дормидонт чары творил. Представь, Серега, пол провалился, солдат шею сломал, алтарь в подпол упал. А самого Дормидонта балкой пришибло.

— Вот так! — рявкнул Серега и прыгнул на меня через алтарь. Я отшатнулся назад, а он башкой влетел прямо в ту самую балку. Не зря я про нее сказал все-таки. Прибить не прибило, но дало мне пару мгновений.

Я бью. Кровь Сереги льется на алтарь.

— Мое — мне, — говорю я, и чувствую, как тело словно крепнет. Я по-прежнему девчонка, ручки тонкие, но я чую ловкость и силу.

Валера сидит полумертвый. На его глазах умерли двое товарищей, а девчонка-жертва превратилась во что-то страшное.

Я смотрю ему в глаза и улыбаюсь.

— Да, Валера. — говорю я. — Я и есть Дормидонт. Я вернулся!

— Не надо... — бормочет Валера, но когда волка останавливало блеяние овец? Я имею в виду, настоящего волка, а не эту пародию на колдуна. Я шагаю вперед. Валера пытается отступить, но здесь тесно, уходить некуда. А я силен, очень силен.

— На алтарь, Валера, — приказываю я, и он ежится. Я вижу, как страх в нем вытягивает силу из рук, как страх вяжет его ноги. Он шагает...

И вдруг наступает ногой в грудную клетку скелета солдата. Кости трещат, Валера глядит вниз, вскрикивает и падает. Я шагаю ближе, и понимаю, что он умер.

Глупец. Сдохнуть от страха — что может быть глупее?

Я иду и обыскиваю тело Сани, нахожу футляр от ножа. Нахожу фонарики, рассматриваю. Странные штуки, что-то подсказывает мне, что они могут намного больше, чем просто светить. Обязательно разберусь потом.

Наконец, иду к выходу.

И понимаю, что одному мне не выбраться.

Если бы я принес в жертву сам себе Валеру, может быть, у меня и хватило бы сил выпрыгнуть. Если бы я оставил в живых кого-то из них, он мог бы подсадить меня.

Но...

Я свечу фонариком по сторонам, и взгляд падает на ухмылку черепа.

— Ты! — говорю я вслух. Череп молчит, только смотрит пустыми глазницами.

— Ты нарочно угробил этого мальчишку! — понимаю я. — Чтоб я не выбрался, так?

Череп молчит. Имени этого солдата я не знаю, и не могу с ним ничего сделать.

Я теряюсь. Я не знаю, что делать.

Меня снова победили, снова глупо и нелепо, когда я уже почти взял свое.

Я смотрю на дощечки-фонарики. И тут одна из них гаснет. Почему? Откуда мне знать. Вторая еще горит, но я понимаю, что это временно. Скоро она тоже погаснет, и я останусь в теле этой никчемной девчонки, в подземелье с тремя трупами.

Я подхожу к алтарю и сажусь прямо в лужу крови. Смотрю на череп солдата.

— Радуйся, ты снова выиграл, — говорю я.

Рука не дрожит, когда нож врезается в мое горло.

Призраком я могу меньше, но я попытаюсь дотянуться до людей снаружи. Если кто-то подойдет поближе. Если будет достаточно слаб, чтоб умереть и впустить меня. Если, если, если...

Когда-нибудь я отсюда выберусь. И никто не удержит меня.