Чернотемье. Умереть, чтобы выжить

Глава I

Для всех я умер

Приглушенный смех входил в сознание Матвея мягко, как нож в раскисшее сливочное масло. Потом он сменился бормотаньем. Даже не бормотаньем, а гулом, в котором невозможно разобрать ни единого слова. И снова – смех. Он доносился откуда-то издалека, и, кажется, сверху.

Дрожащие веки тяжело поползли вверх, словно на них окаменела каждая ресница. Матвей хотел закричать: «Помогите!» вслед тающему разговору. Но вместо крика из груди вырвалось свистящее шипение. Тело саднило во всех местах одновременно. Острая боль молнией вспыхивала на затылке, пускала корни по всей голове, добиралась до висков и там гасла.

Но от этой же боли сознание медленно оживало. Матвей лежал на боку, носом уткнувшись в землю, с неестественно вывернутой и подогнутой под живот рукой. Что с ним? Сломан позвоночник? Парализовало? Так, без паники! Матвей осторожно качнул ступнями. Все отлично! Работают! На всякий случай пошевелил пальцами правой руки. Норм! Теперь левая. Матвей аккуратно, насколько это было возможно, перекатился на спину и тут же отчаянно взвыл. Адская боль прошила руку от запястья до плеча. Кажется, вывих. Наверное, если бы был перелом, он бы наверняка потерял сознание. Матвей попытался привстать, опершись о здоровый локоть, но неуклюжая попытка отозвалась новой вспышкой боли.

Матвей снова растянулся на неровной прохладной поверхности. Так, надо попробовать мыслить логически. Не подвешен за ноги, уже хорошо. Значит, глазные яблоки не раздуются и не выпадут из орбит, почерневшая голова не отечет до размеров футбольного мяча, и он не умрет от кровоизлияния в мозг, если раньше не захлебнется в собственной рвоте.

Судя по тому, что он не привязан, его в принципе не планируют пытать и не хотят кому-нибудь скормить, например, голодным свиньям. Хотя, конечно, нельзя утверждать наверняка. Нет, он лежит. Очевидно, что не в постели. Тело Матвея обволакивало что-то мягкое, но не сказать, что уютное, голыми руками и шеей он ощущал что-то склизкое. Явно не матрац. Скорее, мох или глина. А может, и то, и другое.

Он жив – и это главное! Но что-то было не так. Что-то, что угнетало сознание, мешало надеяться на лучшее. Что-то, от чего и без того слабое дыхание становилось еще тяжелее. Точно. Это был запах! Не запах, а невыносимая вонь. Смрад! Матвей почувствовал себя носком на ноге у бомжа из электрички, после которого «ароматический шлейф» из мочи, давно немытого тела, нестиранной одежды и гниющих рук еще долго держится в воздухе.

Даже нет, воняло гораздо сильнее, и от этой вони становилось жутко. Это было что-то удушающе сладкое, вперемешку с запахом прокисшего молока и плесени. Как будто рядом сдохло то, что когда-то бегало на четырех лапах. А может, и ходило на двух ногах. Едкий смрад расплавленной резиной впитывалась в кожу. Матвей принялся жадно хлебать воздух ртом, лишь бы не дать этой отраве добраться до носа. Но растворенные в темноте токсины застревали в горле и, прежде чем провалиться в желудок, вызывали приступы тошноты.

Сколько времени он провел в отключке? Два часа? Сутки? Дольше? Впрочем, какая разница. Гораздо важнее, что с ним случилось, и как он оказался в этом вонючем мешке.

Может, он стал жертвой медведя? Они ведь только в мультиках добрые и пушистые. В жизни же – свирепые убийцы, ударом одной лапой легко могут превратить ребра в сломанный штакетник. Они прикапывают тело, чтобы мясо подгнило. Им так вкусней. «Да ну какие медведи!» - если бы у Матвея было больше сил, он бы даже хохотнул от этой мысли. В самом деле, придет же в голову всякая ерунда! Чтобы встретиться с медведем, нужно уехать от города за тридевять земель, а, насколько помнил Матвей, в электричку он не садился. Но допустим! Допустим, у него отшибло память и он не осознавал, что делает. Сейчас-то он явно находился не под открытым небом. Да и не было ощущения, что он присыпан землей и травой. К тому же, совсем недавно он слышал голоса. Не тихие и вкрадчивые, как обычно общаются в лесу, чтобы не привлечь к себе внимания какой-нибудь неприветливой нечисти, которая заставит кружить по лесу, пока не измотает в конец. Нет, это был безмятежный и громкий смех, как будто стреляли из пулемета. В любое другое время такой смех вызывал у Матвея сильное раздражение. Но буквально несколько минут назад он его согрел, как теплый летний вечер, дал надежду на спасение.

Матвей закрыл глаза в надежде, что это заставит работать память. В голове замелькали картинки. Так, вот они с Кирой сильно поругались. Он выскочил из дома, хлопнув на прощанье дверью. И, кажется, пошел в парк, где больше шансов встретить серийного убийцу, но уж никак не медведя. Мозг выхватывал из рапида деревья, людей, потом в голове взорвалась боль и дальше – темнота и вонь, заполняющая легкие.

Черт, да где же он?

Кажется, в колодце. А вот это уже больше похоже на правду. Наверное, так вонять может только в умерших колодцах, куда не раз падали мелкие животные, а потом медленно разлагались, не имея возможности выбраться на свободу из этой ловушки с отвесными гладкими стенами. Судя по трупной вони, Матвей вполне мог оказаться в общей могиле. Наверняка, если пошарить вокруг, можно нащупать чьи-нибудь останки.

Так, а ведь у него должен быть телефон. Почему он не слышит его трель? Кира наверняка ему уже обзвонилась. Превозмогая боль, Матвей провел рукой по джинсам. Пусто! Ну кто бы сомневался. Скорее всего, его просто ограбили и оставили подыхать. Судя по тому, как раскалывалась голова, к ней крепко приложились каким-нибудь тупым предметом. Или как там пишут в протоколах? Надо понять, как отсюда выбраться. Или он многого хочет?

Крикнуть не получится. Ползти – без вариантов. Да и некуда. Тогда что? Думай! Думай! Думай!

От дикого напряжения резко разболелась голова. Боль сдавила виски и с каждым ударом сердца пинала затылок. До чего же ядовитыми бывают слезы! Они разъедали глаза. Боже, как сильно они разъедали глаза! Матвей предпринял еще одну попытку оглядеться и осторожно повернул голову. Но это движение лишь вызвало очередную волну тошноты. Лоб увлажнился. Матвей застыл в ожидании, когда приступ стихнет.

Вдруг у ног послышалось вкрадчивое шуршанье. В его джинсы кто-то уткнулся и, вцепившись когтями, попытался их сдернуть.

«Нет! Только не крысы!» - Матвей в секунду покрылся испариной. Уж они-то будут пострашнее медведя. Хотя кого он ожидал здесь встретить – лебедей?

Осторожное шуршанье приближалось. Матвей представлял, как серая тушка проворно передвигает крохотными, почти игрушечными лапками с тонкими коготками, и подкрадывается все ближе и ближе. Застывает на миг, чтобы убедиться, что впереди ей ничто не угрожает. И снова продолжает движение. Вместе со звуками шуршанья нарастала невыносимая тоска, от которой хотелось плакать. Вскоре Матвей почувствовал, как в левую руку, которая лежала плетью на животе, уткнулись крохотным прохладным носом.

Раздался писк. В этих прерывистых звуках Матвею почудился радостный хохот при виде невесть откуда взявшейся еды.

Матвей дернул рукой. Она едва пошевелилась, зато тут же о себе напомнила адская боль. Сердце отчаянно заколотилось о грудную клетку, его удары уносились в окружающую темень и там гасли. Матвей застонал от бессилия и злобы на себя, на эту боль, на темноту.

Но и слабого движения оказалось достаточно, чтобы маленький серый грызун испуганно шарахнулся в сторону. Матвей чувствовал, что мерзкая мелкая тварь затаилась где-то в углу и сейчас внимательно его изучает. Два маленьких черных глаза, - всего-то размером с пуговичку! - здесь, в ограниченном пространстве, вгоняли в ступор и пугали не меньше, чем бродячая разъяренная собака на улице. Спина Матвея медленно покрывалась коркой льда, язык превращался в высохшую древесную кору. Внезапно шуршание возобновилось.

«Да ну нет!»- обреченной выдохнул Матвей.

Но теперь звереныш осмелел. Он больше не тянул время. Расцарапывая кожу своими резиновыми лапками, впиваясь в нее, чтобы не соскользнуть, он проворно взобрался по руке, как по мостику, на живот и там застыл, поднявшись на задние лапы. Матвей чувствовал неприятную тяжесть в области печени. Сердце уже не билось о грудную клетку, а сваливалось на нее – как обессиленный человек, который снова и снова налетает на дверь в попытках ее выломать.

«Пум… Пауза. Пум. Пауза…»

Зверь мог броситься в любой момент. И, скорее всего, он тут не один. Так, разведчик, которого сородичи отправили, чтобы выяснить, не представляет ли потенциальная добыча угрозы для них самих.

Матвей представил, как серое войско окружит его. Начнут вгрызаться острыми, как алмаз, зубами в его плоть в поисках белка. Обглодают уши и нос, оставив только нелепо торчащие окровавленные хрящи, в животе пророют туннели, постепенно добираясь до внутренностей. А он ничего не сможет сделать. Будет только медленно умирать от болевого шока под чавканье этих маленьких злобных тварей и под звуки отрывающихся от его тела кусочков мягкого мяса.

Матвей осторожно вдохнул. Задержал дыханье. Медленно приподнял правую руку и метнул ее туда, где чувствовал тяжесть на животе. Ладонь схватила мягкий теплый комок, который жалобно запищал и начал отчаянно бултыхать лапками, добираясь до кожи и вспарывая ее когтями. Тельце звереныша, ставшее гуттаперчевым, выгибалось в разные стороны в попытке вырваться. Он отчаянно боролся за жизнь. Его хвост елозил по запястью. Указательным пальцем Матвей чувствовал шею крысы. Он со злостью, и даже с яростью, какой никогда в своей жизни не испытывал, сжимал кулак все сильнее. Раздался легкий хруст. Шерстяной комок, последний раз дернувшись, обмяк и превратился в тряпку. Размахнувшись, Матвей с остервенением отшвырнул безжизненное тельце в сторону.

«Шмяк» - тут же раздался глухой удар.

«Похоже, я точно в колодце», - подумал Матвей.

Это была последняя мысль. От резкого движения тело прорезала острая боль, будто внутри прокрутили штопор. Матвей отключился.

Когда он очнулся, то понял, что боли больше нет. Вообще! Кажется, вместе с ней исчез и жуткий запах. Но темнота… Ее как будто стало больше. И она мелко подрагивала. Матвей никогда раньше и представить не мог, что темнота может дрожать. По ногам поползла прохлада. Она добралась до колен и медленно, миллиметр за миллиметром, гиеной пробиралась все выше, словно пыталась достать до горла. Когда она накрыла лицо, Матвей почувствовал себя освобожденным, как воздушный шарик, запрыгавший на ветру.

До чего же здорово! Когда! Ничего! Не болит!

Его глаза облегченно закрылись.

«Прощай, Кира» - напоследок прошептал он возникшему в памяти образу светловолосой смеющейся девушки.

Но, кажется, это был еще не конец.

Черная извивающаяся воронка подхватила Матвея с сырой земли и швырнула о стену. Еще раз. И еще. Кто-то истошно колотил им о каменную поверхность, будто хотел разнести ее вдребезги.

Сколько прошло времени, Матвей не имел понятия. Секунды, минуты и часы сбились в пену и растворились в воздухе.

Внезапно сгусток тьмы, который мотал туда-сюда Матвея, рассеялся и он грохнулся на землю. Боковым зрением он уловил рядом с собой движения. Кто это? Долгожданные спасатели? Убийца, который захочет поставить на нем страшные опыты? Нет, это снова ожила темнота. Но на этот раз она билась в конвульсиях. Пробегающие по ней волны дрожи то и дело разбивались друг о друга.Из нее медленно выползали руки и больно тыкали в Матвея своими переломанными и скрюченными пальцами.

«Я что, теперь вижу в темноте?» - мелькнуло у него.

Матвей не успевал сосредоточиться и на том, что уже стоит на ногах, не отключаясь от боли, и пытается увернуться от вездесущих пальцев. От них исходил невыносимый холод. Каждый раз, когда они прикасались к Матвею, его тело индевело. Следом появились и морды с размазанными носами и бородавками, переползающими с одного места на другое. Они по очереди застывали перед лицом Матвея и таращились на него своими выдавленными глазами.

Парализующий волю хаос усиливался и вот уже Матвей висит в воздухе, а темнота вокруг него начинает сумасшедшее вращение. В этой воронке становилось все теснее, как если бы он застрял в мусоропроводе. Наконец, тьма впилась в Матвея, увлекла за собой в бешеный круговорот и, приблизившись к стене, растворилась в ней.

Матвея несло по виляющему туннелю, по которому рассеивался мягкий бело-желтый цвет. В бесконечную высь убегали ровные отполированные стены, - кажется, из мрамора или гранита, по которым сползали капли воды. Внизу копошились существа с рыбьими головами, прилепленными к телам, которые походили на разделанные кроличьи туши. Они опирались о землю лапами-обрубками и жадно ловили каждую каплю. Не давая ей разбиться, они со стоном втягивали в себя живительную влагу, а не в силах дождаться следующую, бросались на стену, стараясь дотянуться как можно выше.

Одно из существ повернуло голову и уставилось на Матвея. Он заметил спрятанные под набухшими веками серебристые зрачки с черным крестом посредине. Этого мгновения оказалось достаточно, чтобы пропустить вожделенную каплю воды. Которая сорвалась со стены, и не спеша растаяла в земле. В ту же секунду тварь зашлась в немом крике, обнажив сгнившие зубы-сталактиты, ее зрачки погасли, а тельце забилось в припадке. Отчаянно цепляясь за землю, существо кое-как подползло к стене, отыскав свободный клочок, и жадно припало к ней пастью. И не отрывалось до тех пор, конвульсии не прекратились.

«Неужели меня ждет участь превратиться в одного из ползающих внизу обреченных созданий и навсегда остаться в этом жутком лабиринте?» – подумал Матвей.

Но извивающийся коридор исчез так же резко, как и появился.

Нет, Матвей, тебе уготована иная судьба. И очень скоро ты об этом узнаешь.