Чёрный мак

Российская Империя. Тамбовская губерния. С юга тянулись пустые, срезанные дочиста поля. Жирный, мертвый чернозем, уже схваченный первым утренним морозцем, лежал тяжелым, неподвижным пластом до самого горизонта. Над ним висело низкое, белесое небо, которое целыми днями роняло мелкую, холодную изморось.

С севера на равнину наступал лес. Глухая стена старых сосен, тёмной, колючей ели и гнилой болотистой ольхи. Лес начинался внезапно. Он стоял молча, храня все запахи — прелой листвы, торфяной гнили и сырого мха. Именно из этого леса дул самый злой ветер, приносивший холод.

На этой ничьей земле, между полем и бором, и приткнулся уездный город Марков. Он состоял из трёх Околотков – 1-й Околоток «Дворянский», 2-й Околоток «Купеческий» и 3-й Околоток «Ремесленный». Вдоль всего города тянулась узкая железная дорога, оканчивающаяся каменным вокзалом.

В пяти верстах расположился хутор «Ясное». Дорога к нему шла полем, где колёса вязли в липкой, как деготь, грязи, но потом она сворачивала в сторону, ныряла в небольшой берёзовый перелесок. Сам хуторок выглядел ухоженным. Старый, но крепкий забор отделял сад от поля. Голые ветви яблонь чернели на фоне неба, под ними стояло несколько корзин, полных небольших алых яблок.

Именно в этом саду трудилась молодая девушка, дочь обнищавшего дворянина – Елена Рысина. Она укрывала розы от наступающих заморозков. Это были любимые цветы её матери, девушка помнила, как ещё будучи ребёнком они вместе с мамой любовались алыми розами, как символом их поместья. В городской квартире Рысиных всегда стоял букет свежих цветов. Лена старалась работать быстро, но её силы кончались. Всю ночь она ухаживала за больной матерью и совсем не спала. Это заметил старик Кузьма, бывший слуга их рода, оставшийся у Рысиных из безысходности. Идти ему было некуда, родственников Кузьма не имел, а к дворянской семье испытывал искреннее чувство сострадания.

— Опять заладила, — проворчал старик, тащивший еловый лапник. — Промёрзнут, Елена Фёдоровна, как есть промёрзнут! Не здешний это цветок.

— Не промёрзнут Кузьма. Мы их укроем, - спокойно ответила она, не поднимая головы.

В этот момент из приоткрытого окна раздался глухой, надрывный кашель, заканчивающийся долгим, слабым стоном. У девушки в груди всё замерло. Кузьма снял шапку и перекрестился, глядя на окна.

— Опять матушка… — прошептал он.

— Неси лапник, — коротко бросила Елена.

Её руки мелко дрожали. Привезённый отвар из Маркова, выменянный девушкой на липовый мёд, больше не помогал. Земской врач, Сильвестров, на прошлой неделе приехал на хутор так откровенно пьян, что его даже не пустили к больной.

Она вытерла ладони о грубый холщовый фартук, надетый поверх тёмного платья. Вдалеке, на марковском тракте, показалась их пролётка. Отец вернулся.

Фёдор Александрович вошёл в дом, бросил на пол мешок сахаром, попутно сбивая комья жирной грязи с сапог на крыльце. Он выглядел уставшим.

— Ну что, отец? — спросила Елена, встречая его в прихожей. — Продал мёд?

— Продал, — он устало опустился на лавку, стягивая мокрый картуз. — Брызгаловские приказчики, конечно, жмутся, но мед «Ясного» знают. Взяли все.

Он помолчал, согревая руки у самовара, который уже внесла в столовую старая няня Варвара.

— В городе-то, Леночка, новость. Весь Марков на ушах стоит.

Лена равнодушно пожала плечами. Новости Маркова редко касались их хутора.

— Доктор новый приехал. Из самого Петербурга.

Девушка замерла.

— Не земский, — тут же добавил отец, заметив ее взгляд. — Частный. Снял весь каменный флигель у купца Морозова, в Первом околотке. Говорят, бумаги у него — чистейшие. И деньги... видимо, есть. Потому как наш Голова, едва у него в боку кольнуло, тут же его кликнул. Так он, столичный-то, запросил за визит десять рублей серебром.

Десять рублей. Лена мысленно прикинула. Это была цена пяти пудов их лучшего меда. Это была половина жалования их наемного работника за год.

— Значит, — тихо сказала она, — это не для нас.

— Значит, не для нас, — согласился отец и тяжело вздохнул.

Из спальни снова донесся кашель.

Лена стояла неподвижно. Десять рублей. За один визит. Она посмотрела на свои грязные, рабочие руки. Нужно было посмотреть на этого врача. Это была последняя надежда, пусть хоть весь мёд, всю пасеку забирает, лишь бы матушке помог.