Чёрный сахар

Воздух в болотистом лесу на северной границе Зоны был густым и сладковатым, пахшим гниющими цветами и окисленным металлом. Он обволакивал, как влажная тряпка, заставляя с каждым вдохом ощущать на языке привкус старой крови и мокрой земли. Четверо сталкеров двигались почти бесшумно, их сапоги утопали в ковре из бурого мха и хвои, поглощая любой звук. Шли цепочкой, как призраки, растворяясь в серо-зеленом мареве предрассветного тумана.

Шел дождь. Мелкий, назойливый, барабанивший по капюшонам плащ-палаток и рюкзакам. Он не очищал воздух, а лишь перемешивал эту адскую смесь, превращая ее в холодную взвесь, которая проникала под одежду, цеплялась за лицо и заставляла ежиться от промозглой сырости.

Шли молча, прислушиваясь. Зона здесь была тихой, но не мертвой. Эта тишина была обманчивой, натянутой, как струна. Временами из тумана, точно укор, доносился далекий, искаженный влагой крик неведомой птицы. Или неподалеку, в зарослях ржавого лозняка, слышался треск ломаемой ветки — слишком громкий, чтобы быть случайным.

Первым шел Гриф, проводник. Низкорослый, коренастый, его возраст было не определить — лицо, изъеденное шрамами и непогодой, напоминало старую, потрескавшуюся кору. Он не смотрел по сторонам, как остальные. Его взгляд был устремлен внутрь, на свою собственную, выжженную Зоной карту. Он вел группу по памяти, по едва заметным приметам — по скрюченному дереву с ободранной молнией корой, по груде обломков, что когда-то была вышкой, по едва уловимому изменению в густоте этого проклятого тумана. Его правая рука в толстой перчатке то и дело непроизвольно сжималась, будто вспоминая вес приклада его старого, верного «СВД», висевшего за спиной.

За ним, тяжело дыша, вытирая стекающую со лба воду, брел Молот. Бывший военный, а ныне — наемная грубая сила. Широкоплечий, мощный, он казался гранитом в этом текучем мире. На нем был потрепанный бронежилет, набитый дополнительными пластинами, а в руках он почти небрежно держал РПЛ-20 с примкнутым подствольным гранатометом ГП-46. Его лицо, простое и жесткое, выражало лишь одно — глухое, терпеливое раздражение. Он ненавидел эту тишину, эту неопределенность. Ему бы бой, лобовую атаку, где все ясно — или ты, или тебя. А эта пытка медленным пропитыванием сыростью выводила его из себя.

«Чертова баня», — хрипло пробурчал он, сплевывая мутную слюну. — «Ни черта не видно. Идешь, будто в пасти у какой-то твари».

Третьим в цепочке был Санитар. Высокий, худощавый, он казался еще более хрупким на фоне Молота. Его движения были точными, экономными, но в глазах, за стеклами очков, залепленных каплями дождя, стояла не физическая усталость, а глубокая, выстраданная сосредоточенность. Он не просто шел. Он анализировал. Его мозг, отточенный годами медицинской практики, бессознательно фиксировал малейшие детали: цвет мха, направление ветра, частоту тех самых тревожных звуков. В его рюкзаке, помимо стандартного сталкерского набора, аккуратно уложенного, лежала импровизированная аптечка и блокнот с записями. Он ушел в Зону не за адреналином и не за славой. Он ушел за деньгами. Большими деньгами, которые могли бы спасти его младшую сестру от медленного угасания в больнице за пределами этого проклятого места. Каждый его шаг в этой грязной жиже был шагом к ее спасению. И этот шаг давался ему все тяжелее.

«Терпение, Молот», — тихо, почти беззвучно произнес Санитар. Его голос был ровным, но в нем слышалась стальная струна напряжения. — «Атмосферное давление падает. Туман должен скоро начать рассеиваться».

«Давление...» — фыркнул Молот, но больше не стал спорить. Санитар был странным типом, но его знания не раз выручали группу.

Замыкающим шел Шорох. Самый молодой в группе, подвижный, как ртуть. Его позывной говорил сам за себя. Он не шел — он струился между деревьями, его потрепанный «Сайга-12к» с укороченными стволами постоянно скользил из стороны в сторону, сканируя сектора. Он был ушами и глазами группы, ее щитом сзади. Его лицо, скрытое капюшоном и маской, выдавало лишь узкую полоску глаз, которые горели азартом и вечным ожиданием опасности. Он был тем, кто находил ловушки, кто первым чуял аномалии. И сейчас он был настороже.

«Гриф, стоп», — его голос прозвучал резко, но тихо, как шелест листвы.

Все замерли. Молот инстинктивно вскинул пулемёт. Санитар затаил дыхание. Гриф медленно обернулся, его взгляд вопросительно уперся в Шороха.

Тот не двигался, застыв вполоборота, его голова была слегка наклонена.

«Слышишь?» — прошептал он.

Все напрягли слух. Сначала — ничего. Только дождь и собственное сердцебиение в ушах. А потом... До них донесся едва уловимый, плывущий из тумана звук. Не крик, не вой. Это был тихий, мелодичный, но оттого еще более жуткий свист.

Он длился несколько секунд, чистый и высокий, словно кто-то насвистывал старую, забытую песенку. А потом так же внезапно оборвался.

Наступила гнетущая тишина. Даже дождь будто притих.

«Что это?» — спросил Молот, его пальцы белели на рукоятке пулемёта.

«Не знаю», — честно ответил Шорох, медленно поворачивая голову, пытаясь поймать направление. — «Мутанты так не издают».

Гриф мрачно смотрел в туман, откуда донесся звук. Его лицо стало еще более каменным.

«Это не мутант», — наконец произнес он хрипло. Его голос звучал как предостережение. — «Это — хуже. Это — Зона. Она с нами разговаривает. Играет».

Он помолчал, давая словам улечься в сознании спутников.

«До „Вектора“ меньше километра. Не терять бдительность. То, что мы ищем... оно того не стоит, если мы до него не дойдем. Идем. И отключайте болтовню. Слушайте Зону. Она сейчас — наш главный враг и единственный союзник».

Он развернулся и снова зашагал вперед, его фигура растворялась в молочно-белой пелене. Остальные, переглянувшись, двинулись за ним. Воздух сгустился еще сильнее. Теперь в нем витал не просто запах гнили и опасности. Теперь в нем висел тот свист. И вопрос, на который у них не было ответа.

Свистел ли кто-то в тумане? Или это сама туманная пелена насвистывала им на погибель?