Чёрт

Лишать людей иллюзий — нелегкий труд.

Неблагодарная работа — украсть у кого-то упоительную ложь, розовый мираж, с которым человек уже сжился и который давно уже стал для него незыблемой реальностью.

Опасное это занятие — поселить в чьём-то сердце пустоту разочарования.

Ни за что не возьмусь за подобное дело, думал я ещё совсем недавно.

Пусть тешутся! Пусть наслаждаются заблуждением! Оно ведь часто дарит этим глупцам утешение.

Признаюсь, что мне искренне претят всякого рода сенсации и разоблачения.

Но… вот в этом конкретном случае вся моя сущность восстаёт и требует, чтобы я немедленно раскрыл обман. Возможно, для кого-то и не такой уж значительный, но тем не менее…

Тем не менее, я должен раскрыть вам истину и высветить сущность тех, кто скрывался под разными личинами.

И прошу, дорогие мои, не пытайтесь спустить на меня всех бешеных собак с округи лишь за то, что я раскрою вам глаза и сообщу неприятнейшую вещь типа того: что Бориса Акунина никогда не было на свете, а все его книги написал какой-то грузин с трудно произносимой фамилией; что Макс Фрай — это не мужчина… и даже не женщина, а два в одном. И что ещё ужаснее, все книги, написанные им, сплошные выдумки и небылицы.

Ну не ругайтесь вы так!

— Учись, Яша! — наставлял сына пьяный Фома Авигдоренко. — Не балбесничай! Не то простоишь как я всю жизнь у станка на заводе и будешь иметь дырку от бублика.

Да Яшка и рад бы учится, но как? Как учиться, когда ты первый в списке и чуть что так сразу:

— Авигдоренко, к доске.

И потел затравленно бедный Яшка Авигдоренко, набычившись и глядя серыми водянистыми глазами на класс. А учительница сочувственно так выговаривала:

— А-ах, Яков! Ничего ты ни бельмеса. Садись уж, горюшко.

И садился Авигдоренко-младший. Сидел тихо и прочно, иногда по два года в одном классе, пока неторопливой сапой не добрёл до выпускного. Годов-то ему, к тому времени, было за семнадцать. Усы давно пробились под носом. И курил, и пил вино с дружками, прячась по закоулкам.

Ну а как же ПТУ, куда его с трудом пристроили? А на что ему ПТУ? В стране полны ходом шла перестройка. Все сошли с ума от того, что будут жить по-другому.

Как?

Да не знает никто. Но главное, что по-другому. Остальное не волнует. Да и училище это, пропади оно пропадом!

И вот, сбежал герой с друзьями с занятий. Украли с территории разваливающегося завода металл, да сдали в скупку по дешёвке. Радовались тому, что такие ушлые и деловые. Раз… и добыли свои первые деньги.

А к обеду усталый приплёлся Яша домой. Вроде всё нормально, да где-то внутри было нехорошо. Поел и лег отдохнуть. Когда встал, оказалось — отец вернулся и уже пьян. И все пошло как обычно.

Только вроде видел странный сон, где он всё время терял какой-то ключ, который давала ему крыса, а детский голос уговаривал его: «Умри Яков, умри хоть раз, очистись...»

Что за сон? От чего ключ? Что за ребёнок? И зачем уговаривает его умереть? От чего Яков должен очиститься? Ничего не понятно, а отец уже взял армейский ремень с латунной бляхой. Широко замахивался, да зло приговаривал:

— Снова шастаешь по городу со своими друзьями-ворюгами? Позоришь перед людьми, да ещё и занятия пропускаешь. Ну я тебе…

Ну а Яков хоть бы что. Стиснул зубы и не звука, лишь лицо стало угловатым и застылым. Не даром потом, в девяностые, друзья бандиты за это лицо звали его Чёртом. Он и был чёрт: тяжёлая массивная челюсть, широченный губастый рот, огромными валами надбровные дуги, вздёрнутый нос и узенький лоб. Да и весь он нескладный, огромный, шумный, склеенный из острых углов.

Это уже потом, в двухтысячных, когда, схоронив отца, стал легальным бизнесменом: хозяином местного нефтеперерабатывающего предприятия, депутатом горсовета и уважаемым человеком — немного обтёрся, округлился, оплыл. И уже не скажешь, глядя на него, что был когда-то не человек, а чёрт.

Но и к чёрту, в облике человека, когда-нибудь приходит свой крайний час…

***

Одиноким четырёхэтажным кораблём по вечернему предпраздничному городу, среди бетонных волн «хрущёвок» плыл элитный бар-сауна «Распутник». Сверкал бесчисленными огнями окон, за которыми: богато и вычурно, все желания и капризы исполнимы, все знакомо-незнакомы, непринуждённо просты и услужливы, все блистающие «Libertas Populi» — свободные граждане этой осаждённой тьмой и окружающей нищетой четырёхэтажной республики.

Владимир, бывший археолог и научный сотрудник краеведческого музея, а теперь швейцар и полноправный служащий республики «Распутник», стоял у парадного входа. Он лениво оглядывал окружающую тьму, откуда временами прибивало то одного, то другого припоздавшего посетителя.

Новый год уже был у всех на носу, а на носу швейцара были дорогие итальянские очки. Передвигая их, Владимир ловко дозировал для каждого посетителя степень почитания. Если очки на кончике носа, как у строгого профессора, то значит перед ним случайный посетитель. Если очки у самого лба, то…

— Вас, Яков Фомич, друзья дожидаются с нетерпением, —швейцар излучал восторг и умиление, а очки почти впечатаны в лоб. — Ко мне приходили уже, очень расстроены и волнуются. Все приехали давно, а вас всё нет и нет. Как же так припозднились-то?

Вечер. Тридцать первое декабря.

Яков, взмыленный как савраска, весь в заботах подъехал к «Распутнику», где ждали старые друзья с девушками, для весёлой встречи праздника.

— На отнеси к ним.

Авигдоренко бесцеремонно вручил швейцару два пакета с подарками от коммерсантов, а сам пошёл обратно к машине. Только подошёл к своей «Инфинити», тут же упал сражённый. Навалились с двух сторон разом инфаркт и инсульт.

Яков Авигдоренко озадаченный лежал на боку. Кричать не получалось и даже достать телефон не было сил. Краем глаза уловил — из-за машины, скрипя снегом, вышла фигура с хвостом.

«Чёрт, что ли?» — мелькнуло в голове.

Тут же насмешливый голос сказал:

— Сам ты чёрт. Да ты видать перепил, родимый, глазоньки-то разуй.

Якова небрежно перевернули на спину.

Над ним стоял собранный из никелированной нержавейки робот — металлическая крыса. Правый глаз у неё светил рубиново красным фильтром, а левый изумрудно-зелёным. Еле слышно жужжали сервоприводы.

— Что это со мной? — спросил у робота растерянный Яков Фомич.

— У тебя инфаркт с инсультом, да ещё один тромб на подходе, через четыре минуты точно умрёшь.

Робот достал из отверстия в груди старые карманные часы и открыл крышку. Послышалась тихая мелодия: «Ту сто четыре самый лучший самолёт…».

— А ты не можешь вызвать «скорую»? — со слабой надеждой спросил Авигдоренко.

— Могу, но это не поможет — предпраздничный день. У «скорой помощи» вызовов много, а работников мало. Да ты сам выступал за оптимизацию медицины. Так что, пока они приедут ты успеешь окоченеть.

Якову Фомичу показалось, что крыса ухмыльнулась.

— А ты чего здесь делаешь? — спросил Яков Авигдоренко.

— Маленький шестилетний мальчик уже месяц молит о смерти. Он безгрешен. Я не могу ему отказать. Вот пришёл, чтобы исполнить его желание.

— Ты что убил мальчика?

Тут крыса уже явно ухмыльнулась.

— Тьфу на тебя. Нет конечно. Он не для себя просил смерти, а для отца, — крыса наклонилась к Якову. — Это твой сын, он здесь не далеко живёт в детдоме. Хороший мальчик. Когда вырастет станет писателем.

— Я не знал о нём, — Яков состроил грустную мину.

— Ты хоть знаешь, кому пытаешься врать? — крыса откровенно забавлялась. — Да и каяться уже поздно.

У Якова Фомича похолодело внутри.

— Слышь, крыса, а я могу загадать последнее желание?

— Можешь, конечно!

— И ты исполнишь его?

— Исполню!

— Тогда, я хочу жить.

Крыса изобразила задумчивость и явно ёрничая ответила:

— В этом теле и в этом времени уже не получится. Слышал про «попаданцев»? Вот только так!

— Так… — Яша задумался.

— Если на войну, то подселяй меня в Сталина или в Берию.

— Смеёшься что ли? — Крыса как-то ненатурально рассмеялась. — Там очередь лет на сорок, а у тебя всего полторы минуты осталось. Выбирать не получится, или берёшь попадание в кого попало, или умрёшь.

— Эх! — вздохнул с сожалением Яшка.

— Ладно, давай в кого попало, а там разберёмся.

— А может передумаешь?

И тут, Яков вспомнил свои странные сны, где он теряет ключ, а детский голос молит: «Умри Яков. Умри хоть раз. Очистись…»

— Нет. Не передумаю. Я точно знаю — если умру, то непременно попаду в Ад.

— Какой Ад? Как ты его себе представляешь? — ехидно усмехнулась крыса.

— Ад — это место, где люди страдают, где над ними издеваются, где их бесконечно мучают!

— И кто же над людьми издевается, и кто же их мучает? — ёрничал металлический грызун.

— Черти, конечно, — уверено сказал Яков.

— Ох уж эти черти! Да сами вы самые настоящие черти… На держи бумаги, — крыса протянула пластиковый файл с документами. — Здесь все данные на тебя. А теперь слушай и запоминай…

***

— Вы согласились на перерождение, значит обязаны предоставить нам все сведения о себе. Вы готовы? — спросил Агент, одетый в белый костюм «тройку» и сиреневый галстук.

Яков Фомич протянул ему файл с бумагами.

— Здесь всё необходимое. Крыса собрала, — зачем-то добавил он и смутился.

Агент, мельком глянув, бросил документы на стол и уставился в монитор.

— Так. Вы хотите принять реинкарнацию… В базе имеется всего одно человеческое существо, которое подойдёт вам. Направлять или ещё подумаете?

—Направляйте —кивнул Яков Авигдоренко.

— Скажите, вы уже сдали воспоминания?

— Не успел, — Яша виновато развёл руками.

Агент поднял на него глаза, явно в чём-то заподозрив.

— А как вы надеетесь получить реинкарнацию? Необходимы логин и пароль, а их дают только при условии сдачи воспоминаний.

Яков Фомич сделал небрежное движение.

— С этим не проблема, у меня всё есть.

— Где вы их взяли? — насторожился Агент.

— А какая вам разница? Насколько меня информировали, я не обязан отчитываться об источниках.

Агент уже явно не скрывал своего настороженного взгляда.

— Хорошо. Давайте поглядим, что имеем. У вас практически нет добрых дел. К сожалению, то что вы давали кому-то в долг под проценты, мы не можем засчитать как благотворительность. Так же пуста графа помощи животным, у вас не было ни собаки, ни кошки, о которых вы бы заботились.

— Только могилок животных мне ещё нахватало, — хохотнул Яков Фомич Авигдоренко.

Агент презрительно покосился на собеседника.

— Напрасно. Знали бы вы, что сущности кошек живут более трёхсот лет. Они очень привязаны к владельцам и благодаря этому, многим удаётся спастись. Любой питомец способен узнать хозяина даже через десяток реинкарнаций…

Дверь в кабинет открылась и в комнату вошли двое мужчин в строгой форме с нашивками.

— Вызывали? Служба безопасности реинкарнации.

— Ещё один пытается проскочить, не сдав воспоминания.

Агент кивнул в сторону Якова Фомича, который вдруг соскочил со стула и прижался к стене, в надежде отбиться.

***

Белая металлическая крыса вошла в приёмную.

— Можно мне к нему?

Агент, в белой тройке и сиреневом галстуке, неодобрительно посмотрел на посетителя.

— Проходи тебя ждут. Только обличье смени, он и так недоволен тобой.

Крыса кивнула и в тот же миг обернулась копией Агента, только глаза оставались по-прежнему разными: один огненно-красный, другой изумрудно-зелёный.

Был вечный день.

Вокруг была светлая комната и благодать, которая может быть только в Раю. В окна комнаты был виден большой луг, где паслись коровы. Старик с белоснежной бородой посмотрел на вошедшего и промолвил:

— *Вельзевул, ты пришёл мой мальчик!

Тот радостно улыбнулся. Этого седого Старика, с орлиным носом и суровым взором, Вельзевул любил больше всего на свете.

— Ты опять пытался сохранить человеку воспоминания? — спросил Старик.

Он был идеален, но считал, что должен иметь какую-то слабость. Оттого иногда делал вид, что возможны вещи, о которых он может не знать. Да и эти коровки, гулящие за полуразвалившейся оградкой, должны были внушать, что в Раю возможно существование чего-то не идеального.

— Ты же сам всё знаешь, —насупился Вельзевул.

— Право! Ты неисправим, мой мальчик. Скажи мне, что случилось с теми,

кому удалось сохранить воспоминания? — спросил Старик. — Чего молчишь? Ну так я сам тебе скажу. Они тут же начинали прогрессорствовать и впадали в грехи более тяжкие.

— Всё так, но я надеюсь, что хоть одному из них удастся изменить свою карму к лучшему.

Одна из дверей комнаты отворилась. Вошёл Агент, в белой тройке и сиреневом галстуке, и чопорно доложил:

— Кушать подано!

Очередная причуда снова заставила улыбнуться Вельзевула.

— Идём пообедаешь со мной, — не обращая внимания на глупую улыбку, сказал Старик

Они рука об руку прошли в соседнюю комнату. За обедом продолжили прерванную беседу.

— Я слышал, что ты пытался несколько раз кое-кого из людей переправить нелегально в Рай.

— Пойми, там есть такие, которые уже сорок веков ходят по одному и тому же кругу Ада. Я надеялся, что ты сжалишься над ними и пропустишь их.

— Ты безнадёжно наивен, мой бедный мальчик. Я сам дал им свободу воли, а ты предлагаешь, чтобы я нарушил данную заповедь и, наперекор желанию человека, отправил его в Рай. Такое невозможно! А ты, мне кажется, совсем забыл в чем твоя обязанность.

— А разве ты дал нам такую возможность, хоть что-то забыть?

— Ну-ну. Не горячись. Напомни лучше мне, что ты обязан делать.

Вельзевул, уставившись на Старика, буркнул:

— Я обязан внушать людям, что Ад, если и есть, то где-то далеко-далеко, а не вокруг них.

*Вельзевул — «повелитель мух», имя главы демонов в «Новом завете».