Четыре струны Лютни

— Урон ка-восемь плюс половина текущих хитов! Кидай куб!

Отец нерешительно сгрёб в ладонь четыре кубика из семи. Они перламутрово переливались: не простые, коллекционные. С математической точки зрения это были не кубы, а многогранники, однако в той среде, к которой принадлежал сын, их называли так неправильно уже не одно столетие. Игроки вообще чудные люди. Можно ведь было просто запустить рандомайзер, а теперь опять гадать… То ли правила так уж сильно сложны для запоминания, то ли мастер их постоянно меняет.

— Какой?

— Шипы мне в ногу! — Марсилий, прятавшийся за самодельной картонной стеной, чтобы никто не видел его виджеты мастера подземелий, страдальчески закатил глаза и хлопнул пальцами по столу.

— Марси, не психуй! — хихикнула Сальвиния, закидывая в рот печенье и запивая его кофе из цветастой кружки. Вторую она придвинула ближе к брату. — Пей давай. Когда кофе стынет, он превращается в безвкусный раствор.

— Я не кофеман, как ты, я вообще лимонад люблю, — пробурчал Марси, но всё же отпил глоток.

— Как можно сравнить химозную ересь и мой кофе? — шутя нахмурилась сестра, блеснув титановым пирсингом над бровью.

— Так какой кидать? — снова спросил отец потерянным голосом, почёсывая разлохматившуюся тёмную бороду, где застряли крошки от печенья.

— Восьмигранный кидай, восьмигранный, — нетерпеливо ответил сын. — Он у тебя один.

— То есть октаэдр? — Отец слегка наклонил голову вбок, точно попугай, и Сальвиния невольно вспомнила, что на десятки и даже сотни тысяч километров по всем направлениям не найти ни одной птицы. Даже мёртвой. В сердце кольнула было тоска по родине, но звук удара одного вида пластика о другой перекрыл возникавшие было нерациональные чувства.

— Восемь, — констатировал Марси, хрустнув пальцами и вводя в строку виджета числа. — Увы, пап, хоть ты кидай тетраэдры, хоть гексаэдры, хоть додекаэдры, хоть... э-э-э... двадцатиаэдры, тебе снова не удалось выжить.

Четыре человека наблюдали, как на голограмме, раскинувшейся на весь покоцанный складной стол, маленький эльф посреди лесной опушки скорчился, кашлянул кровью и упал, сражённый огромным ящероподобным существом, который отец назвал зауроподом, хотя это был дракон. Марси очень старался над визуализацией. Впрочем, над сеттингом не меньше, вот только его игроки не могли оценить это по достоинству.

— Твой уже пятый эльф-бард, — заметила Сальвиния, скучающе теребя браслет на запястье. — Может, попробуешь за кого-нибудь другого поиграть? Там большое разнообразие, а характеристики выучить не так уж и сложно, с подбором заклинаний тоже вроде... Короче, Марси тебе всё объяснит, если ему хватит терпения.

Брат опять закатил глаза, а отец помотал головой — взъерошенный, сутуловатый, неопрятный и рассеянный, вечно в запятнанном лабораторном халате, а волосы с проседью иногда месяц не знали шампуня — ни обычного, ни сухого. И это при том, что, хоть условия на мониторинговой станции были по нынешним меркам спартанские, здесь имелся и водогенератор, и доступ к скважине, и ультразвуковая стиралка, и манипуляторы-помощники. Да что там — у отца была отдельная лаборатория, которую он назвал своим кабинетом и в которой мог делать что хочет и его бы никто не беспокоил. Он прожил пятьдесят пять земных лет, но всё ещё каждый раз волновался на публичных выступлениях и иногда вёл себя неуверенно даже в привычном месте при привычной работе. Марси с лёгким стыдом понимал, что, несмотря на родство, заслуги и все личные приятности и всё такое прочее, как-то не восхищается этим человеком. Не то чтобы Андрей Эдмундович Лютня, кандидат биологических наук, действующий сотрудник Всенародной организации мониторинга экзопланет и создатель биосенсоров, реагирующих на изменение гамма-фона, был неудачником, но ведь Василина Александровна Волохова, одна из лучших ксеноботаников всея планетарной системы и мать двойняшек, названных в честь двух водных папоротников — сальвинии и марсилеи — не просто так порвала с ним отношения.

Ну как порвала — просто предложила семье разделиться: она отдельно, а Лютни сами по себе, и никто никому не мешает и не тянет в разные стороны от Солнца. В последнее время это стало большой проблемой. Но хоть связь держит: буквально дня три назад от неё пришло видео — две недели добиралось по общему каналу.

На Земле весна, апрель. Наверное, даже пятница, раз так много людей расходилось-разлеталось. Утро пахнет свежестью и зеленью, стеклопластик домов отражает розовый восход. Солнце тёплое, ласковое, не иссушает. На Земле люди здоровы, чисты и довольны. После сотен километров каменных пустынь родная колыбель кажется переполненной жизненными соками.

Мама тоже довольная, свежая. Улыбается, очень много жестикулирует, поправляет заколку с живым цветком на белёсых волосах и говорит, что скоро полетит в масштабную экспедицию на Персефону, причём в неисследованный седьмой сектор.

Семья в ответ тоже записала видео: Сальви и отец говорят, что это очень здорово — экспедиция на Персефону. Марси тоже говорит, что это очень здорово, но не искренне. Все вместе говорят, что у них тут как всегда без изменений, особо ничего не растёт и тишина, зато радиационный фон не превышен и не было пылевых бурь. Особенно приятно, что Морзы не шлют им угрожающие сообщения после каждой публикации результатов.

— Какие же вы, Лютни, чудики! — смеётся Фатима, тоже вынужденный игрок, чей персонаж снова умер ещё за полчаса до смерти эльфа Андрея — или Энди, как его обыкновенно назвали люди неславянских национальностей. — Правда, парень, что ты здесь забыл? Из нас воины никакие, особенно волшебные! Мы так, ради эмоций играем, а ты нам какие-то сложные острова описываешь с магическими растениями.

Да, Лютни — не семейство, а песня: отец микробиолог и спец по биогибридным системам, дочь ксенозоолог, сын ксеноботаник. Жить под одной крышей с учёными на самом деле очень утомительно: мало того, что ты сам чудила, так приходится терпеть чудачества друг друга.

— О, Терминатор оживился! — замечает Сальвиния, и все остальные опасливо поворачиваются туда же, куда и она: в углу общей комнаты станции стоит стеклянный террариум, где живёт местная форма жизни, похожая на паука тарантула, только крупнее раз в десять и с таким прочным экзоскелетом, что отрезать у такого тарантула лапу можно только с привлечением дополнительных усилий и более прочных лезвий, а желательно просто использовать лазер или плазму. Примерно таким же экзоскелетом обладают все местные животные пустынь и пустошей, сходные с земными членистоногими — их и назвали инсектоидами. Конкретно это — шипоног, существо одиночное, всеядное и производящее аналог застывающего нейлона. Возможно, его скоро получится разводить в неволе ради производства тянущихся и при этом очень прочных материалов.

Огромный шипастый инопланетный тарантул с синими пятнами ползает по грунту и нерешительно трогает когтистыми лапками стекло. Сальвиния встаёт и идёт на кухню, чтобы достать из ящика обыкновенных земных сверчков. На девушке кофта с открытой спиной, и горе-игрокам с горе-мастером видна большая татуировка — тот же Терминатор, только 2Д. Не ксенозоолог, а натуральный Спайдермен.

Фатима, как и большинство нормальных людей, не особо любила членистоногих товарищей, особенно размером с кастрюлю, и потому бодро встала из-за стола.

— Ну-с, дорогие мои, игра окончена, всех убили, я вам хлеб, сыр, мыло и труселя отдала, пора бы мне и другим их хабар отдать.

Кто-то называл Фатиму на старинный манер коробейницей, кто-то летуном, кто-то почтальоншей, но по сути эта коренастая смуглая женщина с корнями из Средней Азии была курьером и бродячей торговкой одновременно. Её облезлый вездеходный мопед с прицепом знали все колонии и базы Имира на десятки квадратных километров в округе. И именно от неё семейство Лютня, обитающее на станции фонового мониторинга в отдалении от цивилизации, узнавало все житейские новости. Технологии технологиями, а простое человеческое личное общение ничто не заменит. К тому же Фатима обожала ходить, точнее, ездить по гостям и болтать. От коробейницы же Андрей и его двойняшки узнали о недавней аварии на заводах Морзов, повлёкшей сильное изменение количества тяжёлых металлов в воздухе.

Династия Морзов были монополистами на добычу полезных ископаемых в недрах Имир — по сути, именно благодаря ним произошло терраформирование этой экзопланеты и последующее основание баз и колоний. И, по сути, благодаря им же здесь были сети мониторинговых станций. При этом Морзам не всегда нравились результаты работы этих станций, особенно определяемое количество выбросов, но это была уже отдельная песня, где играли и Лютни.

Снаружи никогда не было жарко, но воздух был сухим и иногда, особенно при сильном ветре, раздражал слизистые глаз и дыхательных путей. Микробиолог и его дети задумчиво провожали взглядом пылевой след мопеда — единственную интересную деталь на однообразном пейзаже из серого неба, рыже-сиреневой земли с неровностями скал, карьеров и каменных столбов. Лишь изредка попадались кусты живых организмов, по метаболизму похожих на растения и таковыми в рамках этой планеты считающимися. Одно из них напоминало чертополох, за что его окрестили колючником имирским. Это и был основной и практически единственный объект работы ксеноботаника Марсилия Лютни на этой экзопланете.

— Ну... — неуверенно произнёс отец, — я, в общем... работать короче.

Марси закатил глаза: конечно, чем же ещё здесь можно заниматься? До баз не дойти, до космопорта тоже далеко, переписку меж планетами поддерживать сложно. Ему было тоскливо, невыносимо тоскливо здесь находиться. Тут нечего ловить. Это не та планета. Он не хотел... но так получилось. Зато здесь семья... и сестра... и отец в конце концов. Все настоящие, и хотят ему всего хорошего, отец вообще был с ними всё их детство. А он, Марси, хочет заниматься реальным исследованием, а не бессмысленными проверками, за которые прилетают угрозы.

Марсилию и Сальвинии было по двадцать три года. В детстве они были вместе, а потом жизнь и любовь к науке разделила их по разным университетам, хоть в итоге общий профиль и был один — биология. Но Сальвинию восхищало разнообразие беспозвоночных животных, а Марси хотел изучать влияние растений на физико-химические параметры ландшафтов. Поэтому он и хотел на Персефону — самую зелёную из экзопланет. Но не вышло. Не потому что он не обладал нужными навыками или знаниями — нет, вовсе нет. Он был достаточно хорош для этого. Но его подставили. Совершенно без повода, очень подло, очень низко — как говорится, не бойся друзей - они могут только предать, не бойся врагов - они могут только убить, но бойся равнодушных, ибо с их молчаливого согласия тебя могут и предать, и убить. Вот равнодушным был отец, врагом — дальний родственничек Морзов, бездарный специалист по эпифитам, а предал... а предал тот, кто должен был быть другом.

Можно было остаться на Земле и всё же присоединиться к матери, хотя она была против, поскольку это кумовство. А можно было воссоединиться с остальной семьёй на другой экзопланете, Имир. Там тоже нужны специалисты, и материала для диссертации вполне можно нарыть. Вроде. Как писали из отчётов.

Лучше бы Марси остался на Земле. Там хотя бы было бы с кем играть. На составление своей ролевой он был готов тратить целые ночи без сна, но здесь это никому не было нужно. Так, ваншоты проводить.

— Подвезти?

Марси очнулся от задумчивости: сестра неожиданно заспавнилась сзади и хлопнула его по плечу.

— Дай на челноке подкину, а то тебе до твоих точек километр с фигом топать, мастер-ломастер ты наш.

Марси резко отшатнулся:

— Не-не-не, не стоит! Мне же вообще в другую сторону, а аккумулятор сажать, а потом заряжать...

Сальви прыснула, помотав головой с крашеными в зелёный волосами длиной ниже лопаток. Теперь по прошествии почти шести лет разлуки с редкими встречами они перестали быть так сильно похожими друг на друга, что их все путали. Марсилий стал угловатее и костистее, выделяться не любил, а Сальвинии, напротив, понравилось ярко одеваться и украшать своё тело пирсингом, татуировками, фенечками и чокерами. Она выглядела круто даже здесь, в изоляции. Точно рок-звезда, хотя такие люди давно вымерли.

— Если свои боязни не преодолевать, то так и будешь трястись при одной мысли о расстоянии до земли! Поверь, я через это проходила, не надо бросать пилотирование только из-за этого.

Марси скрипнул зубами: помочь преодолеть его акрофобию Сальви пыталась с самого первого дня пребывания брата здесь.

— Да, до Земли далеко — 16 световых лет! — огрызнулся он. — Без варп-тонеллей состаришься, пока долетишь!

Сестра спокойно пожала плечами.

— Ну как знаешь. Моё дело как члена семьи предложить, твоё дело послать меня на световые годы.

И ушла в сторону гаража.

Парень понимал, почему она так доброжелательна и терпелива. Они долго не виделись, каждый пошёл своей дорогой и хлебнул всякого, заслуженно и не очень. Сестре вот было непросто выбирать среди людей тех, кто действительно хочет с ней тусить, а кто хочет просто её использовать. Ему в этом плане больше повезло: его никто не зовёт, пока он не приходит сам. Тем не менее Сальвиния действительно хочет поддержать его. А он только грубит...

Марси, выждав минуту, тоже пошёл — собирать инструменты и приборы для своих наблюдений.

Вот его колючник — виднеется вдали. Черноватый, жёсткий, пахнет странно — смесь полыни и ржавчины. Большая часть растения скрыта от глаз, корни ищут на глубине в несколько метров грунтовку.

Марси вздохнул, поправил рюкзак и двинулся к первому кусту. На середине пути обнаружил, что снова начал хромать. Как и каждый раз, когда он неожиданно срывался с места или делал больше двухсот шагов — правая нога решала, что ей надо волочиться, а не шагать. У Марси не было перелома бедра или травмы суставной сумки — уже давно. И он не хромал.

А потом начал. Психосоматика на фоне стресса. И это всё испортило, вообще всё в его жизни.

Надо было всё-таки согласиться на предложение Сальвинии. Но что уж теперь?.. Если ты учёный, то не ной: это всё ради науки. Километры маршрутов, сутки в лабораториях, годы исследований, десятки публикаций просто ради того, чтобы ты не был ничем. А поле деятельности — хоть вся вселенная, только доберись!

Марси встал с короточек с щупом, записал значения кислотности, богатства азотом и увлажнённости, хрустнул пальцами, дёрнул себя за онемевшую ногу и поковылял к следующему кусту.