Чистая вода

Буря пургой выла, в вихри закручивалась, снежные шапки с деревьев срывала. Не видно ни конца, ни края, не успокаивается, лишь усиливается. Все звери спрятались, все птицы улетели, мир пережидал ненастье.

И только кудесник сквозь пургу пробирался, почуяв кого-то. Чужого, но забредшего не туда. В рассветный лес так просто не ходили, только к кудеснику. А он всегда знал, что к нему. Его это был лес.

Седобородый, словно снег вокруг, мудрые синие глаза резали метель, разглядеть пытались где тот, кто пришел к нему сквозь непроходимые сумерки. Сугробы по пояс, посох тонул до середины, с трудом выбирался, но кудесник всё шел. Чуял беду, не желал стать ей причиной.

Нежданный гость двигался, а потом перестал. Сгинул где-то в буреломах, не отыскать. Сугробы всё выше, ветер всё громче, подхватывает, забрасывает снежной пеленой.

Посох провалился глубже, ещё один шаг, кудесник споткнулся. Когда он в своём доме спотыкался? Опустил взгляд, разглядел клок волос темных.

Нашел.

Глянул на бурю сердито, побранил её, взмахнул посохом - буря недовольно взвыла, но пошла себе дальше по лесам путешествовать. Не отступила, просто резвиться отправилась другой дорогой.

Наклонился кудесник, руки в снег погрузил, давай несчастную раскапывать. Та и не двигалась, лежала, будто сдалась совсем. Худая, свернулась калачиком, лежит, смерть свою даже не кличет, та бы сквозь такие бури и не добралась.

Кудесник из снега её выкопал, взвалил на плечо - легкая такая, пушинка - понес к избе своей, на посох опираясь. А сам приговаривал слова, что буре нужны были, чтобы метель разогнать. Слушала неохотно, природа редко подчинялась, когда бушевала, но кудесник жил с ней в мире. Прислушалась, слегка расступилась, путь проложила, туда кудесник и поспешил.

Добрался до избы своей посреди леса. Не знаешь - не найдешь. В сени ввалился, усталость с себя вместе с накидкой сбросил, руки красные от мороза покалывали. Буря дверь захлопнула, наказала дома сидеть, а не ходить по лесам, когда её пир начинался. Кудесник покивал, будто буря в оконце заглянула, проверила, услышали ли её.

Разжег лучины кудесник, походил, подумал, забыл что-нибудь? Только теперь вспомнил, что несчастная всё ещё у него на плече безвольно висит. Усадил на лавку, снял с себя одежду мокрую, сбросил валенки, открыл дверь, да девицу в горницу занес. Хотел было ходить, огонь разжигать, но передумал, махнул рукой, вспыхнули огарки, печка заворчала, затрещала, теплая с мороза, аж щеки вспыхнули.

Донес девицу до печи, взгромоздил наверх, чтобы греться сразу начала, сходил за платком пуховым, вернулся, предложил молча. Жива. Села, охотно в сухое закуталась, дрожит, греется, к печи льнет, глаза открыла.

Разглядел девицу получше кудесник, хмыкнул, бороду до пояса расправил, прошел к столу, на лавку сел, всё рассматривал гостью буревестницу.

- Ты отогрейся, милая, - пожелал он ей, глаз не сводил. - Печь моя греть будет до самой весны. Только ты не так надолго ведь задержишься?

Кудесник посмеялся, разглядывая лицо худое, бурей замученное.

- Сколько в пути ты уже? - Не отвечает буревестница, только смотрела в ответ, моргала устало, будто спать хочется, свернувшись. - Буря сразу пришла? Или ты до неё в лес пошла?

- Важно ли это? - Голосок тоненький, но осипший.

Не из-за бури.

- Конечно, милая, всё важно, - уверенно кивнул кудесник. - Только слепец будет смотреть прямо на солнце. Но кто действительно пожелает солнце увидеть заглянет в сердце своё.

Закуталась снова, взмахнула волосами растрепанными, поежилась, прислонилась к трубе печной, будто сон смаривал. Не стал трогать её больше кудесник, только наблюдал. Кивал. Понимал.

- Отдыхай, бедная, натерпелась в лесу моём лихом, - качал головой кудесник.

- Отчего же лихом? - Глаза распахнула, снова смотрит. - Его рассветным кличут.

Ухмыльнулся кудесник, глазами мудрыми на буревестницу глядит. Борода у него белая-белая, аж глаза слепит. Снег и тот меньше на солнце блестит.

- Для кого заря, для кого лихо, - опять он пристально смотрел, девица замерла, насторожилась. Но кудесник улыбался. - Ты отдыхай, не думай о дурном. Будет метель тебе песни петь. Сама-то поёшь?

Молчание. Опять кудесник с пониманием кивает, девица глаза закрывает, кутается в платок теплый. Греется. Может ли согреться?

- Откуда путь держишь? - Молчание. - Долго тебе идти? - Слушает, но не желает отвечать. - Давай-ка тогда я тебе сказки рассказывать буду.

Лицо замерло, изменилось, глаза снова вспыхнули на её личике милом. Поняла? Кудесник улыбнулся.

- Жил-был однажды князь один, - не стал ждать её ответов, начал свой сказ, - были у него два сына, княжича. Добрые молодцы, один краше другого. Но во всех сказках есть причина, чтобы начать свой сказ. И здесь она была. Аленское княжество, соседнее с Равенским, тоже небольшим было. Да вот покоя не давали им обоим варяги с севера. И решили они два княжества единым сделать, чтобы сильнее стать.

Сидит на печке, смотрит, замерла, словно кошка перед прыжком, слушает, каждое слово ловит, будто не слышала никогда этой сказки. Кудесник посматривал на неё, будто гостью в дом позвал, а сам нет-нет да следил за ней исподтишка, проверял.

- Старшего княжича решили на Аленской княжне женить, - продолжал кудесник. Буревестница молчала. Слушала. - И так началась эта сказка где-то в землях пограничных. А тот княжич, была у него беда одна, напасть. С детства что ни день, так черти одни козни строили. То утопить княжича пытались, то в лес завести, то в тарелку забрались, отравить пытались.

- Звали церковников, бабок деревенских, даже кудесников со всего света, колдунов, магов, с трудом бурю усмирили. Как им думалось. Княжич выжил, до своих лет дожил, а свадьба та не просто так назначена ему была. Княжна в противовес ему родилась солнцем поцелованная, светом одаренная, любое колдовство развеять могла лишь глазами ясными своими на проклятого взглянув.

- Только в этот раз глаз её недостаточно было. Но коль княжич женился бы на ней, так и всё колдовство бы развеялось. Навь, где тьма обитает, по нему плакала с детства, звала, манила, погубить пыталась. Но княжич все испытания прошел, за наградой отправился. Знал бы он, что его ждало…

Кудесник вздохнул. Поднялся, сходил, налил себе сбитень, спиной к гостье повернулся, но чуял сердцем, что всё ещё сидит на печи она. Проверил, подождал, вернулся на лавку, стал попивать напиток свой с мороза согревающий. Разум наконец проясняться начал.

Вздохнул.

- И… что дальше было? - Хрипло голосок буревестница подала.

- А дальше было так…