Что, опять? Том-1

Глава 1: Что, опять?

Финал должен был быть величественным. Исполненным праведного гнева и ангельской славы. Вместо этого Адам стоял по колено в обломках своего величия, его костюм экзорциста был покрыт пылью и пятнами крови. Ангельской крови. Золотая жидкость уже пропитала балахон, неприятно прилипая к телу. Маска, вселяющая праведный страх и ужас в сердца грешников, пребывала в жалком состоянии. Но несмотря на это, он всё ещё сиял. Он всё ещё был ПЕРВЫМ.

— Мои ахуенные яйца дали начало всему человеческому роду! — его голос, усиленный небесной силой, гремел над руинами, заглушая стоны тех несчастных, кому не повезло попасть под руку существам, способным стирать города, не напрягаясь. — Я — причина вашего существования! И сегодня я стану вашим...

Он не успел договорить.

ЩЕЛЧОК. ХРУСТ.

Звук был отвратительно земным. Влажным. Громким. Противным.

Адам почувствовал, как что-то холодное и острое пронзает его спину насквозь. Он посмотрел вниз и увидел, как из его груди, прямо под сияющим символом, торчит окровавленное лезвие. Его собственное копьё. Сломанное. То самое копье, которое он потерял в пылу битвы.

— За... Чарли... — прошипел чей-то надтреснутый голос у него за спиной.

Он с трудом повернул голову. Ниффти. Крошечная, розовая демонесса, которую он всегда считал не более чем живым фоном. Её униформа и тело было покрыто золотой кровью, а в единственному глазу царило озорное веселье, граничащее с безумием.

Он попытался поднять руку, чтобы сокрушить её, но пальцы лишь беспомощно дёрнулись. Его сила стремительно утекала вместе с чем-то тёплым и светящимся, чем-то теплившимся глубоко внутри него.

Он рухнул на колени. Громко, нелепо, поднимая облако пепла. Его сияние померкло, обнажив обыкновенную плоть, которая оказалась такой же хрупкой, как и у тех, кого он презирал.

— О... да вы, блять... серьёзно?.. — выдавил он, и его рот наполнился вкусом меди и праха.

Последнее, что он увидел, — это не свет в конце туннеля. Это были они. Грешники. Его дети. Смотрящие на него не со страхом или ненавистью, а с надеждой. С облегчением. Они видели, как умирает их вечный палач.

«Люцифер... этот ебучий уебок...»

Тьма нахлынула, беззвёздная и безжалостная, поглощая последние проблески его раздутого эго.

---

Сознание вернулось к нему с отвратительной, кристальной ясностью. Он не открывал глаза, не просыпался от кошмара, не снимал наваждения. Он просто... был. И это уже само по себе было хуже любой боли.

Он парил. Или стоял. Понятия «верха» и «низа» здесь не существовало. Вокруг простиралась бесконечная, мягкая, золотистая пустота. Тишина была настолько абсолютной, что отзывалась оглушительным звоном в несуществующих ушах.

— О, великолепно, — его собственный голос прозвучал грубым диссонансом, разрывая идеальную ткань небытия. — Это что, новый эксклюзивный ад? «Премиум-пакет для высокомерных хуесосов: вечность в приторной, сверкающей пустоте»? Признаю, изобретательно. Гораздо хуже, чем слушать вокал Вассагосты.

Перед ним, не формируя образа, возникло Присутствие. Оно не было светом или тьмой. Оно было Источником. Контекстом, в котором существовало всё остальное. И от этого Адам, впервые за всю свою долгую, тщеславную жизнь, почувствовал себя по-настоящему маленьким, голым и ничтожным.

Ему не потребовалось много времени, чтобы понять, кто перед ним был. Бог. Отец. Творец. Создатель.

— Адам. Первый Человек.

Голос был не звуком, а смыслом, входящим прямо в душу.

— Ну, привет и тебе, Всевышний, — Адам сделал попытку скрестить руки, но понял, что у него нет ни рук, ни тела. — Что, пришёл лично поздравить с тем, что твой самый первый проект окончательно обнулился? Слив засчитан?

— Ты был создан совершенным. Тебе был дарован Эдем. Ты не знал ни зла, ни боли, ни недостатка.

— Ага, — язвительно фыркнул Адам. — Пока твой любимый пиздюк, Люцифер, вместе со своей подружкой Лилит не устроили там хуйню! Они дали Еве тот самый плод! Не для «свободы воли», как они кричали на каждом углу, а для того, чтобы посеять в ней Зло! И они преуспели! Они породили его! А кто остался у разбитого корыта? Сука, конечно же я!

Гнев, копившийся тысячелетиями, хлынул из него мутным потоком. Он был не просто зол. Он был смертельно обижен. Его, человека, что выполнял свою цель: продолжать род людской, нагло обманул и унизил хуесос, который увел его первую жену - Лилит, а вторую превратил в настоящее чудовище! Именно его, Адама, выпихнули с голой жопой из Эдема, заставив выживать, оберегать и растить своих детей.

— Мне вручили этих тварей — этих людей! — и сказали: «Вот, руководи!». А как? Я был первым, я ничего не умел! Я на ходу придумывал заповеди, законы, мораль! Я строил им города и суды! Я делал всё, чтобы они не скатились в ту же грязь, что и их «прародители»! А они всё равно скатились! И все из-за блядского Люцифера, которому не сиделось на жопе ровно! Я наблюдал, как мои собственные дети, рождённые от моей плоти, один за другим превращаются в грешников и отправляются в этот чёртов Ад, который построил тот же ебучий Люцифер! Это какой-то больной, порочный круг!

Присутствие слушало. Безмолвное. Неумолимое. Как скала.

— Ты возненавидел их, — прозвучало наконец, и в этих словах не было осуждения, лишь констатация горького факта. — Вместо того чтобы жалеть.

— Жалеть? — Адам захохотал, и его смех был похож на предсмертный хрип. — Они были моим провалом! Живым укором! Каждый новый грешник, падающий в Ад, был ещё одним доказательством, что все мои старания, все мои законы — всего лишь пыль на ветру! Из-за проёба Люцифера и Лилит я стал вечным дворником в свинарнике, который сам же и создал! Я ненавидел их, потому что они были моим позором! А ненавидеть тех двоих уебков...

— Ты стал олицетворением гнева и осуждения. Ты замкнул круг, который Я пытался разорвать.

— О, извини, что не оправдал твоих ожиданий, о, Великий Сценарист! — Адам язвительно поклонился в пустоту. — Может, в следующий раз, когда будешь создавать расу, не назначай им в правители парня, который не умеет даже жопу подтирать!

— Именно поэтому твоя миссия не завершена, — Присутствие словно сделало шаг вперёд, и вся реальность сжалась вокруг Адама, лишая его последних призрачных опор. — Ты был первым, но не познал самого главного. Ты правил, но не вел. Ты судил, но не понимал.

— И что, теперь я должен «познать»? — передразнил его Адам. — Просиживать штаны в каком-нибудь новом Эдеме и нюхать розы?

— Нет. Ты отправишься в мир, который изобрёл своё собственное, изощрённое зло. Где сила рождается из страдания, а дети с пелёнок учатся убивать во имя призрачных идеалов. Где система насилия отлажена до автоматизма, а её винтики считают это единственно возможной нормой.

Адам скептически хмыкнул, но внутри у него ёкнуло. Это звучало... до боли знакомо.

— Звучит как мой профиль деятельности. И что я должен там сделать? Устроить им Истребление 2.0? Проповедовать любовь и дружбу? У меня, на секундочку, последний опыт проповеди закончился копьём в спине.

— Твоя задача иная. Ты не будешь ни спасителем, ни палачом. Ты будешь... вирусом в коде их системы. Ты отправишься туда, не помня своей сути, начиная с нуля, в теле ребёнка. И твоя миссия — не завоевать этот мир, а сломать порочный круг, в котором он существует. Не силой, но пониманием. Не гневом, но... опытом.

— Опытом чего? — выдавил Адам, и в его голосе впервые прозвучала настоящая, животная паника. Быть снова слабым? Беззащитным? Никчемным?

— Опытом падения. Опытом неудачи. Опытом быть тем, за кого тебе всегда приходилось решать. Ты ненавидел своих детей за их слабость. Теперь ты познаешь её на себе. И если ты научишься прощать её в себе... возможно, ты сможешь изменить и их систему.

— Это безумие! — закричал Адам. — Я... я не могу! Я не знаю, как это — быть слабым! Я родился совершенным!

— И поэтому ты потерпел неудачу как отец и как правитель. Тебе даруется шанс начать сначала. Без дара совершенства. Без бремени правления. Только ты... и твоя самая первая, самая истинная суть.

И тут внутри Адама что-то шевельнулось. Не искра света, а нечто более глубокое и забытое — смутная память. О том, каково это — быть хрупким. Уязвимым. Не всесильным творцом, а первым, пробующим на вкус мир созданием, которое не знает правил и боится собственной тени.

— Я... я отказываюсь! — попытался выкрикнуть он, но его голос дрогнул и сорвался на жалкий шёпот.

— Есть лишь один путь отказа. Небытие. Окончательное и бесповоротное. Тот самый конец, в который ты верил.

Адам замолчал. Мысль о полном, абсолютном исчезновении, о том, что его «я», его гнев, его обида, его величайшая в истории неудача — всё это растворится в ничто, была... невыносима. Гордыня, как оказалось, была крепче страха смерти.

— Ладно... — прошептал он, и в его голосе не осталось ни сарказма, ни высокомерия, лишь горькая, вселенская усталость. — Ладно, чёрт побери. Делай, что хочешь.

Он почувствовал, как золотистая пустота вокруг него начала растворяться, закручиваться в ослепительную воронку. Присутствие Бога стало расплываться, теряя чёткость.

— Подожди! — отчаянно крикнул Адам в нарастающий гул. — А что... что останется от меня?

— Только то, с чего ты начинал. Твой первозданный Свет. Не для власти. Не для показухи. Для тебя. Чтобы ты помнил, кто ты есть, когда утратишь всё остальное.

---

Первым пришло обоняние. Вонь пота, пыли и дешёвой похлёбки. Затем — слух. Детский плач и хриплые крики. Все это заставляло некогда главу экзорцистов морщиться от отвращения и боли.

Адам открыл глаза. Он лежал на грязном матрасе в тесном бараке. Вокруг копошились измождённые дети. Дети, которые не выглядели счастливыми и радостными, как в Рае, что служило подтверждением реальности того, с чем ему пришлось столкнуться.

— Эй, сопляк! Подъём! — грубый толчок в плечо прервал его размышления.

Перед ним стоял тощий мальчишка лет десяти со шрамом на щеке. Взгляд взрослый, выцветший. Такой Адам видел в зеркале каждый день, когда привычный Эдем сменился на жестокий пласт земли, где за собственное выживание приходилось бороться.

— Я — старший по бараку. Зовут Такэши. А ты — новое дерьмо. Понял?

Адам почувствовал, как горит лицо. Волна боли с некоторым опозданием, но настигла его, заставляя шипеть от неприятных ощущений. Его, Адама, ударил по голове щенок! Обычный мальчишка!

Он попытался ощутить внутри силу — лишь слабое покалывание в груди напоминало о ее присутствии. Тело было худым, слабым. Смертным. Последняя мысль вызвала мигрень.

— Смотри не обоссысь от страха, — усмехнулся Такэши. — Детский дом «Лист». Добро пожаловать в ад.

Сирота. Он снова был никем.

Такэши потащил его через барак. Дети расступались, бросая оценивающие взгляды. Новая цель. Уже сейчас Адам понимал, что ему придется показывать клыки. Драться и сражаться с детьми, которым не повезло попасть в этот гадюшник.

Лют и остальные экзорцисты бы его засмеяли. Адаму самому стало стыдно, пока его не прервал пацан, который был здесь главным.

— Вот твоя кровать, — толчок в сторону заляпанного матраса. Этот вонял еще больше, чем прошлый, а противные пятна разных цветов вызывал отвращение. Слишком сильно он привык к комфорту. — Подъём в пять. Завтрак в шесть. Проспал — голодаешь. Всё просто.

— А... что тут делают? — хрипло спросил Адам.

Через секунду он понял, что сморозил, когда спросил у детей, вынужденных выживать изо дня в день, надеясь на лучшее.

— Ждут. Кого-то заберут в семьи. Кто-то останется. А потом — в шиноби.

— Шиноби? — зацепился за неизвестное ему слова Адам, пытаясь отвлечься от неприятных мыслей.

Тэкеши посмотрел на него, как на дурачка, но все же ответил:

— Это сильные люди, способные ломать горы ударами, дышать огнем и… — дальше его Адам не слушал. Парень рассказывал бредни, но ораторских навыков ему не занимать. Вон как все воодушевленно на него смотрят и слушают.

Поблагодарив пацаненка за инструктаж, он лёг на вонючий матрас. Где-то завыла сирена. Начинался новый день. Его первый день в этом мире, систему в котором он должен был сломать. И если Адам, засыпая, понимал, что легко точно не будет, то на утро, проснувшись от пинка дежурного и вдохнув запах затхлого матраса, он сам себя исправил: — Будет пиздец как нелегко!»