Чужая кожа

Сколько я себя помню, мы с Мисти всегда были вместе. Я с ней, она со мной. Если я отпускала её руку на чуть-чуть, она стремилась снова прикоснуться ко мне. Если же Мисти куда-то уходила без меня, я смирно ждала, сжимая пальцы в кулак, но не до конца, надеясь вспомнить ощущение её холодной тонкой ладони в моей. Но так почти никогда не бывало. Я с трудом переносила и те короткие мгновения разлуки, не хочу и не могу представлять себе, что станет со мной, если она отойдет надолго.

Когда она отойдет.

Я встряхнула головой, не желая терпеть злую мысль, жужжащую, как та оса, которую Мисти недавно прогнала. Она умеет уговаривать. Животных, растения, насекомых. Я никогда не могла, а Мисти может. Она может всё, чего не могу я. Так странно, ведь мы с ней одинаковые. Ну, почти: у меня темные волосы, а у неё светлые. А ещё она всё знает и умеет. А я только учусь у неё. Когда мы были маленькие, Мисти уже умела говорить, а я догнала её позже. Мисти научила меня всему. Мы никогда не ссорились, вообще никогда. Другие сестры, бывает, ругаются, но не мы. Мы всё делаем вместе.

Мисти точно такая же, как я. Мы делим день рождения, небесно-голубой цвет глаз, который у Мисти смотрится нежно, потому что волосы у неё светлые. А у меня, так, простенько. Но я не жалуюсь. Моя сестра самая красивая. А вместе с ней и я, хоть и немножко по-другому.

Иногда мы играли в отражение: что делает она, то и я, и наоборот. Мы так ловко выучились друг другу подражать, что теперь ходим в ногу, одинаково улыбаемся и наклоняем голову. Всё-всё делаем одинаково. Мы не просто сёстры, мы самое настоящее продолжение друг друга. Не знаю, как другие живут без такой чудесной сестрёнки, как Мисти.

Однажды Мисти спросила, помню ли я маму.

Я покачала головой:

– Мама умерла, когда мы родились.

Мисти вздохнула:

– А я помню. Я помню, как ей было больно. Долго. Солнце поднималось и заходило, один раз, и другой, и снова, но ей всё ещё было больно, – Мисти помолчала, – В конце она ненавидела нас. Она прокляла нас.

Я обняла сестру за плечи.

– Неправда. Она нас очень любила.

Мисти ничего не ответила. Она часто говорила непонятные вещи, грустные вещи. Иногда страшные. Ей повезло меньше, чем мне. Меня обычно не замечали, а вот Мисти… Мимо неё не могли пройти. Однажды её привязали к столбу. Кидали камнями, протухшей едой, всем, что под руку подвернётся. Я боялась. Я смотрела. Целый день. Бесконечный, ужасный день я не могла взять Мисти за руку. Пошевелиться не могла. Только глубокой ночью, когда деревенские разошлись, я осмелилась выбраться и отвязать Мисти. Тогда-то мы и ушли. И стали жить здесь.

Сначала было просто. Рядом ручей. Мы поднялись высоко, но кое где можно найти дикие яблоки. Травы. Потом стало холодно. Мисти привела нас в пещеру. Там мы сделали себе гнездо из сена. Мы не могли взять сразу целый стог. Потихоньку перетаскали, по кусочку. Я не хотела возвращаться ни за что, но Мисти настояла. Она почему-то не разрешала брать ткани и шерсть. Только сено. Я слушалась. Мисти всегда была права. Когда дни стали совсем короткие, Мисти не выпускала меня из пещеры. И сама не выходила. Но у нее всегда были ягоды. Каждый день. Они были такие сочные и вкусные, что ничего другого не хотелось. Поев, мы обнимали друг друга, и Мисти рассказывала мне свои чудесные волшебные приключения. Я засыпала и просыпалась в её объятиях, но никогда не видела снов. А вот Мисти каждую ночь бывала в тысяче мест. Я не завидую. Не знаю даже, хочу ли я видеть сны. Рассказы Мисти мне дороже, чего бы то ни было на земле. Смогла ли бы я также обнимать её и рассказывать долго, интересно, ни разу не повторяясь? Не знаю. Нет, пусть лучше она отправляется в путешествия, встречает чудесных созданий и всё-всё мне рассказывает. А я буду ждать её и слушать. То есть, конечно, она никогда не уходила от меня по-настоящему, так что жду я её понарошку.

Так прошло время. Не знаю, сколько. Знаю, что платья, в которых мы убежали, стали совсем тонкими и короткими. Но это ничего – волосы отрасли так, что закрывали ноги до колен. И тепло, и спокойно.

Когда снова появился иней, Мисти отвела меня к ручью, чтобы искупаться в последний раз перед длинными холодами. Ходить босиком было уже не так приятно, но Мисти подбадривала меня, и я терпела. Пока я купалась, Мисти держала мне волосы, чтобы не намокли. Потом мы поменялись. Я люблю заплетать Мисти. Её волосы гладкие и тяжёлые, я представляю, будто это не волосы, а золотые нити. Я не плету косу, а вышиваю, и перед моими глазами как взаправдашние, встают удивительные узоры. Мисти смеялась, и смех разлетался во все стороны, как звон струй тысячи ручейков.

Вдруг смех оборвался. Откуда-то сбоку раздался свист, лай собак, цокот копыт. Мы не успели убежать, не могли успеть. Как из-под земли появился высокий мужчина с тёмными волосами и бородой. Он сидел на огромном черном жеребце. Дыхание коня можно было увидеть, оно клубилось и растворялось в воздухе. Я замерла, всё ещё прижимая к груди волосы Мисти, закрывая её собой. Мужчина с усилием удерживал жеребца, который вот-вот, казалось, готов сорваться с места. Вскоре рядом появились и другие люди. Одни держали собак, истекавших пеной. Другие – красивых птиц, на ножках которых висели бубенцы. Мисти знала имена всех птиц, но я постоянно забывала её объяснения.

Мужчина дождался, пока один из мальчиков, сопровождавших его, возьмёт поводья, и соскочил на землю. Мы с сестрой всё ещё стояли в ручье. Холод пробирал до костей, но Мисти не двигалась с места, а я не смела убежать и бросить её одну. Мужчина подошёл медленно, не желая резких движений, как будто бы мы с Мисти были оленями, которых он не хотел спугнуть.

– Как тебя зовут? – спросил он с доброй, почти нежной улыбкой. Однако глаза его были тяжёлыми и неподвижными. Мне не понравилось, как он смотрел на нас. И, конечно же, он только скользнул взглядом по мне, немедленно обратив всё внимание на Мисти. Ей ужасно не везло. Всюду ей не давали проходу. Её не любили всегда больше, хотя она самая красивая. И умная. Лучше неё никого нет!

– Должно быть, ты замерзла, бедняжка, – продолжил он, не дождавшись ответа. Мужчина снял с себя тяжёлый бордовый плащ, и обернул Мисти. Он поднял её на руки и вынес из ручья, хоть и позволил мне поддерживать её волосы.

– Лорд Бладстейн, неужели вам интересны какие-то нищие замарашки? – спросил кто-то из людей, одетых получше, чем остальные.

Мужчина прижал к себе Мисти и улыбнулся. Как его собаки улыбались, только что пены не было:

– Мой друг, разве ты не видишь? Эта дева прекраснее луны и звёзд, она, должно быть, принцесса. Наверняка на её кортеж напали разбойники, и вот она, нагая и босая вынуждена скитаться. Неужели я могу бросить даму в беде?

В его словах не было ничего веселого, но люди вокруг почему-то громко захохотали. Их смех был так не похож на смех Мисти! Выдавленный, громоздкий, он падал на землю, разбиваясь на осколки, не утешающие, ранящие душу. Я следовала за ним, не желая выпускать волосы сестры из рук. Он, как и все, казалось, не замечал меня. Однако мне помогли подняться на лошадь к человеку в простой коричневой рубахе. Мисти не двигалась и не говорила, но успокоила меня взглядом. Она будто бы знала, что нам нужно пойти с этим лордом Бладстейном.

“Доверься мне” – шепнула Мисти одними губами. Это было излишне: я и так всегда ей доверяла. Всегда и во всём.

Дорогу я помню смутно. Тряско, зябко ехали мы до темноты. Только когда последний луч солнца покинул небо, где-то далеко впереди показались огни. Снова засвистели люди, залаяли собаки, с мучительным скрежетом опустились деревянные ворота. Мы миновали ров, из которого ужасно пахло тухлятиной и гнилью. Так пахло, когда крестьяне скидывали в кучу помои и забывали на солнце. Сложно поверить, что в таком месте могли что-то забыть. Лорд Бладстейн жил в каменном замке. Мне там сразу не понравилось. Я уже скучала по нашей с Мисти пещере. Я искала её глазами, но мутный свет факелов на стенах позволял разглядеть лишь очертания и тени. Наконец, меня спустили с лошади. Я кинулась к сестре и крепко прижалась. Мисти укрыла меня плащом. Она вежливо поблагодарила хозяина замка за доброту и гостеприимство.

– Зови меня просто Грегори, – мужчина потянулся, и, не обращая внимания на нежелание Мисти, поцеловал ей руку. Он смотрел на мою сестрёнку так, словно был очень голоден. Я даже боялась что он укусит её. Но обошлось. Нас проводили в холодную залу с большой кроватью. Мы забрались в неё и сделали уютный кокон из одеяла. Сначала он тоже был холодным, но Мисти скоро согрела его дыханием. Так мы провели свою первую ночь.

Потянулись серые скучные дни. Нас одели в красивые и неудобные одежды, заставили присутствовать везде, где находился Грегори Бладстейн. Мисти всегда стояла к нему ближе, я дальше. Держаться за руки удавалось всё реже, но сестра успокаивала меня. Хотя бы спать нам разрешали вдвоем. Только это меня и спасало. Лорд заставлял Мисти петь и танцевать, рассказывать ему истории. Раньше я обожала слушать пение сестры. Когда мы жили в пещере, она часто пела мне смешные песенки, чтобы я не грустила. Её голос, звонкий, лёгкий, поднимался к самому небу, переливался, как радуга. В замке Бладстейна он стал звучать глуше, как будто Мисти завернули в плотную ткань с головы до ног. Но ладно бы одно это!

Как-то раз Грегори Бладстейн привёл к Мисти странного мужчину. Он был одет несуразно, в какие-то бестолковые рюши и пуговки. Смешнее, однако, были усы, тонкие и торчащие. А пах этот незнакомец чем-то сладким и таким душным, что в его присутствии начинала кружиться голова. Я пыталась задержать дыхание, но надолго не получалось. Пахучий мужчина посмел прикоснуться к волосам моей Мисти! Он крутил их так, и эдак, а потом отрезал! Очень много! Так, что её чудесные светлые локоны укоротились до лопаток. Я заплакала, но Мисти мужественно вытерпела всё, и даже улыбалась мне. Хотя я знала, как ей неприятно. Лорд зачем-то забрал волосы и спрятал их в большой железный ларец, который приходилось нести аж четырем слугам. Я не могла смириться с этим. Поэтому я решилась на немыслимое: оставила Мисти одну в комнате с Грегори и душным отрезателем и, пользуясь тем, что про меня всё время забывают, последовала за слугами.

Идти пришлось долго. Коридоры петляли, сужались и расширялись, прерывались лестницами. Я порядком устала, но оставить свою затею не смогла бы, даже если бы меня саму остригли. Вот слуги остановились перед невзрачной дверью, единственным украшением которой был огромный замок. Пока один возился с ключом и открывал дверь, остальные опустили ларец на землю и тихо переговаривались:

– Думаешь, лорд женится на этой беловолосой?

– Брось, она же простолюдинка!

– А кто её знает, выглядит, как благородная.

– Да её нашли-то в пещере! Небось, сбежала от отца-тирана или от муженька нелюбимого.

– Стал бы наш барон за ней таскаться, будь она тронута!

– Так продажных женщин-то ему чуть не каждую ночь приводят.

–То продажные! Весь ров ими завален, некуда девать уже…

– Поумерил бы он пыл, так совсем без баб останемся.

– А ну заткнитесь, вы там! Самим в ров захотелось? За разговорчики вас и на кол могут!

– А кто донесёт, ты что ли? Ты же первый на кол и отправишься!

Наконец, дверь была отперта. Слуги с ворчанием втащили ларец внутрь. Я прошмыгнула за ними и спряталась за длинным деревянным квадратом, покрытым тканью. Открывать ларец, пока слуги внутри, я побоялась. Поэтому я дождалась, пока они выйдут. Только я приблизилась к ларцу, как раздался звук проворачиваемого ключа. Как я могла забыть?! Комната ведь была заперта! Я кинулась к двери. Я стучала и звала, пока не охрипла, а руки не стало ломить. Следовало ожидать, что на мои крики и слёзы никто не откликнулся. Меня трясло. Кое-как заставив себя дышать, я осмотрелась. В комнату едва-едва попадал свет через узкое окошко у самого потолка. Впрочем, жизнь в пещере приучила меня довольствоваться малым. Хотя, если вспомнить, почему-то в присутствии Мисти мне никогда не было темно. Может быть, наша любовь делала мир светлее? Как бы то ни было, я собралась с силами и приоткрыла крышку. Благо, на самом ларце замка не было.

Внутри я тут же увидела волосы Мисти! Они блестели, тускло-тускло, но всё же блестели. Кроме них в ларце лежали разные вещи. Веер, как будто бы чем-то испачканный, я уже знала, что такое веер, и могла отличить, гребень со сломанным зубчиком, большое колечко, ожерелье из чего-то белого. Мне были неинтересны все эти вещи. Я хотела было достать золотистые пряди, как вдруг раздались шаги и ключ снова заскрипел в замке. Я поспешила снова затаиться, на этот раз поближе к выходу.

Грегори Бладстейн вошел, посвистывая. Он вставил свой факел в паз на стену, и комната заиграла новыми красками. Оказывается, здесь наставлено довольно много всего. Какие-то щипцы, хитрые ножницы с чем-то посередине, плётки с разными хвостами, верёвки. Всё это валялось, пылилось, перемешивалось. Я не хотела уходить, не сумев достать волосы сестры, но деваться было некуда. Проклятый Бладстейн открыл ларец и принялся перебирать свои сокровища. Он нюхал из, облизывал, подносил к разным частям своего тела. Это было мерзко. Частью из отвращения, частью из страха, я метнулась к двери. Открыть бесшумно не вышло, но я слишком спешила выбраться, чтобы испугаться. Последним, что я увидела, прежде, чем бросилась бежать, было искаженное яростью лицо хозяина замка.

В тот вечер я не выпускала Мисти из объятий. Я ничего не отвечала на её расспросы, только плакала и просила прощения. Бедная сестрёнка не знала, что и делать, как успокоить меня.

– Глупая моя! – Мисти гладила меня по голове, – Смотри, не убегай так больше. Я искала тебя везде! Пожалей моё сердце, не оставляй меня одну. Обещаешь?

Я обещала. И это была чистая правда: я боялась ступить хоть шаг за пределы видимости сестры. Лорд Бладстейн в её присутствии сладко улыбался мне, но я чувствовала ледяную ненависть, таившуюся в глубине его налитых кровью глаз. Он с каждым днём становился всё злее, настроения его менялись. Он начал позволять себе кричать на Мисти. Та терпела и улыбалась, и только я видела, как с каждой каплей гнева темнеют её волосы. Такое случалось, когда у Мисти было плохое настроение. Благо, когда она со мной, её волосы всегда золотые. Однажды лорд Грегори указал ей на это, а Митси в ответ только рассмеялась. Я никогда не слышала, чтобы такой ледяной, пугающий смех слетал с её уст. Стыдно сказать, но я начала бояться свою сестру.

Однажды вечером лорд Грегори призвал нас обеих в обеденную залу. На столе нас ждало вино и холодный ужин. Бладстейн был уже изрядно пьян. Пошатываясь, он подтащил Мисти прямо на стол и заставил плясать. Сестра танцевала изящно, не задевая ни одного блюда, ни одной чаши. Барон не удовлетворился этим. Он грубо толкнул Мисти, так, что она невольно опрокинула кувшин и запачкалась.
– Ты… Грязная! - зарычал мужчина, - А ну иди, переоденься! - он швырнул в Мисти своей чашей, - Живо!

Я умоляюще смотрела на сестру. Но та словно не заметила мой страх. Она одобряюще кивнула и с поклоном удалилась. Время застыло. Грегори Бладстейн ехидно ухмыльнулся и заломил мне руки за спину:

– Ты знаешь, что делают с любопытными мерзавками, вроде тебя?

Я попыталась вырваться, но захват оказался слишком крепким. Мужчина потащил меня за собой по коридорам замка. Я кричала и сопротивлялась, но, как всегда, ни единая душа не откликнулась. Я будто бы была немой и невидимой. Незаметность, что спасала меня столько раз, теперь обратилась в орудие моей гибели. Барон втащил меня в свою опочивальню и с силой швырнул на пол. Я ударилась головой об угол кровати и мир вокруг потерял четкость. Из последних сил я позвала сестру, уже не надеясь, что она найдет меня. Что она спасет меня. Освободит, как я в ту ночь, когда её привязали к столбу.

Но Мисти явилась. Она словно бы из ниоткуда возникла в дверном проёме. Рот её был открыт в ужасающей гримасе ярости, волосы иссиня-чёрными. Я никогда до этого не видела сестру в таком неизбывном гневе. Мисти издала пронзительный, невыразимый крик, от которого у меня заложило уши. Лорд Бладстейн обернулся на звук и замер. То, что произошло дальше, я видела, как в тумане.

Мисти вонзила ногти глубоко в свою плоть. Медленно, с противным чавкающим звуком раздирала она лицо пополам. Сначала порвалась кожа. Обнажились мышцы, запахло железом. Кровь текла по рукам Мисти, но она, казалось, не замечала этого. Красное, жёлтое, черное. Мясо сползало с неё в две стороны, но там, где должен был быть череп, показалось другое, ослепительно белое лицо. Кожа Мисти сверкала так ярко, что перебивала красноватый свет камина. К ноткам стали добавился запах мочи: лорд Грегори мямлил что-то невнятное, упав на спину и барахтаясь, как жук, не в силах перевернуться. Меж тем Мисти продолжала стягивать с себя кожаный мешок. Показались её глаза, раскосые и чёрные, без радужки, без белков. А волосы её, настоящие волосы, белые, как снег, распластались по чужой коже, окрашиваясь алым. Моя сестра оказалась ещё прекраснее, чем была, когда делила со мной внешность. Ослепительная, без единого изъяна, разорвала она собственную грудь, проломила кости. Одну. За. Другой. Её человеческое обличье хрустело и хлюпало, пока она продолжала раздирать его напополам. Лорд Грегори теперь тоже был полностью белый: и кожа, и волосы, и борода. Должно быть, красота моей сестры распространяется на всё, к чему она прикасается. Мисти улыбалась, молча улыбалась, а из её чрева выпадали внутренности, обнажая её настоящий живот, такой же сверкающе белый.

Наконец, она ступила на землю. В ней всё было совершенно, всё дивно: каждый палец, каждая линия, каждая черта. Она грациозно подошла к барону. Мужчина с безумным взглядом бился в конвульсиях, изо рта его шла пена. Теперь он ещё больше напоминал своих борзых собак, даже завывал похоже. Митси бережно подняла меня с пола. Голыми руками достала она из камина полено и бросила на кровать.Ни единого следа не осталось на её прекрасной коже. Жар не причинял ей ни малейшего вреда. Пламя занялось быстро. Сестра проводила меня к потайному ходу, который тянулся под землёй и должен был вывести меня наружу. Она вложила в мою руку прядь волос, чтобы я не потерялась в темноте. Я не хотела отпускать её, не хотела идти одна, но Мисти нежно погладила меня по щеке и подтолкнула к выходу. Я всегда слушалась сестру. Послушалась и теперь. Мисти осталась в замке, по одной ей ведомой причине. Я ушла.

Рассвет розовил темно-фиолетовое небо. В воздухе витал отголосок дыма. Замок премиленько переливался огнями. Я сидела на камне, болтала ногами и ждала сестру, привычно сжимая руку в кулак, но не до конца, чтобы оставить место для её ладони.

Она вложит свою руку в мою, когда вернётся. Пусть теперь я жду не понарошку, а по-настоящему.

Я подожду. И всё будет, как раньше.

Она обязательно вернётся.