Чужие степи 7

Луч света, жидкий и дрожащий, скользнул по облупленной штукатурке стены, словно живое, любопытное существо. Он на мгновение задержался на трещине, похожей на молнию, уперся в шероховатую поверхность закрытой двери, заметался в поисках щели и, не найдя ее, пополз вверх. Снаружи кто-то негромко, с досадой выругался, и свет погас, оставив после себя пляшущие в глазах фиолетовые пятна.

— Тс-ссс!.. — зашипел я, оборачиваясь к заворочавшемуся в углу напарнику. От его движения поднялась мелкая, едкая пыль, заставившая меня сжать ноздри.

Как бы там ни было, а наше главное преимущество сейчас заключалось в том, что мы были скрыты в этой каменной утробе. Неожиданно нагрянувшие гости не знали нашего точного местонахождения, и мне отчаянно не хотелось, чтобы это менялось.

Какое-то время в полумраке царила звенящая тишина, нарушаемая лишь нашим собственным сдавленным дыханием. Луч не возвращался. Потом, словно передумав, он снова прорезал темноту подъезда, теперь уже выискивая что-то на полу. Раздались осторожные, крадущиеся шаги по битому стеклу, и чье-то сдержанное, придушенное покашливание — кто-то пытался прочистить горло, не выдав себя.

Я и сам почувствовал предательский щекочущий позыв в гортани, но с силой, до боли, сдавил кадык и сглотнул. Спасибо, висящая в разбитом окне половинка луны, сквозь грязь и паутину, давала лишь призрачное, размытое свечение. Заметить нас, две замерших тени в глубине комнатушки, не поймав прямо в «прицел» фонарика, было бы практически невозможно.

Показав пальцем на свой нож, висевший на поясе, я жестами, отточенными на множестве подобных вылазок, дал понять напарнику суть плана: если придется, действуем быстро, тихо и одновременно. Один — на того, что войдет первым, второй — прикрывает и готовится ко второму.

Тот, не проронив ни звука, лишь коротко кивнул, и в его глазах, едва видных в полумраке, мелькнуло холодное, деловое понимание. Страх был, куда без него, но его затмевала простая, понятная решимость — выжить.

Тем временем шаги приближались, становясь все отчетливее. Двое. Может, трое. Двигались не спеша, методично, наверняка тщательно осматривая каждый темный угол, каждую нишу в этом бетонном лабиринте.

Вжавшись в шершавую, холодную стену, мы замерли, превратившись в часть интерьера. Ввязываться в драку не хотелось категорически. Вылазка и так получилась на редкость удачной, и рисковать добытыми с таким трудом трофеями было верхом идиотизма. Ладно добыли бы что-то обыденное, вроде консервов или тряпья — не жалко. Но в этот раз, кроме запланированных запчастей, нам удалось разжиться почти двумя сотнями токарных резцов в фабричной смазке, в совершенно приличном состоянии. Это была находка века.

Этот заброшенный, засыпанный хламом цех мы нашли еще в один из первых визитов в Город, и будь он под нашей «юрисдикцией», давно бы вывезли всё ценное. Но находился он далеко за условной «линией фронта», на спорной, ничьей территории, поэтому ограничивались лишь редкими, дерзкими «набегами».

Изначально нам нужны были только специфические шестерни и валы от старых станков. Пробравшись на чужую территорию под покровом ночи, мы быстро отыскали нужное в знакомом цеху. Но когда в дальнем углу, под горой ржавого металлолома, я наткнулся на целый, нетронутый ящик с резцами, мы не смогли устоять. Решили — чего два раза ходить? Переждали бы темноту в укрытии и потихоньку поползли бы к себе. Опыт имелся, дорогу знали. Вот только, видимо, удача сегодня была не на нашей стороне. Всё пошло наперекосяк.

Не знаю, каким образом мы прошляпили приближение конной погони, только преследователи появились так внезапно из-за поворота улицы, что мы едва успели юркнуть в зияющий провал подъезда ближайшей девятиэтажки. Но нас всё же заметили.

— Да нет тут никого, наверное, почудилось Иванычу. Ослеп старик, пошли уже… — неожиданно совсем рядом, за тонкой стеной, раздался чужой, сиплый голос. Усиленный гулкой акустикой бетонной коробки, он звучал так звонко и отчетливо, будто незнакомец стоял прямо по ту сторону нашей двери.

— Думаешь? А если нет? — так же громко и ясно возразил ему второй, более молодой голос.

— Если кто и был, то давным-давно сбежал. Нас же за милю слыхать! Топаем, как слоны в посудной лавке.

Тут говоривший был неправ. Мы шли, прислушиваясь к каждому шороху, как и положено на вражеской земле, но цокот подкованных копыт о старый асфальт услышали, лишь когда всадники были уже в паре сотен метров.

— И что ты предлагаешь?

— Да ничего. Если уж Иваныч так хочет, пусть сам тут впотьмах и бродит… А я пас!

Видимо, второй собеседник тоже не горел желанием шарить по темным подъездам, поэтому спорить не стал и, некрасиво, смачно помянув всё того же Иваныча, согласился.

Я же, прежде чем расслабиться, дождался, когда шаги окончательно стихнут вдали, выждал еще томительную паузу, отсчитывая секунды, и, сунув нож обратно в ножны, осторожно, на сантиметр, приоткрыл дверь и выглянул в темный коридор.

— Никого, — выдохнул я, поворачиваясь к напарнику.

— Ну слава богу… — тот с облегчением потер затекшую шею. — Я уж думал, они до утра тут топтаться станут…

До своего рубежа нам предстояло идти еще прилично, и мы вполне могли не успеть до рассвета.

— Стой!

Я замер на месте, рука снова инстинктивно потянулась к рукояти ножа.

Протиснувшись вперед, напарник присел на корточки, щелкнул крошечным, встроенным в зажигалку фонариком. Света тот давал чуть больше, чем ничего, но судя по довольному, тихому бормотанию, его вполне хватало.

— Что там? — прошептал я.

— Растяжку поставили, сволочи! — он показал пальцем в пространство на уровне щиколотки.

Я присмотрелся. Замеченная им конструкция была примитивна, но эффективна: почти невидимая в полумраке леска, натянутая поперек коридора. С одной стороны она была привязана к торчащему из стены ржавому гвоздю, с другой — к горлышку пустой стеклянной бутылки из-под чего-то алкогольного, аккуратно поставленной на осколок кирпича. Зацепишь леску — бутылка с грохотом летит на бетонный пол. И прощай тогда всякая надежда на скрытность.

И это меняло всё. Это означало, что наши преследователи вовсе не ушли, а весь тот разговор, который мы слышали, был хорошо отрепетированным спектаклем, приманкой. Они знали, что мы здесь, и теперь терпеливо ждали, как кошки у мышиной норы.

Вариантов у нас было немного. Либо сидеть и ждать, пока они действительно свалят, что маловероятно, либо искать способ уйти другим путем. Через чердак? Но не факт, что там уже не дежурит стрелок. Через подвал? Более реально. Можно попробовать выпрыгнуть из окна, но это было уже совсем отчаянным шагом. Если света луны хватило, чтобы заметить наше бегство, то его хватит и сейчас, чтобы подстрелить на выходе, тем более они явно готовы к такому повороту.

Скорее всего, они будут ждать до рассвета, а потом, посветлу, прочешут весь дом вдоль и поперек.

Дом был длинным, но всего на два подъезда. Когда-то, в прошлой жизни, здесь было что-то вроде общаги для рабочих завода, и выходов не так чтобы много — два основных да столько же запасных.

Посовещавшись шепотом, долго рассусоливать не стали. Вход в подвал, заваленный мусором, нашли быстро, и уже через десять минут, сгибаясь под тяжестью рюкзаков, мы ползли по узкому, пропахшему сыростью и тленом тоннелю, где в бетонном коробе тянулись вековые трубы, покрытые толстым слоем ржавчины.

Нам повезло. Найденный лаз не оказался тупиковым и вскоре вывел нас в подвал почти такого же здания, метрах в трехстах от точки старта.

Оставив драгоценные, но невыносимо тяжелые рюкзаки в сыром, темном углу, мы поднялись по груде обломков на третий этаж и, укрывшись за подоконником выбитого окна, наконец смогли осмотреться. Благо, луна к этому времени полностью вышла из-за рваных туч, и света было достаточно, чтобы оценить обстановку.

Лошадей заметили сразу — их отогнали подальше от общаги, в тень соседнего гаража. Людей рядом видно не было. Скорее всего, они попрятались в самом здании или в ближайших кустах, терпеливо дожидаясь, когда мы, как крысы, поползем из своей норы. Ну и пусть ждут.

— Придётся крюк делать, черт бы их побрал… — с тяжелым вздохом прошептал напарник, обводя взглядом панораму ночного города.

Мне тоже было не до радости. От этой конкретной группы мы, возможно, и ушли, но теперь путь до безопасной территории лежал через неразведанные, а значит, потенциально опасные кварталы. Не то чтобы это было так страшно, как несколько лет назад, когда руины кишели нечистью, но и особо хорошего в этом не было. Что я, что мой напарник, мы оба были, мягко говоря, невезучими. А значит, приключения наши на этом вряд ли закончились.

И ладно бы шли налегке, так ведь на каждого приходилось килограмм по тридцать усталой тяжести. И бросить добычу нельзя — слишком уж она ценная.

Делать нечего. Спустились обратно в подвал, снова навьючили на спины наши ноши, словно каторжные мулы, и, выбрав самое темное окно на первом этаже, бесшумно вылезли наружу. Замерли, вглядываясь в голубовато-серые тени. Ни души. Перебежали, согнувшись в три погибели, на другую сторону улицы, снова замерли, прислушиваясь. Потом, выбрав тактику, двинулись вдоль стен, стараясь держаться в самой гуще теней. Не слишком близко к стенам — мало ли что прыгнет из окон? Но и не слишком далеко, на открытом месте — чтобы в случае чего успеть юркнуть в очередной подъезд.

Шли долго, продираясь сквозь заросли бурьяна, перелезая через груды кирпича и искореженного металла. Несколько раз останавливались, чтобы перевести дух и дать отдых онемевшим плечам. По пути наметили взглядом несколько потенциально интересных зданий, сулящих богатую добычу, но заходить не стали — от греха подальше.

В итоге покинуть опасную территорию до рассвета мы не успели. Небо на востоке начало светлеть, окрашиваясь в грязно-серые, перламутровые тона. Пришлось срочно искать убежище, где можно было бы переждать опасный световой день.

Обидно было до слез. До своей земли оставалось всего ничего, пару кварталов пройти. Вот только передвигаться здесь средь бела дня было чистым самоубийством. Подстрелить могли из любого окна, с любого чердака, стоило лишь на секунду показаться на открытом пространстве.

Вариантов, где спрятаться, в руинах множество, но хотелось найти такое место, чтобы и костерок развести без риска быть обнаруженным по дыму, и поспать пару часов нормально, не дергаясь от каждого шороха.

Справа высился гигантский шестнадцатиэтажный каркас, похожий на скелет доисторического животного. Слева темнело приземистое, длинное здание какого-то цеха с вывороченными воротами. Чуть подальше виднелась обычная панельная пятиэтажка, к боку которой намертво прилипла разрушенная взрывом трансформаторная будка.

Думали недолго. Выбор был очевиден. Через минуту мы уже поднимались по растрескавшимся, усыпанным мусором лестничным пролетам, стараясь ступать как можно тише.

— Вроде ничего… — заглянув в одну из распахнутых квартир на четвертом этаже, напарник остановился. — Заходи.

Большой коридор, три комнаты, кухня и совмещенный санузел. Стандартная «трешка» в таких домах. Войти можно было как из подъезда, так и с двух сторон через балкон, что давало неплохие варианты для отступления.

Для отдыха мы выбрали кухню. Дверь, хоть и покосившаяся, висела на месте, в единственном уцелевшем окне торчало заросшее грязью и пылью стекло. Искать чего-то лучшего смысла не имело. Здесь можно и костерок в старой банке из-под краски соорудить прямо под вытяжкой — дым, пока дойдет до крыши, рассеется, и обзор неплохой: видно и улицу внизу, и прилегающий к ней пустырь, усеянный скелетами машин.

Покидав свои тяжеленные рюкзаки в самый темный угол, мы на цыпочках обошли соседние квартиры, убедившись, что кроме нас и пары голубей, гнездящихся на балконе, здесь никого нет, и вернулись обратно.

Усталость накатывала волной, вымывая из тела последние силы. Глаза слипались сами собой.

— Может, пожрем хоть? — предложил напарник, уже роясь в своем вещмешке.

— Ты ешь, я не буду. Посплю чуток лучше… — пробормотал я, чувствуя, как валюсь с ног.

Спали мы всегда по очереди: один спит, второй бдит. До наступления ночи времени еще вагон, а значит, при любом раскладе выспаться успеем.

Пока он вытаскивал завернутые в тряпье краюху хлеба и кусок вяленого мяса, я притащил из соседней комнаты большой лист картона от какой-то коробки, постелил его на относительно чистый участок пола и тут же рухнул на него, не снимая обуви.

Но уснуть не удалось. Сначала показалось, что это звон в ушах от усталости. Но когда напарник тихонько, но ощутимо пнул меня ботинком по ноге, я понял — слух меня не обманывал. Где-то совсем неподалеку, может, в соседнем квартале, тревожно и злобно лаяли собаки. Не одна, а несколько.

Сна как не бывало. Через секунду я уже стоял на коленях у окна, стараясь не высовываться.

— Приплыли… — выглянув в соседнюю створку, мрачно пробормотал напарник. Лицо его стало серым, землистым.

— Откуда? — задал я единственно возможный в такой ситуации вопрос, но он повис в воздухе без ответа.

А внизу, по улице, уже двигалась цепь вооруженных людей. Их было человек десять. Возглавлял шествие мужик с большой, лохматой собакой на длинном поводке. Все были вооружены в основном обрезами и дробовиками, но у одного за спиной угадывались знакомые очертания армейского карабина.

Пес, уверенно таща своего хозяина прямо к нашему подъезду, через каждые несколько метров опускал морду к земле, громко и азартно лаял, снова поднимал голову, принюхивался и вновь тянул вперед.

Раздумывать было некогда. Мы похватали свои проклятые, невыносимо тяжелые рюкзаки и, не помня себя, ломанулись вниз по лестнице, мысленно молясь, чтобы успеть покинуть эту мышеловку до того, как ее запечатают.

Добежали до второго этажа, и, не раздумывая, выбили ногами оставшуюся раму в окне, выходящем на противоположную от улицы сторону. Прыгать высоковато, метров пять, но выбора не было. Приземлились, ахнув, кто на ноги, кто на бок. Рюкзаки швырнули в ближайший провал подвального окна, а сами — через пустырь, заросший бурьяном в человеческий рост. Тут уж было не до скрытности. Лишь бы убежать, оторваться, раствориться в этом каменном хаосе.

Преодолев таким макаром примерно полквартала, с разбегу нырнули в зияющий пролом в стене полуразрушенной котельной и рухнули за груду кирпичей, тяжело, по-собачьи дыша.

— Ни-ко-гда… такого не было… — напарник, задыхаясь, смачно сплюнул в сторону, его грудь ходила ходуном.

— И вот опять… — хрипло поддержал я его. Будучи примерно одного возраста и выросшие в одном и том же, исчезнувшем мире, мы понимали друг друга с полуслова, а иногда и вовсе без них.

Примерно три месяца назад нас уже травили собаками, и тогда нам чудом удалось уйти, ввязавшись в перестрелку. Но тогда нас было семеро против десяти. Теперь же — двое против, как минимум, десятка. Уйти, пока у них есть собака-ищейка, практически нереально. Подстрелить ее из нашего гладкоствольного дерьма можно только с очень близкого расстояния, почти в упор, а это верный приговор. В общем, перспектива вырисовывалась крайне нерадостная.

— Думаешь, отстанут?

— Если очень повезет.

— Тогда вряд ли.

На самом деле, чисто теоретически, был шанс, что собака потеряет наш след на каменных завалах. Но для этого ее хозяин должен был быть полным идиотом, чтобы не сообразить, каким путем мы ушли. Осмотреть квартиру, убедиться, что мы выпрыгнули с другой стороны, обойти дом — дело пяти минут.

Поэтому надеяться на авось глупо. Как говаривал наш старый командир, всегда лучше переоценить противника, чем недооценить.

И мы снова побежали, меняя направление, стараясь держаться в самых густых тенях, в самых глубоких развалинах.

Черт бы побрал эту обувь! Знал бы, что придется устраивать спринтерский забег, надел бы что-нибудь полегче. Мои берцы были хороши для неспешной ходьбы по всяким пост-апокалиптическим говнам, для драки — чтобы с размаху бить по ребрам, или, если на мину пехотную наступишь, толстая подошва могла спасти ногу. Но бежать в них по развалинам сущая пытка.

— Километра через три начнется территория Охотников! — обернувшись вполоборота на бегу, выдавил из себя напарник.

— Может, сменим направление? — предложил я. Охотники, даже без Клауса, под руководством его бывшего заместителя Кирилла, очень «трепетно» относились к непрошеным гостям. Их границы патрулировались жестко и беспощадно.

— Не получится! Справа сплошные пустыри идут, нас там сразу, как на ладони, снимут. А слева, в двух кварталах, лагерь кирьяновских! Там вообще без вариантов, сразу пристрелят!

Город всегда был наполнен людьми, вернее, их жалким подобием. Но в основном они ютились по окраинам. Центр же и все территории к западу от реки еще недавно кишели тварями и прочей нечистью, и желавших освоить эти гиблые места находилось немного. Но когда наш мир окончательно «отвердел», отсекшись от других реальностей, и поток чудовищ иссяк, вчера еще недоступные локации стали лакомым куском.

Разумеется, несмотря на то, что город был огромен, и конкурирующим группировкам было где разгуляться, конфликты начались практически мгновенно.

Местные банды, уцелевшие после нашествия, перебулькали, переругались, объединились в более крупные кланы и, застолбив за собой границы новых земель, пытались удержать захваченное зубами и когтями. В этом районе главными игроками были Охотники и другая, не менее мощная сборная солянка под руководством серьезного, жестокого мужика по прозвищу Кирьян.

Мы же, наша станица, среагировали с опозданием. И наш «надел» в итоге оказался и самым маленьким, и самым неудобным. Во-первых, чтобы добраться до него, нужно было либо делать огромный крюк по северным пустошам, либо, как сейчас, пробираться через чужие, враждебные территории. Во-вторых, кроме жилых домов, на нашей земле не было ничего ценного — ни заводов, ни складов. Поэтому в плане «ништяков» мы оказались беднее церковных мышей.

Но даже несмотря на это, наши соседи сразу же принялись проверять нас на прочность. Сначала аккуратненько, потом все наглее, и в конце концов «проверки» переросли в регулярные наскоки. Мы пока лишь оборонялись, изредка отвечая такими же вылазками, как сегодняшняя.

— И куда тогда? — переспросил я, уже чувствуя во рту знакомый привкус свинца и безнадеги.

Свернуть налево — пойти на пустырь и стать отличной мишенью. Остаться на месте — быть затравленными. Двинуться на территорию кирьяновских — верная и быстрая смерть. Как ни крути, а идеального варианта не существовало. Да что там идеального — я бы и десяти процентов на выживание не дал.

«Кирьяновские» — смерть без разговоров. Ребята они серьезные, сначала убьют, потом могут и спросить, кто такие. «Охотники» поймают — тут не знаю. Может, попытаются продать работорговцам, а может, тоже пристрелят, чтобы не возиться. Отношения с ними были хуже некуда, а уж тот факт, что мы пробрались на их землю с корыстными целями, и вовсе не оставлял шансов на мирный исход. Оставался пустырь — там шансы были «фифти-фифти», либо прорываться через кирьяновских, надеясь, что охотники за ними не сунутся. В последнем варианте виделся лишь один плюс — погоня должна отстать. Но тогда мы сами попадались в лапы к другим хищникам. В общем, дилемма хуже не придумаешь.

— Тогда что ты предлагаешь?

Но озвучивать очевидное напарник не стал. Он лишь горько пожал плечами, зло сплюнул сквозь стиснутые зубы и отвернулся.

А план был до безобразия прост и до ужаса опасен.

Спрятавшись за огромный, перевернутый плитой бетонный блок, я дождался, когда собака с ее хозяином окажутся в двадцати метрах от нас, на открытом пространстве. Поднявшись во весь рост, я почти не целясь, всадил в нее весь заряд своего дробовика.

Грохот выстрела оглушил на секунду всё вокруг. Пес взвизгнул, по-человечески пронзительно, рванулся вперед, но, натянув поводок, грузно рухнул на землю, дергаясь в предсмертных судорогах.

Вообще, поймать хорошо подготовленную группу в этих краях было делом почти невозможным. Мало того что опыта выживания и убийства у всех был хоть отбавляй, так у многих еще и способности имелись, приобретенные за годы жизни в этом аду.

Кто-то запахи за версту чуял, кто-то слышал, как летучая мышь, у кого-то чуйка на опасность была развита до шестого чувства. И это еще цветочки. Встречались и такие индивиды, от которых кровь стыла в жилах.

Какие таланты были у этой группы, я не знал, но реакция у них была отменная. Едва я пристрелил собаку, как мир вокруг взорвался огненной болью. Что-то тяжелое и раскаленное ударило мне в грудь, сбило с ног и отшвырнуло на острые камни. Воздух с хрипом вырвался из легких.

Умирать всегда невыносимо страшно. Даже если ты знаешь, что это ненадолго. Можно привыкнуть к боли, к виду собственной крови, но только не к этому всепоглощающему ужасу небытия.

Последнее, что я увидел, — ослепительное, безразличное солнце в зените и клубы пыли, поднятые ногами преследователей.

А очнулся я уже в полной, непроглядной темноте. Первое, что почувствовал, — это дикий, звериный голод и сладковатый, дразнящий запах жаренного на огне мяса.

— Живой? — стоило мне просто пошевелить пальцем, как из мрака до меня донесся усталый, но знакомый голос.

Правда, узнал я его не сразу. Потребовалось несколько секунд, чтобы собрать в кучу расплывающиеся мысли и восстановить в памяти последние события. Выстрел. Боль. Падение.

— Да, вроде… — просипел я, и мой собственный голос показался мне чужим. — Ушли?

— Угу. Пошарились тут часик, покричали, потом свалили… Есть хочешь?

— Естественно, — ответил я, хотя мог бы и промолчать. Вопрос был чисто риторическим. Он прекрасно знал, что после каждого… «возвращения» я мог съесть все запасы отряда, не подавившись.

— Без соли, правда, но уж… — он протянул мне горячий, обжигающий пальцы кусок мяса. Это была та самая собака.

Все наши припасы, включая соль и сухари, мы бросили, убегая, но сейчас для меня это не имело никакого значения. В такие моменты я мог проглотить что угодно, хоть сырое, хоть печеное, лишь бы утолить чудовищную, выворачивающую нутро пустоту.

— Ружье забрали? — спросил я, с жадностью впиваясь в жестковатое мясо.

— А то… И ружье, и патронташ… Надо было тебе его сразу скинуть, прежде чем геройствовать…

Вот тут я не подумал. Оружие — ерунда, палка, его можно найти или сделать. А вот два десятка патронов… это была серьезная потеря. Порох-то у нас свой был, с его изготовлением проблем не возникало. Но латунные гильзы для перезарядки были дефицитом стратегического значения. У меня, конечно, имелся небольшой личный запас, припрятанный на черный день, но все равно… обидно.

— В следующий раз плётку с собой возьму, — хмуро, без особой веры в голосе, пообещал напарник, имея в виду СВД.

— А смысл? Патронов всё равно нет…

С нарезным оружием, а точнее, с боеприпасами к нему, в последние пару лет стало совсем туго. Основную массу расстреляли в бесконечных войнах и стычках, а то, что осталось, заперли в самых надежных сейфах и берегли как зеницу ока. Лично у меня в тайнике лежал один рожок на АК, десяток патронов к СВД, револьвер с полным барабаном и одна обойма к «Макарову». Да что там говорить, если еще лет пять назад главной валютой были патроны всех калибров, то сейчас все расчеты велись в гильзах для гладкоствольных ружей. «Голыми», конечно, не ходили, порох и картечь делали кустарно, но о какой-либо прицельной стрельбе дальше пятнадцати метров можно было забыть.

— Слышишь? — напарник вдруг резко поднял голову, замер на секунду, а потом, подхватив свой обрез, бесшумно прижался к холодной, шершавой стене.

Я затаил дыхание, отбросив в сторону обглоданную кость. Из темноты, откуда-то сверху, с чердака, донесся тихий, но явственный звук.