Чужие степи - часть пятая

Не знаю, как высоко меня швырнуло взрывной волной — в глазах потемнело, а в ушах стоял оглушительный звон, перекрывающий все остальные звуки. Но приземление ощутил всем телом, каждой клеткой. Жестокий, дробящий удар о какую-то поверхность, которая с громким хрустом прогнулась подо мной. Повезло, черт возьми, невероятно повезло, что приземлился я не на булыжник площади, а на крышу припаркованной рядом машины. Сквозь адреналиновый туман я успел отметить, что крыша седана превратилась просто в воронку из гофрированного металла.

Лежал я, не двигаясь, несколько секунд, пытаясь перевести дух и оценить ущерб. Вроде бы все цело: руки-ноги на месте, позвоночник не переломан, хотя все тело ныло так, будто меня прокатили через каток. Определить что-то точно, когда вокруг безостановочно рвутся мины, а собственный адреналин бьет в виски тяжелым молотком, — задача невыполнимая. В таком состоянии можно и пулю не заметить, пока кровь не хлынет ручьем.

И хотя у меня, слава всем забытым богам, голова в итоге оказалась на плечах, — от этого не стало легче. Веревки, туго стянувшие запястья и лодыжки, впивались в кожу. Развязать себя я не мог, а значит, и нормально передвигаться — тоже. А учитывая, что с неба в любой момент могла прилетить новая «гостья», торчать посреди площади, словно подстреленная утка, не казалось мне ни умным, ни перспективным.

Собрав волю в кулак, я перекатился на асфальт. Больно ушиб плечо, но застонал скорее от злости, чем от боли. Подняться на связанных ногах оказалось непросто — тело отказывалось слушаться, земля уходила из-под ног. Наконец, встав и балансируя, как пьяный, я подпрыгнул раз, другой, выбирая направление в сторону от эпицентра этого ада, в спасительную темноту ближайшего переулка.

Вот только не успел я пропрыгать и десяти метров, как чья-то сильная рука грубо толкнула меня в спину. Я снова полетел, на этот раз растянувшись во весь рост на холодном, пыльном асфальте.

— Не вставай! Лежи! — прямо над ухом прорычал хриплый голос Леонида. И в ту же секунду, кажется, в паре десятков метров, с оглушительным треском разорвалась очередная мина. Осколки со свистом пронеслись над головой, зазвенев о стены ближайших домов.

— Да не дергайся ты, черт возьми! — проворчал он, когда я попытался развернуться. По спине пробежал холодок лезвия, и через мгновение веревки на запястьях ослабли, а потом и вовсе разошлись. Руки, затекшие и онемевшие, пронзила мучительная, колющая боль притока крови.

Перепачканный сажей и кровью, с разбитой в кровоподтеки физиономией, в зловещих отблесках пожарищ Леонид выглядел как оживший покойник или самый отчаянный бомж с городской свалки. Но в тот момент я не видел никого прекраснее.

Едва освободив руки, я схватил у него из рук нож и несколькими резкими движениями перерезал путы на ногах. Неподалеку, с воющим звуком, врезалась в землю еще одна мина. Мы оба снова вжались в асфальт, прикрывая головы руками. Грохот оглушил, земля содрогнулась.

— Бежим! — крикнул Леонид, едва стих гул, и мы, поднявшись, пустились наутек к темнеющему напротив зданию старой почты.

Обстрел, вместо того чтобы стихнуть, лишь нарастал. Временные промежутки между разрывами сливались в один сплошной грохот. Свист падающих мин не умолкал ни на секунду, создавая леденящий душу звуковой фон. Мы бежали, прижимаясь к стенам, спотыкаясь о развалины.

Пробежав еще сотню метров, мы оказались возле полуразрушенного жилого дома. Его торец обрушился, обнажив комнаты, как кукольный домик. Леонид, не раздумывая, нырнул в черный провал разбитого оконного проема. Я — следом.

В темноте угадывались очертания развороченной мебели.

— Куда дальше? — мой голос сорвался на хрип. Руки предательски тряслись, в глазах скакали зайчики от вспышек, и адреналин начинал отпускать, сменяясь усталостью. Нас пока вряд ли целенаправленно искали, но все могло измениться в любой момент.

— По подвалу, насквозь, — шумно отдышиваясь и постоянно сплевывая скопившуюся во рту грязь, Леонид выглянул в дыру, заменявшую окно, и тут же отпрянул назад. — Щас пройдут… Тихо! — приложил палец к губам.

Сверху, по улице, кто-то громко топал, слышалась отрывистая, злая ругань. Очевидно, не только нам пришла в голову идея отступать в эту сторону. Мы затаились, вжавшись в стену. Сердце колотилось так громко, что мне казалось, его слышно на улице. Шаги стихли в отдалении.

Дождавшись, когда охотники уйдут, мы двинулись вглубь здания. Леонид вел себя как дома. Через завалы, по обломкам лестницы мы спустились в сырой, затхлый подвал. Пробраться через него оказалось делом не из легких — приходилось ползти, но в итоге мы выбрались с другой стороны улицы, удалившись от площади еще на добрую сотню метров.

Ночь была темной-темной, безлунной. Ни черта не видно дальше пары метров. Идти, по сути, некуда. Поэтому, кое-как сориентировавшись по силуэту сгоревшей водонапорной башни, мы приняли единственное возможное решение — добираться до самолета. Хоть какая-то цель. Надежда если не улететь, то хотя бы разжиться оружием из нашего НЗ.

Идти недалеко, но каждый шаг давался с трудом. Через полчаса — по ощущениям, часов у нас не было, — мы вышли на ту самую грунтовую дорогу, на которую я когда-то, словно в другой жизни, посадил заглохший «кукурузник».

С виду все было тихо и пустынно. Если кто-то и сторожил его, то с началом этой канонады охрана, скорее всего, бросила пост. Что и неудивительно.

На всякий случай мы выждали еще несколько томительных минут, прислушиваясь к тишине. Потом, вооружились тем, что нашлось — увесистыми обломками оконной рамы, — и потихоньку, с двух сторон, начали приближаться к темному силуэту самолета.

— Никого, — первым добравшись до фюзеляжа, негромко сообщил Леонид, постукивая дубиной по обшивке.

Но тут же, опровергая его слова, из-под хвоста самолета раздался негромкий шорох, а потом и четкие, осторожные шаги. Мы замерли. Я присел на корточки прямо на дороге, стараясь слиться с темнотой. Леонид затих у колеса.

Вот что делать в такой ситуации? Бежать? Так услышат, дадут очередь на звук — и привет, ромашки. Сидеть? Тоже не высидишь — заметят рано или поздно. Сердце снова забилось в паническом ритме.

Но не успел я толком испугаться, как в затылке возникло знакомое, колюще-зудящее ощущение. Словно кто-то водил по коже черепа холодной иглой. Это был питомец Ани. И, судя по интенсивности воздействия, находился он где-то совсем рядом, буквально в нескольких метрах.

— Э-эй… Ты где?.. — негромко, почти шепотом, позвал я, вглядываясь в темноту. Прислушался и повторил еще раз: — Ты где?.. Э-эй…

В темноте что-то зашевелилось. Из-под тени крыла, пошатываясь, появился твареныш. Он подошел почти вплотную, неуверенно рыкнул, больше похоже на хриплый кашель, и, шумно втягивая носом воздух, уселся напротив, уставившись на меня своими нечеловеческими глазами.

— Ну и видок у тебя… — не смог я сдержаться, глядя на его потрепанную «личность». Шерсть была в клочьях, одна передняя лапа поджата, и он мелко вздрагивал всем телом. Из рваной раны на боку сочилась темная кровь. Даже в этой тьме было видно, что он едва держится, чтобы не рухнуть.

— А вот теперь точно нужно бежать, — «вынырнул» из своего укрытия Леонид, так же растерянно разглядывая нашего инопланетного друга. — На нас с тобою им, может, еще и наплевать, а вот его наверняка будут искать по всему городу.

Была у меня, конечно, слабая надежда, что Клауса накрыло той миной, но это был бы слишком идеальный вариант. А предполагать в таких случаях нужно всегда худшее. Да и такие люди, как правило, умирают самыми последними. Поэтому я мысленно полностью согласился с Леонидом.

Единственное, что останавливало, — самолёт. Искать причину поломки впотьмах было абсолютно бессмысленно. Единственное, что можно было сделать, — это подёргать за все, что дёргается, и пошевелить то, что шевелится, в надежде на чудо.

Пока Леонид с тваренышем грузились на борт, я отвинтил пару болтов на капоте, откинул крышку. Засунув руки внутрь, на ощупь, по памяти, стал методично «прощупывать» провода, клеммы, шланги. Руки дрожали от усталости и напряжения. Действовал я на автопилоте, но очень старательно. Выстрелы и взрывы позади почти стихли, а это значило, что скоро начнется зачистка. Второй попытки не будет. Либо мы улетаем сейчас, либо остаемся здесь. И в этот раз, скорее всего, уже навсегда.

Закончив с беглым осмотром, я захлопнул капот и поднялся на борт.

— Оружия никакого нет, — встретил меня мрачный Леонид, обыскавший салон. — Да и вообще ничего нет, всё подмели…

Я только отмахнулся. Если улетим, то и без оружия обойдемся. А если нет… то даже будь у нас сейчас по пулемету, это вряд ли бы спасло.

Устроившись в пилотском кресле, я привычным движением провел рукой по штурвалу. Проверил заряд аккумуляторов, пощелкал тумблерами приборной панели. Сердце замерло в груди. Дождавшись, когда Леонид занял место справа, я перевел дух и нажал на кнопку стартера.

Мотор чихнул раз, другой, третий, плюнул в ночь густым выхлопом, и, наконец, с надрывным, басовитым ревом, в который вплетался тревожный стук, — подхватился.

По-хорошему, его нужно прогревать, но времени не было. Если нас услышали — а нас несомненно услышали, — то через пару минут сюда нагрянет вся оставшаяся в живых охрана. Поэтому, мысленно запустив обратный отсчет, я досчитал до пятидесяти, щелкнул тумблерами фар, выхвативших из тьмы полосу дороги, и отпустил педаль тормоза.

Взлёт в городе, да еще ночью, — это всегда рулетка. Высокие строения, ограниченная видимость, непредсказуемые потоки воздуха. В обычных условиях широкая улица и ровный асфальт были бы не проблемой. Стандартный разбег — плавный отрыв — набор высоты.

Но сейчас условия были далеки от обычных. Поэтому, разогнав самолет до сотни и потянув штурвал на себя, я, глядя, как из-под колес уходит земля, замер в ожидании подвоха. И не ошибся. Едва мы оторвались, мотор снова захлебнулся. Он отчаянно чихнул, на мгновение схватился, но тяга пропала, и он заглох с тихим, похожим на стон, выдохом.

Высота — метров пятьдесят, и мы не летим, а падаем. Скорость — сто двадцать, и она тает на глазах. А прямо по курсу, поднимаясь из ночи, темнеет громада девятиэтажки. За те несколько секунд, что оставались до столкновения, я успел прикинуть все варианты. Шансов не было. Ни сесть, ни свернуть, ни подняться выше. Оттягивая штурвал на себя и судорожно пытаясь снова завести двигатель, я, понимая полную бессмысленность этих действий, все же не опускал рук. Какая-то часть мозга отчаянно надеялась на чудо.

Но «кукурузник» на чудо настроен не был. Со скрипом и стоном натягивающихся расчалок он неуклонно снижался. Темная стена многоэтажки вырастала перед кабиной с пугающей скоростью, заполняя собой все стекло. Секунда, вторая… Я видел балконы, разбитые окна. Вот-вот должен был раздаться сокрушительный удар, превращающий нас в кучу обломков.

Инстинктивно я зажмурился, вжимаясь в кресло, ожидая неминуемого конца.

Секунда, вторая, третья… по идее, бабах должен был случиться еще вчера. Но ничего не происходило. Только нарастающий, пронзительный свист в ушах.

Я открыл глаза.

И обмер.

Вокруг было невероятно, ослепительно светло. И облака. Белые, пушистые облака плыли за стеклом кабины. А внизу, под крылом, лежала безмятежная, солнечная земля, покрытая зелеными лесами и извилистыми лентами рек. Тишина была абсолютной, нарушаемой лишь ровным, убаюкивающим гулом исправного мотора.