Чужие степи - часть шестая

— Быстрее не могу, — сиплый голос водителя вырвал меня из тягостного раздумья. Казалось, он кожей чувствовал моё напряжение, эту давящую спешку, граничащую с отчаянием. — Сам знаешь, груз у нас особенный. Тряхнёт посильней на кочке, и поминай как звали…

Я всё понимал. Слишком хорошо понимал. Каждый ящик в кузове нашего «Урала» был начинён такой силой, что от одной мысли о возможной детонации становилось нехорошо. Поэтому лишь коротко, почти машинально, кивнул, не отрывая глаз от чёрного, жирного столба дыма, упёршегося в низкое свинцовое небо. Он клубился над станицей, и я не видел церковного купола, который всегда был главным ориентиром. То, что горит именно она, было лишь догадкой, но вывод напрашивался сам собой — привычный силуэт родного места был искажён, будто вырван важный зуб.

— Хорошо дымит, чёрт… — шофёр хмуро покосился в сторону дыма. — Что у вас там?

— Не знаю. Церковь, вроде бы, — пробормотал я, всматриваясь в дымную завесу.

— Не… — он качнул головой, щурясь. — Купол правее был. Сейчас уж не видать его из-за деревьев.

— Купол? — не понял я.

— Ага. Во-он там, — он на несколько секунд отпустил руль, чтобы ткнуть корявым пальцем в сторону, — надысь мелькал, когда мы с холма спускались.

С географией у меня по жизни была беда, но сейчас пришлось собраться. Я мысленно перевернул карту станицы в голове, представил её с той стороны, откуда мы подъезжали, и вынужден был согласиться.

По всему выходило, что горит где-то в районе западных блокпостов, может, даже на самом периметре. Но что может так полыхать? Сообразить я пока не мог. Там, на окраине, кроме поросших бурьяном рвов, окопов и дотов, ничего и не было. Единственное предположение — подожгли чью-то технику. Но уж больно мощно и густо дымило для такого случая. Дым был чёрным, маслянистым, таким, что бывает при горении резины и чего-то ещё, химического.

Потихоньку спустившись вниз, в лощину, где дорога стала чуть ровнее, шофёр всё же прижал педаль газа к полу. Двигатель взревел, и старый «Урал», скрипя всеми своими рессорами, прибавил ходу. Оставалось доехать до перелеска, там — вверх через насыпь, и прямиком до брода. Если дождей не было, то проедем легко. Эта мысль согревала.

— Стреляют вроде… — водила, прислушиваясь, с перегазовкой переключил передачу. Грохот мотора на секунду стих.

Я напряг слух, отфильтровывая привычный гул от посторонних звуков. И услышал. Где-то вдалеке, приглушённо, словно дробный стук дятла по пустому стволу, отчётливо доносились звуки выстрелов. Стреляли часто, но вразнобой, без определённого ритма. Понять, сидя в трясущейся, грохочущей кабине, откуда именно доносятся звуки, не получалось. Звук отражался от холмов, обманывал. Поэтому оставалось одно — ждать и быть наготове.

Водила ещё поднажал, и вскоре мы уже выскочили на прямую, ведущую к броду. Впереди, за редкими деревьями, серела лента реки.

— Слушай, подъезжать будем, сразу не выскакивай! Тормозни перед перелеском! — крикнул я, перекрывая грохот.

Логика была проста, как выстрел. Если в станице заварушка, а судя по стрельбе и дыму, так оно и есть, то прикрывающие брод ребята разбираться не станут. Увидят незнакомый грузовик — и просто расстреляют, пока он будет неуклюже переползать через мелководье. Поэтому, как бы мне ни хотелось поскорее, к периметру придётся идти пешком, с пустыми руками и надеждой, что меня узнают и не пристрелят в горячке.

Доехав до первой поросли чахлого ивняка, мы обогнули небольшой, размытый дождями овражек и замерли напротив реки, укрывшись за деревьями. Второй «Урал» встал рядом, а машины сопровождения — чуть в стороне, заняв круговую оборону.

Стрельба на время стихла, но дымить так и не переставало. Чёрная туча над станицей лишь густела.

— На, вот, полотенце хоть на палку привяжи… — шофёр порылся в кабине и протянул мне когда-то белый, а ныне грязно-серый, обтрепанный по краям лоскут. Не бог весть что, но на безрыбье и рак — рыба.

Продираясь через подлесок, я подобрал подходящую длинную и относительно прямую ветку, соорудив подобие «знамени». На берег я вышел уже подготовленным, с этой жалкой, но такой важной попыткой мирных намерений.

Речка в этом месте была неглубокая, но широкая, с пологими, заросшими камышом берегами. Прямо на нашем берегу стоял деревянный, обсыпавшийся дот, больше похожий на старый сарайчик. Слева и справа уходили вглубь берега траншеи, всё было сделано так, чтобы простреливать брод насквозь.

Мысленно перекрестившись — старый импульс, от которого никак не мог избавиться, — я задрал своё «знамя» повыше и, не разуваясь, как есть в ботинках, зашёл в ледяную воду.

Расстояние до дота было небольшим, метров пятьдесят. Если сейчас на меня смотрят, должны узнать. Но внутри всё равно всё сжалось в холодный комок страха, как бы я себя ни уговаривал. Спину под лопатками ныло от ожидания удара.

Пройдя до середины реки, я заметил торчащий из узкой бойницы тёмный ствол пулемёта и ещё активнее замахал своим флагом. Шёл не спеша, не прижимаясь к берегу, держался на открытом месте, чтобы у наблюдателей не было ни малейшего соблазна или причины стрелять.

— Василий?! — наконец, окликнули меня, когда до берега оставалось метров десять.

Не опуская флага, я проорал что-то невнятное в ответ и, ускорив шаг, почти выбежал на мелководье. Дверь дота, скрипя, отворилась. Внутри, в полумраке, были двое: ещё бойкий дедок Кузьмич с Шестой улицы и парнишка лет пятнадцати, Сашка, сын местного механика.

— А я гляжу, ты это, или не ты… Глаза-то, уже, эх, не те… — пожаловался дед, с трудом поднимаясь с ящика из-под патронов и протягивая мне узловатую, трясущуюся руку.

Ответив на крепкое, сухое рукопожатие, я попытался прояснить обстановку, но оказалось, что дед с внуком знают не больше моего.

— Второй день долбят. То с одной стороны, то с другой… А дымит недавно, нязнай чаго… — пожал плечами дедуля, и в его глазах читалась та же усталая растерянность, что была и у меня.

— Рация есть?

— Нету. У нас только кнопка, — ответил пацан вместо деда и, видя моё недоумение, объяснил: — Если что-то случается, нам кнопку велено нажать. Здесь рядом ещё один пост, вот у них рация.

В этот момент снаружи что-то зашуршало, дверь резко распахнулась, и в дот, запыхавшись, ввалился ещё один престарелый вояка, бывший школьный сторож, Иван Антонович.

— Ты чего это, Кузьмич, кнопкой балуеся? — недовольно, прямо с порога рявкнул он, но, увидев меня, вытаращил глаза. — О-о! Васёк пожаловал! Здорова, хлопец!

Этот дедок оказался куда более компетентным. Я быстро, без лишних слов, довёл до него суть — какой груз и где стоит, что нужно срочно передать в штаб.

— Понял. Щас сделаем! — по-молодецки, бойко ответил он и трусцой — с поправкой на возраст и одышку — тут же удалился.

Я тоже время тянуть не стал. Вернувшись обратно за реку, отдал команду на разгрузку. Мужики, видимо, думали, что я привезу с собой грузчиков, но возмущаться не стали. Лишь молча, с пониманием, принялись за работу, изредка перебрасываясь короткими, деловыми репликами: «Бери за торец», «Осторожней!».

Работали споро, молча, понимая каждое движение с полуслова. К моменту, когда на опушке показался допотопный трактор «Беларус» с самодельным прицепом — ничего лучше наши умельцы придумать не смогли, — весь груз был уже сложен на земле. Бойцы Клауса сидели в машинах, безмолвные и напряжённые, ожидая, когда развернутся грузовики для обратного пути.

Никаких прощаний, естественно, не было. Все были сосредоточенны и хмуры. Единственное, что я заметил, — короткий, едва заметный кивок от их командира, «вождя народов», прежде чем колонна, рыча моторами, медленно тронулась в обратный путь.

Загружали в прицеп тоже быстро. Стоило только шепнуть, что в ящиках, как все работали с какой-то лихорадочной, почти священной яростью, предельно активно и аккуратно.

Пока грузили, удалось перекинуться парой слов с подошедшими мужиками с поста. Но услышанное оптимизма не прибавляло.

— Второй день долбят, сволочи, — зло сплюнув, сказал один, поправляя автомат на плече.

— Бабы с детьми по подвалам да погребам… — тяжело вздохнул другой, глядя в сторону станицы.

— С утра только трое наглушняк… — добавил третий, избегая смотреть в глаза.

— Вчера семеро, да ещё раненых человек пятнадцать… — угрюмо произнёс четвертый, с силой зашвыривая ящик в кузов.

— Ну щас по-другому будет! — снова сплюнул первый, и в его голосе зазвучали стальные нотки.

Я тоже отчаянно надеялся, что теперь всё будет по-другому. Все те мысли, что крутились в голове пока ехал, — о доме, о своих, о простом человеческом желании просто выжить, — разом ушли на задний план, уступив место старому, как мир, солдатскому принципу: чтобы выжить, нужно убить.

Загрузив ящики в безразмерный прицеп трактора, остатки запихнули в подъехавший раздолбанный УАЗик.

— Ты куда сейчас? — спросил водитель уаза, седой, крепкого сложения мужик лет сорока пяти. Имени его я не помнил, но частенько сталкивался. Нормальный, надёжный дядька.

— Домой забегу, и в штаб, оружие может, какое посерьёзнее выдадут.

— Домой не торопись, — покачал головой водитель, — твои в подвале школьном сидят, со вчера ещё, сам видел. Да и с оружием погоди, у меня есть кое-что. Патронов не было, вот в салоне и катается… — С этими словами он обошел машину, распахнул боковую дверь и приглашающе кивнул: — Гляди, пойдёт?

Я заглянул внутрь и чуть не подавился от неожиданности. В углу, зажатый со всех сторон ящиками, стоял пулемёт. Не ручной, а настоящий, станковый «Максим». Полуприкрытый грязным брезентом, так что торчал лишь массивный ствол с кожухом и часть колёсного станка, он выглядел, при всей своей архаичности, по-настоящему внушительно и грозно.

— Наш? Или трофейный? — у нас в станице был один такой, но точно без колёс, он стоял наглухо вмонтированным в один из дотов. Мне даже пару раз стрелять из него доводилось.

— Трофейный, — подтвердил мои догадки водитель. — С тачки супостатов стащили, когда те отступили.

Протиснувшись внутрь, я перевесился через ящики и сдёрнул брезент полностью. Осмотр обнадёжил. Никаких видимых повреждений, лишь глубокая потёртость на кожухе и сколы на краске. Лет ему, наверное, немало, но в настоящий момент его возраст волновал меня меньше всего. Главное — он был рабочим, а калибр — ходовой, 7.62×54.

Тем временем стрельба на периметре снова усилилась, нарастая, как гроза. А где-то далеко, за пеленой дыма и туч, загудел, набирая высоту, самолёт.

— Вот гады, сейчас опять долбить начнут… — безразлично, с какой-то обречённой усталостью констатировал мой новый друг и повторил: — Так берёшь агрегат-то?

— Беру. Только куда его?

— Я сейчас на периметр, могу довезти, а там разберёшься, — не дожидаясь моего ответа, водила захлопнул дверь.

Выбора у меня не было. В любом случае, вариантов немного, точнее, всего один — окопы. Поэтому, заняв место в кабине УАЗа, через минуту я уже трясся по разбитой, ухабистой дороге, ведущей на передовую.

— А что говорят, много этих? — спросил я, не столько из любопытства, сколько чтобы разбавить гнетущее молчание.

— Да хер его знает, — отозвался водитель, не сводя глаз с дороги. — Крутятся вокруг постоянно, как шакалы. Но так чтобы больше трёх машин сразу — не видал…

Добравшись до периметра, мы сразу приступили к разгрузке, освобождая доступ к моему новому оружию.

— Тебе лучше вон там засесть, — один из встречающих, коренастый мужик в порванной в нескольких местах форме, показал на полуобгорелый двухэтажный коттедж, стоявший на самом стыке двух улиц. — У нас тут плотно всё, а вот на стыке никого. Закроешь прореху. Тем более, если и попрут, то без техники — она там не пройдёт. Как раз для твоей машинки. Только вторым номером пока некого тебе дать, подыщу кого-нибудь — отправлю. Сам пользоваться-то умеешь?

Уверив, что разберусь, я попросил помочь с доставкой пулемёта на позицию, и вскоре уже обживался на новом месте.

Угловая комната на втором этаже когда-то была очень уютной гостиной. Но это было в другой жизни. Сейчас от того уюта не осталось и следа. Частично выгоревшая, стены покрыты сажей и грязью, штукатурка осыпалась, обнажая кирпич. Пол усыпан битым стеклом, осколками кирпичей и хрустящим под ногами пеплом. Для жилья она не годилась, а вот как позиция для пулемёта — в самый раз. Тёмная, с выбитыми окнами, массивными стенами и бетонными перекрытиями, она была идеальным укрытием.

Теперь нужно как-то пристроить «Максима» к окну, да так, чтобы он стоял уверенно и по возможности не бросался в глаза. Когда стрелять начну, маскировка, понятное дело, рухнет, но до этого момента хотелось бы оставаться незамеченным.

По пути сюда я заметил в соседней комнате небольшой деревянный столик-тумбу. Недолго думая, притащил его к окну. Пока поставил подальше от проёма — меньше сектор обстрела, но и заметность ниже. Всё просто: ближе к окну — больше угол обстрела, дальше — меньше. Решил пока так.

Взгромоздил на тумбу пулемёт — чёрт, а он тяжёлый! — и наскоро проверил механизм. Щёлкнул затвором, покрутил регуляторы — вроде, всё работало, не заедало. Затем взялся за боекомплект.

Один ящик с двумя цинками — в каждом по шестьсот патронов. В теории — стрелять не перестрелять. Но вот беда — лент всего три: две на пятьдесят патронов и одна, металлическая, — на двести. И даже на их зарядку уйдёт уйма времени.

Каждый патрон нужно вставить в звено ленты и, уперев во что-то твёрдое, вдавить до характерного щелчка. И так — двести раз. Если на каждую операцию тратить по пять секунд, получится почти полчаса. Приноровившись, ленту на полсотни можно зарядить минут за пять, но всё равно при интенсивной стрельбе не успеешь. Стреляешь короткими очередями, скажем, по пять патронов. Десять нажатий на спуск — и лента пуста. По-хорошему, это работа для второго номера: сиди себе, ковыряйся. Но его нет. А у него, ко всему прочему, есть другая важная задача — держать эту самую ленту, когда стреляешь. Иначе её подбросит, перекосит, и пулемёт заклинит. Вроде бы, должны быть специальные приспособления, чтобы такого не случалось, но у нашего трофея их не было. Всё — вручную.

Не знаю насчёт плюсов, но минусов я для себя насчитал уже целую кучу. Поневоле вспомнишь немецкую MG-42. Лёгкий, точный, скорострельный, с быстросменным стволом. Мечта, а не пулемёт. С этим же увальнем попробуй быстро сменить позицию — пупок развяжется, особенно под огнём. А с «эмгэ» дал пару очередей — и к другому окну. Жаль только, патронов к ней у нас не было.

Поставив ящик к стене, я выломал пару досок и вытащил цинк. Нож был всегда при мне. Аккуратно вскрыл жесть, полюбовался на ровные ряды сереньких, маслянистых на ощупь патронов в бумажных пачках и вернулся к пулемёту.

«1943» — дата на клейме почти стёрлась, но тройка и четвёрка угадывались. Значит, повоевал пулемётик, успел и фашистов порадовать, и нашим послужить. История в железе.

Ему бы водички в кожух залить — там что-то есть, но когда стреляешь интенсивно, она выкипает мгновенно. Поэтому хорошо бы иметь канистру про запас. Но это потом. Сейчас главное — снарядить ленты. Шестое чувство, наметанное за месяцы боёв, подсказывало, что дело движется к развязке.

Ленты все были разные. Длинная, на двести патронов, — металлическая, а две короткие, на пятьдесят, — брезентовые, одна потолще и попрочнее, другая — потоньше, уже порядком истрёпанная.

Начал с железной. Патроны входили туго, с усилием, но без чрезмерных проблем. А когда руку набил, процесс пошёл быстрее. Чем рутиннее работа, тем меньше остаётся времени на лишние мысли. Не знаю как кто, а я ещё с детства научился абстрагироваться от всего, выполняя что-нибудь механическое. Чистить картошку, перебирать крупу. Настраиваешься на выполнение задачи, и, оставив активной только ту часть мозга, что за неё отвечает, остальное просто отключаешь. Как свет в комнате. Щёлк — и всё.

Вот и сейчас. Столько всего за сегодня произошло, что задумайся я обо всём этом всерьёз, голова пошла бы кругом. А мне ещё стрелять. Вот я и не думал. Была задача — оборудовать пулемётную точку. Причём нужно было не только здесь обустроиться, но и присмотреть запасные позиции — как в самом доме, так и вокруг него.

Пока щёлкал патронами, не заметил, как зарядил все три ленты. Оставалось заправить одну в пулемёт, а остальные аккуратно уложить рядом, под рукой. Успеют найти второго номера — отлично. Не успеют — буду сам выкручиваться. Силы у меня хватало, чтобы стрелять и одной рукой, но это жутко неудобно. Спуск у «Максима» сделан в виде клавиши под предохранителем. Большим пальцем поднимаешь его, а указательным — нажимаешь на спуск, одновременно удерживая пулемёт за рукоятки. И всё это — одной рукой, если второй нужно держать ленту… В общем, я очень надеялся, что про меня не забудут.

Закончив с лентами, я прошёлся по дому, наметив две запасные позиции. Одну — в соседней комнате, окно которой выходило на другую сторону, но зато в стене зияла аккуратная пробоина, почти у самого пола. Можно было просто поставить пулемёт на пол и стрелять. Вторую — на чердаке, точнее, на том, что от него осталось. Часть крыши сгорела, но один угол уцелел. Проблема была одна — тащить туда сорокакилограммового увальня. Возможно, но очень неудобно.

Определившись с позициями, я вышел на улицу, чтобы осмотреть местность. Каких-то капитальных укрытий не было, но пару бугров и воронок, за которыми можно укрыться в случае чего, я приметил. Пока ходил, не заметил прихода второго номера. С палочкой, худой, как тень, бледный, с отекшим, землистым лицом, но с твёрдым, решительным взглядом — передо мной стоял Олег.