Чужие степи - часть третья

Только усевшись в привычное, местами протертое кресло пилота, ощутив под ладонями холодноватый штурвал и знакомый запах кабины, я почувствовал, как с плеч спадает невидимая тяжесть. Не то чтобы я особенно напрягался, но за прошедшую неделю — а «в гостях» у охотников мы находились уже семь долгих дней, — пришло гнетущее осознание того, что не всегда очевидное на самом деле очевидно.

Признаюсь, когда я увидел Николая, оказавшегося тем самым Клаусом, пальцы сами собой сжали рукоять пистолета за поясом. Еще секунда — и лежать бы ему с дыркой в пузе, но ситуацию спас Леонид. Точнее, не столько он, сколько закипевший и заливший плиту кофе. Попытавшись спасти драгоценный напиток, Леонид опрокинул кипяток на себя и истошно заорал — не столько от боли, сколько от испуга. Этот душераздирающий вопль отвлёк меня, дав драгоценные мгновения на осмысление ситуации. В голове, как набат, довлела единственно правильная в тот момент мысль: «Главное — не делать резких движений».

Понятно, что не случись этого кофейного катаклизма, всё закончилось бы быстро и печально. Причём как для Клауса, так и для всех нас.

В дальнейшем же, в виду полного отсутствия какой-то определенности, я предпочитал молчать, растворяясь в фоне. Возможно, мы все ошибаемся, и Клаус — добрейшей души человек, просто странный и скрытный. А может, и нет. Может, за маской радушия скрывается что-то куда более опасное. Именно поэтому весь следующий час я просто сидел, впитывая каждое слово, каждый жест, каждую интонацию, как губка, стараясь не только слушать, но и читать между строк.

Говоря, как он бесконечно рад, что наши дороги снова пересеклись в этом хаосе, Клаус с искренним, казалось бы, волнением рассказывал, как переживал, узнав о нашествии на станицу, и как ликовал, получив весть, что мы отбились. Его маленькие, быстрые глаза блестели.

«Это и наши враги тоже, понимаешь?» — в его голосе звучали ноты подлинного страха, — «Ты даже представить себе не можешь, что это за люди! Они — как саранча! Всесокрушающая, ненасытная! После них не остается ничего живого! Только пепел и тишина!»

Понимающе кивая, я продолжал слушать, ловя себя на опасной мысли, что начинаю ему верить. Настолько убедительными, логичными и подкрепленными реальными фактами казались доводы этого невзрачного человечка. Сейчас, оглядываясь, мне кажется, что дар убеждения у него развит до уровня магии. Если ему нужно, он может убедить кого угодно даже в том, что дважды два равняется пяти, а снег в июле — обычное дело. Это был гипноз словом.

Поэтому, задержись Клаус подольше в тот день, я бы окончательно уверился в его дружелюбности и полном отсутствии злого умысла. Но тот вдруг резко засобирался, суетливо поправил очки и неожиданно ушёл, бормоча что-то о внезапно возникших неотложных делах. Исчез так же стремительно, как и появился, оставив за собой шлейф неразрешенных вопросов.

Дёргаться и нагнетать обстановку мы не стали. Продолжали вести себя так, будто ничего особенного и не случилось. Играли в гостей. Тем более, по большому счёту, внешне так оно и было. Даже самые подозрительные из нас — например, вечно настороженный Олег с его цепким взглядом или молчаливый, все анализирующий Андрей, — и те расслабились. Будучи в полной власти охотников, мы, парадоксально, совершенно не чувствовали угрозы. Относились к нам более чем лояльно. Даже Камилла как-то пообмякла, перестала смотреть волком, изредка позволяя себе что-то вроде человеческой улыбки.

Более того, за прошедшую с того времени неделю, они реально помогли нам с самолётом, переставив его с колес на широкие, крепкие лыжи, специально выточенные в их мастерской. Теперь посадка на снег больше не представлялась лотереей. Причём сделали всё практически самостоятельно, я лишь передал чертежи и консультировал на различных этапах. Имеющаяся у охотников мастерская — туда нас, кстати, так и не водили, видимо, по соображениям безопасности, — справилась с задачей на отлично. Вчера я уже осторожно испытал «обнову» в действии — не взлетая, покатался по ровному, заснеженному полю. Лыжи скользили ровно, без рывков, держали прекрасно.

Кроме этого, их «технари» проапгрейдили рацию, поставив более мощный передатчик и чувствительный приемник, и помогли починить салонную печку, которая почти не грела. Теперь не только в кабине, но и в салоне можно было летать без тулупа.

Будь у нас ещё какие-нибудь проблемы с машиной, думаю, и их бы решили без лишних слов. Но в остальном вмешательство не требовалось — на данный момент «кукурузник» был полностью боеготов, от кончиков лопастей до хвостового оперения.

Правда, через какое-то время выяснилось, что чистым альтруизмом тут и не пахло. Закончив с ремонтом, охотники, через того же Викентия, деликатно предложили выкупить у нас часть трофейного оружия — мол, очередная помощь, разгрузим вас от лишнего груза.

И хотя категорично не настаивали, не угрожали, но ввиду обстоятельств — их гостеприимства, помощи и нашего фактического положения гостей-заложников — мы прекрасно понимали, что это не просьба, а вежливое руководство к действию.

Спорить не стали. Да и резона не было: оружия, отобранного после стычек, имелось в достатке, и, проведя тщательную инвентаризацию, мы передали им пять калашей в разном состоянии и пару охотничьих карабинов. Взамен получили десять бочек бензина — о чем ранее и мечтать не могли. Плюс пришлось «безвозмездно», то есть даром, вернуть так полюбившийся Олегу «Винторез». Причислить его к трофеям не позволила совесть — уж очень специфическая и редкая вещь, и то обстоятельство, что патронов на него у нас почти не оставалось. Олег хмуро молчал, провожая оружие полным тоски взглядом.

Такой внезапный интерес к автоматическому оружию Викентий позже объяснил серьёзным уменьшением новых «поставок». О причинах, приведших к этому коллапсу, он говорил туманно, избегая деталей, но даже на местном черном рынке, по его словам, купить нормальную ствол «с рук» стало архисложно. Калаши теперь вообще на прилавки не выкладывали, работая исключительно по предзаказу для своих или за огромный куш. Более того, сметали даже старые добрые гладкостволы, самопальный порох и латунные гильзы для перезарядки. Это можно было бы списать на временные трудности — сезонный дефицит, или местные особенности, но беда была шире. Кроме проблем с оружием, из свободной продажи напрочь пропали патроны. Разобрали даже ведра с некондицией и переснаряженным хламом, которые раньше пылились в каждой оружейной лавке.

Всё это вызвало небывалый коллапс в примитивной, но работавшей экономике. Ведь патроны здесь, в этом жестоком мире, были не только боеприпасом, но и самой ходовой, универсальной валютой. Никто не знал, как долго продлится этот дефицит и не усугубится ли он, поэтому все, включая самих торговцев, замерли в тревожном ожидании, зажимая последние запасы.

По словам охотников, раньше такого тотального опустошения не было. Помимо рыночного коллапса, резко сократилось количество «трофеев» — ведь значительная часть оружия и боеприпасов традиционно поступала из заброшенных арсеналов мертвого города. В любое время года, будь то лютый мороз или летний зной, всегда что-то да находилось в развалинах, и выходящие на поиск группы практически никогда не возвращались с пустыми руками. Но сейчас, вот уже пару месяцев, ситуация изменилась кардинально. Город словно вымер окончательно или… был кем-то очищен. Из последнего десятка отправленных на поиски групп, по словам Викентия, вернулась лишь половина, хотя все возможные и невозможные сроки давно истекли. Остальные канули в безвестность.

С чем это связано — никто не знал. Терялись опытные люди, терялось драгоценное оружие. Вооружать новых бойцов становилось нечем, в ход пошли даже допотопные гладкоствольные ружья и самодельные арбалеты.

«Конкуренция все больше усиливается, за каждый найденный „слот“ приходится воевать», — мрачно констатировал Викентий, добавляя: — «Оно, конечно, и раньше стычки бывали, но скорее так: столкнулись лбами, обменялись парой очередей для острастки, и разбежались, понимая, что выгоднее найти новый слот, чем положить половину группы в драке. Теперь же…» Он тяжело вздохнул. «Теперь практически любая случайная встреча заканчивается полноценным, жестоким боем до последнего патрона. Победить в котором удается далеко не всегда. Наши группы малочисленны, они заточены конкретно под поиск и разведку, в отличие от натренированных, хорошо вооруженных и безжалостных мародёрских банд, которые теперь рыщут повсюду.»

Кроме этих откровений, «официально» нам больше ничего не говорили — ни мне, ни кому-то ещё из наших. В свои истинные дела, планы и опасения охотники посторонних не посвящали. Но кое-что всё же удавалось выяснить по кусочкам, просто наблюдая за их напряжёнными лицами, ловя обрывки тревожных разговоров, видя, как они тщательнее обычного проверяют оружие и укрепляют периметр на ночь.

На сегодня же была назначена полноценная обкатка шасси уже с подъёмом в воздух. Чтобы не летать вхолостую, Викентий предложил совместить приятное с полезным — поискать пропавших охотников, пройдясь по их предполагаемому маршруту разведки.

Ничего против я не имел. Проверить лыжи в воздухе, на взлете и посадке, было необходимо в любом случае. А в какую сторону лететь, и где садиться (если придется), мне было, в общем-то, безразлично. Главное — в небо.

— Ну что, все готовы? — обернулся я к Викентию. Он сидел на правом пассажирском кресле у иллюминатора, непривычно пристегнутый ремнями. Это мы к полётам привычные, а человек живёт в мире, где кроме птиц никто в небо не поднимался. Как он сам признался накануне: «До вас, в живую, ни разу самолёта не видел.

— Готовы! — Викентий помахал рукой, стараясь изобразить бодрость, и облокотился на поручень кресла, как будто ища опору. В салоне, с одной стороны, охотники поставили три пары снятых с разбитых иномарок автомобильных кресел. Немного переделали крепления, и вот, летать мы теперь могли с невиданным доселе комфортом. Можно было бы и больше установить, но полностью оборудовать салон под пассажиров не стали — мало ли, придется загружать что-то габаритное.

— Полетели уже, чего тянуть-то. — поправляя душку переговорника у рта, невозмутимо буркнул Леонид. Он сегодня был за штурмана, как обычно, своим каменным лицом и уверенными движениями вселяя в меня спокойствие. Его фигура в кожаной куртке, с планшетом на коленях, была воплощением надежности.

Заранее прогретый мотор завелся с пол-оборота, его знакомый, чуть хрипловатый рокот наполнил кабину, заставив вибрировать стекла и приборы. Аккуратно вырулив на прямую, я выжал тормоза, дождался, когда самолёт окончательно замер, и плавно, но уверенно добавил газу. Мотор взревел, лыжи дрогнули, преодолевая инерцию, и Ан-2 побежал по накатанной снежной дорожке, набирая скорость. Ровное поле мелькало за окнами всё быстрее. Рывок, толчок — и земля ушла из-под колес… вернее, лыж. Мы были в воздухе.

Взлетели штатно. Мне всегда нравилось это слово — «штатно». Не по звучанию, а по смыслу. Потому что все другие варианты — «с замечаниями», «с трудом», «аварийно» — обозначают проблемы. Кто-то, наверное, скажет, что проблемы для того и существуют, чтобы их решать. Отчасти, конечно, да. Но только не в авиации, где любая, самая мелкая проблема должна решаться ещё до своего появления, иначе она рискует стать фатальной в считанные секунды. Штатность — синоним жизни.

Поднявшись над крышами, по традиции я развернулся над импровизированным «аэродромом» — заснеженным полем, и, снизившись, помахал крыльями высыпавшему на улицу народу. Фигурки внизу замахали в ответ. Затем я лёг на заданный курс — северо-восток.

Тридцать километров над основным маршрутом, по которому ходили пропавшие группы. Там разворот, и забравшись повыше, покружить в конечной точке. Рацию держать включенной на нужной частоте — вдруг кто живой и услышит. Такие инструкции мы получили от Клауса накануне.

Поисковые группы охотников многочисленными не были, обычно по четыре-пять человек. Крайний срок возвращения последней из них истек три дня назад. Конечно, и раньше случались задержки на день-два, но чтобы сразу несколько групп пропали в одном районе и в таком количестве — такого не припоминали даже старейшины. Учитывая их феноменальную подготовку, выносливость и отличное ориентирование на местности, возможность просто застрять, сбиться с пути или заблудиться, практически исключалась. Единственное, что могло помешать им — серьёзное внешнее воздействие: засада, встреча с превосходящим противником или что-то вроде того, что случилось когда-то с группой Седого. В общем, особых надежд на эту воздушную поисковую операцию я не питал. Поглядывал, конечно, вниз, в белоснежную пустыню развалин, но примерно представляя, что сделает человек, услышав рев приближающегося самолета — а он инстинктивно спрячется в ближайшее укрытие, — оптимизма не было.

Охотники это тоже понимали. Поэтому весь их расчёт строился не на нашей глазастости, а на двух подвешенных под крыльями компактных видеокамерах. Пусть людей они не заснимут, но свежие следы, место боя, обгоревшую машину или сигнальный костер — вполне могут запечатлеть. Потом, по возвращении, отснятые ролики будут просмотрены на большом экране, буквально разложены на кадры, и если найдут что-то подозрительное, организуют уже наземную спасательную операцию.

Тридцать километров при нашей скорости в сто сорок — это чуть больше десяти минут в одну сторону. Плюс взлёт-посадка — в сумме максимум полчаса чистого полета. То есть даже соскучиться не успеют на земле, как мы вернёмся.

Поднявшись еще чуть-чуть, до трехсот метров, я выровнял штурвал. Не так много чтобы не заметить человека, но достаточно для более широкого обзора. Бескрайнее море заснеженных крыш, развалин и замерзших улиц расстилалось под нами.

— Старайся идти по основным артериям, над крупными дорогами, — посоветовал Леонид, не отрывая бинокля от глаз, методично сканируя местность внизу.

Я и сам понимал что на машине по дворам гонять никто не станет, но дорог в этом районе было множество, все они петляли, пересекались. Выбрать какую-то одну не получалось. Так что «рулил» я чисто по компасу. Туда — на северо-восток, обратно — на юго-запад.

Дойдя до условной конечной точки, отмеченной на карте Леонида, я приступил к выполнению второй части задания. Плавно взял штурвал на себя, набирая высоту. Требовалось подняться повыше, до полутора тысяч метров, и сделав пару широких кругов над этим сектором, так же не снижаясь, возвращаться обратно.

Делалось это для того, чтобы получить более масштабный, панорамный вид местности. Снимки с камер, сделанные с этой высоты, потом можно будет увеличить, и «под микроскопом» рассмотреть каждую улицу, каждый двор, каждую тень. Сейчас не лето: а снег он тот ещё предатель. Как ни прячься, — следы, воронки, пятна гари — всё остается на белом листе. Главное — разглядеть.

— Кажись, я что-то вижу! — неожиданно выкрикнул Леонид, резко наклонившись вперед и тыча пальцем в стекло вниз и чуть левее. — Вон там, у развилки! Вроде машина! Темная!

Посмотрев в указанном направлении, я тоже заметил темное пятно на белоснежном фоне. Не просто брошенную машину — обгорелые, почерневшие остатки какого-то внедорожника или микроавтобуса.

— Свежий поджог! — закричал Леонид, перекрывая шум мотора. — Вон, снег вокруг почернел от сажи! Совсем недавно!

— Сейчас пониже пройдём! — крикнул я в ответ, резко положив самолёт в крен и разворачиваясь. Садиться здесь и сейчас не планировал — слишком рискованно. Хотелось просто снизиться для более детального осмотра. Машина, тем более свежесожженная, это уже след, улика. Значит, кто-то приехал, что-то произошло, и кто-то уехал. Или остался…

Высота стремительно падала, скорость росла. Земля неслась навстречу. Удержавшись на ста метрах, я потянул штурвал на себя, выравниваясь. Ниже опускаться не рисковал — дома в этом районе хоть и невысокие, но в случае форс-мажора пространства для маневра не останется от слова совсем.

Это хорошо у нас, в степи, — мелькнула мысль. — Дядя Саша, бывало, на посадку заходил чуть ли не через всю деревню, можно сказать, практически по крышам сараев. Здесь же — сплошной каменный мешок.

Интересно, как он там, дядя Саша? — пронеслось в голове. Вообще, если составить список людей, о судьбе которых я беспокоился больше всего, дед был бы на первом месте. Мужик он, конечно, своеобразный, с колючим характером, но за последнее время мы с ним настолько сроднились в небе и на земле, что я уже и не обращал на его закидоны внимания. Главное — человек хороший, отличный пилот, и надежный товарищ. А о судьбе станицы думали все. За проведённую в «гостях» неделю мы не раз обсуждали с охотниками тему тех злополучных видеозаписей, что попали к нам перед самым отлетом. И Клаус, и даже Камилла, уверяли, что до весны бояться нечего. Съемки, мол, делал скорее всего кто-то из местных: обиженный или подкупленный кем-то извне. Сами же диверсанты, договорившись о способе связи, ушли обратно в город, пока степь не замело основательно. Отталкиваясь от наличия в селе «пятой колонны», можно было предположить, что связи были налажены заранее; пересечь сплошной, хорошо охраняемый периметр станицы без помощи изнутри — задача почти невыполнимая.

— От неё, кажись, даже дымок ещё идет! — всматривался Леонид, прильнув к стеклу. А я подал штурвал вниз с небольшим креном, чтобы получше рассмотреть.

В этот момент по корпусу самолета, чуть ниже и правее кабины, раздалось несколько глухих, но отчетливых ударов — тук-тук-тук! — словно кто-то стучал увесистым молотком по обшивке. Вибрация передалась на штурвал.

— Стреляют, чтоб их?! — вскрикнул Леонид, инстинктивно вжавшись в кресло.

— Похоже! — с набором скорости я повёл самолёт еще ниже, стараясь как можно быстрее выйти из зоны обстрела. Сейчас главное не дёргаться, чем ниже, тем меньше шанс что атака продолжится — дома помешают.

И только отдалившись на приличное расстояние, попросил Леонида проверить Викентия в салоне. Как-то подозрительно он молчит.

Но с ним всё было в порядке. Похоже, он не заметил ни обстрела, ни маневров ухода. А если и заметил, то воспринял как часть полётной программы. Его лицо, когда Леонид заглянул, выражало скорее сосредоточенное любопытство, чем страх.

— Ты место запомнил? Точку, где машина? — вернувшись в кресло и снова хватаясь за бинокль, спросил Леонид. Его голос был напряжен.

— Ну так… Примерно. — на самом деле, запоминать в этом месиве крыш и перекрестков было нечего. Внизу всё настолько однообразно-серое, что глазу просто не за что зацепиться. Бесконечные кварталы развалин, и никаких ярких ориентиров. Я поначалу пытался акцентироваться на редких высотках или заводских трубах, но и они страдали однотипностью. Оставалось надеяться только на камеры и на то, что охотники сами опознают район по общему виду.

— Ладно… Будем надеяться, что камеры там что-то записали путное… — буркнул Леонид, хмуро прикладываясь к биноклю.

Дальнейший полет прошел без приключений. Заметив вдалеке знакомую башню — ориентир близ базы охотников, — я скорректировал курс, и через несколько минут уже заходил на посадку. Знакомое поле под крылом казалось удивительно родным и безопасным.

Внизу, на краю полосы, нас уже ждали целой делегацией. Когда, прокатившись по ровнёхонькому насту с легким скрипом лыж, самолет окончательно остановился, под крылом тут же столпился народ. Все глаза были прикованы к двери салона. Ждали Викентия.

— Они его словно космонавта встречают, — ухмыльнулся Леонид. — Первого человека в космосе.

— В каком-то смысле оно так и есть, — согласился я, снимая шлемофон. Для людей, никогда не поднимавшихся в небо — а таких тут было подавляющее большинство, если не все, — Викентий, вернувшийся из полета, должен был стать кем-то вроде национального героя, первопроходцем.

Поэтому, глядя, как собравшиеся плотным кольцом обступили своего «космонавта», наперебой задавая вопросы, хлопая по плечу, мы с Леонидом не спешили выходить, давая ему насладиться моментом славы.

Но тут сам Викентий, оторвавшись от земляков, подошёл к кабине и заглянул в дверцу.

— Аппаратуру можно снимать? — спросил он, в его глазах читалось нетерпение.

— Нужно, и побыстрее, — ответил Леонид, уже копаясь в своем штурманском мешке. Я добавил:

— Минут семь-десять назад от конца записи сразу отмотайте. Там, в районе развилки, машина сгоревшая свежая. Возможно, след ваших.

— И толпу убери от самолёта, — попросил Леонид, указывая на теснящихся у крыла людей. — Нам работать надо, осматривать аппарат.

Викентий кивнул, быстро вышел к своим, что-то сказал, и уже через пару минут на полосе никого не было. Люди отошли к краю поля, продолжая смотреть на нас издали.

Мы же, покинув кабину, первым делом обошли самолёт по кругу, внимательно осматривая обшивку. Холодный ветерок щипал лицо.

— Вот, смотри… — присев на корточки у правой лыжи, Леонид показал пальцем. — Пробито.

Я присмотрелся. В передней части широкой алюминиевой лыжи зияли три аккуратных, чуть рваных по краям отверстия. Следы входа пуль. Примерно прикинув траекторию, я поднял взгляд и заметил следы на нижней части фюзеляжа, прямо под кокпитом — три вмятины, как от сильных ударов тупым предметом. Пройдя лыжу насквозь, пули ударились в усиленный металлом лист обшивки. Пробить его не смогли — угол встречи был острым, да и лыжи, хоть и алюминиевые, погасили часть энергии. Но вмятины были глубокими.

— Калибр не маленький… — констатировал Леонид, засунув мизинец в одно из отверстий в лыже.

— Ага, — кивнул я. — Повезло…

В прошлый раз, когда нас обстреляли, всё закончилось очень печально, и сейчас, казалось бы обычный пролёт над городом едва не обернулся катастрофой. Чуть левее, и очередь упёрлась бы точно в двигатель, а если правее, то прямо по кабине, как раз по креслу второго пилота.

— Выше подниматься надо, — вздохнул Леонид, постукивая по вмятине на фюзеляже. — Над городом.

— Палка о двух концах, — ответил я, окидывая взглядом наш верный, слегка подраненный «кукурузник». — Если под самый потолок, чтобы не достали, — хрен чего разглядишь внизу, толку ноль. А пониже — будешь как на ладони. Видно и слышно за километры.

— Раз так, в город лучше вообще не соваться… без крайней нужды, — заключил Леонид.

Тут я был полностью согласен — с одной стороны. Но с другой стороны понимал: если всего бояться, лучше вообще не летать. Сиди в бункере. Ведь враг, или просто дурак с оружием, может оказаться где угодно: в чистом поле, у реки, на опушке леса. Увидел незнакомую железную птицу — задрал ствол кверху, да дал пару очередей «на удачу». Азарт… Глупость… Злоба… Причин может быть миллион.

Пока мы разглядывали последствия обстрела, к нам подбежал Олег.

— Чего расселись? — подскочил он, и заметив дыры от пуль, присвистнул, — фига себе… Это где вы так?

— Там, — Леонид устало ткнул пальцем в небо.

Олег перевел острый взгляд на меня, ожидая подробностей.

— Заметили внизу машинку обгоревшую, решили пониже пройтись, рассмотреть. Ну вот и словили очередь… — пожал я плечами, стараясь говорить спокойно. — С земли, из развалин. Повезло, что попали только по лыже.

— Вот нельзя вас одних отпускать! — Олег покачал головой, снова приглядываясь к повреждениям. — Не успели лыжи поставить, как вы их умудрились прострелить! Ну как так-то? — Он попробовал засунуть палец в дырку. — Серьезный калибр… Местным сказали? Они в курсе?

— Конечно. Сейчас наверное как раз записи с камер смотрят.

— Запомни, — Олег вдруг стал серьёзен, положив руку мне на плечо. — Если они вздумают ещё попросить слетать — не вздумай соглашаться! Ну их на хрен, такую разведку! Пусть сами ползают!