Чума

Как ни растягивал он последнюю банку, пиво в пестрой жестянке кончилось. Нужно было идти в магазин, но силы предательски покинули Фому, и он тоскливо взирал на опустевший сосуд, и раз за разом машинально перечитывал жизнеутверждающую надпись: «alk. 5% vol.».

Внезапно спасительное воспоминание взбодрило его мысли – в глубине пустого холодильника должна была остаться ополовиненная бутылка крепчайшего самогона, некогда кем-то принесенная и не осиленная за тогдашним столом.

Суровое пойло радовало глаз идеальной прозрачностью тела и души. Фома отвинтил крышку пластиковой бутылки и, минуя этап наслаждения ароматным букетом вина, сделал целебный глоток.

Дыхание перехватило, из глаз хлынули слезы. Приведя в панику все, встреченное по дороге, и упав на дно утробы, огненный лазутчик рванул обратно, прихватив с собой скудное содержимое желудка.

Второй глоток удалось удержать, отвлекшись каменной «ириской», найденной на полке, в темном переулке пыльной посуды.

«Ириска» кончилась, и остаток (около стакана) самогона был употреблен с серыми листьями чахлого цветка, умиравшего на подоконнике. Самогон и витамины придали Фоме кое-какие силы и даже некоторую бодрость.

Фома проверил патроны в обрезе «вертикалки», нащупал в кармане куртки запасные – с волчьей картечью и, захватив вместительную сумку, отпер засовы на двери мастерской. Подъезд разнообразно смердел до самой мансарды. Фома спускался по лестнице, держа обрез наготове. В квартире на третьем этаже орудовали мародеры. Услышав через распахнутую дверь шаги Фомы, они затаились во мраке длинного коридора. Фома прошел мимо, при этом, как бы случайно, наведя стволы в пропитанную липким преступлением темноту, он убедил две пары невидимых жадных глаз в том, что он опасная цель.

Выйдя на улицу, Фома различил в сером, безветренном небе черные столбы, диких для местных традиций, погребальных костров. Тут и там, трупы горожан, приняв театральные позы, замерли, словно ожидая вступления оркестра. Фома шел привычной дорогой в знакомый супермаркет. На углу гаражного комплекса лежала свежая девушка. Серые пятна наползли на ее шею и лицо. Из-под лоскутов изодранной блузы на Фому злорадно зыркнули сытые бубоны.

Через заклинившие двери художник проник в холодный полумрак супермаркета. Несколько теней бесшумно метнулись по стенам и затаились. Фома постучал обрезом по стальной стойке для «Чупа-чупсов» и презервативов – это был знак поселившимся здесь с началом эпидемии «духам». Он означал, что пришел покупатель-завсегдатай, и помощь в выборе товара ему не требуется. В момент, когда власти перестали справляться с ситуацией, кучка подонков (приятелей тех, что орудовали сейчас в брошенной хозяевами квартире) захватила магазин со складом и предложила клиентам свои цены на продукты.

Когда, в тот раз, Фома пришел за пивом и выразил сомнение в справедливости ценовой новации, новичок в профессии менеджера – обдолбанный громила, бросился на Фому матерясь и размахивая куском арматуры. Тогдаживописец хладнокровно спустил оба курка верного «ТОЗа», забрызгав головой хама стеллаж с дешевой литературой. Перезарядив стволы, Фома постучал железом о железо, приглашая уцелевших сторонников новой торговой политики к продолжению конструктивного диалога, но повисшая гробовая тишина закрепила последнее слово за клиентом.

Вот и сейчас желающих поспорить с творцом не оказалось. Наполнив сумку банками пива, Фома проследовал к кассе. Здесь, на транспортной ленте, лежало бездыханное тело его любимой, всегда вежливой до ласковости, продавщицы Наташи. Фома оставил должную сумму денег за покупки, и, сняв с лацкана наташиного форменного халата бейджик с фотографией ее лица, так смертельно непохожего на ее теперешнее, он столкнул труп на пол.

В мастерскую Фома вернулся без приключений. Загрузив пиво в холодильник, работающий на автомобильных аккумуляторах, он переоделся в рабочий халат. Вынув из кармана брюк бейджик с фотографией Наташи, Фома прикрепил карточку к мольберту и долго вглядывался в красивое лицо. Пиво достаточно остыло, и художник, выпив две банки подряд, почувствовал себя готовым к работе. Он размял и промыл кисти, выдавил краски из свинцовых туб и снял покрывало с холста. Приговорив еще одну банку холодненького, Фома набрал краски на самый кончик кисти. Затаив дыхание он нанес на тусклую каплю росы, что дрожала на тщательно прописанном лепестке лотоса, самый живой солнечный блик.

Обложка: К. Фомин