Чувствую с тобой

Какая у него щетина колючая, будто с ежом целуюсь! Наверняка над губой теперь всё красное. Никита задирает голову, будто чувствует, что мне больно. Хотя, почему «будто»? Конечно, чувствует. И то, как мне приятно несмотря ни на что –– тоже.

Хорошие чувства вообще самые опасные. Их принимают легче всего, как свои, без сомнений.

И поэтому Никита так старается. Но, чëрт, с языком-то зачем? Мы же понарошку! Хорошо хоть осторожно, а не так, как девчонки постарше рассказывали – прямо в горло языком лезут, задохнуться можно.

Мне повезло, наверное, что у меня получился такой первый поцелуй. Лучше бы, конечно, с Максом –– у него голос, как у ведущего на радио и длинная чёрная чёлка на глаза. Но Макс из наших, а двух трансляторов на задание не берут. Из поддержки Никита самый молодой и симпатичный, ещё бы не эта его щетина…

– Эй, кто такие?! Это частная территория.

Мы отрываемся друг от друга, я испугана почти по-настоящему. Вытираю губы рукавом водолазки. Охранник с длинным носом – таким при поцелуе можно и глаз выбить, хотя кто будет такого противного целовать –– смотрит зло и брезгливо. Но я вижу, его руки мелко дрожат, мне надо успокоиться.

– Извините, дядь, мы не знали…

– Нашли где лизаться, малолетки грёбаные.

– Так можно мы пойдем? – Никита держит меня за пальцы, и это помогает не бояться.

Я должна ощутить уверенность, контроль, безопасность.

– Пойдёте, ага, только не домой. Нехрен было шляться, где не просят, – носатый охранник шагает вразвалочку, хватает нас под руки. Он на полголовы выше Никиты и почти на две – меня. Но я спокойна, какая может быть угроза от двух малолеток, которые просто искали укромный уголок?

Поэтому он не обыскивает нас, откуда ему знать, что у Никиты спрятан нож. Отпустил бы, но не может – регламент. Мы идём мимо запертых складов под зорким оком камер наблюдения, через коридор по лестнице на пятнадцать ступеней. Пролет. И ещё пятнадцать. Ровно столько же раз стукнуло моё сердце – по разу на ступеньку, ведь я совершенно спокойна.

На самом деле я не знаю, что будет делать Никита, когда нас приведут в штаб. Меня в такое не посвящают, но сомнений нет и быть не должно.

Вокруг собрались мужчины, у некоторых оружие и сердитые лица. Никита стоит сзади –– то ли спину мою охраняет, то ли заслонился мной, как щитом.

– Оружия нет?

– Не проверил, они…

Я перестаю слышать их, потому что голос Никиты над ухом так пронзительно и отчётливо произносит:

– Лизка, прости, ты – герой…

Что-то острое ткнулось под лопатку. А потом –– резкая оглушительная боль. Все мышцы стянуло в тугой комок где-то в груди. Горячо и тут же – невыносимо холодно.

И я вся, как рвущий барабанные перепонки крик. Мне страшно, господи, как мне страшно! Не хочу, папочка...

Солёная пена на губах.

Вижу, как падают вместе со мной те, кто стоял вокруг.

Я – герой?

****

– Ну что, Гуль, можно поздравить с повышением?

Аглая и сама не знала, можно ли. Не успела осознать, да и не афишировала назначение. Но Рита всегда всë узнавала еcли не первой, то уж точно второй. Она была пресс-секретарём и по совместительству подругой Аглаи. Ну как, подругой… Подруги – это в школе и универе, а на работе просто те, с кем можно вместе сходить на обед и потрепаться о проблемах за тарелкой грибного супа. Или за рыбой с пюре, как сегодня.

– Да, спасибо, – Аглая решила, что поздравить всё-таки можно.

В тридцать два стать руководителем экспериментальной группы –– почётно ведь. Пусть и из-за того лишь, что прежний руководитель неожиданно подал в отставку.

– А чего Загороднов-то психанул? Я слышала, из-за Лизы? Будто она первая…

– Загороднова не трогай.

Рита фыркнула, тряхнула короткими рыжими волосами и отхлебнула компот. Загороднова многие считали не слишком подходящим, не на своём месте. Мягкий, слабый. Не этого ждут от человека, который отвечает за главное сокровище страны. Разве не должна быть твёрдой рука, держащая оружие?

– Как знаешь, – Рита стукнула по столу стаканом. Вроде бы нечаянно, но золотые браслетики на руке так и звякнули. – Но ты уж точно лучше подходишь. Характер есть.

А характер ли там нужен? Скорее уж равнодушие. С трансляторами иначе никак. Вот Загороднов попробовал, и чем кончилось? Они никогда не были ему безразличны. Особенно Лиза…

– Ну правда, – не унималась Рита, – даже уход его. Сам мелкую девчонку отправил, а от ответственности слился. Надо ж думать было, всего четырнадцать, совсем сопля.

– Он не думал, что придётся убить. Никита решил на месте.

– Ну конечно. Ладно, ладно, я поняла, всё равно будешь защищать. А как Никитка кстати? Слышала, он в больнице?

– Ага, в тяжелом состоянии, но поправится.

Лиза была очень сильная, уложила пятнадцать человек в штабе и даже двоих на улице. Никите, можно сказать, повезло. Никакие нейролептики и тренировки не блокируют ощущения полностью. Точно, надо не забыть таблетку...

– Жаль его, такой лапушка. Была бы я лет на пять помладше, замутила бы с ним.

– Дурочка, – Аглая, наконец, расслабилась и рассмеялась. А то разговор уже начинал напрягать, так и до ссоры недалеко. – Но мне пора уже, ждут. Сегодня первая встреча с ребятами, знакомиться будем.

Вообще-то она не так уж и торопилась. Идти правда было пора, но, чего уж там – страшно. Загороднов как-то говорил, что ходил к ним, как в клетку к тиграм.

“Представь, – говорит, – что у тебя разом заболела голова, дико смешно, зрение упало на три диоптрии и хочется помочиться”.

Теперь с трансляторами работают порознь, но сегодня их соберут вместе.

Входя в тренировочный зал, Аглая и правда ощущала себя кем-то средним между учителем десятых классов и укротителем. Тёмно-серые, совсем не торжественные стены, запах застоявшегося воздуха, мертвенный голубоватый свет из мерно потрескивающих ламп… И выстроившиеся в ряд подростки.

Они все разом повернули головы к Аглае. Наверняка рассматривали придирчиво и бледно-голубой костюм, и собранные в “баранку» волосы – тут уж не придраться, Аглая собирала волосок к волоску. Малолетние трансляторы проследили взглядами весь её путь. Конечно, им интересно –– кто такая, стоит ли обращать внимание вообще, или сбежит, как некоторые, через неделю, только зря привыкать.

Любопытство, страх, ожидание. Аглая одëрнула полы пиджака, будто он был броней. Сосредоточиться на себе, на своих мыслях.

Ребята казались самыми обычными. Двое девчонок-пятнадцатилеток смотрели с вызовом – новая самка на их территории. Наверное, это Пирожок и Яся, за ними лучше приглядывать, а то наделают дел. Невысокий мальчишка с белёсыми волосами и бровями лукаво щурил глаза – сущий чертёнок. Очень серьёзный рыжик в очках изучал трещины в полу. А их как зовут? Надо будет ещё раз пролистать все досье и запомнить, кто есть кто. Самый высокий – с длинной чёрной чёлкой, будто герой сёдзе-аниме – точно Макс. Тот самый парень, о котором думают девчонки группы, жамкаясь за углом с другими. Но Загороднову он нравился, говорил – серьёзный. И правда, разглядывал Аглаю так сосредоточенно. Да и вообще он самый старший из них. Уже 19, ещё год, и есть шанс перейти во взрослую группу. Их всегда было мало – кто-то не доживал, кто-то переставал быть эффективным. Подростки чувствуют ярче, всё у них на максимальных настройках. Сейчас даже воздух рябил от напряжения. Главное, не потонуть.

“Их чувства – не мои”.

Аглая сдержанно улыбнулась, обводя ребят глазами. Ладно, Загороднов смог, и она сможет.

– Привет. Вы уже про меня, наверное, слышали, я Аглая. Скажу сразу, я не Алексей Витальевич, будет иначе. Надеюсь, поладим.

На самом деле Аглая заготовила целую речь. Длинную, пафосную, мотивирующую. О том, что они теперь команда, что вместе подарят родине защиту от внешних агрессоров, Октаники и Северного союза, и всё такое прочее. Но теперь посмотрела на этих подростков и передумала. Толкни им шаблонную речь – и потеряешь навсегда. Без шансов.

Хотя и её короткое приветствие фурора не вызвало. Как стояли, присматривались, так и остались. Ну ладно, она и не ожидала, что сразу бросятся на шею. Оно и не нужно. Даже с обычными детьми нелегко, а эти живут в своём закрытом мирке.

– Здрасьте.

Аглая вздрогнула несмотря на двойную дозу Гилотенавола, медитации, и всё то, чему она себя подвергла сегодня, чтоб не сдать под напором чужих ощущений. А такое простое негромкое слово – и всё. Не чувство даже…

Интересно, это Макс нарочно решил её из равновесия вывести, или правда поддержал в неловкий момент?

Как бы там ни было, а вот сейчас лицо терять точно было нельзя. Тем более девчонки, Пирожок с Ясей, дружно прыснули тихими смешками. Внутри щекотнула весёлость, но Аглая не позволила ей вылезти наружу. Да, с ними будет сложно.

– Что ж, я уже представилась, теперь ваша очередь. Давайте справа налево, – и Аглая кивнула Максу. Пусть теперь начинает, раз сам первый голос подал. Если он скажет, скажут и остальные. Если замнётся, как часто бывает с теми, кто любит покричать с задней парты в спину преподавателя, тоже сойдёт. Но он громко и спокойно назвался:

– Максим Капитанов, приятно познакомиться.

Правда взрослый, и с чего она решила, что парень всё ещё на уровне тринадцатилетки. И голос низкий, красивый.

Как Аглая и думала, остальные тоже по очереди назвали себя. Наверное, всё прошло не так уж плохо, да?

А теперь надо научиться отправлять их на смерть.

***

– ...вдыхаем золотистый воздух через макушку. Он проходит через всё ваше тело. Теперь задержите его в себе…

Аглая чуть приоткрыла глаза. Тренер по йоге, голубоглазая Ланочка, сидела в падмасане, блаженно улыбалась под мягкие звуки какого-то неведомого инструмента и её круглое красивое личико аж светилось изнутри. Аглая снова прикрыла веки и выпустила воздух, который уже начал жечь лёгкие. Поелозила ягодицами, чтобы сидеть ровно, не заваливаясь влево. Сложно. Глубокий вдох, и сандал защипал ноздри.

– Все мысли и проблемы оставьте за дверями зала. Никакие звуки из-за окна вас не тревожат, всё это внешнее. Здесь только вы и ваши ощущения…

Очень хотелось, и правда, где-то оставить утренний разговор с Пирожком. Девчонка зачем-то решила худеть и уже третий день пропускала ужины, а из обеда съедала одни овощи. Дурочка, блин. Пирожком она была только из-за фамилии Пирогова, а так – стройная девица, чего ей придумалось?

Штатный врач ругался, но ладно бы только здоровье… Настолько, чтобы дойти до анорексии, ей воли не хватит. А вот подойти к ней и на двадцать метров стало невозможно. Хотелось слона сожрать. И остальные ребята жаловались, что она худеет, а они набирают, треская за троих.

Аглая снова попыталась послушаться тренера и выбросить Пирожка с её голодовкой куда-нибудь за дверь.

– Сейчас мы с вами сделаем капалабхати, – Ланочка говорила так мягко и бархатно, но почему-то казалось, будто сильно волнуется. Она недавно здесь, а группа практически вся её заметно старше. – Дышим носом. Резко втягиваем живот на выдохе и расслабляем, выпячиваем на вдохе.

Как это странно, что от дыхания можно так устать. Почти больно. Аглая сбилась где-то на середине и не сразу смогла настроиться обратно. Зато потом стало легко и почти не так обидно, что Пирожок вызверилась на неё. Конечно, подросток со всеми вытекающими, но попала слишком метко. Что Аглая и на мамочку не похожа и за подружку не сойдёт, старовата, и вообще никто тут, чего лезет.

Не надо это близко к сердцу, Аглая и не показала, конечно, что задело… К счастью, её-то чувства не фонтанировали на десятки метров вокруг. Но живой же человек, всё равно засело и жгло внутри.

Может не столько даже сами слова обидные, сколько то, что девчонка так легко смогла вывести на эмоции. Нельзя подпускать, хоть и трудно. А то кончишь, как некоторые...

А ещё Пирожок так выразительно посмотрела на выступающий живот над поясом юбки, мол, “тебе ли осуждать мою диету”. Хотя это Аглая наверняка додумала.

Она посмотрела на своё отражение – да, у тренера поза воина выглядела так грациозно, а тут… Задницы почти нет, а вот живот и правда есть. Даже когда втягиваешь заметно, что уже далеко не восемнадцать. И даже не двадцать пять, как Ланочке. Может, выгляди Аглая такой же стройной, подтянутой, светящейся, Пирожок запихала бы свои слова обратно.

Алая пошатнулась, едва удержав равновесие.

Какая, блин, глупость. Непрофессионально.

Смотреть в одну точку… Глубокий вдох, задержать дыхание, досчитать до двух, выдох, досчитать до двух, вдох… Если делать упражнения, концентрируясь на правильном дыхании, то и правда не оставалось места под другие мысли. Но только сегодня это было почти так же трудно, как поднять обе ноги, лёжа на лопатках и подпирая руками поясницу…

В общем, хорошо, что йога – не единственное средство. Не главное даже. Проглотить вовремя таблетку – легче и надёжнее.

Тем более, предстояла беседа с Максом. Только бы он тоже не решил что-нибудь выкинуть, а то её план “не погружаться эмоционально” точно полетит ко всем чертям. Как же трудно с ними. Как трудно не втягиваться. И почему-то первый раз Аглая подумала, что, может быть, Рита и все остальные не так уж и неправы насчёт Загородного. Разве это не слабость? Поддаться и позволить себе чувствовать их, с ними – так проще. Сопротивляться – сложно.

Комната для встреч с подопечными напоминала допросную: небольшой стол, два стула, тесный квадрат стен. О камерах знали только кураторы и руководители – чтобы не смущать.

Аглая села на свободный стул. Макс уже ждал её.

– Привет.

– Привет.

Вообще-то с подопечными принято на "вы". Но она не стала поправлять. Он уже не ребëнок, и после гадостей от Пирожка это почему-то даже льстило. Мол, выкуси, я ещё не мамочка, а живот и втянуть можно в конце концов.

– Ты грустная.

Вот так, не успела начать разговор, как Макс сам начал. Она посмотрела прямо ему в глаза. Интересный он всё же. И внимательный, чего уж. Хотя, казалось бы, в его возрасте обычно всё внимание на себя любимого и свой богатый внутренний мир.

– Я думала, это мне положено чувствовать твои эмоции, а не наоборот, – Аглая усмехнулась, но сдержанно.

Интересно, по ней и правда так заметно? Или всё гораздо хуже, и Пирожок уже поделилась своим подвигом со всеми?

– И что я чувствую? – Макс склонил голову так, что длинная чёлка съехала набок. Тёмно-голубые глаза, от которых наверняка сходили с ума девчонки группы, смотрели цепко, будто проверяли, хватит ли смелости – искренности – ответить?.

– А вот этого я как раз стараюсь не знать. Разве тебе хочется, чтобы я подслушивала?

– А у тебя есть выбор? Считается ли подслушиванием, когда люди за стенкой орут?

– Те, кто орет, может это контролировать.

Отвечали друг другу так быстро, будто где-то уже были записаны ответы, и думать не надо. Только на последней фразе Макс сдался. Ухмыльнулся немного устало:

– Ладно, спасибо, что тебя это беспокоит, но мы привыкли.

– Так и будешь звать меня на “ты”?

– А что?

– Не принято, – Аглая пожала плечом. Польстила себе и хватит. – С Загородновым тоже так?

– Нет. Ты ведь ненамного старше меня, – Макс почти наверняка знал, что намного. – А он… Многие считали его почти отцом. Лизка так вообще, иногда заговаривалась при нас, и папой называла.

– А я, значит, в мамы не гожусь?

Нет, похоже Пирожок всё же не такая дрянь, а то Макс бы как-нибудь отреагировал. Вместо этого он посмотрел оценивающе. Будь Аглае тоже девятнадцать, да даже и двадцать с хвостиком – покраснела бы. Сейчас – льстило. Пусть только попробует сказать что-то такое… Но он не попробовал:

– А не надо нам мамы. И папы не надо. Они потом не выдерживают и уходят. Лучше холодно и отсраненно, но постоянно. Это то, что нужно всем.

И вот сейчас ей отчаянно захотелось подслушать. Правда так чувствует, или ершится просто? Аглая вгляделась в его лицо, глаза. Макс звучал какой-то досадой и так трудно было разобрать, правда ли она принадлежит ему? Или это своя, Аглаи… Будто из двух дорожек-реплик выбрала не ту. И на следующей развилке, кажется, опять шагнула не туда:

– А тебе?

– Как-то ты уже плохо начинаешь, – усмехнулся Макс.

Неправда! Просто словесный пинг-понг. Она собиралась быть для них именно такой – холодной и отстранённой. Постоянной. А Макс сбивал с толку.

И почему-то стало неудобно сидеть на стуле, неуютно. Хотелось немедленно вскочить, не быть тут вообще. Но, в то же время, чтоб разговор не заканчивался. Смотреть. Можно молча.

Всё очень плохо.

– Знаешь, из-за чего я была грустная? Одна ваша дурочка назвала меня староватой.

Надо было сказать что-то такое неожиданное, резкое, чтобы стряхнуть это странное ощущение.

– Пирожок ничего не понимает.

Откуда узнал? Хотя… Они выросли тут все вместе, конечно, узнал. Но разговор повернул совсем уж не туда, и взгляд его этот…

– Именно, мой возраст к нашему делу отношения не имеет никакого.

– Как скажете.

– А почему теперь вдруг решил на “вы”?

Макс только засмеялся в ответ.

***

– Как дела у Зеленовского? Зрение восстановилось?

На собрании руководителей Аглая была второй раз. Первый – когда её вызвали в зал неожиданно, чтобы сообщить о назначении. А теперь она сидела тут с самого начала, даже была уведомлена о сборе за три дня. Но и обсуждали теперь не самые приятные вещи.

Про Антона Зеленовского она слышала. Его ослепили на учебном задании. Вроде как временно…

– Нет, пока нет, – руководитель его группы, Дубов, помолчал, будто ему трудно было произносить слова. Боялся начальства, или больно? Жаль, он сам не транслятор, не понять. – Врачи говорят, что с большой вероятностью и не восстановится.

– Ясно, – а вот командующий или давно научилась скрывать любые чувства, либо разучилась чувствовать вообще. – Значит, его можно будет использовать слепым и не калечить других ради подобных миссий. Ладно, поехали дальше. У нас новый объект. Есть сведения, что там собирают данные для передачи за границу. Я бы отправила туда Оксану Пирогову, что скажете, Аглая?

Аглая не сразу сообразила, что обращаются к ней, что речь о её группе. О Пирожке. И задание не учебное – на таких как раз и происходит всё самое неприятное, непредвиденное. Как с Лизой. И отправить Пирожка… Будто какая-то проверка на справедливость! Так удобно просто согласиться и, возможно, избавиться от главной занозы в заднице.

– Я бы не рекомендовала её, – губы казались деревянными, неповоротливыми, но она правда это произнесла.

Просто потому что иначе Пирожок так и решит – заслала в пекло из мести! А потом вернётся из ада и совсем с катушек сорвёт.

– Почему?

– Она сейчас эмоционально нестабильна. Голодает, дерзит. На ответственной миссии может что-нибудь отчудить.

– Разумно, спасибо. Мы подберём другого кандидата.

Аглая кивнула очень сдержанно: вряд ли тот, чьего подопечного пошлют вместо Пирожка, оценит её торжество. Но свою-то всё же отстояла. В конце концов то, что она сказала – было правдой. Куда сейчас посылать Пирожка? Другой справится лучше, у другого будет реально больше шансов.

– ...тогда готовим Максима Капитанова.

Аглая успела выключиться из разговора, и ей будто шокер ткнули между лопаток. Чëрт, нет, так она размениваться не хотела!

И любая попытка откатить всё обратно завела бы в такие дебри... Как она смогла бы это объяснить? Что её чувство вины слишком велико? Или что Макс слишком хорош, чтобы умирать?

На йоге можно было хоть унюхаться сандалом и услушаться звуками прибоя, но покоя это не приносило никакого. Нет, она знала, что легко не будет, но не с первого же задания! Сразу весь спектр моральных выборов – на любой вкус. Ладно, что сделано, то сделано.

Аглая запила водой таблетку. Не могли бы уж придумать что-то мощнее...

Она ведь всё рассудила правильно. Ошиблась только в одном – руководствовалась личным, и всё ещё продолжала это делать. Да, Макс интересный парень, необычный какой-то. И уж точно из них всех самый к ней лояльный. Но это не повод теперь ограждать его от рисков. Да вся их жизнь про это в принципе.

Надежда страны, если вдруг… Для них – “надежда”, для остальных – “оружие”.

И первое, что говорили на тренингах: не надо видеть в них детей. “Они – люди, мы все это знаем и гордимся ими. Но вам предстоят сложные решения, поэтому нужно всеми силами избегать личного отношения. Возможно, это как раз самое трудное в вашей работе”. Ага, особенно, когда ты ещё и чувствуешь за них.

И Загороднов нарушал эту главную заповедь. Аглая решила, что будет сильнее.

Хотя пока получалось так себе. Макс отправился на задание утром. Уже было время ужина. Часа три на дорогу в каждую сторону… Вернётся ли сегодня? Обычно руководители в исследовательском не ночевали, но Аглая так и не смогла уйти. Придумала себя тонну срочной работы. Самой скучной и бумажной, до которой никогда не доходили руки. Когда-то же нужно было разобрать отчёты, которые пишут, чтобы потом никто никогда их не прочитал.

***

Стопка бумаг – чертовски неудобная подушка. На щеке наверняка остался отпечаток уголка, больно врезавшегося в кожу.

Аглая подняла голову, казавшуюся чужой и наполненной ватой. Не сразу поняла, где она, сколько времени и что вообще тут делает.

Кабинет. Ночь.

Да, она ведь ждала… Уснула?

Что-то её разбудило. Смутное, фантомное, на грани интуиции. Может, звук автомобильных покрышек по гравию или гулкие шаги, голоса?

Собрать себя обратно после глубокого сна-забытья слишком сложно. Она крепко зажмурилась и снова открыла глаза. Глотнула воды из стакана, который чудом не спихнула локтем на пол.

Шаги?

Вернулись? Почему так поздно? Аглая резко встала со стула, качнулась, из-за того, что потемнело в глазах. Как могла быстро добралась до двери кабинета. В пустых тёмных коридорах слишком громко отдавался стук её коротких каблуков. Множился эхом, будто кто-то бежал следом.

Нигде не зажгли свет…

На втором этаже тоже пусто. Может, всё просто показалось, часть муторного сна, навеянного чувством вины?..

Голоса.

Она спустилась вниз, прислушиваясь и вглядываясь в полумрак. В конце коридора правда горел свет. Но это раздевалка для персонала, Макса бы отправили в свой корпус.

Вернулись. Зря она, выходит, распереживалась.

Из раздевалки вышел один из кураторов, из тех, что ездят на задания вместе с ребятами. Аглая не помнила его, но он её точно узнал и.. Почему-то опустил глаза.

Так и шёл навстречу, глядя в пол, будто боялся, что она что-то заранее прочитает в его взгляде. Вот только не надо… Это слишком жестоко, чтобы за одну ошибку, наказывать так. Стать первым в истории руководителем, потерявшим самого перспективного подопечного в первые же дни.

– Максим ваш… – тихо заговорил куратор, находясь ещё слишком далеко, будто торопился избавиться от груза.

Аглая сжала челюсти и постаралась дышать так, как учила Ланочка. Чтобы вдох, счёт до двух, выдох…

Она ведь сможет справиться, если что. Пережить. Не сбежать, а просто перешагнуть и пойти дальше.

– Его ранили, он в больнице.

Ранили… Не убили?

Значит, можно спокойно идти досыпать домой. Нет уж, к чёрту, она должна сама убедиться, иначе так и будет думать, пока собственными глазами не увидит, не пощупает. Аглая развернулась и быстро зашагала назад, к выходу, манящему зелёным светящимся в полумраке указателем.

Наверное, так не принято, чтобы руководитель… Тем более ночью! Но кому какое дело.

Её не пустили. Сказали, что ещё спит после операции. Аглая задремала в кресле, а когда её растолкали спустя несколько часов, голова будто сидела на каменной шее, не повернёшь.

– Он проснулся, – сообщил врач.

– Спасибо.

Спокойно и медленно Аглая дошла до двери палаты. Уверенно, будто в её визите нет ничего странного, шагнула внутрь, сразу же нашла глазами Макса.

– Ужасно выглядите, – голос у него был тихий и чуть хриплый.

Одеяло закрывало тело снизу до груди, которая была плотно перемотана бинтами. Аглая напряглась, ожидая отражённой боли, но, наверное, ещё действовал морфин.

– Ты тоже, – она улыбнулась, подошла и села на стул возле койки.

– Мне простительно, из меня только что вынули пулю, а у вас какие оправдания?

– Я рада, что ты жив.

Сказала, и поняла, что это правда. Рада. Потому что не оказалась виновата в смерти человека. Рада, что жив её подопечный. Рада, что жив именно Макс.

– Вообще это странно, – сказал он. Сухие губы двигались медленно, наверняка ему было ещё сложно говорить, – обычно нас тут не особо навещают.

– Почему? Это нормально, я же отвечаю за тебя.

Говорила, а сама ощутила смущение. Ну правда, надо ей было сюда приходить? Не слишком ли счастлива оттого, что он жив, что можно слушать его голос?

– Личное присутствие не обязательно. Вам же сообщат о моём самочувствии. Ну и уж тем более всю ночь ждать – не дело это.

Как-то он мог вот так – лежать бледным, почти неподвижным, с тёмными кругами под глазами, но подтрунивать и улыбаться мягко, будто хотел поддержать. А мог бы тут не лежать. И не должен был бы…

– Я просто…

– Не оправдывайтесь, я рад, что вы пришли.

– Я не… – страшно захотелось пить.

Аглая поднесла стакан с трубочкой Максу. Значит, больно тоже скоро станет?

– Это я виновата.

– Вы в меня стреляли?!

– Да перестань!, – ей было и смешно, и стыдно. Хотелось вывалить уже всё, что мучило. – Из-за меня тебя послали туда.

– Ну да, – он лёг щекой на подушку и безмятежно улыбнулся, – вы же наш руководитель, из-за вас нас отправляют везде.

Да что он, нарочно? Смотрел так, будто и правда нарочно. Не хотел, чтобы она признавалась? Но… Почему-то рассказать было очень важно.

– Отправить должны были Пирожка… Пирогову. Я была против из-за её состояния, и поэтому отправили тебя.

Стало легче, зато острее ощутилась расплывающаяся по груди боль. Скорее эхо боли, но захотелось тоже прилечь. Аглая оперлась ладонью о край больничной койки и вспомнила, что забыла выпить таблетку. Хорошо, что здесь Макс, а не Пирожок. Он всегда лучше передавал эмоции, чем физические ощущения.

– Такая искренность очень вредная.

Аглая не сразу заметила прикосновение к своей кисти. Приятно до покалывания в стопах и тепло, хотя рука Макса почти такая же прохладная, как простыни. А ещё неловко. Но Аглая не отдёрнула пальцы. Не пятнадцать же, чтобы от такого смущаться и вообще придавать значение. И всё же придала, и волна электричества пробежала через всё тело. И будто сразу всё стало совсем не так, как раньше.

– Очень вредная, но спасибо. Тебе.

***

Аглая выбирала с тарелки рис, оставляя кусочки неаппетитного пересушенного мяса. Потом доела и их, потому что выбрасывать пищу неправильно. И вообще это просто еда, питание, а не удовольствие. Рита всегда крутила у виска. Она вообще считала, что всё должно приносить удовольствие, иначе зачем. Наверное, поэтому Аглая и решилась спросить:

– Как думаешь, насколько это глупо…

– М? – Рита оторвалась от поедания салата и приготовилась слушать. Советы давать она обожала, суть вопроса значения не имела.

Вообще-то Аглая не нуждалась в её совете. Просто нужно было поделиться, вынуть это из себя, потому что внутри стало тесно.

– Как думаешь, это очень странно, если нравится кто-то помладше?

– Мужчине? Да нормально, самое то.

– Женщине.

– М-м-м, ну не знаю, насколько помладше? – Рита подцепила на вилку помидорку и принялась разглядывать, будто оценивая, достойна ли она.

– Сильно помладше.

– Я такого не понимаю, – помидорка, видимо, оказалась достойной и отправилась в Ритин рот. – Когда тебе тридцать, а ему двадцать семь – это и не разница, считай. А если лет десять между вами. Что с ним делать-то? Потешить самолюбие, доказать, что ты ещё ого-го? – тут она спохватилась. – Гуль, ты ведь не про себя надеюсь?

– А это как-то меняет твоё мнение?

– Вообще-то да! То есть всë ещё хуже, учитывая, с кем ты работаешь. Ой, ну только не говори, что правда про себя. Ты?! Не верю. Так, ладно, и кто? Нет, не говори. Знаешь, помимо того, что это странно, в твоём случае, ещё и неэтично. Будь я тобой, постаралась бы забыть.

“Забыть”… Сейчас, сидя в столовой, наполненной запахами жареных котлет и супа, это казалось почти легко. А тогда, увидев Макса после выписки, хотелось кинуться ему на шею. Аглая даже не была уверена, что это желание взаимно. Да, он тронул руку, поблагодарил, но… Ей было слишком много лет, чтобы, как в школе, видеть в каждом случайном жесте мальчика повод для надежды.

– Я не расскажу никому, не бойся, – зачем-то сказала Рита.

– Мы, кстати, на сборы с понедельника уезжаем, так что на обед без меня…

***

Для ребят выделили целый отдельный полигон. Они бегали, ползали, подтягивались, как обычные солдаты – все в одинаковой форме. Учились стрелять из винтовок. Бессмысленная бюрократия. Сражаться-то они потом будут не с оружием, и все это знают.

Аглая смотрела за ними издалека. Иногда в бинокль, иногда – без, чтобы среди пестроты не выделять одну, самую высокую фигуру. Вокруг стелилось по-осеннему ржавое поле, тянулось к небу высокими колосками диких трав. И над головой – большие ватные облака, которых почему-то не бывает в городе.

Здесь бы просто побыть…

Аглая снова поднесла к глазам бинокль. Все уже двигались медленно, так сильно устали, что ощущение давящей измученности долетало даже до сюда. И Макс явно тоже устал, но упорно бежал с винтовкой, обогнав всех метров на двадцать. От этого пробирала гордость.

Неэтично, глупо, неправильно… Но всё равно невозможно просто так взять и отменить. Он оглянулся и Аглае показалось, что посмотрел прямо на неё. Нет, слишком она далеко.

После того, как Макса выписали из больницы, они виделись несколько раз и при всех. Он вёл себя обычно. А чего она ждала, что за косичку подёргает? Сегодня она как раз заплела...

Когда-то давно, ещё в школе, один мальчик предложил встречаться, потому что Аглая смотрела на него слишком влюблённо. Будто её чувства отразились в нём. Сейчас она уже неспособна на такой искренний взгляд, через который утекает сердце. Да и это было бы нечестно по отношению к Максу. Вон там сколько девчонок. Почти ровесниц и таких же трансляторов, как он, которые его понимают. А Аглае даже не приблизиться сейчас. Да и никому по-настоящему не приблизиться, они как в изоляторе, будто заразные.

Каково это, не уметь спрятать свои чувства, даже когда очень хочется? Хорошо, если это влюблённость в мальчишку, который в ответ поцелует тебя в дождь под деревом. А когда это боль, злость, трусость, стыд? Хочется ли так жить? Пусть их жизням и пытаются всеми силами придать смысл и важность. Они и правда важны, но взамен получают так мало. Лишь право быть героями, оружием, которое может защитить вот это самое поле и небо, и людей, которые боятся к ним приблизиться.

Но ведь они правда идут и рискуют, даже не только подростки, но и те редкие взрослые, кто сохраняет силу и жизнь. Неужели верят по-настоящему?

Пора было уходить, скоро закончатся учения. Им выделили комнаты в пятиэтажном корпусе, похожем на старый санаторий, только без лечебных ванн и всего такого. Ребят отправили на пятый этаж, Аглаю и другой персонал научного центра – на первый. Недостаточно большое расстояние, но здесь это и так почти роскошь. И всё же эхо их общих ощущений будет слышаться всегда. Придётся потерпеть.

Аглая прикрыла дверь комнаты, расстелила на полу оранжевый коврик для йоги. Ланочка велела не забрасывать занятия даже тут. Место на самом-то деле располагало. Вместо записи шума волн – живой лес. Достаточно открыть окно, и в него тут же хлынули шелест листьев и пение птиц, наполненные солнцем звуки, от которых чувства внутри сразу заняли строго отведённые им полочки.

Закрыть глаза, медленно вдохнуть, поднимая руки по сторонам… Наполнить себя воздухом, полным запахов скошенной травы и уходящего лета.

Ланочка любила напоминать: “Я там, где мое внимание.” И чаще всего Аглая оказывалась где-то глубоко в своих мыслях, а тело что-то там фоном механически совершало. Обычно неловко и с постоянным превозмоганием.

Сейчас даже удалось достать пальцами пола, почти не согнув колени. Правильное дыхание растворяет боль, если твоё внимание – это ты сам.

Не открывая глаз, Аглая легла на коврик, увела руки за голову. “Поднимаем ноги, сгибаем в коленях” – почти услышала Ланочкин голос. И услышала саму себя. Каждая жилка, связка – отзывалась, внешние звуки скользили мимо. Наверное, это и было целью занятий, а она обкрадывала себя. Верный способ отгородиться от чужих эмоций, отделить их от собственных.

Может оттого Аглая и ощутила какое-то инородное колебание воздуха, звук на грани слышимости… И открыла глаза.

– Вот чёрт!

– Очень невежливо.

У дверей стоял Макс, и поза у него была вовсе не такая, как у человека, который только что вошёл. Как давно он здесь, почему она не заметила, как открылась дверь?

После обмена репликами, Макс приблизился на три шага, но в тесной комнате это означало – встал у самого края коврика.

Аглая всё так же лежала на спине, с вытянутыми за голову руками и поза эта казалась дико уязвимой. Но и вскакивать, краснея, как восьмиклассница, она не собиралась.

– Невежливо входить без стука, – сказала Аглая, глядя Максу в глаза, удерживая его взгляд, как нитку, чтобы он больше никуда не смотрел.

Ноги, висевшие в воздухе, начали мелко дрожать от напряжения. Зачем он пришёл, ещё и застал так неловко. Но как не хочется его прогонять. Наоборот – коснуться бы, перетянуть новыми связками взгляды-руки-воздух лёгких.

Чьи это чувства? Неужели он ощущает то же?

– А сейчас уже поздно постучать? – и по его голосу, прерывистому, было ясно, что он не считает себя виноватым ни капли.

– Мне стоило бы попросить тебя уйти.

Аглая и сама знала, что её голос звучит вразрез словам. Знала, что Макс это тоже понимает без труда. Она же так старалась не сближаться, изо всех сил, а сама сделала просто самое худшее из всего, что только можно было.

– Но ты не попросишь?

– Нет.

***

– А ведь ты сам говорил, что лучше, когда отстранённо и холодно, почему же тогда?..

Аглая болтала босыми ногами над водой. Яблоневая ветка, нависшая над рекой, не казалась особо надёжной, но не хотелось трусить перед Максом. Он даже не держался. Привалился спиной и затылком к стволу, глядел на небо. Красивый. Если закрыть глаза и стереть себе память, то в его руках никогда не подумаешь, что он ещё вроде как мальчишка. Зато мужчина за тридцать уж точно не привёл бы её сюда и не помог вскарабкаться на дерево.

– А что, ты теперь сбежишь?

– Так было бы этичнее. Но я больше не смогу увидеть тебя, это проблема.

Макс ухватился за соседнюю ветку, будто ему вдруг понадобилась опора. А потом вдруг сказал:

– Я тогда злился.

– Что он ушëл?

А казался таким спокойным и уверенным. Даже сейчас Аглая ощущала через него только безмятежность. Ему было хорошо здесь, с ней. Она нарушила еще одно правило, не приняв Гилотенавол, но так хотелось чувствовать с ним всë, включая ноющие после тренировки мышцы.

Даже Загороднов, наверняка, так не поступал. Удивительно, конечно, что все ребята были настолько к нему привязаны. А ведь это так предсказуемо, кто у них ещё-то есть? Кто хоть как-то, пусть и на свой манер – заботится.

Аглая уставилась на упавший в реку яблоневый листик, как хрупкая лодочка он покачивался на ряби воды. Подул ветер и потянул его за собой.

Значит, то, что она сделала, делает – ещё хуже, чем казалось.

– Но ты не думай, – Макс будто подслушал. Вот опять, у кого тут еще суперсила делиться своими чувствами? – То, что у нас с тобой, это другое. И ты из-за этого ничем не обязана. Ни мне, ни остальным.

– Нам пора уже, а то хватится кто-нибудь.

Макс спрыгнул на землю и протянул ей руки. Держаться за его плечи так здорово – надëжно. Аглая без страха соскользнула вниз. Хорошо, что Макс был почти на голову выше, и напротив лица оказались не его губы, а грудь. Она ткнулась лбом в выпирающие ключицы и сразу развернулась, чтобы идти, чтобы не случилось того, что обычно происходит в моменты такой близости.

– Я злился не из-за себя. Из-за остальных. Из-за Лизки, Яси, Пирожка… Им это правда нужно, чтобы понятно и стабильно. А мне нужна ты.

Стало нестерпимо нежно. Словно еë чувства отражались в нëм и обратно – в ней, безумной цепной реакцией.

И тонкой нервной нитью через позвоночник пульсировало ощущение хрупкой мимолëтности. Короткого невозможного счастья, которым надо успеть насладиться.

– Пожалуйста, пойдëм, а то я умру.

Всё дорогу назад прошли молча, но держась за руки, и через них как через проводник, бежали токи тепла.

– Звонок! Срочный!

Аглая только вышла из столовой, где всеми силами представляла, что у нее отпуск. В санатории – почему бы нет?

Макс и другие ребята ужинали отдельно, но он обещал, что вечером сбежит к ней. Пусть стыдно будет потом, не сегодня.

– Звонок? От кого? – Аглая начала перебирать в голове тех, кто знал, как сюда дозвониться.

Мысль о руководстве почему-то была последней. Зря.

Нападение Октаники, срочно, нужны лучшие ребята. Через час будет транспорт.

Чехарда из слов, которые с трудом складывались в голове. Нужно отправить кого-то. Кого-то, кто справится.

Ни. За. Что.

– Что-то случилось? – опять Макс видел еë лучше, чем она его.

Через сорок пять минут.

– Отпуск кончился.

– Тебе надо ехать?

– Лучше бы мне… – Аглая крепко схватилась за открытую раму окна, та надсадно затрещала, щедро делясь занозами и шелухой старой краски.

Макс обнял сзади, поставив острый подбородок ей на плечо. Казалось, только его руки и удерживают от того, чтобы рассыпаться на кусочки.

Послать кого-то другого? Но он правда лучший, как она может не выбрать его? И как может – выбрать?

– Я ведь пообещал, что не помешает. Всë нормально.

– Как ты так можешь? – отчаянно спросила Аглая. – Как вы вообще все так можете?

– Как "так"?

– Спокойно идти, куда скажут. Принимать, как должное? Ты правда веришь во всю эту чушь с героями, с нашей надеждой?!

Выпалила и сама же испугалась, плотно сжала губы. Почти измена, предательские слова, которые не удержались внутри.

Макс фыркнул над ухом. Ещë несколько тëплых выдохов щекотнули мочку прежде, чем ответил.

– А кому мы еще нужны? В смысле, выбор-то какой? Я же не супермен, чтобы надеть очки, рубашку – и сразу скромный журналист. Если выбирать между ненавистью и пусть иллюзорной, но ценностью, я выберу второе. А ты бы иначе?

– Наверное, так же.

– Ну вот, так что всё нормально. Если начнётся война, твой парень всё равно отправился бы на фронт. Даже не будь он крутым транслятором, – Макс засмеялся. Совсем даже не натянуто, искренне.

“Твой парень”. Уже лет десять никто из её мужчин так себя не называл. Как это просто и мило. Как же ноет и рвётся сердце.

– Ты должна.

– Я не могу.

Он зарылся носом в её волосы, ещё крепче обхватил вокруг талии так, что она бы возмущённо пискнула. В другой раз. Сейчас она мечтала, чтобы ещё сильнее, чтобы чудесным образом срослись, сплавились кости и кровь смешалась, и чтобы лёгкие с одним на двоих воздухом. Тогда никто не смог бы их разодрать и забрать Макса.

– Если сделаю это, – вставляя бесконечные паузы между словами, заговорила Аглая, – не прощу себя.

– Тогда не прости меня.

Он с силой вжался губами в её загривок, и тут же стало слишком свободно и холодно. Аглая оглянулась. Макс уходил, и она точно знала куда.

Раз она не смогла отправить его, он отправил себя сам. Чтобы ей не нужно было быть сильной, чтобы не нужно было винить себя.

Но хоть он и слишком взрослый для своих девятнадцати, Макс не понимал, что теперь она будет винить себя ещё больше.

***

– Аглая, здравствуй.

– Алексей Витальевич? А вы тут как?..

Зачем пришёл Загороднов, разве он не в отставке? И явно не случайно – за какими-нибудь документами, – а заявился прямо к ней в кабинет. Казалось, что постарел, хотя сколько прошло? Месяц, не больше. Но, несмотря на проседь в короткой бороде, казался не таким усталым, как всегда. Теперь эти извечные мешки под глазами, похоже, носить Аглае. Она и правда не спала сегодня. И позавтракать забыла.

– Меня попросили приехать. Говорят, у вас тут ситуация, мол, ты тяжело переживаешь. А я вроде как твой наставник, да и ребята не чужие.

Интересно, кто такое сказал? Она ведь старалась не показать – видно, плоховато получалось. Макс там, а она должна быть здесь и делать вид, что её не уничтожает страх.

– Спасибо, но не стоило волноваться. Я в норме. Разве, это не рядовая ситуация? – лгала она.

– Я тоже сначала пытался, как ты, честное слово. А потом сам не заметил, что прикипел, и отправляешь уже, как своих. Думаешь, лучше б сам вместо, да кому я там нужен.

– Я не такая.

– Конечно, это я старый дурак.

“Старый слабак”. И она принялась незряче изучать первую подвернувшуюся подшивку бумаг. Только бы не смотреть в его лицо. Слабак?

Как бы трудно ни было оставаться железным, разве причиняло это боль? Разве хотелось выдрать из себя сердце, чтобы перестать чувствовать хоть на секунду? Разве может быть слабаком тот, кто добровольно согласился жить с этим чувством?

Аглая подняла глаза. Загороднов был умным и деликатным, не любил конфликты. Из-за этого многие считали, что он мягкий и податливый. Но он умел быть жёстким и решительным, где надо. И он смог выбрать путь любви.

Чувствовать – это больно.

– Был кто-то кроме Лизки? – спросила Аглая.

“Если Макс не вернётся, есть ли вообще что-то дальше?” Вот правильный вопрос, а не тот, что задала. Сейчас она едва могла вспомнить прикосновение его рук. Это пугало, будто Макс уже начал растворялся в небытие.

– Была, давно. А травмы происходили постоянно, это тоже тяжело. И рядом сидеть, и не подходить – почти одинаково. Завидую тем, кто способен не принимать близко. Ну ладно, что мы всё о грустном, не хорони вперёд времени. Расскажи лучше, как там ребята? Ненавидят, небось, меня теперь?

Не хоронить… Почему она, правда, совсем не верит, что Макс вернётся? Что всё будет хорошо.

– Нет, не ненавидят. Они вас любят.

***

– … Максим Капитанов, …

Там было слишком много имён, но Аглая услышала только одно. Дальше были красивые слова про героизм, про честь и жизнь, отданную во имя.

Аглая не стала ждать окончания речи, молча развернулась и ушла из зала. В такие моменты говорят: “что-то оборвалось внутри” или “стиснуло сердце”. Она изо всех сил прислушивалась к себе, в поисках подходящих симптомов безутешного горя.

И не находила.

Аглая ощущала грусть. Было жаль. А ещё очень пусто, будто из коробки, заполненной старыми игрушками, вынули огромного плюшевого медведя и осталась только всякая мелочёвка.

Наверное, просто шок. Если взрывом отрывает конечность, кровь ещё долго не идёт. Ведь так? Значит, с чувствами то же самое, ведь иначе должно быть целое море крови, это же Макс, она его…

– Аглая Львовна! – кто-то пискнул отчаянно, ткнулся ей меж лопаток и обхватил руками за пояс.

Она обернулась – Пирожок подняла к ней зарёванное лицо.

– Аглая Львовна! Макс… – бормотала через всхлипы. – Ну как же так, да? Я знаю, вы с ним… Вам, наверное… Мы с девчонками так завидовали вам, злились. Стыдно ужасно! Макс ведь вас так любил, так любил! Только вас.

Аглаю обдало волной горя, чуть с ног не сбило. Через прикосновение Пирожок почти напрямую вливала в неё своё отчаянное неприятие смерти, и что-то жгучее, отчаянное, невозможно болючее.

– Отойди от меня, пожалуйста. Слишком громко.

Чем больше Аглая удалялась от рыдающей девчонки, тем легче становилось дышать. Наверное, крови уже пора было потечь. Но она так и не потекла.

«Макс ведь вас так любил»…

Значит, она приняла за оригинал – отражение, отзвук? Как же сильно тогда он чувствовал, раз хватило на двоих?

На следующий день Пирожок снова хотела её обнять. У неё были красные сухие глаза и немного дрожали кисти, но Аглая не позволила. Пообещала только пригласить психолога на беседу и посоветовала выпить пустырника.

Загороднов очень сильный. Сильнее большинства тех, кто работает здесь. Но чувствовать всех – слишком сложно, слишком больно. Простому человеку такое не вынести. А Аглая – простой человек. Второй Загороднов из неё никак не получится. На первой же кочке чуть не сломалась. Хорошо, что узнала так рано, пока не затянуло.

Аглая закинула в рот сразу две таблетки Гилотенавола.

Пора работать, а ещё Рита на обед ждёт.