Цивилизация. Альфонс.

Я проснулся в отвратительном состоянии: голова раскалывалась, во рту пересохло, а тело ломило от непривычной позы на жесткой кровати. Рядом со мной Айи не было. В комнате сумрачно, но сквозь пузырь, заменяющий оконное стекло, пробивались лучи утреннего солнца, вырисовывая причудливый узор на полу. Я поднялся, чувствуя себя разбитым и опустошенным. Вчерашний день казался дурным сном. Свадьба, подарки, пир, странный секс… Все это было настолько чужим и нереальным, что я едва мог поверить в то, что это произошло на самом деле.

Я нашел чистую воду и тряпку на столе, «умыл» лицо и шею, протёр грудь и почувствовал себя немного лучше. Вспомнил вчерашнее равнодушное лицо Айи и снова ощутил укол раздражения.

Какого черта вообще происходит? Почему она так себя ведет? Неужели она не хотела этой свадьбы? Или это все местные обычаи, которые я не понимаю?

Нужно с ней поговорить, выяснить все.

Выйдя из комнаты, я оказался в небольшом коридоре, где невозможно было заблудится. Направился на кухню и увидел ту самую рабыню, которую подарил мне Мирос. Она стояла на коленях, убирая что-то с пола.

«Блин, а как её звать-то? Как здесь к рабам обращаются? — вопросов становилось всё больше и больше. — У неё же явно есть имя? У меня же было… чёрт.»

Меня, в прошлой деревне окликали просто: «эй», затем появилось имя — «Сквор». Оба варианта мне не особо нравились, но выбора у меня не было. А здесь же, в данный момент, встала дилемма, как я должен себя вести со своей рабыней.

Не припоминая, как местные обращались с рабами, точнее, я этого даже не слышал, выбор был невелик. Я окликнул ее, слегка повысив голос:

— Эй!

Она вздрогнула и испуганно обернулась, роняя тряпку. Глаза ее округлились, словно она сделала что-то страшное, за что сейчас получит.

Понимая, что я мог её напугать, смягчил тон.

— Где Айя? — спросил я, стараясь говорить спокойно.

Она указала дрожащей рукой в сторону двери, ведущей во двор. Её жест был настолько робким, что мне стало неловко.

— Госпожа ушла, — прошептала она, — Сразу после рассвета.

— Куда?

— Не знаю, господин.

Я нахмурился. Это начинало меня раздражать. Сбежала, что ли? Или у них тут так принято: поженились — и разбежались?

— Как тебя зовут?

— …

— Хотел бы знать, как к тебе обращаться, — добавил я, видя ее замешательство.

Она взглянула на меня с каким-то странным выражением, будто я спросил что-то совершенно несуразное. Затем, опустив глаза, тихо ответила:

— Меня зовут Лила, господин.

Лила. Простое имя, лучше, чем «Эй». И вполне красиво, к слову, ей подходит.

— Хорошо, Лила. Не нужно меня бояться, — сказал я, стараясь говорить как можно мягче. — Айя сказала хоть что-то?

Лила покачала головой:

— Нет, господин. Госпожа ничего не говорила. Она просто ушла.

— А где мой второй раб? — я припоминал, что помимо Лилы мне подарили мужичка, чуть постарше меня. — Он где?

— Он чистит шкуру, господин. Во дворе.

Кивнув, я только было собрался уходить, как меня посетил один важный вопрос, ответ на который мне хотелось получить прямо сейчас:

— Скажи мне, Лила, почему вы отвели взгляд, когда я вошёл в дом? — я скрестил руки на груди и прищурился. — Я сделал что-то не так?

Лила просто опустила взгляд в пол. Я ждал, сохраняя молчание и стараясь не давить на нее взглядом.

— Я не знаю, господин, — пробормотала она еле слышно. — Меня пленили пол сезона назад. Я не знаю всех правил вашего племени. Вам лучше спросить это у другого слуги…

Я вздохнул. Похоже, узнать что-то путное от Лилы не получится. Она не тупая, просто знает не больше моего. Чувствуется, что напугана и не хочет говорить лишнего. Возможно, действительно, дело в каких-то местных обычаях, о которых я не в курсе. Ладно, с этим разберусь позже. Главное сейчас — найти Айю и поговорить с ней.

Выйдя во двор, увидел второго раба. Он сидел на корточках возле кучи мехов и сосредоточенно вычищал их какой-то щеткой. При моем приближении тут же вскочил на ноги и поклонился. Вид у него был более уверенный, чем у Лилы.

Но я даже спросить ничего не успел, когда увидел свою жену. Она стояла метрах в пяти от дома и о чём-то оживлённо болтала с местными бабами. Причём, судя по её жестам и тону голоса, разговор был очень даже весёлым. Она смеялась, запрокидывая голову, и казалась совершенно другой, не той, что вчера лежала бревном в постели.

Моё появление, кажется, прервало их беседу. Бабы, заметив меня, затихли и обменялись многозначительными взглядами. Айя обернулась, и её улыбка на мгновение потускнела, словно я застал её за чем-то не очень приличным.

Я чувствовал косые взгляды, чувствовал, как они ощупывают меня, оценивают с каким-то непонятным домыслом.

Айя что-то сказала им? Или что?! Что я опять сделал не так? Что за хрень творится?!

Не только они, но и мимо проходящие местные, даже не бабы, а мужики, приложив руку к сердцу, здороваясь со мной, явно улыбались, словно я насрал в штаны публично! И это меня окончательно взбесило…

Я старательно скрывал раздражение, но внутри кипел. Подошел к Айе, стремясь не обращать внимания на оценивающие взгляды и шепот, следовавшие за мной.

— Доброе утро, — сказал я, стараясь, чтобы голос звучал непринужденно. — Куда это ты так рано?

Айя ответила не сразу. Словно подбирала слова или решала, как ей сейчас следует себя вести. Лицо ее было снова равнодушным, как вчера вечером.

— Собираюсь дойти до реки. Уже цветет стур, надо собрать отцу, — ответила она, отводя взгляд.

— Что-то не так?

Она промолчала, а я отчетливо увидел, как румянец заливает ее щеки. Бабы переглянулись, и одна из них захихикала, прикрывая рот ладонью и не сводя с меня взгляд. Я начинал серьёзно злиться: от непонимания, от этого бабьего перешептывания, от ее молчания. Чувствовал себя каким-то идиотом на этом празднике жизни.

— Объяснишь? — спросил я, стараясь не повышать голос, — Или мне у твоего отца спросить?

Айя вздохнула и наконец посмотрела мне в глаза.

— Поговорим позже, — сказала она тихо, но твердо. — Сейчас я не хочу.

Охереть! Ты чё, женщина?! Совсем ку-ку?!

Приложив последние усилия чтобы не рявкнуть, я, не отрывая взгляда от Айи, спокойно повторил свой вопрос, но жена решила молчать дальше. Понимая, что я сейчас могу тупо наорать на неё, резко развернулся и направился к своему рабу, который всё это время молча чистил шкуру.

В голове была одна мысль:

«Не сорваться. Я с этой бабо прикурю, и не один раз, видимо!»

Раб остановил работу, как только моя тень закрыла его. Положив шкуру на землю, он не смея поднять голову, поздоровался:

— Господин, — пробормотал он. — Великих начал вам!

«О, такого я ещё не слышал!»

— Великих начал? — переспросил я, вопросительно вскинув бровь. Слова звучали красиво, но были совершенно непонятными. — Что это значит? И как тебя зовут?

Раб поднял на меня глаза, в которых читалось явное замешательство. Видимо, я снова задал какой-то глупый вопрос.

— Меня зовут Харун, господин, — ответил он, стараясь говорить, как можно учтивее. — А «великих начал»… это пожелание удачи и процветания в новом дне. Так принято приветствовать господина.

— Понятно, — промычал я, присаживаясь на край деревянной колоды рядом с ним.

Раб тут же вскочил и теперь неуверенно топтался передо мной. Тут я не подумал… скорее всего — негоже господину сидеть рядом со своим рабом. Надо в будущем быть поосторожнее со своей «простотой».

С этой мыслью я уставился на горизонт, искоса наблюдая за женой. Айя по-прежнему стояла в кругу женщин, но теперь уже не смеялась. Лицо ее было серьезным и даже напряженным, словно она оправдывалась за что-то.

— Харун, скажи мне, что вообще происходит? Почему все так странно себя ведут?

Он молчал и мялся, опасаясь чего-то…

— И так, я слушаю тебя, раб, — сухо произнёс я.

Харун зашевелил губами, не произнося ни звука, словно не знал, с чего начать. Он оглянулся на улицу, убедившись, что нас никто не слышит, и понизил голос.

— Господин… Ваша жена… она из знатного рода. Ее отец — один из самых уважаемых людей в племени. И… — Харун снова запнулся. — И, возможно, она хотела показать…

— Что показать? Говори уже!

— Что она главная в семье, господин, — выпалил Харун, потупив взгляд. — Не подчиняется мужу. Она не подчиняется чужаку… — договорил он совсем уж шепотом.

Я почувствовал, как кровь приливает к лицу. Вот оно что! Эта чертова заносчивая дрянь решила сразу показать всем, кто в доме хозяин?! И для этого ей было необходимо выставить меня полным идиотом со странностями?! Посмешищем? Ей мало того, что я и так не знаю дурацких обычаев их племени, так она ещё и нашла возможность публично унизить меня.

— И как же она это сделала? — спросил я, стараясь говорить как можно спокойнее, хотя внутри все клокотало от гнева.

— Ну… — Харун снова покосился на Айю. — Муж должен был первым войти в дом, а ваша жена… — он вжал голову в плечи, словно опасаясь, что сейчас получит.

Я заметил этот жест, и тут же пояснил:

— Я не буду тебя наказывать, Харун, если ты мне скажешь правду. Не бойся.

Мои слова подействовали так, как надо. Он тут же продолжил, говоря ещё тише:

— Ваша жена должна была сесть на колени и подстелить свои волосы вам под ноги. Вы должны были пройти в свой дом первым, а уж потом позвать её, позволить войти в дом и стать хозяйкой.

Волосы на порог? Я на них наступить должен был? Охереть, чё за правила… то есть, она сходу решила всем показать, типа я у неё под каблуком? Ну нет, Айя, так дело не пойдет.

— Усыпать волосами порог, значит? И я должен был по ним пройти? — переспросил я, чувствуя, как закипаю изнутри. — А если бы я знал об этом заранее, что бы изменилось?

Харун пожал плечами, опустив взгляд в землю.

— Тогда вы бы показали свою власть, господин. Прошли бы, демонстрируя, что она подчиняется вашей воле. И тогда бы все видели, что вы — хозяин в доме. Но теперь… — он замолчал, не договаривая концовку.

«Теперь все видят, что я — тряпка, которой она может вытирать ноги, ” — мысленно закончил я за него, зло глядя на стоящую в кругу соседок новоиспеченную супругу.

Она все еще трепалась с этими бабами, но теперь ее лицо было серьезным и напряженным. Казалось, она чувствовала мой гнев, направленный на нее.

— Я же могу это исправить?

Он молчал.

— Может, мне публично высечь ее плетью на площади? Или заставить ее ползать передо мной на коленях?

Харун вздрогнул от моих слов.

— Нет, господин, конечно, нет! — воскликнул он. — Здесь так не принято! Это же дочь шамана!

Хм. Ну, возможно, я погорячился в своем предположении. Тем не менее, мне нужно было знать полный расклад:

— Скажи мне вот что, Харун, — я повернул голову и посмотрел на сжавшегося под моим взором раба. — Давно ты в этой деревне?

— Больше, — тут же ответил он, начиная думать. — Больше… — мужчина замолк, хлопая глазами и прикидывая что-то в уме. — О! — он вытянул перед собой руки и оттопырил пальцы. — Вот больше ярмарок, чем у меня пальцев!

Меня его жест позабавил с одной стороны, а с другой — даже немного удивил. Рабы не знают банального счёта. Нет у них понятия десятка, сотни. По крайней мере, я этого не слышал. И, как будто бы, надо задуматься о том, чтобы научить людей считать, дать им счёт. Или улучшить ту систему исчисления, которая у них есть, либо сделать так, чтобы она мне стала понятной. Возможно, когда-нибудь потом… Сейчас меня беспокоило другое…

— Итак, раз ты здесь так долго, — подытожил я, зная, что ярмарка проводится раз в год. — Скажи мне, что должен делать муж первым. Расскажи мне, что я не должен позволять делать своей жене.

Харун округлил глаза, словно я предложил ему покуситься на святая святых. Лицо его приобрело туповатый и озадачены вид, он соображал медленно — задача обучить чему-то хозяина была для него абсолютно новой и неожиданной. Она, похоже, пугала его: Харун съежился еще сильнее, словно пытаясь стать меньше, незаметнее.

— Господин… я… я раб, — пролепетал он, запинаясь на каждом слове. — Как я могу указывать господину, что делать? Это… это нельзя… я… я не знаю…

Наблюдая за его паникой я лишь раздражённо вздохнул: Харун раб до мозга костей. Почти такой же, как был я еще несколько дней назад. Значит… Придётся этими знаниями воспользоваться, хотя мне это не слишком нравится.

— Харун, — мой голос стал «вибрирующим», отчетливым,. — Ты сейчас сидишь передо мной. Я — твой господин. И я приказываю тебе говорить. Если ты утаишь хоть слово, если попытаешься обмануть меня — я лично вырву твой язык и скормлю моронам. Ты меня понял?

Он судорожно сглотнул, и я увидел, как по его лбу покатились капли пота: поверил.

— Да, господин, — прошептал он, опустив голову еще ниже. — Я понял. Но…, но я боюсь. Если мои советы навредят вам… вы меня убьёте!

Я усмехнулся, медленно качая головой. Этот страх был мне очень даже понятен. Здесь, в этом диком месте, законы чести, традиции и предрассудки стояли превыше всего. Но я не собирался сдаваться.

— Харун, давай так, — сказал я, глядя ему прямо в глаза. — Если ты поможешь мне, если дашь мне дельный совет, я тебя награжу. Ты останешься рабом, но условия у тебя будут получше, — я это сказал, не зная даже, в каких условиях он живёт. Но для себя подметил — узнать об этом как можно скорее. — Но, если ты хоть кому-то расскажешь о нашем разговоре, я сделаю так, что смерть для тебя будет наградой. Выбора у тебя нет, Харун. Говори.

Раб колебался, борясь с собой. Я видел, как страх и надежда борются в его глазах. Наконец, он поднял на меня свой испуганный взгляд и тихо произнес:

— Я… я… хорошо…

Я кивнул, довольный своей маленькой победой.

— Итак, Харун, говори. Что должен делать муж первым? Какие правила есть? И чего я не должен позволять своей жене? Расскажи мне все, что знаешь. Не утаивай ни единой мелочи. И помни: твоя жизнь зависит от твоей искренности.

Харун сглотнул, явно собираясь с духом. В его глазах все еще плескался страх, но теперь появилась и слабая надежда.

— Господин, вы должны были первым покинуть дом после первой ночи. Это древний обычай. Это показывает, что мужчина — бесстрашный охотник, добытчик и главный господин в семье. А ваша жена… она вышла первой…

Я нахмурился. Все эти обычаи казались мне дикими и нелепыми, но в этом мире они имели огромную силу.

— И что же должен делать «правильный» муж дальше, чтобы никто не сомневался в его главенстве? — спросил я, стараясь скрыть раздражение за вежливым тоном. — Опиши мне весь этот цирк по пунктам.

Услышав слово: «цирк» и «пункты», Харун нахмурился, ибо я произнес их на русском. Но не придавая значение неизвестным словам снова оглянулся, словно боясь, что его услышат. Потом, понизив голос до шепота, начал перечислять:

— После того, как вы вышли из дома, господин, жена должна приготовить вам завтрак. И не простой, а самый сытный и вкусный, чтобы заслужить расположение хозяина, чтобы нравиться ему, чтобы быть лучше других жён. Она не должна перечить вам в присутствии других людей, и всегда поддерживать ваши слова.

— А если она не согласна с моим решением? — перебил я, скрестив руки на груди. — Что, должна молчать и кивать?

Харун пожал плечами.

— Она может говорить когда вы вдвоем… Когда в дома… Если вы такое позволите. Говорить тихо и уважительно. Если жена кричит — над мужем все смеются.

— Ясно, — процедил я сквозь зубы. — А что она ещё не должна делать ни при каких обстоятельствах?

Харун замялся, словно боялся произнести эти слова.

— Она не должна приказывать вам, господин. Не должна спорить с вами перед другими. Не должна тратить ваше имущество без вашего разрешения. И… — Харун замолчал, покраснев.

— Говори! — рявкнул я, потеряв терпение.

— И она не должна… спать с другим мужчиной, господин. Это карается смертью.

Я усмехнулся: это было вполне логично даже в моей прошлой жизни, только мы там просто разводились, а не казнили баб. Может быть и зря…

— Хорошо, Харун, — сказал я, чувствуя, как гнев уходит, уступая место холодному расчету. — Спасибо за информацию. Ты мне очень помог. Но помни: ни слова об этом разговоре никому. Иначе… мороны.

Харун задрожал, но кивнул головой, подтверждая, что понял мои слова.

— А теперь, — продолжил я, — скажи мне, как мне исправить ситуацию? Как мне показать, что я — хозяин в доме?

— Это… сложно, господин, — ответил Харун, почесывая затылок. — После того, что произошло, вам нужно сделать что-то… очень… убедительное. Что-то, что покажет вашу силу и власть.

Я задумался. Бить жену на площади — это не вариант… да и вообще — бить бабу — скотство. Но ведь как-то её нужно поставить на место? Восстановить свое достоинство в глазах деревенских сплетников… Не бить… Но что же тогда?

Я встал с колоды и нехорошо улыбаясь двинулся к женскому кружку. Чем ближе я подходил, тем тише теперь звучали их голоса…