Crossroad

Макс В.

CROSSROAD

(повесть-мистика)

(вторая редакция)

Бийск

2023 год

Говорят, Бог создал дороги, а Дьявол – перекрёстки.

(Вилли Браун - «Слепой пёс» Фултон)

Наш крест – наш перекрёсток.

(Сергей Малёшин)

Иногда лучшая терапия – долгая дорога и музыка.

(Сеть Интернет)

Детям 70-х посвящается

День был как день, ничего особенного – немного хмуро, но тепло и без дождика. Макс торопливо шёл домой – должен был прийти Мишка Телегин, и показать аккорды на гитаре к «Венере». «А «Венера» – это супер-вещь!», – так размышлял юный музыкант (по крайней мере, таковым он себя считал), буквально пару дней назад получивший свой первый инструмент – шестиструнную гитару.

Гитара была старенькой, принёс её домой дед Пётр, а где он её взял – этого наш герой так и не узнал никогда, но в те дни ему было совершенно не до того, он страстно желал освоить в игре эту давнюю мечту, мечту всей его недолгой и беспокойной жизни. Период начала взросления совсем не казался этому мальчику быстротекущим, как раз наоборот – каждый прожитый час жизни был просто до краёв наполнен событиями, происшествиями, мыслями, мечтами и вообще чёрт знает чем.

Но самое главное в этой жизни было – музыка. Как и почему это произошло, что звуки буквально околдовали всё его существо – неизвестно. Он и сам не понимал причин этого – какой неведомой и таинственной силой было решено, что звуки мелодий, инструментов, это для него – окончательно и навсегда, что всю дальнейшую жизнь ему предстоит двигаться вперёд в поисках новых музыкальных впечатлений. Макс всю жизнь помнил один момент, произошедший в мае 1968 года, когда его отец получил трёхкомнатную квартиру в городском районе под демотическим названием ДэКа.

Уже в самом конце дня, немного спустя после суеты переезда, когда все немного угомонились к вечеру, мальчик вышел на балкон (если его так можно было назвать) – небольшую, буквально на одного человека площадочку, отгороженную от падения с третьего этажа массивными фигурными колоннами с бетонными же перилами по верху и высотой ровно по пояс. Находясь там, он услышал, как с левой стороны (как впоследствии выяснилось там и находился ДК) звучит, слегка отдавая эхом, какой-то оркестр. Мальчику в тот момент показалось, что исполняемая мелодия была просто прекрасна, а звучание её – волшебным. Звук, слегка искаженный расстоянием и лёгким ветерком, слегка дрожал и от чего-то волновался.

Неведомый певец исполнял песню, слова которой были непонятны, но это компенсировалось живостью исполнения и радостным удовольствием, с которым музыканты делали свой поток звука. Низкочастотные доли ровно и аккуратно ложились под весь пласт исполняемого и держали на себе звучавшие инструменты, как держит речной плот свой груз. Мальчик не знал ни имени певца, ни названия инструментов, ни того, что вообще там в закатном мареве совершается. Он замер как статуя, и зачарованный, слушал. И тут стало происходить то, чего он никогда ранее не ощущал – звучавшее входило в него напрямую – в голову, в грудь, в руки и ноги, совсем не спрашивая – а можно ли? Это было похоже на «физиологические эмоции» опьяняющего эффекта. Голова кружилась и немного потряхивало. Уйти было совершенно невозможно! Он буквально оцепенел и не мог двигаться, не мог уйти с балкона в комнату, где уже начиналась суета ново-вселившихся, а грозный мужской голос настойчиво созывал себе на помощь всех, кто находился вокруг, чтобы распаковывать и растаскивать вещи. Раздался грозный рык:

– ВЛАДИМИРРР!!!

Мальчик встрепенулся, но не смог заставить себя двигаться. В это время солнце уже садилось за горизонт, его край можно было безболезненно рассматривать, и как раз оттуда, где начинался закат, доходили до слуха волшебные эманации восторга и умиротворения. Совершенно очевидно, что если бы к тому моменту он прочел «Сильмариллион» Толкиена, то несомненно подумал бы, что эти ноты и такты доносятся не иначе как с волшебных полей Валинора, и эльфы – их исполнители.

После этого события у мальчика происходило много разных встреч с музыкой, но ни одна из них не могла сравниться по своему воздействию с тем накатом на сознание, который совершила на его психику, по сути, совсем ещё ребёнка, неизвестная ему сила.

Опустив глаза вниз, Макс вдруг увидел стоявшего на тротуаре пожилого человека, волосы которого по цвету напоминали снег, одетого в сильно поношенную куртку синего цвета, такие же брюки, и грязноватого вида кеды. Брюки, как и курточка выглядели затрёпанными до предела. Человек стоял, повернувшись лицом в ту же сторону, откуда были слышны волшебные звуки.

– Бомж, что ли, – подумал мальчик, – хотя и не грязный совсем.

В этот момент стоявший внизу человек поднял голову и заглянул ему прямо в глаза. Макс физически ощутил удар в солнечное сплетение, а в ушах гулко забухало.

– ВЛАДИМИР!!! – вновь раздался громкий окрик сзади, практически прямо в правое ухо, – Ты чего тут встал, забыл обо всём на свете? А ну ка, живо марш в комнату, дел нету у тебя? Сейчас я объясню всё что нужно! Спать скоро, а ты стоишь тут как истукан! Живо беги, давай матери помогай вещи разбирать! Соберись, и поживее!

Макс вздрогнул, испуганно метнулся назад в коридор, ухватился за ближайший узел и потащил его в комнату. Минут через пять он опять выглянул с балкона вниз – на тротуаре никого не было…

*****

Прошло несколько лет. Для мальчика отныне всё вокруг было пропитано музыкой. Звуки, доносившиеся с улицы, коробка с динамиком, выставленная вечером кем-то на подоконник, глуховатое звучание радиоприёмника – отовсюду звучали ритмы и поющие голоса. Главными инструментами в этом волшебстве были гитара и туки барабанов. Шестиструнный инструмент буквально снился ему. Он не один раз обращался с мольбой к родителям: «Пожалуйста, мне очень охота гитару». От отца всегда звучал один и тот же уничижительный ответ: «Это тебе не нужно, уроки лучше учи». Но количество просьб и их обоснований в какой-то момент уже начинало превышать всякий допустимый предел, и однажды вечером, живший с ними вместе дед Пётр пообещал скоро принести желанный инструмент. Сообщил он об этом негромко, озираясь в сторону кухни. Как понял Макс позже, он просто не хотел, чтобы его услышали.

И вот этот день настал. Гитара! Настоящая! Мальчик с восторгом взял её в руки. Подарок деда обладал интересной внешностью и странным характером – талия корпуса сильно заужена, гриф короток и в ширину таков, что на первом-втором ладу одним пальцем можно было спокойно зажать две струны, общая длина инструмента раза в полтора меньше известного ему стандарта. То есть – она вся была просто маленькая! Откуда взялось это чудо и кем могло быть использовано – тайна сия велика и не открыта потомками до сих пор.

Главный физический недостаток этого уникального во всех смыслах инструмента находился как раз в самой используемой при исполнении части – её грифе, он был искривлён так, что в районе седьмого лада зажать баррэ совершенно не представлялось возможным. В этом стратегически важном месте от струн до ладов было расстояние что-то около сантиметра. Гитарка эта (а язык больше никак не поворачивался её назвать) моментально получила имя «Цыганская», но свою роль в последующих событиях выполнила.

Потренькав несколько недель и поняв, что треньканье будет бесконечным и бесполезным, начинающий музыкант решил, что надо найти того, кто подскажет и научит. Рядом был старший брат Саня, озабоченный музыкальностью так же, как и все подростки вокруг, но он в тот момент сам не умел играть. Зато среди его приятелей были два человека, которые уже умели! Это были Вова Докучаев и Миша Телегин.

В один прекрасный момент мальчик насмелился, и подошёл на перемене в школе к Телегину, чтобы попросить его научить аккордам «Венеры»:

– Миша, аккорды к «Шизгаре» покажешь? Как время будет, конечно.

– Да пошли хоть сейчас! – Миша был человек общительный и не грубый.

Начинающий гитарист, не ожидавший скорого согласия, растерялся:

– Сейчас ещё урок у гнома, а потом подходи к нам домой. Идёт?

Миша широко разулыбался своими постоянно слюнявыми губами, и закивал:

– Не гном, а Николай Петрович. Хорошо, подойду.

Когда Макс оказался после уроков возле дома, Телегин как раз подходил к подъезду с широченной улыбкой на лице – он всегда был рад видеть очередного слушателя его бесконечного монолога, в результате которого в голове слушателя оставался лёгкий шум и некоторая растерянность. И монолог этот можно было прекратить только волевым усилием: «Ну всё, пока, Миш! Мне идти нужно, до свиданья». Мишка никогда не обижался, он просто шёл дальше искать новую жертву. Но в этот раз нужно было всё вытерпеть и получить необходимую информацию. Ведь это же аккорды «Венеры»! Эту вещь в те дни исполняли все и везде. И она никогда не оставляла слушателя равнодушным. Не иначе как ангелы принесли её мелодию в голову сочинителю, а в дальнейшем задели своим крылом голландских музыкантов, и Маришку с её божественным голосом, когда они собрались в студии для записи этой абсолютно гениальной композиции.

И теперь он тоже сможет сыграть эту гармонию!

Обучение гитарному мастерству происходило в прихожей. Поставив ногу в ботинке на табурет, а корпус инструмента на колено, Миша долго пытался приспособиться к характеру «Цыганской» гитарки, вздыхал, как обычно много говорил, и что-то бормотал о личном домашнем строительстве электрогитары. Долго и нудно рассказывал о надоедливой бабушке дома, которая постоянно жарила картошку на кухне, а ему срочно нужно прорисовать корпус гитары на заготовленной, и уже отстроганной рубанком доске – ведь скоро предстоит выпиливать форму, а где это ещё делать? Наверное, придется идти во двор, и пилить прямо там, на лавочке. Но всегда найдётся и подойдёт местный бездельник, и будет нудно советовать, как правильно держать пилу.

*****

Электрогитару парень строил уже целый год, как и многие другие подростки того времени, но он сделал в отличие от остальных достаточно много: подобрал кедровую доску-сороковку на корпус, нашёл брусок бука для грифа, намотал медной проволокой катушки звуковых датчиков и чудом, явно посланным с небес, отыскал пару сломанных простых гитар, у которых оказались почти целые колки, и достаточное количество ладов – их вполне можно было использовать!

Но самое главное – Миша обладал огромным преимуществом перед всеми остальными «гитаростроителями» – его отец работал слесарем-инструментальщиком на «котелке» – близлежащем котельном заводе, и обладал заслуженной репутацией слесаря-золотые руки, но самое главное – он не пил! Была большая надежда на то, что и при изготовлении тремоло на нижний порожек он обязательно поможет, и сделает на заводе с помощью токарей это чудо-устройство. Забегая немного вперёд, можно сообщить, что так оно и вышло. Гитара эта была всё-таки закончена, отец помог сыну выпилить корпус и гриф, подогнать его сопряжение, он сам нашёл и довёл до ума корпуса звукоснимателей, отровнял гриф, и закрепил на нём лады. Вершиной этого творческого акта (а отцу-слесарю самому по-настоящему стало интересно в процессе) было изготовление и установка изготовленного вручную настоящего вибрато-тремоло. Электрогитара была полностью завершена и готова. Мишка спаял электросхему, закрепил регуляторы тембра, и гнездо для выходного штекера.

Воистину, вся итальянская провинция Кремона взревела бы от восторга, увидев сие творение в руках этого гитариста-подростка, самоучки из далёкого сибирского города. На финальную доделку корпуса, а именно грунтовку и покраску его творческой энергии уже не хватило, так она и осталась девственно-древесной. Да и ладно!

Не именно ли к этому стремились в 1968 году Джон Леннон с Джорджем Харрисоном, отскабливая и отшлифовывая краску со своих именных Эпифонов? «Так звук будет лучше!», – заявляли они.

Мишкина гитара была довольно тяжёлая, и совсем непокрашенная, но она – играла, и выдавала звук, будучи подключенной ко входу домашнего радиоприемника.

*****

Гуру гитары долго мучился с укладкой своих пальцев на тоненьком грифе «Цыганской», пытаясь изобразить ля минор, а затем и мажор, но пальцы его в этот момент сжимались просто в горсточку, и «Венера» никак не могла начаться.

– В следующий раз принесу свой инструмент, хотя бы показать тебе смогу как правильно аккорды выглядят! – ворчал Михаил, но все равно убеждал, что изучаемые аккорды именно так и выставляются.

– Будет лучше сделать вот как – принеси лист бумаги, я тебе зарисую картинками, как нужно зажимать, а ты уж сам потом пробуй звук выдавить. Только прижимай струны к грифу сильнее, чтоб звук был длинный, и чтобы все струны звучали и затихали звуком, а не трыком.

– А трыком это как? – спросил ученик.

– А вот так как я тебе показываю сейчас! И Миша попытался взять ля мажор. И в самом деле слышно было только «тррык-тррык». Умение выдавать этот «тррык» в дальнейшем очень и очень пригодилось Максу при исполнении “Выглянуть через заднюю дверь” бессмертных Криденс.

В итоге вся картина аккордов шедевра была тщательно зарисована на бумаге и обозначена неведомыми до сих пор буквенными латинскими значками: Am, F, G, А, D#.

– А это что? Разинув рот, Макс недоуменно рассматривал рисунки с обозначениями.

– А вот с этим тебе надо будет разобраться и запомнить, а то на постоянку будешь потом аккорды рисовать, бумаги столько не найдешь. И удобно – все гитаристы эти значки понимают, и так записывают вещи для игры. Мишка стоя, расправив плечи и, подняв подбородок, начал изрекать пространную лекцию об основах музыкального самиздата в среде именитых гитаристов из ДК и его окрестностей.

Ученик закивал головой:

– Ладно, ладно я понял.

Макс попытался улизнуть на кухню, но не тут-то было, Михаил ухватил быка, то есть гитару за рога, то есть за гриф, одной рукой, а другой поймал его за локоть, и без остановки продолжал излагать юному гитаристу музыкальную истину в самой последней её инстанции.

– Хорошо, Миш, хорошо, я всё понял. Потом у Сани детали проясню, а сейчас мне бежать надо к Серёге, он уже давно ждёт. Спасибо большое, если что не разберусь, я в школе у тебя уточню.

Учиться у Миши было тяжело, да он и сам не горел особым желанием, так что следующим учителем Макса стал одноклассник Вовка Константинов. Его старший брат неплохо играл на семиструнке, обучив брата нехитрым четырем аккордам. А так как Володя учился в музыкальной школе по классу аккордеона, составлять гармонии аккордов он умел сам, да и на дополнительных занятиях в «музыкалке» его определили на мандолину, а это – восьмиструнный инструмент. Так что перейти на шесть струн для него не составляло проблем, всего то надо было – снять на инструменте брата верхнюю струну, и перестроить остальные. Учиться у него было, конечно, проще и легче. Тем более у Володи самого было много вопросов – он совсем не представлял себе современного рока, и засыпал вопросами о записях, группах, музыкантах. Интересно было обоим. Дома Макс без устали мучил «Цыганскую», с огромным облегчением два-три раза в неделю переходя у Константинова на его инструмент. И гармоника «Венеры» постепенно начинала прослушиваться довольно хорошо. Даже появлялось то самое ощущение лёгкого шевеления на спине между лопаток.

*****

В то же самое время Макс не отходил от компании старшего брата. Брат со своим другом-одноклассником Вовкой Докучаевым обсуждали проблему со школьным усилителем, находившемся там подвале. Вроде бы никак он не работал, и нужно было срочно его починить, иначе невозможно провести полноценную репетицию. Дело было в том, что Саня и компания пытались организовать гитарную группу, чтобы выступать на школьных вечерах. Это было пиком реализации творческих амбиций подростков тех лет – круче не было просто ничего, что могло бы сравниться с таким достижением. Совершенно ничего!

Вся проблема была в том, что для них это был последний школьный год – брат, Вовка Докучаев и Мишка Телегин – учились уже в десятом классе. С ними учился ещё один немного нелепый тип – Толян Ермилов. Начинать можно с его внешнего вида. Прическу Ерёмы – так его все называли, иначе чем «пук соломы» назвать было нельзя. Волосы ни в какую не желали подчиняться расчёске! Он ходил в костюме из ткани черного цвета. Костюм был пошит на заказ в швейной мастерской – и это была не прихоть юного эсквайра, а абсолютно советская необходимость, так как купить готовую одежду было проблемой. Оба рукава его пиджака постоянно были в блестящих светлых полосах – он постоянно утирал ими нос. На вопрос: «А чё это у тебя тут?», ответ звучал один – «Повидло!» Так вот, Толик планировался на роль бас-гитариста, и бас-гитариста довольно функционального по причине того, что, занимаясь в музыкальной школе по классу баяна, на факультативных занятиях он изучал народный инструмент под названием «домра». А домра это – струнный щипковый инструмент с двумя или тремя струнами. А у бас-гитары струн четыре. Ну почти то же самое! Получалось, Толя уже был готовый басист, к тому же – с музыкальным образованием. Но скоро эти мальчишки уйдут из школы, поступят в институты, и тема создания гитарной группы в школе вновь станет открытой.

В их несостоявшейся группе был ещё ударник по имени Серёга – ближайший друг Макса, с тех самых пор и на всю оставшуюся жизнь. Место ударника ему досталось что называется «по наследству» – за год до описываемых событий в школе существовал ещё один, самый первый школьный коллектив, в составе которого был его старший брат – Владик. Владислав был певец. В группе пели двое – он и Юра Кучеров. Микрофон для них имелся только один – марки МД-200, но им его хватало! И надо сказать, что звучали эти голоса хорошо, даже очень хорошо. На бас гитаре в том коллективе играл их одноклассник по прозвищу Стюля, который иногда переходил в некоторых песнях на соло гитару, и тогда на басу играл Кучер, а в другие моменты Юра брал в руки обычную, шестиструнную гитару. За ударной установкой сидел Рудик – фанат Ринго Старра. Ещё один парень играл на ритм-гитаре. Это был обычный, «уличный» инструмент, но с установленным датчиком. Имя его не помнится, а Серёга называл его очень просто – «мудила какой-то». Точные имена их так же, как и фамилии, остались затертыми во льдах времени, но память держит яркие образы очень хорошо, и этого уже не утерять.

Школьная ударная установка у Рудика была очень и очень не ахти. Меньше даже минимальных требований – небольшой рабочий барабан, хэд-чарлик и одна тарелка. Одним словом – тройка! Ну и, конечно же – самодельные, выстроганные перочинным ножом из сломанной хоккейной березовой клюшки две барабанные палочки.

Весь этот музыкальный инструментарий был школьным, а если подробно, то в это аппаратное обеспечение ещё входили – усилитель УМ-50, звуковая колонка КИНАП и отделённый усилитель от кинопроектора «Украина», уже упомянутая ударная установка, и единственный микрофон МД-200.

Электрогитара у Стюли была самодельная, покрашенная синей краской, с двумя рогами, сделанная абы как, но – при взгляде на эту гитару сознание у Макса мутилось от совершенства формы и наличия электрозвуковых датчиков. Бас-гитара у музыкантов тоже была ручной работы, цвета «хаки». Инструмент «на время, поиграть» предоставил сам Федька (так частенько называли Толю Пиндюрина, по причине его отчества – Фёдорович). Откуда Федька её раздобыл – было неизвестно. Гитара эта подключалась напрямую с датчика к усилителю без участия темброблока, так как его просто не было, а проблема дизайна регулировок была решена очень оригинально – регуляторы были вылеплены из пластилина и приделаны на положенное им место в нижней части деки.

Так вот про Серёгу – этому счастливчику выпала редкая удача – возможность присутствовать иногда на репетиции школьной группы вместе со старшим братом. Однажды Макс своими собственными глазами наблюдал небольшой кусочек этого волшебства. Вечером, после окончания «классного часа» (эти мероприятия происходили время от времени по воле классной руководительницы), терпевшие нравоучительную нудятину дети, молнией рванули до дому или еще куда, а Серёга с громким криком: «Я с Владькой домой пойду!», побежал к музыкантам, которые в актовом зале на втором этаже расчехляли инструменты, разматывали скрутки кабелей, гукали по струнам и негромко звенела тарелка, передвигаемая Рудиком.

Музыканты ходили от усилителя к колонке, раскручивая шнуры, пробуя подключаться. Гитарист Стюля настраивал свой инструмент, и в уже подключенный микрофон Владислав засылал Кучеру проверку – «Один, один, проверка микрофона, ну что там, Жабен?»

Атмосфера завораживала буквально колдовской магией. Макс замирал на минутку, и никак не мог насладиться, напитаться этим зрелищем (ну хоть бы немного поучаствовать), а вернувшись домой, долго не мог успокоиться. Увиденный им кусочек репетиции, – гитары в руках старшеклассников и звуки настройки аппаратуры, – до самого сна не уходили из головы. Контакт подростка с музыкой происходил на неизвестном для него уровне восприятия, и эти взаимоотношения с миром другого плана имели значение гораздо более весомое, чем любые внешние события или явления. Ничто не имело такого значения – это было самым главным. И сей феномен не поддавался объяснениям. Но кто их искал в том бурлящем мире музыкальных страстей?

*****

А Серёга в это время на правах младшего брата потихоньку осваивал азы ударного ремесла под руководством Руда. Так он и оказался на следующий год, будучи только лишь в седьмом классе – в группе старших по возрасту, начинающих музыкантов. И вот, уже с ними, где были Телегин, Докучаев, Ерёма и старший брат Макса Саня, Серёга участвовал на репетициях уже в качестве полноценного участника, но этот коллектив так ни разу и не сыграл перед школьной публикой. Причин тому хватало – мало репетировали, не было согласованного репертуара (очень много спорили по этому поводу), и самое главное – отсутствовали инструменты. В наличии имелась только самодельная электрогитара у Мишки Телегина. Толян Ермилов иногда приносил на репетиции трехструнную домру. Вова Докучаев играл на обычной акустической гитаре, к которой в дальнейшем планировал прикрепить электро-датчик. Единственного усилителя, конечно же не хватало для озвучки необходимого минимума инструментов. Ещё один усилитель обещал спаять Саня. Ключевое слово в этом – «обещал». Так необходимого всем аппарата никто и не увидел.

Не было также солиста-певца. Коллектив был полон мнений по поводу состава – Вовке Докучаеву не нравился Ерёма на домбре, Мишке Телегину – Серёга за ударником – «слишком маленький ещё». Но самое главное, что отсутствовало у этих юных энтузиастов для начала выступлений – это отсутствие у группы продюсера, то есть организатора. В ту эпоху его скорее всего называли бы «директор вокально-инструментального ансамбля».

Сами же музыканты-школьники были люди очень и очень молодые, совершенно неопытные в практически-житейском плане, и как организовать творческий процесс, репетиции, получить инструментальную базу и место для выступлений, никто из юных музыкантов совершенно не задумывался. Да и не было ни у одного из этих ребят в характере ни простого нахальства, ни доли лёгкого авантюризма.Думается, что и на сцену школьного актового зала они попросту боялись выходить. Эти новопредставленные Кены Хенсли, Ричарды Блэкморы и Киты Муны хотели просто играть, просто прикоснуться хотя бы одним пальчиком к волшебству околдовывающей магии ритмов. К несчастью, выхода из той ситуации не было никакого – ребята уже в самое ближайшее время безвозвратно уходили во взрослую жизнь. Для последующих попыток создания школьного оркестра у новых кандидатов была только надежда, что в ближайшее время всё изменится, и явится в реальности тот самый решающий фактор.

К концу учебного года, ближе к весне, в школе начал твориться ажиотаж – подростки бредили музыкой, и каждый, кто хотя бы один раз видел вживую электрогитару, хотел участвовать в группе. Примерные составы предстоящей совместной музыкальной деятельности возникали по принципу дружбы во дворе – какая была компания на улице, таков и был костяк рок-группы. А музыкальная грамотность или отсутствие таковой не имели особенного значения.

Без сомнения, все ведущие мировые рок-коллективы тех времён тоже изначально возникали по такому же принципу. Легендарные The Quarryman под руководством Джона Леннона, в своё возникли из точно такого же подхода. Один из участников той группы, по имени Пит Шоттон – был для него обычным уличным приятелем. И этот человек так и остался до последних дней пребывания Джона в Великобритании его лучшим и самым доверенным другом. Совместное творчество сближает людей теснее любых обстоятельств.

Как бы ни были дети той эпохи малообразованны музыкально, в момент совместного сотворении звучания какой-либо песни они представляли себе совсем другой звук и совершенно другой опыт исполнения. Элементы профессионализма пришли позже. Но было ли обретение мастерства счастливее и радостнее тех детских моментов?

Опыт участия в школьной музыкальной группе оказался воистину бесценным для музыкально одарённых детей, и никогда более в дальнейшей их беспокойной и довольно трудной жизни, они не испытывали такой искренней радости и восторга.

*****

Этап создания коллектива единомышленников по участию в школьном оркестре шёл полным ходом. Переговоры происходили на переменах, после занятий, перед киносеансами в ДК. Возникали совершенно противоречивые мнения по поводу того, кто именно это будет, вплоть до стычек на переменах – ведь группа могла быть только одна! Но до драк не доходило.

Одна группа состояла из Васи Рогачева и его товарища по прозвищу Сладкиш. Они приглашали на роль ударника Женьку Балакина, потому что он был самый крупный парень в их квартале. Таким и должен быть настоящий барабанщик по общему мнению. Но Евгений повел себя как истинный Портос, заявив – «Ударником может быть только Алён – он стучит уже почти два года, а больше никто и не умеет». А себя Василий видел гитаристом и сочинителем песен. Стихи он и на самом деле пытался сочинять, но вот гитару в руках держал раза три. Сладкиш собирался играть на тромбоне. Почему именно на тромбоне, никто не знал. Более того, никто и не представлял себе, что такое тромбон, было понятно только, что это – духовой инструмент, потому что будущий виртуоз духа меди пару месяцев посещал репетиции «жмур-бэнда» в ДК, дул там в трубу, но потом бросил, заявив – «это совсем не тромбон».

Другая группа зарождалась на квартале под названием «Мясуха», и состояла из будущих гитаристов – Вани Жудина и Валеры Динкеля. Также гитаристом Иван пригласил Макса, своего одноклассника, про него было известно, что «Он умеет на гитаре бряцать, ну и нас после подучит». На ударные планировался, конечно же Серёга, ну а кто ещё? Ему они правда пока ничего не сообщали, и как сказал вихрастый Жудин: «А чего сообщать, это и так понятно, сядет потом и будет стучать, а импровизации на гитару нам Стюля поможет расписать, я с ним уже поговорил». Этот тайный разговор состоялся между Иваном и Максом на перемене в школьном туалете.

Ещё один коллектив организовывал Слава Лушников, он проживал в квартале «У сотого». Сам Слава собирался играть на гитаре. Еще одним гитаристом должен был стать тоже Слава, но по фамилии Мазаев. И третьим гитаристом планировался Саня Кондратьев. Кондрат посещал секцию бокса, и больше было похоже на то, что он просто прослышал о планах создания школьной группы от своего одноклассника Мазая, и потом «внятно объяснил» обоим: «Без меня у вас ничего не выйдет никогда! Я тоже участвую. И всё!». На гитаре не умел играть ни один из них, а на ударные планировался тот же Серёга. Происходило всё это в среде седьмого класса, но было известно, что и в восьмых, и девятых классах брожение музыкальных идей также имело место быть, но доступа к этим подробностям в памяти нет. Да и откуда помнить – восьми, а тем более девятиклассники ни за что бы не стали делиться планами с семиклашками!

В пятнадцать лет год разницы в возрасте имеет важнейшее значение. Пятнадцатилетний мужчина ни за что не будет серьёзно разговаривать с младшим по возрасту.

*****

Потребление и ознакомление с классикой рок-музыки в ту эпоху происходило следующим образом – в каждой компании у кого-то одного дома был ленточный магнитофон, и как минимум – одна или две пленки с пере-перезаписью чего-нибудь. Это «чего-нибудь» как правило не имело определённого названия, по той простой причине, что пластинок, с которых была сделана запись, никто и никогда вживую не видел, да и вообще были большие сомнения, существуют ли таковые в природе. Реальные пластинки, точнее фирменные диски, к примеру – группы «Криденс», или «Роллинг Стоунз» были далеко за гранью их восприятия. Это было почти то же самое, как если глубоко верующему человеку, который был ознакомлен с текстом святых писаний только в отредактированном церковью переводе, и то – спустя почти две тысячи лет, принимать факт существования подлинной записи Евангелия рукой Марка или Иоанна.

Будущие творцы вынужденно «потребляли» ушами то, что у них было – трепетно слушали бубнящие из магнитофонов звуки, и пытались сымитировать то, что было им понятно на слух. А после делились мнениями по поводу исполнительского мастерства неведомых музыкантов. Сыскать новую и свежую информацию по музыкальным новинкам было довольно сложно. Это происходило по причине того, что новых записей просто не существовало, а любое появление новой плёнки с незнакомой песней воспринималось как настоящее чудо.

Визуальной информации о музыкантах и их инструментах также не существовало, появлялись только мутные чёрно-белые нечёткие фотографии размером примерно восемь на двенадцать сантиметров, но их можно было купить за полтинник или рубль на школьной перемене. ОДИН РУБЛЬ… Обед в школьной столовой обходился юному меломану максимум в 15 копеек. Но дети, кому это было интересно, голодали по шесть дней, и всё равно покупали эти самодельные постеры, а после подолгу рассматривали иконы своих богов вечером дома, или на уроках тайком от учителя.

И ещё – в школе постоянно происходил необъявленный конкурс рисунков гитар и ударных установок. Рисовали в тетрадках и на листочках, карандашом и авторучкой, рисовали все – у кого получалось удачно, у кого совсем никак, а однажды Максу попал в руки рисунок самого Стюли – изображение Джона Леннона в очках и с длинной прической, в профиль. На рисунке Джон поёт в микрофон с гитарой в руках. Выглядело это очень эффектно. Принёс это произведение конечно же Серёга. Много позже Макс узнал, что в этот момент Джон пел «Не подведи меня», а в руках его была гитара модели «Эпифон». Казалось бы, ну какое это всё имеет значение? Может быть и так, но значение это имело. И ещё какое! От этих мутных фотографий и карандашных рисунков было невозможно отвести глаз. А от глуховатых записей трудно отключить слух. И так хотелось повторить это. Даже на Цыганской гитарке.

*****

И наконец, началось движение различных сил в небесных сферах – маг махнул волшебной палочкой, колдун забормотал в глубине тёмной пещеры, ухнул филин в чаще, грянул хор на площади, и у директора школы по имени Николай Петрович, образовались свободные деньги в бюджете. А самое мистическое действо произошло, когда со следующего учебного года в школе появился новый учитель музыки. Именно его пригласил к себе на беседу директор, где и сделал предложение, от которого тот не мог отказаться – организовать в школе оркестр с музыкантами из числа учеников, дабы отвлечь старшеклассников от блудодейства духовного. Но в этой беседе возник один, неведомый доселе Николаю Петровичу момент.

Как известно, для решения любого вопроса, в реальной жизни требуются финансовые вливания, а для организации школьников на исполнение современных песен необходимы электрогитары и усилители со звуковыми колонками. Казалось бы – в чём проблема? Деньги есть. Но в тот период времени, в котором происходила эта история, в легальной торговой сети купить музыкальные инструменты не было никакой возможности по причине их полного отсутствия в ней. Приобрести гитары можно было только в торговле подпольной, и для этого требовались наличные. Как втолковал учитель музыки директору, – «Нужны живые деньги, и вам надо решить этот вопрос с шефами», – а это был котельный завод, и как он пояснил: «Снабженцы на заводе это могут сделать, а сумму я примерно определю к завтрашнему дню. Если вы согласитесь на это, то я инструменты найду, и в школу доставлю».

Николай Петрович после дня раздумий дал своё согласие, но за риск в покупке за живые деньги поставил учителю условие – взять под свою ответственность внеучебный факультативный процесс по подготовке некоторых детей к участию в «школьном инструментальном оркестре», а заодно нести всю материальную ответственность за приобретённый инструментарий. Собеседник согласился. На том и решили.

Воистину этого человека в школу направили высшие силы. Он в течении двух месяцев решил все проблемы по комплектации ансамбля, и нужные инструменты были приобретены. Звали этого доброго волшебника Валерий Романович. Фамилия его была – Деревянный. Школьники его уважали – человек он был незлобивый, с хорошим чувством юмора и здоровой предпринимательской жилкой. С чьей-то лёгкой руки получил самое демократичное и самое логичное прозвище – «Романыч», так его впоследствии и знало всё музыкальное сообщество города. Знало и уважало. А уважают человека в любые времена за честность и порядочность, ибо она, эта порядочность – либо есть в глубине характера, и это проявляется во всех поступках, либо её нет, и человек получается – пустой и гнилой внутри, а от такого только вонь одна да безнадёга.

В ближайшее время им были приобретены все необходимые на тот момент для школьного оркестра инструменты – бас-гитара «Тоника», ритм-гитара «Ленинградская», клавишный синтезатор «Юность-70», прозванная музыкантами «Ёника». Также в помощь усилению звука появился усилитель «Одиссей» и пара акустических колонок: одна родом из комплекта учебного кинопроектора «Украина», и другая, под названием «КИНАП», применявшаяся для озвучивания кинофильмов в отечественных кинотеатрах. До сих пор интересно, где и как всё это приобретал Романыч, на какие ухищрения и подлоги шёл в достижении этой цели, но к большому сожалению, дети-музыканты в школе тогда не задавали этих вопросов – это просто не приходило им в голову.

Что бы ни планировали ранее школьные интриганы-организаторы, а шло всё по плану Романыча – он наблюдал за школьниками и присматривал музыкальных детей со спокойным характером (неприятности ему были не нужны), и процесс формирования коллектива поначалу происходил только у него в голове. Но пока ничего толком придумать он не мог, хотел даже общешкольное прослушивание устроить. А между тем некоторые события происходили совсем не по его воле – однажды на перемене Макс заметил Тольку Ермилова, несостоявшегося басиста из прошлогоднего коллектива.

Толик подошел, поздоровался и спросил, как найти Романыча.

– А чего он тебе?

– Да я слышал, он инструменты притащил, хотелось поглядеть-потрогать.

– Откуда узнал?

– Эру встретил около дома, она рассказала.

Эра – школьный учитель истории, она жила с ним в одном доме. Толик, как чуть позже выяснилось – не прошел по конкурсу в НЭТИ, и учеба в институте откладывалась на неопределённый срок, минимум до весны, а потом вполне вероятно – призыв в армию, если хромая не вывезет. В данный момент парень планировал, вернее планировали его родители – пойти поработать к отцу на завод «Электропечь» в роли кого угодно, лишь бы год протянуть, ну а сам он хотел чем-нибудь занять свободное время. Все его одноклассники поступили в институты, других друзей в его жизни не случилось, заняться особо было нечем, вот он и пошёл по инерции в школу.

Время до конца перемены позволяло, и Макс предложил:

– Да он у себя должен быть, пойдем отведу.

И они вдвоём пошагали на второй этаж к проходу в коридор, который вел в недавно пристроенный двухэтажный блок, на втором как раз и располагался музыкальный класс. Романыч был на месте – как раз в этот момент они вдвоем с Кузьмичом-трудовиком занимались архиважным делом – отливали из разведенного гипса в форму барельеф Петра Ильича Чайковского, который впоследствии должен был украсить стену класса музыки. Дело шло к концу, и скульпторы тихо переговаривались:

– Хватит поди гипсу-то?

– Не ссы, Кузьмич, не хватит – на мел изломаем, ты вазелином смазал?

– Чего смазал?

– Ну не жопу же свою, ты чё? Форму!

– Канешь смазал, Романыч, ты ж объяснил.

– Ну гляди, Кузьмич – если забыл, то Ильича придётся крошить, а тебе – начинать жопу свою мазать! Ты думашь, у Мартышки легко было гипс выпросить? Я ей и спел, и сплясал, и анекдоты все рассказал, пока дала.

– Ну и как дала потом?

Романыч внимательно поглядел Кузьмичу в глаза, – Ты про что сейчас?

– Да про гипс же!

Тут ржали впокат уже все четверо. Мартышка – это было прозвище Марты Михайловны, учительницы химии – тщедушное существо неопределенного уже возраста с неопределённым цветом волос, была человеком с очень сложным характером. Может, потому что доживала одна? Кто знает…

– Ну чё Толик, как дела с институтом у тебя? – задал вопрос Романыч несостоявшемуся студенту.

– Нормально, по конкурсу не прошёл, теперь на завод пойду, – ответил тот.

– Ну а что, поработаешь немного, на следующий год поступишь.

– Если весной в армию не заберут. Слушай, Валерий Романович, покажи, чего приобрёл ценного, похвастайся.

– Сейчас, руки помою. Романыч косолапо пошагал в угол довольно большого зала, кабинетом назвать это помещение язык бы не повернулся, и в отдельно устроенном рукомойнике быстро сполоснул забелёные ладони, вытер руки, и пошёл в другой угол, где была устроена вместительная кладовка – там и хранились его сокровища.

– Гляди, Толик, только аккуратней. И Романыч с этими словами вытащил на свет сперва «ленинградку», её мигом подхватил Макс в левую руку, затем подал Толику бас-гитару «Тоника», – Ну и «Ёника» ещё, вон в уголке стоит.

– А усиление?

– Всё есть, УМ-50 старенький ты видел, взял еще «Одиссей» – для вокала как раз пойдёт, ну и у Михаила Ивановича из кабинета физики «Украину» выпросил – у неё проектор сломан, а усилок с динамиком пашет, немножко только доводка нужна. Кабель ещё нужно притащить, мне в драмтеатре обещали. Поможешь? А то он тяжёлый.

– Само собой, Романыч. Ну что, теперь людей надо собрать. Так? Играть есть на чём.

– Людей Толик полно, надо музыкантов, – улыбался Романыч.

– Ну один, считай есть – басуха-то вот она! Почти что домра. А где всё добро приобрёл, не секрет?

Романыч пожал плечами:

– Да какой тут секрет. Я когда в отпуск пошёл, то поехал на родину, в Сочи, родителей повидать, да младшего брата. Город знаю хорошо, вырос там, ну и пошёл сразу к «Мелодии», там на правом углу жучки толкутся. Ещё до угла дойти не успел, слышу меня сзади кто-то кличет: «Товарищ, вам не гитары, случайно, нужны?» Оборачиваюсь – стоит интересный дядя такой – волосы седые, до плеч, и весь в джинсу одет.

При этих словах у Макса бешено закрутилось в голове: «Что-то знакомое – седой в джинсовом костюме, где я видел такого?»

А Романыч продолжил рассказывать:

– Ну, я ему и говорю – случайно нужны. А что у вас есть? Вот так и разговорились. Короче, я ему ситуацию обрисовал, всё обсудили. Когда я сюда назад поехал, он меня на вокзале в Н-ске ждал. Поехали сразу в клуб Клары Цеткин, там всё это добро и лежало. Мы с ним цену и комплект предварительно в Сочи обсудили. Из клуба повезли инструменты в сортировку на вокзал, там упаковали в контейнер, всё отправили. Ну, потом я деньги с книжки снял, и рассчитался. Хороший мужик попал. Интересный. На гитаре отлично играет. Гитара у него – американская, Гибсон. Мы с ним потом полдня общались, до поезда время было. Совет дал – ты, говорит, особое внимание обрати на ритм-гитариста, он в групповом звучании очень много даёт. Говорит, гармонический фон в общем звуке он и делает. Я, конечно, с эстрадными оркестрами дела не имел, спорить не могу, но вот такой совет был.

Толик тут же встрепенулся:

– При чём тут ритм? В роке весь драйв создают бас с ударными!

Романыч с улыбкой посмотрел на него:

– Толян, а ты у нас играл в рок-группе? На домре? Слушай, скоро урок начнётся, а у меня окно. Оставайся, поговорим, всё и обсудим, как нам дальше жить. Посидишь?

Ерёма кивнул:

– Времени – вагон. Конечно, останусь.

Тут раздался звонок с перемены. Макс встрепенулся, – Я побежал. Толик, вечером в ДК?

– Ага, – ответил тот вполголоса, шевеля пальцами по струнам «Тоники».

Торопливым шагом мальчик добирался до класса, урок должен был быть по литературе, дыхание его было прерывистым и частым. В голове стучали беспокойные мысли: «О чём там у них сейчас разговор? И надо же было перемене закончится, вот ведь, а? И уроков еще два, а до вечера часа четыре. Придётся ждать. Чего это мне дядька тот вспомнился? Где же я его видел? Ну точно видел – в джинсах, куртка ещё на нём была, и голова вся седая. Ну ладно, это потом. Ну что – кажется в школе группа будет. Меня Романыч возмёт? Серёга будет на барабанах, больше просто не кому, Толян на басу. А кого на ритм?»

По большому счёту сейчас решалась его судьба – повезёт-не повезёт. Его участие было почти в каждом намечавшемся коллективе, кроме конечно, явно провальных аутсайдеров. А вот участие в том, о котором сейчас явно идёт речь у Романыча с Толиком – нет.

– Макс, отвечать будем? Строгий тон Татьяны Матвеевны привел его в себя. «Какая литература? О чём они вообще сейчас тут толкуют?» Тема на уроке была по роману «Как закалялась сталь», он знал его довольно хорошо, быстро поднялся, автоматически ответил что-то и опять погрузился в свои размышления – участие в группе было сейчас важнее всего…

Вечером, в ДК на втором этаже, вернее даже, на втором с половиной. После зала с колоннами, были еще ступени вверх – подъём на пятачок для размещения духового оркестра, который ещё лет семь назад давал короткие выступления перед киносеансами. Вот там-то и состоялся серьёзный разговор трёх решительных людей, заинтересованных в осуществлении задуманного несколько лет назад проекта. Проекта, о котором каждый размышлял в отдельности, но у всех этих мыслей имелась общая платформа.

Ещё днем Макс предупредил Серёгу, чтоб тот никуда не планировал хода, а пришёл бы часам к шести в ДК: «Будет Ерёма, есть разговор, подходи. Сигареты я возьму» – и неожиданно для себя подмигнул ему. К началу восьмого класса дымили уже вовсю, сигареты помогали справиться с тяжестью бытия, и придавали особую утонченность личному авторитету среди ровесников.

*****

День длился бесконечно, и прошел до вечера кое-как. Наконец, в киоске возле «сотого» в половине шестого была приобретена пачка «Опала», и Макс поспешил в ДК. Собрались втроём – Толик, Сергей и он. С первых же минут стало понятно, что у всех присутствующих сегодня – удачный день, и удача эта – с большой буквы.

– В общем так, – начал Толян на правах старшего, – вопрос есть, музыку делать будем? Романыч инструменты подтащил, вроде есть всё что нужно – басуха, ленинградка, усилки, ну и ёника.

– Само собой, тут и обсуждать нечего, – ответил Макс.

Серёга сначала утвердительно молчал, но потом выдавил, – А бочку он нашёл?

– Сказал скоро будет. В каком-то Доме учителя обещали. Но без кожи.

– Да лишь бы обод нормальный был, кожу найдем. В конце концов, вон у отца Макса плащ кожаный есть. ГДР-овский. Притащишь?

– Ага, Серёж, притащу, конечно, только потом он нас всех вместе с Романычем к себе притащит, и на починку плаща заплатки со спины твоей вырежет. А у меня с задницы.

Всем стало смешно. Толик принялся объяснять:

– Расклад такой – я на басу, Серёга за барабанами, Романыч на ёнике, ну а ты, Макс – на ритме. Насчёт репетиций. Начинать можно хоть когда. Приходить – обязательно, с этим будет строго. Романыч отдельно уточнил. Ну и на самом деле, это всё верно. Я по музыкалке помню, чуть прохалявил – всё забыл, пальцы хуже работают, ничего не охота делать уже. А тут группой играть. Сыгрываться надо, слушать друг друга. Не очень это просто. Будем договариваться каждый раз отдельно, но в четверг – обязательно! Да и Романыч так присоветовал, можно даже сказать, что только про это и говорил.

– Да это тебе в музыкалку неохота было ходить, вот ты и халявил, заметил Серёга.

– Серёж, тебе так только кажется, что будет вечный кайф одно и тоже долбить постоянно из раза в раз. Очень быстро надоест. Посмотрим, что скажете месяца через два.

– Да мы на этой войне – самые геройские герои. Да мы хоть что могём. И слова не скажем. Да нам только дай струмент да хлеба кусочек, мы там неделями жить будем! – Макс стучал кулаком себя в грудь и выпучивал глаза. Все засмеялись.

– Я серьёзно про репетиции говорю, это – главное. Чтоб потом звучать прилично, когда выступать будем. Романыч ещё говорил про какой-то конкурс вокально-инструментальных ансамблей среди городских школ весной. Вот там точно нельзя будет облажаться. В общем теперь всем думать про репертуар – с чего начнём и что будем оттачивать. Я «Дельфина» принесу в ближайшие дни, у меня плёнка одна есть, вроде Криденс там записан. Если кто ещё чего сможет из записей принести, несите. Будем выбирать.

– По-моему, на Ленинградке струны полное гавно, даже канитель местами раскрутилась, – глубокомысленно заметил Макс.

– А у тебя что, на Цыганской хорошие что-ли? – возразил Толян, – ты на Тонике видел какие канаты натянуты? Явно со старого рояля сняли. Я вот точно пальцы в кровь сотру на первой же репетиции. Попробую в музыкалку сходить по старой памяти, мож что там приличное удастся выпросить.

– Слушайте, гитаристы, а кто будет петь? – спросил Сергей. Воцарилась тишина.

– На месте посмотрим, надо ещё всё прослушать нормально – как звучит, как играет, короче аппаратуру всю проверим по человечьи, потом и решим, –заключил Толян.

На том и было завершено это великое Учредительное собрание, имевшее поистине историческое значение. И на самом деле – произошёл один из тех моментов, которые и определяют то, что зовётся судьбой, мойрой, фатумом, вектором дальнейшего движения или листом из Книги судеб. Подробности этого собрания с течением времени во многом «убежали» из памяти, и потребовались значительные усилия, чтобы восстановить хотя бы его смысловую часть. Казалось бы, малозначащая встреча – так, обычный трёп подростков, вечер после трудного дня, поболтали-разошлись, и только позже, через годы, пришло понимание значимости таких вот жизнеобразующих моментов, не произойди которые, всё могло бы пойти иначе. Большое видно издалека.

Эти, по сути своей ещё дети, не сознавая того, удачно совпали векторами желаний, а когда к этому ещё и прибавилась их природная музыкальность, тогда и проявилась магия, и – получилась вполне согласованная группа. Творческие задатки, это – аванс, полученный человеком при рождении от природы. В их случае оказалось, что это – музыка. Музыкальность без сомнения, присуща каждому человеку, хотя порой это остаётся не выявленным.

Все обстоятельства данной истории, к моменту той встречи устроились таким образом, что исчезли большинство препятствий, которые не дали их предшественникам реализовать свои стремления и задуманные планы.

Выходили из ДК вместе. Внизу, в холле, перед двойными дверьми выхода, Толик попросил закурить. Макс, пошарив в кармане пиджака, смачно ругнулся:

– Блин, пачка наверно на ступеньках осталась. Толян, сгоняй сам, пока кто-нибудь не слямзил.

Толик рванул назад. Выходили на улицу вдвоём с Серёгой. С правой стороны здания, возле афиши со списками киносеансов и телефонной будкой, стоял фонарный столб. Освещение тусклым конусом распадалось вниз. Между афишами и будкой кто-то стоял. Макс заметил его боковым зрением, и когда поравнялись, повернул голову. Что-то знакомое всплыло у него в памяти. Ну конечно – это же тот самый человек, который стоял тогда вечером под балконом! Только теперь на нем была замшевая куртка, и светло-коричневые ботинки, а штаны были те же самые – тёмно-синие и заметно выцветшие на швах и сгибах. Слегка длинноватые седые волосы придавали какой-то неестественный штрих к его облику. Он смотрел мальчику прямо в глаза и еле заметно улыбался. Пройдя ещё несколько шагов, Макс повернулся к собеседнику:

– Серёж, глянь дядя у афиши стоит, вроде в джинсе?

Серёга повернулся вправо:

– Где? Никого там нет. В телефонке? Там кто-то есть, звонит.

Оглянувшись, Макс остановился – действительно, в будке кто-то стоял, прижав трубку к уху и разговаривал, но это была женщина. А человек в джинсах исчез!

– Ну сейчас же был. Куда делся? Точно был. Чёт, мне кажется, я его уже видел раньше.

Подошёл Толик:

– Нашёл сигареты, не пропали, закуривайте, товарищи.

– Ты чужими то не очень распоряжайся, дай сюда, – Макс забрал пачку из его рук и сунул в карман. Двинулись в сторону «сотого». Разговор ушёл в сторону, юные музыканты принялись теперь горячо обсуждать – то баланс грифа у басухи, то выдающиеся «достоинства» звукопередачи единственного в арсенале микрофона, то дохлые струны на «ленинградке» и катастрофическое отсутствие нормальной ударной установки у Серёги. День подходил к концу, а завтра – четверг…

*****

Для первой репетиции день выпал обычным во всех смыслах – школа, уроки, перемены. Потом уроки дома, и – когда ещё не пришли с работы родители, собраться и умотать, пока не впрягли в какое-нибудь им одним нужное мероприятие. К школе подошли все вместе – Макс дожидался Серёгу возле его дома, а Толик подходил к школе со стороны «сотого». Все – во́время!

Романыч, конечно, тоже ждал этого момента. Для него всё должно было выясниться в самом начале. Время, чтобы обучить детей групповому исполнению катастрофически отсутствовало, а к весне кровь из носу нужно подготовить исполнительский уровень группы таким образом, чтобы не объяснять музыкантам часами, что ему от них нужно. Буквально через пару недель должен состояться ежегодный вечер старшеклассников «Золотая осень», но он не очень надеялся на чудо – что дети сразу заиграют группой, да и нерешённых вопросов по обеспечению исполнения ансамблем обязательных номеров тоже много. Ну и оставалось желание самих музыкантов – они ведь пришли научится исполнять свои любимые номера, которые были из репертуара зарубежных рок-групп. Вот это направление в музыке Романыч совершенно не знал. От такого обилия вопросов разум его разносило на части.

Особого общения с продвинутой молодёжью у него не было, и он совсем не знал модного в то время музыкального репертуара. Образование получил в Барнаульском музыкальном училище на отделении «Народные инструменты». Затем решил учиться дальше, и на тот момент являлся студентом-заочником краевого института культуры.

В текущий момент положение его карьеры выглядело так – существовала необходимость выполнения условий компромиссного соглашения с директором школы Николаем Петровичем за его поддержку в приобретении инструментов для школьного ансамбля, то есть – обязательно организовать подготовку школьников-музыкантов для участия в городском конкурсе юных талантов, а также обеспечить музыкальное сопровождение школьных вечеров для старшеклассников.

К тому же, зная об интересе определённой группы подростков в школе к участию в школьном оркестре, Романыч хотел сыграть на этих общих интересах – заработать вес в учительской, авторитет среди учеников, а также получить бонус для защиты диплома в институте. И вот весь этот ковёр, сотканный из обязанностей, эмоций и желаний участников, в итоге получил своё воплощение в виде группы рокеров-подростков в количестве трёх человек.

Зайдя в музыкальный класс, будущие звёзды единогласно воскликнули: «Ух ты!», увидев, какой инструментальный фуршет приготовил к их приходу этот немного косолапый человек в полосатой рубашке, слегка грузноватый, с постоянной улыбкой на лице и грустными глазами.

– Ну Валерий Романович, вот вы дали! Здорово! Вот это уже дело!

Парты у дальней стены были отодвинуты, тут стояла «Ёника» и ударная установка. На преподавательском длинном столе лежали ритм-гитара «Ленинградка» и бас «Тоника». Четыре табурета, выставленные возле учительского стола, были заставлены усилителями: «Одиссей», УМ-50 и блок «Украина». Тут же были и звуковые колонки – «КИНАП», рядом с ним небольшая колоночка от «Украины», и обтянутая на фасаде серой клетчатой тканью с деревянными боковинами акустика неизвестного происхождения, которую в дальнейшем именовали «голосовая». Стойка для микрофона выглядела довольно основательно – на полу сантиметров тридцати в диаметре – массивный металлический диск, покрытый молотковой эмалью, в который ввинчивалась хромированная штанга с зажимом для микрофона, который пока был просто намотан шнуром подключения на верху этой конструкции. Ну и вишенкой на торте выглядели ровные мотки кабелей с уже готовыми штекерами подключения.

– Пол дня тут мучился с пайкой, – начал Романыч, – И давайте сразу договоримся, звать меня будете как вам удобно, но обращаться только на «ты».

Атмосфера сразу разрядилась, и оставшееся время, почти три часа вся компания занималась подключениями, проверкой, настройкой и прослушиванием этого бесценного оборудования. Пробовали всё – разные уровни громкости, местоположение, крутили регуляторы, орали по очереди в микрофон, Дима без конца менял натяжение струн и пластика на барабане, проверяя свои настройки мощными ударами. В итоге выяснил, что на чарлике сломана одна распорка, и при работе педали он заваливался вбок. Нужно чинить. Макс распорол палец об обмотку струны, и после этого занялся опробыванием настроек звука на Ёнике. Толику категорически не нравились басовые рояльные струны, и он даже хотел сбегать к трудовику Кузьмичу за наждачкой, чтобы немного подшлифовать, Романыч кое-как отговорил его:

– Толя, не делай этого, будет хуже в миллион раз, подожди, завтра я не смогу здесь быть, значит в понедельник собираемся, я струны басовые за выходные найду. А у вас самих, ни у кого нет на замену ничего?

Пара струн на Ленинградку была у Макса дома, оставалась ещё одна – верхняя. На её замену можно было попросить у Вовы Константинова, потом по случаю вернуть. Радости и удовольствия от этой причастности к ранее «прекрасному далёка» у всех было, конечно, намного больше, чем этих мелких досадных мелочей. На том первая репетиция и закончилась. Напоследок умаявшийся «менеджер группы» обратился к уходящему коллективу:

– В понедельник к шести обязательно быть!

– Ну конечно же будем, Валерий Романович…

*****

Следующие три с половиной дня тянулись бесконечно, но и это прошло – наступил желанный момент.

В понедельник, когда все собрались, Романыч выступил с лекцией:

– Парни, послушайте меня немного, после наиграемся, хочу, чтобы все поняли суть текущего момента. Николай Петрович не просто так помог инструменты купить. У него есть свои планы на нашу деятельность. Самое главное – весной будет городской конкурс среди школ. Там будут и петь, и плясать, стихи рассказывать, рисунки вывешивать. И последние года три школа наша выглядела довольно уныло. Директор хочет это изменить.

Лично я хапну с этим конкурсом радости – полные штаны. Один школьный хор чего стоит. Не загонишь на репетицию никого. Хорошо, хоть что вас заставлять не надо. Но без проведения регулярных репетиций у нас ничего путного не получится. Учтите это. Чтоб у оркестра получилось хорошее звучание, даже в простой песне или мелодии – надо играть, играть и снова играть. Это вам сейчас так только кажется – пришли, взяли инструменты в руки, и всё, заиграли! Ничего подобного. Придётся попахать. К слову, о сыгранности. Это очень важно в любом коллективе. Ритм секция – барабаны, бас-гитара должны идеально чувствовать друг друга. Темп не должен «плавать», должен быть четким и ритмичным. Ведущие инструменты должны слышать ритм-секцию и учитывать в своих соло-партиях. Это и есть групповое исполнение музыки.

А начнём с простой вещи – «Шербурские зонтики» называется. Значит так, ритм гитара, Макс – вот аккорды я тебе записал, на нотах сверху они есть. Толя, на басухе то же самое. Серёга, а ты делаешь вот так – тум па-па-па, тум па-па-па.

И отбил этот ритм на крышке Ёники ладонями.

– Теперь давайте пробуйте, советуйтесь, спрашивайте. Отвечу на любые вопросы. Репетировать «Зонтики» будем до тех пор, пока не появиться отвращение. И, ещё раз повторяю – бас с ударником, держитесь друг друга плотнее, и старайтесь долю вместе выделять, тогда музыка будет звучать как надо. Ну а я сам знаю, что играть. Всё, поехали!

После года интенсивных занятий с группой Макс уже никогда не сможет слушать музыку как раньше – просто, обычно, и с удовольствием. Теперь он неосознанно отдельно выделял и слышал в общей подаче то бас, то ритм-гитариста, то прихлопы ладонями, или притопы ногой – оказалось, на записях этих призвучек очень много. Ещё большее удовольствие доставляло вслушаться в слаженную игру басиста с ударником – это оказалось высшим пилотажем группового исполнения. Когда пара удачно сыгрывалась на какой-либо вещи, остальные музыканты, чувствовали возникший драйв, и тогда получался настоящий шедевр.

Что же касается самостоятельного исполнения музыки их школьной группой… К его величайшему удивлению, она получалась сама. Просто все собирались вместе, Романыч и он определяли гармонию, последовательность аккордов и нот, записывали всё на отдельный листок, Макс начинал их перебирать, наигрывать, Ёника вела мелодию, Серёга выстукивал ритм, бас вырабатывал конструкцию, у гитариста появлялось соло, а клавиши всё это красиво подхватывали, и в нужных местах переигрывали соло у гитариста…

И всё, после нескольких десятков подходов получалось законченное, отшлифованное музыкальное произведение. Но это всё было впереди, а сейчас пошли изнурительные из раза в раз повторения, кто-нибудь обязательно начинал выкрикивать: «Хватит, хватит - тут лажа идёт! Давай вот отсюда начнём сначала! Грёбаный гриф, не дожимается толком вторая струна! Так тихо, тихо - опять чарлик этот ё…улся!». Устраивали перерыв, все останавливались, спускались вниз покурить, а там мечтали вслух о Фендерах с Эпифонами вперемешку и Людвигом в центре, затем поднимались обратно в класс музыки, и начинали с начала, затем снова, и опять – с начала.

*****

Первое выступление пришлось на школьный вечер новогоднего торжества. Это был конец 1974 года. Вследствие огромного нервного напряжения в связи с первым выступлением на публике, в памяти осталось минимум воспоминаний об этом событии, и если бы не случайно сделанная кем-то фотография, на которой очень размыто просматривался ритм-гитарист с совершенно идиотской причёской, и шарфиком на шее, и с гитарой, подвешенной «как у Джона Леннона» – почти под подбородком, то остальные моменты ни за что бы ни вспомнились.

В восторге на вечере были все – восьмиклассники от того, что их «по возрасту» теперь допускают на школьные вечера, участники группы из-за всеобщего признания их местными «звёздами». Романыч просто радовался, что музыканты его состоялись хотя бы для этого уровня. Все остальные в тот вечер были просто отчаянно молоды и счастливы только из-за того, что вокруг полумрак, в углу наряженная ёлка, играет музыка, можно плясать и дурачиться целых полтора часа.

По окончании вечера аппаратуру в класс музыки помогали уносить возникшие на сегодня фанаты. Музыканты устало, но гордо и величественно следовали за ними, иногда покрикивая: «Тихо, тихо, за угол не задень, морда!». Гитары, правда, несли сами звёзды лично и персонально, равно как и барабанные палочки. Неписаный закон всех музыкантов мира – «Свой личный инструмент никому в руки не давай!», хоть и не был предоставлен юным рокерам к ознакомлению, но исполнялся неукоснительно.

В этот момент, несмотря на не утихающее желание получить в руки по-настоящему хорошие инструменты, участники группы были согласны хоть вечность играть на тех, которые есть, лишь бы это продолжалось всегда.

Весной состоялся пресловутый общегородской смотр-конкурс сопливых мастеров художественной самодеятельности всех школ. В том числе и вокально-инструментальных ансамблей. Судя по внешним габаритам Валерия Романовича, к этому моменту он потерял килограммов десять, не меньше. Участники школьного ансамбля в силу возраста и условий обитания в социалистическом обществе, шириной туловища не блистали, так что по этой характеристике об их внутреннем напряжении судить было бы сложно, но по цвету кругов вокруг глаз – вполне.

Такой жути, и боязни выронить гитару из рук, хотя она висела на ремне на левом плече, Макс не испытывал никогда. Играть на школьном вечере перед гурьбой весёлых одноклассников – это одно, но стоять по стойке смирно, да ещё светлым днём перед сидящим на стульях коллективом взрослых людей, часть которых в массивных очках, а часть с шиньоном на голове, и у всех поджатые губы – это совсем другое. Страшно было забыть цепочку аккордов, сбиться с ритма, страшно не зажать нормально струны на грифе. Сыграли две вещи – мелодию «Шербурские зонтики», и что-то ещё, но точно не из репертуара Литтл Ричарда.

Запомнились на всю жизнь потные ладони и мокрый гриф. Результатом этого короткого приступа истеричного слабоумия было первое место среди школьных ансамблей города. Члены группы потом долго недоумевали – неужели остальные в городе играют ещё хуже, чем они? На торжественной общешкольной линейке, посвященной итогам уходящего учебного года всем музыкантам были вручены персональные советские «Грэмми» за победу над остальными городскими недоумками – почётные грамоты с изображениями красных знамён и серпасто-молоткастого. Довольно своеобразная реакция была у родителей по возвращении Макса-лауреата домой – отец, пожевав губами, изобразил кривую ухмылку, и покачав головой, резюмировал: «Делать вам нечего, и им тоже», мать не отреагировала никак – ей, как обычно, было просто всё равно. Она только уточнила: «Завтра никуда, все втроём едем в сад».

– Да конечно же все втроём, и конечно же в сад.

*****

После весны неизбежно пришло лето – пора вечерних танцев по всему городу. Танцплощадок было четыре – деревянная в ДК, асфальтированная возле Дворца химиков, круглая дощатая «Под Дубом» в парке ЖД, и ничем особенным не примечательная «Горсадовская в Центре». Макс не был ни разу только на «центровской», поэтому мог оценить музыкантов только трёх площадок – в ДК, «Химиках» и ЖД. Самое большое впечатление производила группа Виктора Герасимова в ДК – у них был выставлен самый чистый и качественный, сбалансированный звук. Музыканты играли предельно просто, даже лаконично. Не возникало никакого лишнего шума и «каши». Звёздность отсутствовала напрочь, ударник Сергей работал на своём перламутровом «Амати» в точности как Ринго Старр – ровно и просто. Гитарист Бирков применял в своей игре необычные трезвучия, которые очень точно умел копировать приятель старшего брата Макса Серёга Митяговский, звучало очень привлекательно и красиво. Герасимов иногда выставлял на сцену орган «Вельтмайстер», но постоянного клавишника у них не было – его функции выполнялись разными людьми. Ну а вокалистом у них, одновременно играющем на болгарском басу «Орфей», был сам Виктор Герасимов, на языке местного плебса прозванный незатейливо «Гираська», что нисколько не умаляло его таланта правильно «слышать» звук и верно выставлять на аппаратуре нужные регулировки.

Годом позже в ДК на танцах играл другой коллектив – в его составе было трое молодых, и по-настоящему талантливых музыкантов.

На клавишах – Лёша Шарков, папа его был директором городского музыкального училища, но не это влияло на способности его кудрявого сына, парень был талантлив сам по себе, а заслуга папы была очевидно в том, что привил отпрыску своему интерес к роялю с младенчества. Играл он, что называется «с лёта», и всё что угодно, играл легко, слушать его пассажи было одно удовольствие.

На ударных – Володя Бурлаков, первый и единственный в городе ударник не-Сергей. Однажды смеха ради, на танцах, один за своей ударной установкой, он имитировал игрой движение поезда, да так точно, что толпа подхватывала в нужный момент «туу-туу-туу». И играл он – глаз от него невозможно было оторвать. Художник.

Ну и третьим – гитарист Шизгарик. Звали его вроде бы Витя. Фамилию уже и спросить ныне не у кого. Гитара у него была самодельная, двухгрифовая. Её он сделал сам, от начала и до конца. Сделана она была репликой Гибсона точь-в-точь как у Джимми Пейджа из «Лед Зеппелин». И Шизгарик на самом деле был достоин такого подобия. Описать его технику и способности игры очень трудно, так как по понятиям местных музыковедов-ценителей сказать было нечего, только что: «Играет как бог – всё что можно, и всё что ему хочется». Учителей у него не было. Ну, по крайней мере, никто таких не знал. Как он обучился такому мастерству сам – большая загадка.

В «Химиках» был совершенно другой коллектив – каждого можно было спокойно называть звездой местного масштаба, и промаха при этом не возникало.

За ударными красного искристого тона «Амати» сидел круглолицый человек, по имени Сергей, имя по какой-то причине, любимое в городе самим богом ударников. Он не играл, и не стучал, а что называется – «молотил», всей своей работой показывая, что он умеет и как. В этот летний сезон Сергей сломал руку в кисти, но остановиться не смог – левая в гипсе, на перевязи, а правой он делал всё то, что и обоими здоровыми. Местные гопники не раз предлагали ему левую руку просто отрубить, и ездить затем по стране с сольными выступлениями – «А чё Серый, лавэ срубим». Честно признаться, производил он больше шума, чем игры.

На соло-гитаре в их группе играл рыжий парень, опять же по имени Сергей. Окликали его либо «Рыжий», либо «Попугай». И у этого Рыжего была венгерская реплика гитары «Гибсон Лес Пол», с корпусом чёрного цвета, купленная им у гитариста приезжавших с концертами белорусских гастролёров из вокально-инструментального ансамбля «Краяны». На этом Гибсоне он просто «чертомесил» на танцах, выдавая неимоверные звуки и «запилы», перегруженные электронной педалью с эффектами и ручным тремоло – по-другому назвать это было никак нельзя. По жизни он был горький пьяница, и будучи в запое, любилмузицировать в репетиционной, включив на полную громкость уличный «колокол», сводя с ума всех проживающих на площади 9-го января, выставив его на подоконник.

На двухрядном электрооргане «Вельтмайстер», располагался длинноносый, белобрысый, с вечно немытыми волосами студент местного политеха по имени Антон. Играть он толком не умел, имея за плечами пару лет посещения музыкальной школы. Совершенно писклявым и жутко гнусавым голосом исполнял «Звёздный путь» Дип Пепл, гордясь что этот последний номер вечера доверен ему. По своей внутренней сути Антон был конченым моральным уродом и мизантропом, «сдавая» в ближайшие годы адреса и места сборищ всех городских коллекционеров пластинок местной боксёрской гопоте, которые банально грабили этих бедолаг на улице, отбирая у них дипломаты с фирменными дисками, разбивая носы и очки сопротивлявшимся.

Ну а сама группа из Химиков в целом звучала неплохо только за счет наличия качественной аппаратуры, приобретение которой для Дворца Культуры обеспечивал их «шеф» – местный оборонный завод.

Самые яркие и колоритные по характерам и внешности персонажи всегда оказывались в парке ЖД на площадке «Под Дубом». Ударная установка «Эпоими», изготовления мастеров из города Энгельса, причём мутного зелёного цвета, и плюс педаль на бочку от «Амати». Играл на ней, похоже, человек, который прослушал ускоренные курсы ударного мастерства в местном жмур-бэнде, и ему лучше пошло бы ходить маршем, да бить колотушкой в навесной наплечный большой барабан, но увы – рок-н-ролл… Клавишники на Ёнике постоянно менялись, равно как и басисты. Но самым сочным артист на площадке «Под Дубом», несомненно, являлся гитарист и певец Саша Вашурин. Он владел шестиструнным «Орфеем» яркого алого цвета, и почти таким же цветом становилось его лицо во время осуществления вокальных экзерсисов.

Обстановка в привокзальном парке всегда была очень демократичной, а публика довольно пёстрой – приходили большой компанией цыгане с «зелёнки», появлялись оторвяжники с «Копай-горы», приходило много люда со склонов «Шанхая», с полей «Казанки», а также всегда присутствовали непобедимые обитатели близлежащих «Складов».

Публика была постоянно «под градусом», самогон поставлялся где-то рядом в частном секторе. Музыканты не отставали. Как-то раз Макс был свидетелем, как початая трехлитровая банка первача спокойно стояла сверху на корпусе «Ёники», и уставшие музыканты в перерывах между исполнением своих номеров слегка освежались сим благородным напитком, уважительно передавая друг другу этот сосуд из рук в руки прямо тут же, на сцене. Но самое главное – было весело! Репертуар группы представлял из себя мешанину жанров – за Криденс мог последовать вальс, потом что-нибудь из творчества Слэйд, затем – «Последний жёлтый лист кружась упал в траву…», и так до самого позднего вечера.

Однажды, в один из таких вечеров и состоялось странное и почти мистическое событие – явление седого музыканта. Вечер приближался к концу, стало уже темно, и пора было соображать, как добираться домой. Танцы заканчивались как обычно – парни разделялись порайонно на кланы, парочки девушек вышагивали против часовой стрелки вокруг «дуба», показывая себя, Вашурин ревел брачным криком марала в лесу на сцене, и тут в самом конце вечера, в перерыве, на эстраду взобрался посторонний человек. Одет он был не по-летнему – светлого тона длинный матерчатый плащ, тёмно-синие джинсы и обувь, очень напоминающая кеды. Поднялся он спокойно, по пристроенным ступеням слева, подошёл к гитаристу, правильно выявив лидера коллектива, и стал с ним что-то оживлённо обсуждать, ритмично отмахивая кистью правой руки. Макс сразу подошёл поближе, и с замиранием сердца старался вслушиваться в их разговор. Но из-за всеобщего пятничного гомона за спиной – ничего нельзя было разобрать в их диалоге.

Заинтересовался же Макс по причине того, что происходящее очень было похоже на явление из разряда городских легенд, услышанных им примерно года два назад – рассказывали, что иногда, неожиданно для всех вокруг, непонятно откуда появляется неизвестный музыкант, и выступает со сцены с каким-нибудь популярным хитом. Причём слухи эти привозили знакомые из разных городов страны, и с разных эстрадных площадок – танцевальных, ресторанных, небольших концертных залов в местных домах культуры. Что человек этот исполняет известные вещи, аккомпанируя себе на различных инструментах – то на гитаре, то на рояле, иногда за ударной установкой. Что он неплохо поёт, и вполне профессионально обращается с полученным инструментом – своего с ним никогда нет. Его никто не знает. И самое странное, никто не может объяснить, как у него это получается – появляться совершенно неожиданно, и после исполнения так же исчезать непонятно куда.

А на сцене в это время музыканты уже обступили полукругом своего гостя и смотрели, как он объясняет им что-то, аккомпанируя себе на ритм гитаре, которую ему, очевидно, уже вручили для этой цели. Басист кивал головой, Вашурин уже брал аккорды, и тут новый музыкант переместился к микрофону и повернулся к недоуменным зрителям. «Да это же он!» – промелькнуло у мальчика в голове, и он сразу вспомнил их предыдущие встречи. Это точно был он – тот самый человек с седыми длинными волосами и лёгкой ухмылкой на лице!

В этот момент оглушительно зазвучали аккорды вступления, остальные музыканты поначалу нестройно подхватили ритм, но ударник с басистом тут же выправили заминку и ровно на восьмой такт седой запел «Она женщина» Битлз!

В этот самый момент Максу послышался тихий щелчок, и всё вокруг изменилось – освещение площадки приобрело слегка фиолетовый оттенок, в воздухе появилось еле заметное дрожание, совсем как лёгкий ветерок, и на лицах окружающих мелькнуло недоумение, сменившееся радостным возгласом: «Вот это здорово»! И всё вокруг завертелось, закружилось, всё стало легко и понятно, внутри защекотало и расплылось абсолютным, безграничным счастьем знакомое ощущение проникновения напрямую в его сознание звуков, утверждающих незыблемость окружающего мира, несменяемость порядка вещей и правил существования в нём, и звуков только для него одного, сообщающих ответы на все вопросы, и на самый главный – «Для чего я здесь?», звучало: «Ты существуешь только затем, чтобы быть счастливым всегда, и знать тебе больше ничего не нужно!»

Когда всё стихло, и мальчик пришёл в себя, седого на эстраде уже не было, все вокруг продвигались к выходу, и он, вклинившись между идущими впереди, выскользнул через ворота на ступеньки, быстро спустился вниз, и заспешил, чтоб успеть на поздний трамвай. Вокруг взбудораженные посетители делились впечатлениями о сегодняшнем вечере, соглашаясь что это были самые весёлые и хорошие танцы за всё лето, что давно уже не было такого путёвого настроения, и драк вроде бы не случилось, даже «бобика» милицейского никто не видел.

На улице было уже совсем темно, погода стояла в эти дни просто замечательная – теплая и без проливных дождей.

Сойдя с трамвая на остановке у Политеха, Макс не торопясь шёл к железнодорожному переезду, уже виднелись «родные стены», да и до своего дома было рукой подать. Переходя рельсы, он заметил впереди, под фонарём на перекрёстке возле «двадцать пятого» чью-то фигуру в длинном светлом плаще. Человек этот направлялся в сторону следующего после углового дома и свернул влево.

– «Кто это там шарашится», – подумал Макс, – «и вроде в наш двор пошёл».

Перейдя улицу, он тоже свернул налево, и зашел в свой квартал, где знакомо было всё до последнего деревца. Но во дворе никого не было.

– Наверно, в Серёгин дом зашёл. Да и хрен с ним, мне то что.

Зайдя в подъезд, мальчик, поднимаясь по ступенькам, перебирал в памяти сегодняшний вечер, думая о том, что день этот, похоже закончился уже окончательно. И как ни жаль это осознавать, сделать с этим ничего было нельзя.

*****