Цвет одиночества, книга 1

Цвет одиночества

Книга 1

Гамбит

Почему сейчас.

Это придется объяснить, потому что разговор об этом тексте идет уже четверть века, о нём просили, но «сейчас» всё никак не наступало. Причин для «сейчас» на самом деле несколько, но объективной является лишь одна.

Время.

Нет, конечно, есть еще пара причин, которые тоже значимы, но о них, пожалуй, стоит сказать несколько позже. Пока что «сейчас» будет обозначать лишь то, что ход времени, равно как истории, неумолим, и в пространстве, нас окружающем, в данный момент приходит то самое время. Оно наступает не только для этого «сейчас», но и для ряда иных «сейчас», «теперь», и «ну наконец-то», потому что край пропасти становится всё ближе, и сделать что-то, чтобы на нём удержаться, не представляется возможным.

С «Историей» было ровно то же самое, она тоже писалась когда-то на краю пропасти, но тогда внизу находилось море, которое давало шанс, а теперь на дне пропасти только острые обломки камней, которые никакого шанса не оставляют вовсе. Никому. Нет, это не то, о чём многие подумали — придется по ходу дела пояснять такие моменты, потому что вполне ощутимый край пропасти многих подтолкнул если не к сумасшествию, то к мнительности или лишним фантазиям уж точно. Не надо придумывать то, чего нет. Край пропасти, если угодно, это логичное завершение работы итерации (для этой планеты) фрагмента сигнатуры Слепого Стрелка, но, с высокой долей вероятности, вы не захотите читать эти книги, поэтому не вижу смысла вдаваться в подробности. Там сложно. Сложно, долго, и муторно. Это бесконечная формула, которую пишет на огромной доске отрешенный от мира математик, и лишь немногие имеют желание разобраться, и понять, что же он такое написал, и почему это важно.

Коротко — мы перешли черту.

Видимая нам часть сигнатуры Стрелка уже изжила себя, и пошла в разнос, снося на своём пути всё живое.

Мы никогда уже не вернемся обратно.

«Обратно» для нас больше не существует.

***

Главы в этой книге, которая не книга вовсе, устроены следующим образом.

Первая часть, короткая, является заметками из блокнота, заметками, которые сделаны на берегу Моря травы. Это, отчасти, рассказ о том, как формировалось то «сейчас», из которого я это пишу. Дело ещё и в том, что нельзя писать об одиночестве, не осознавая, не зная, что оно такое, и потому не понимая истинных чувств тех, о ком ты пишешь. Это ещё одна причина, по которой я откладывала данную работу почти четверть века — у меня было четкое ощущение, что я просто не имею права говорить о том, чего не видела хотя бы краем глаза, и не ощущала хотя бы кончиком нерва. Конечно, это несравнимо. Никому из нас, никогда, и ни за что на этом свете не удастся ощутить даже тысячной доли того, что ощущают Сэфес, пропасть между нами и ними несоизмерима, но сейчас, в это время, я могу сказать, что сумела ощутить хотя бы тень, призрак того, что испытывают они. Не судите меня строго, если возможно. У меня нет способностей, дара, таланта, и не было никогда. Просто не дано. Я — всего лишь тень, жалкое никчемное существо, которое сидит на шатком стульчике, на самом берегу Моря травы, и может лишь беспомощно смотреть, как оно забирает и забирает всё новых и новых — любимых, близких, родных; смотреть, и ждать, когда оно заберет и меня.

Вторая часть каждой главы — это эпизоды жизни Лина и Пятого в среднем возрасте и в старости, во время ученичества, работы в Контроле, и завершения этой работы. Фрагменты и эпизоды требуют довольно большого количества пояснений, поэтому настоятельно прошу вас не игнорировать сноски, они важны. Например, фрагмент разговора Встречающей по имени Рино с дочерью появился не авторской волей, и не стал попыткой сделать из записывания кусков чужой памяти некое подобие художественного текста, он появляется, потому что через три с лишним сотни лет именно дочь Рино станет инициатором отстранения от работы экипажа 785. Так что подобный разговор в той семье был, и, вероятно, не один, но в считках его, разумеется, нет, и быть не могло.

Временных датировок, в отличие от «Истории», в главах нет, датировки появляются только возрастные, и далеко не везде. Дело в том, что время Окиста несопоставимо с нашим. Думаю, многим известно, что время в разных частях вселенной течет с разной скоростью, это зависит и от гравитационной составляющей, и от субъективного восприятия, и от того, что время на самом деле не одномерно. Абсолютного временного положения вообще не существует, так же стоит помнить о квантовой суперпозиции... ладно, надо останавливаться, пока я не принялась тут рассуждать о Гёделе и теореме о неполноте, поэтому сведем задачу к минимуму. Дат не будет, будут лишь возрастные маркеры. И пока что этого довольно.

Не ждите от этой не-книги многого. В ней не будет ни увлекательной истории, ни настоящих приключений, ни того, что выглядит как фантастика — просто потому что для тех, кто находится в тексте, это всё никакой фантастикой, разумеется, не было. Текст нудный, скучный, не динамичный, и не интересный.

Простите.

1

Вода и камень

Заметка с берега Моря травы.

...со мной что-то не так. Это стало понятно с самого начала, потому что «так» выглядело совершенно иначе, а «не так» выглядело нелепо, нелогично, и заставляло тех, с кем было «так», отодвигаться на максимально возможное расстояние. Этот чёртов эпизод с сожженной кошкой... Почему кошку, которую подростки облили бензином, и сожгли живой рядом с мусоркой, было жалко только мне? Почему взрослые жалели подростков, и искренне радовались, когда их не поставили на учёт в милиции? Пятилетней мне было жалко кошку, хотя я и боялась подойти к этому месту у помойки, к небольшому пригорочку, по колено высотой, на котором темнело обугленное пятно выгоревшей травы, и лежал скорчившийся, чёрный, и почему-то блестящий (почему?) кошачий... нет, это неправильные слова. Лежало то, что осталось от кошки. Она кричала, когда они это делали. Сильно кричала. А потом замолчала. Мы прятались за углом дома, и смотрели, замирая от ужаса, на то, что там происходило. Люди не любили подвальных кошек, и подростков никто не остановил. Через пару лет эта же подружка, уже семилетняя, призналась, что влюбилась (в семь лет?..) в одного из тех поджигателей. Мне стало интересно, как это так, влюбиться. И она сказала, что он красивый. А мне он красивым не казался. У него были вечно грязные и сальные мышиного цвета волосы, и серые глаза навыкате. Для неё же он был белокурым красавцем. Он принц, сказала она тогда. Красивый, как принц. Я подумала тогда, что она ошибается, и что с ней что-то не так. Но нет, не так было не с ней. Со мной...

***

Высокий берег был на самом деле не таким уж и высоким, метров десять, хорошо, если пятнадцать. Пожалуй, его можно был бы назвать обрывом, но настоящим обрывом, крутым, без возможности спуска, этот участок берега не являлся. Несмотря на его крутизну, на нём имелась пара тропинок, по которым можно было, при желании и некоторой сноровке, спуститься вниз, к воде, туда, где волны моря, названия которого они не знали, накатывали лениво на округлые, отшлифованные водой и штормами камни. Или, опять же при желании, можно было подняться наверх, к дому, стоявшему в опасной близости к этому самому обрыву.

Дом был странный. Когда они впервые увидели этот дом, они не поняли, для чего он построен именно так — квадрат, являющийся внешними стенами дома, и квадрат внутренний, в котором нет ничего. Два квадрата, побольше и поменьше, один внутри другого. Само строение, в других обстоятельствах, конечно, вызвало бы много вопросов. Стены этого самого дома были сложены из камня, в происхождении которого сомневаться не приходилось. Камень явно брали на берегу, поднимали наверх, а затем сложили из него дом, немало не заботясь ни о том, чтобы камень обработать, ни о том, чтобы сделать полноценно окна, двери, и крышу. По сути, дом представлял собой два ряда стен с неким подобием внутренних перегородок, и намеком на окна и дверные проемы. Создавалось впечатление, что дом этот годится только для того, чтобы некто, проплывающий мимо, по морю, на корабле, глянул на берег, и сказал — о, смотрите, там какой-то дом. Дыры в стенах, в которые запросто можно было бы просунуть руку, дыры побольше, обозначающие окна, и дыры совсем большие, через которые можно попадать внутрь, непонятно, правда, зачем. Крыша тоже являлась предметом чисто номинальным, она была сделала из окостеневших пластин, больше всего напоминающих листья какого-то растения, и листья эти, которые на самом деле никакими листьями, конечно, не являлись, были накиданы на каменные стены без всякого порядка. Держались они, скорее всего, на честном слове, по крайней мере, никаких креплений различить не получилось — но, как это ни странно, сильные ветры, приходящие с моря, ничего ни с псевдо-крышей, ни с псевдо-домом не делали. Впрочем, тем, кто в этом доме жил, такие мелочи были давно уже безразличны.

***

Пещеру, точнее, маленький грот, с небольшим закутком внутри обнаружил на вторые сутки пребывания в так называемом доме Лин, и они в тот же день в эту пещеру перебрались — потому что находиться в «доме» оказалось просто невыносимо. Растерянность — слишком маленькое слово, лишь отчасти способное описать то, что они чувствовали в те дни, но именно полнейшая, абсолютная, невероятная растерянность стала тогда их незримой спутницей. Сперва их трехсуточным переходом привезли в этот мир, ничего толком не объяснив, и не ответив ни на один вопрос. Потом поселил на сутки в каком-то странном месте, причем домик, в котором они находились, стоял под куполом карантинной защиты, и выйти за пределы карантина не позволяло силовое поле, то есть даже отойти от домика на несколько метров они не могли. Поняв, что они, по сути, очутились в очередной тюрьме, Пятый с Лином сутки просидели в комнате, на полу, рядом друг с другом, не разговаривая, и вставая только для того, чтобы попить воды. На столе в домике лежали какие-то коробки, возможно, с едой, но что делать с этими коробками они не знали, и притронуться к ним так и не решились. Никакой связи не было, к ним никто не приходил, и никто ничего не объяснил.

— Они сказали, что нас хотят учить? — спросил Лин ближе к исходу этих неимоверно длинных суток.

— Кажется, да, — кивнул Пятый. — Я не очень понял.

— Я тоже.

На следующее утро за ними, наконец, пришли, но когда они увидели, кто — поняли, что лучше бы не приходили.

***

Эти двое, которые пришли их забрать, были рауф, очень старые, и выглядевшие настолько необычно, что даже Лин, и тот растерялся, и не нашел что спросить или возразить. До этого и Лин, и Пятый видели мужчин рауф только в считках, в рамках учебного курса, и понятия не имели, что рауф выглядят на самом деле — вот так. В курсе были рауф среднего возраста, из больших поселений, и они походили на людей, но, равно как и людей, у данной расы существует множество подвидов, да и внутривидовые различия весьма и весьма существенны. Например, древняя крошечная старушка-японка, и негр-баскетболист двухметрового роста — люди, и у рауф дела внутри рас и под-рас обстоят точно так же. И женщина ростом метр тридцать, и мужчина ростом два двадцать — рауф, причем у рауф различия внутри одного вида могут быть даже сильнее, чем у людей. Но одно дело, когда ты про это что-то знаешь, а другое — когда нет. А еще когда ты трое суток назад хотел покончить с собой, тебя привезли неизвестно куда, а потом...

***

Оба рауф внутрь дома не вошли, они стояли на пороге, и ждали. Выглядели они, как уже было сказано, старыми — седые волосы, кое-как собранные в хвосты, худые лица, и темно-синяя облегающая одежда. Материал, из которого эта одежда была создана, напоминал больше всего бионическую ткань, которую на том же Окисте почти не использовали из-за непомерной цены, и, соответственно, отсутствия спроса. Выражения лиц этих рауф прочитать оказалось невозможно, собственно, никаких эмоций на лицах не было вовсе. Рауф постояли некоторое время, потом один из них произнес несколько слов на незнакомом Лину и Пятому языке. Второй глянул на первого, и через секунду первый сказал уже на одном из диалектов, использующихся на Окисте:

— Идёмте, вам нужно идти с нами.

— Куда? — спросил Лин.

— Мы прилетели, чтобы забрать вас к себе, — произнес первый рауф. — Вам нужно идти с нами.

— А если мы не пойдем? — спросил Пятый.

— Вы обязаны идти с нами, — ответил рауф.

— Почему мы обязаны? — спросил Лин.

— Вы перешли в нашу ответственность, — ответил рауф. — Мы взяли ответственность. Вам нужно идти...

— Хорошо, — кивнул Пятый, поднимаясь с пола. — Но можете вы хотя бы сказать, зачем нам нужно идти с вами?

— Вы будете у нас учиться, — рауф не предлагал, он констатировал факт. Непреложный, с его точки зрения, факт. На улице светит солнце, на земле растет трава, а вы будете учиться.

— А если мы не хотим учиться? — спросил Пятый.

Рауф ничего не ответил, он сделал какой-то странный жест кистью правой руки, развернулся, и пошел в сторону от домика. Поняв, что приглашение последовало, а объяснений не будет, Пятый, а следом за ним и Лин, подошли к выходу, и увидели, что оба рауф уже стоят на платформе с антигравом, висящей над землей, и ждут.

— Слушай, ты уверен, что надо... — начал было Лин, но Пятый глянул на него, и Лин тут же понял — да, надо. Здесь ничего невозможно сделать, а там, куда их отвезут, может появиться шанс. Шанс закончить то, что они хотели сделать ещё на Окисте. Лин кивнул, и пошел за Пятым к платформе.

***

В доме, точнее, рядом с домом, они не пробыли и суток. Было непонятно, что они вообще тут делают, или должны, пусть и в теории, делать. Оба рауф, после того, как отпустили платформу, ушли в степь, которая начиналась за небольшой группой деревьев, растущей за домом, а они оказались предоставлены сами себе. Пустые комнаты с каменным неровным полом, условные оконные и дверные проемы, через которые они и осмотрели дом, шум волн внизу, под обрывом, да посвистывание какой-то крошечной птички, спрятавшейся в кроне одного из деревьев — и всё. Пустота. Седые, выгоревшие на летнем солнце степные травы, вольно растущие под стенами дома, ветер с моря, и больше ничего.

— Что делать будем? — спросил Лин, когда они поняли, что рауф возвращаться не собираются. — Что тут вообще делать?

— Понятия не имею, — ответил Пятый. — Обрыв низкий, к сожалению. Только ноги переломаем, шею — вряд ли.

— Это я тоже понял, — вздохнул Лин. — Пить хочется. Жарко.

— В доме ничего нет, — Пятый огляделся. — Интересно, они морскую воду пьют? Или что-то ещё?

— Пошли к морю, — Лин вздохнул. — Может, это и не море вовсе.

— А что это, если не море?

— Большое озеро. Пойдем, проверим, вдруг вода пресная.

***

Вода оказалась соленой, но по паре глотков они всё-таки выпили. А затем Пятый увидел, что в отдалении скалы выглядят вроде бы влажными, а это значит, что там либо источник, либо где-то наверху есть ручей. Источника не было, а вот ручей они нашли — для этого пришлось подняться обратно, наверх, и отойти от дома метров на триста вдоль берега. Там, в ложбинке, обнаружились заросли невысокого степного кустарника, между которыми тянулась тонкая ниточка ручья. Вода оказалась холодной и чистой, они напились, и сели в тени кустов, перевести дух, и попробовать решить, что делать дальше.

— Они какие-то странные, — сказал Лин, имея в виду рауф. — Что Арти сказал? Контроль? Сэфес? Вот это — Сэфес? Да быть того не может.

— Рыжий, я уже не знаю, что может быть, а что нет, — вздохнул Пятый. — Но я сейчас вижу другое. Они все, вообще все, обходятся с нами так же, как это было на трёшке. А я этого больше не хочу. Я устал быть вещью, которую можно взять в одном месте, и положить на другое. Нас никто ни о чем не спросил. Не дал даже попробовать выбрать.

— Это да, — кивнул Лин. — Мысли какие-то есть?

— О выборе? Ну, в крайнем случае, можно сдохнуть с голода, — сказал Пятый. — Вообще, жрать тут и впрямь нечего, так что это запросто, думаю.

— Может, смоемся? — предложил Лин. — Я запомнил, куда они пошли. Мы можем в другую сторону.

Пятый задумался. Встал, огляделся.

— Я тоже запомнил. Давай вдоль берега, — решительно сказал он. — Жалко, что они платформу отослали. Но ничего, мы пешком.

— Направо, налево? — Лин тоже встал.

— Какая разница? Давай только напьемся сначала, жарко, пить хочется.

Они выпили ещё воды, вышли к обрыву, и двинулись вдоль берега, уходя влево, оставив дом за спиной. Шли, впрочем, недолго — метров через пятьсот воздух вдруг сделался словно бы вязким, он пружинил, сопротивлялся, и продавить эту невидимую преграду не представлялось возможным.

— Силовое? — спросил Лин, нахмурившись.

— Непохоже, — покачал головой Пятый. — Давай вдоль него.

Вдоль получалось вроде бы неплохо, но уже через пятнадцать минут ходьбы они поняли, что движутся по плавной дуге, которая, вне всякого сомнения, является частью огромного круга, в центре которого находился дом.

— Вот же твари, — с отвращением сказал Лин, останавливаясь. — Заперли. Они нас заперли, а сами смылись.

— Вижу, — Пятый тоже остановился. — Пошли обратно. Будем думать дальше.

— О чём? — спросил Лин.

— А я знаю? О том, как сбежать, наверное, — Пятый отвернулся. — Идём, тут от жары сдохнуть можно.

— А ты разве не хотел?..

— Хотел, но уж точно не так, — Пятый последний раз толкнул рукой невидимый купол, и побрел к дому по сухой светлой траве.

***

Рауф вернулись вечером, когда солнце уже коснулось горизонта, а ветер с моря стих совершенно. Море успокоилось, даже шума волн было теперь почти не слышно. Лин и Пятый просидели всё время отсутствия рауф под стеной дома, в тени. Они не разговаривали, и не делали ничего, неудача с побегом отбила всякую охоту общаться, да и думать тоже. От нервотрепки последних дней они ощущали себя опустошенными, подавленными, и уставшими, сил на разговоры не было, говорить не хотелось. Да и не о чем им было сейчас говорить.

Первым появился тот рауф, который во время встречи не сказал вообще ничего. Он вышел из-за угла, прошел в один из дверных проемов, и скрылся внутри дома. Следом появился второй, и тоже, не сказав ни слова, ушёл в дом.

— Как мило, — с отвращением произнес Лин. — Сама деликатность.

— Ну и чёрт с ними, — Пятый встал. — Пойдем, попьём, что ли.

— Давай, — кивнул Лин.

Тоже встал, и пошел за Пятым в сторону ручья. Однако далеко они не ушли, потому что за их спинами послышались шаги — оказывается, первый рауф вышел, и направился к ним. В руках он держал две небольшие белые коробки, точно такие же, какие лежали на столе в домике, где их продержали сутки.

— Это ваше, для вас, — сказал он. — Почему вы не взяли?

— Не взяли что? — спросил Лин, останавливаясь.

— Это ваша еда, — рауф приподнял коробки повыше. — Почему вы не взяли?

— А мы должны были взять? — спросил Лин.

— Конечно. Это ваше, — ответил рауф.

— Во-первых, мы не стали бы заходить в чужой дом без приглашения, в отсутствии хозяев, — сказал Пятый твёрдо. — Во-вторых, мы, даже если бы знали, что там то-то лежит, не взяли бы это.

— Почему?..

— Потому что нельзя брать чужие вещи, которые находятся в чужом доме, — терпеливо объяснил Пятый. — Равно как и заходить в сам дом. Мы осмотрели его снаружи, но и только.

Рауф нахмурился — кажется, это была первая эмоция, которую они увидели, и читалась она сложно, намного сложнее, чем им показалось в первый момент. Он словно силился вспомнить что-то важное, и при этом сердился на себя, за то, что позабыл. Потом на его лице появилось выражение досады.

— Я вам разрешаю, — сказал он. — Вы можете заходить в дом, и брать, что вам нужно. Чашки, эти коробки, свет...

— Я сказал не всё, — вдруг произнес Пятый. — Мы оставляем за собой право ничего не брать у тех, кто, даже не представившись, привез нас неизвестно куда, и посадил под замок.

— Согласен, — кивнул Лин. — Забор у вас тут хороший, мы уже посмотрели, спасибо. Вот только, знаете ли, у зверушек в клетке всё равно есть выбор. Например, зверушка может перестать жрать. Это я так, для информации сказал, — добавил он. — Так что можете эти свои коробки...

— Рыжий, пойдем, — попросил Пятый. — Мы шли пить? Вот и пойдем.

— Меня зовут... — рауф произнес какое-то длинное слово, в котором присутствовало несколько ударений, и замолчал.

— Не понял, — покачал головой Лин. — А покороче можно?

Рауф задумался.

— Рдес, — сказал он. — Это неправильно, но коротко.

— Угу, пойдет, — кивнул Лин. — Спокойной ночи... Рдес.

***

Второй рауф, как они выяснили получасом позже, был согласен отзываться на «Реас», собственно, знакомство с ним на этом самом имени и закончилось. Кажется, он был не против пообщаться, вот только общаться с ним никто не собирался: Лин и Пятый, выслушав второе объяснение про сокращенное неправильное имя, вежливо поблагодарили, и ушли за деревья, в степь, подальше от дома.

— Пойдем обратно, к ручью, — предложил Лин. — Ночью пить захотим, хоть идти никуда не придется.

— Пойдем, — согласился Пятый. — Какие же они всё-таки...

— Какие? — не понял Лин.

— Чужие, — сказал Пятый. — У нас есть эта кровь? Вот эта? Мы отчасти такие же, как они? Не верю.

— Мы не такие, как они, — покачал головой Лин. — Хотя... чёрт его знает. Отчасти это забавно.

— Что забавно? — не понял Пятый. У него оба рауф со словом «забавно» не ассоциировались.

— Запах, — сказал Лин. — Ты почувствовал?

— Их запах? — Пятый нахмурился.

— Ну да, — кивнул Лин. — Он какой-то... как бы сказать... мы такой раньше не слышали, но я готов поклясться, что я его помню.

Пятый замедлил шаг.

— А ведь ты прав, — сказал он. — Что-то такое есть, верно. Он не неприятный, этот запах. Как духи. Старые-старые духи. Помнишь, у Валентины стоял флакон, который остался от её мамы? Она показывала. Или не от мамы, от бабушки? Там и духов-то не было, флакон пустой, но запах был.

— Ты пытаешься сказать, что эти два товарища стояли когда-то на полке в серванте у Валентины? — хмыкнул Лин.

— Ты идиот, — с раздражением ответил Пятый. — Я всего лишь пытался сказать, что запах приятный, но незнакомый, и очень старый. Или кажется старым.

— Ты перегрелся, — вздохнул Лин. — Пойдем пить воду.

***

Ночь они провели в степи, и к утру поняли, что идея была не самая хорошая — потому что ночью в степи оказалось холодно. Неожиданно холодно. В результате они почти не спали, просидели на земле, пытаясь дремать, до рассвета, а утром, когда взошло солнце, снова напились воды, и пошли в сторону берега.

— Когда тебя расстреляли, я не спал девять дней, — сказал Лин. — Слушай, а это выход. Можно просто не спать, и двинуть кони. Крыша, правда, едет, но если другого выхода нет...

— Ммм... тоже вариант, — кивнул Пятый. — Вот только, боюсь, не получится.

— Почему?

— Они кого-нибудь позовут, — резонно предположил Пятый. — А я бы этого не хотел.

— Значит, придется спать, — вздохнул Лин. — Вопрос только, где.

Где — они нашли случайно, когда решили сходить к морю, предварительно убедившись, что оба рауф снова пропали. Коробки с едой они, разумеется, брать не стали, ещё не хватало. Лин предложил сходить вниз, ополоснуться после ночёвки, и Пятый согласился — да, помыться, пусть и в море, тоже вариант, ходить грязными совершенно не хочется. И вот, во время спуска по какой-то незнакомой новой тропинке, они наткнулись на пещеру. Даже нет, не на полноценную пещеру, а на закуток, грот, находившийся между двумя большими камнями.

— Класс, — с восхищением сказал Лин, когда они протиснулись внутрь. — Слушай, тут можно лечь, причем вдвоем. И почти не дует.

— Ага, — кивнул Пятый. — Только мелкие камни выкинуть надо.

— Выкинем, — согласился Лин.

— Они нас, конечно, тут найдут, но не потащат же силой наверх, — Пятый выбрался из грота. — Ночью они нас не тронули, и в дом не погнали.

— Не понимаю, — Лин горько вздохнул. — Издевательство какое-то. Привезли незнамо куда, ничего не сказали, не объяснили. Милостиво разрешили брать их жратву. Театр абсурда.

— Он самый, — подтвердил Пятый. — Пойдем, помоемся, и попробуем поспать. Если честно, я чего-то устал.

— Чего-то, — передразнил Лин. — Пойдем.

В воду заходили по очереди, один следил за берегом, чтобы предупредить, если кто-то из рауф на нём появится, другой спешно мылся. Потом пришлось сохнуть, потому что, разумеется, ни полотенец, ни одежды на смену у них не было. Белье завтра в ручье постираем, предложил Лин, и Пятый согласился, что да, придется. Хорошо, что камни горячие, добавил он, можно отойти подальше, и на камнях высушить. Через час они вернулись в грот, кое-как расчистили пол, и легли — усталость взяла своё, оба понимали, что дальше держаться уже не получится, третьи сутки на ногах. Грот подошел как нельзя лучше, в нём стоял полумрак, и было тихо. Земля, правда, оказалась холодной, но обоим было не привыкать, и заснули потому они очень быстро. Проснулись уже ближе к вечеру, сходили к ручью, напились, и вернулись обратно.

— Неплохо, — заметил Лин. — Какое-то время мы так протянем.

— Да, пожалуй, — согласился Пятый. — Если бы в этом всём был хоть какой-то смысл...

— Но его нет, — покачал головой Лин.

— Да, ты прав, — согласился Пятый. — Только... рыжий, мне всё равно. Какое-то время это продлится вот так. Потом — что-то произойдет. Наверное.

— А что может произойти? — спросил Лин.

— Может быть, они поймут, что сделать с нами ничего не получится, — предположил Пятый. — Дальше не знаю. Либо грохнут, либо выпустят.

— Либо сдохнем сами.

— Ну, или так, — пожал плечами Пятый. — Ложимся?

— Давай. Спина как?

— Да как обычно. Давай, пробирайся первый, я за тобой.

***

Рдес пришел ближе к вечеру, и разбудил их — но, к его чести сказать, в грот он не полез, встал у камня, и постучал по нему ладонью.

— Вы можете выйти, — произнес он.

— Можем, — отозвался Лин. — Но не хотим. Спасибо за приглашение.

— Я принес еду, — сказал рауф. — Возьмите, пожалуйста.

— Не надо, спасибо, — вежливо ответил Пятый.

— Надо. Вы молодые, вам нужно есть, — сказал рауф. — Возьмите еду, пожалуйста.

Лин и Пятый переглянулись. Пожалуйста — это было что-то новое.

— А старым, стало быть, есть не нужно? — спросил Лин.

— Нужно, но не всегда, — ответил рауф. — Возьмите.

— Обойдемся, — ответил Лин. — Ещё раз спасибо, но не надо.

— Хорошо, — неожиданно легко сдался рауф. — Я оставлю это здесь. На камне. Вам нужно есть, иначе вы не сможете учиться.

— Мы не хотим есть, и не хотим учиться, — произнес Пятый. — Вы не могли бы нас не тревожить?

— Я оставлю еду здесь, — повторил рауф. — Чтобы открыть коробку, надо просто подумать, что надо открыть. Лёгкого пути.

Лин и Пятый услышали, что он пошел по тропинке наверх — тихие шаги, шорох осыпающейся каменной крошки.

— Что он сказал? — спросил Лин.

— Лёгкого пути, — ответил Пятый. — Кажется, нам пожелали спокойной ночи.

— Слушай, мы будем дальше выпендриваться, или всё-таки пожрем? — спросил Лин.

— Я бы не стал, — вздохнул Пятый. — Понимаешь ли, мне не очень нравится, что меня пытаются приручить, как животное. Едой и добрым словом. Так что ты как хочешь, а я спать.

— Ладно, уговорил. Давай спать. Но... слушай, давай всё-таки подумаем, — предложил Лин.

— О чём? — спросил Пятый.

— Ты всерьёз решил сейчас умереть?

— А тогда, когда мы полетели на утёс, мы решили умереть в шутку? — спросил Пятый. — Несколько дней прошло, и ты уже изменил это решение?

— Не знаю, — покачал головой Лин. — Слушай, я правда не знаю...

— Но зато ты очень хочешь есть, — вздохнул Пятый. — Делай, как считаешь нужным. Я спать.

***

Утром, когда они снова отправились к ручью, Пятый взял обе оставленные рауф коробки, и отнес наверх, к дому. От греха подальше. Лин не сказал ни слова, но Пятый понял — Лин уже почти сдался. Весь день, пока они сидели молча то на камнях у моря, то в гроте, он мучился сомнениями. Поддаться, или продолжать? Ответа не было. И мыслей тоже не было, по крайней мере, таких, которые были сейчас необходимы. Он чувствовал, что устал, что отупел от голода и боли (спина от ночного холода разболелась не на шутку), и что соблазн хотя бы поесть велик, ведь если поесть, соображать он будет получше, но... дальше начиналась нескончаемая вереница этих проклятых «но», от которых не было спасения. Но ведь это будет поражение. Ведь так? Разве нет? Или... мысли путались. Но ведь это может оказаться ложью. Хотя кому и зачем нужно их вот так обманывать? С какой целью? Но... но, но, но, но, но...

Рауф пришел снова, под вечер, и точно так же, как и вчера, постучал по камню. Лин хотел было выйти, но Пятый не позволил — схватил его за руку, и показал кулак.

— Возьмите, пожалуйста, — сказал рауф. — Я положу это здесь. Там же, где вчера. Возьмите.

— Спасибо, не надо, — сказал Пятый. Голос его прозвучал хрипло и глухо. — Нам ничего не нужно.

— Нужно, — ответил рауф. — Я положил на то же место. Я ухожу. Лёгкого пути.

***

— Хватит, — зло сказал Лин. — Слушай, правда. Ну хватит. Это выглядит...

— Как это выглядит? — спросил Пятый.

— Дикостью. Да, ты прав, да, мы хотели сделать то, что хотели, но зачем — вот так? Сдохнуть тут, в этой дыре, на планете, названия которой мы не знаем? — спросил Лин. — Ты этого хочешь?

— Почему не знаем? Нам же сказали. Орин. Лин, пойми, я не буду делать то, что они приказывают, даже если это выглядит дикостью.

— А если прикажут не они, а я? — спросил Лин с вызовом. — Тоже не будешь? Вот если я, а не они, скажу тебе сейчас: бери еду, и жри, что ты будешь делать? А? Чего молчишь?

— А что я могу сказать? — спросил Пятый в ответ. — Там за меня решали одни, теперь за меня решают другие. Ты в том числе. Ведь так?

— Господи, да что ж такое, — Лин сидел на полу, запустив руки в волосы. — Ладно. Хорошо, — он глубоко вздохнул, выпрямился. — Давай так. Сейчас мы всё-таки будем есть, но потом, как только представится нормальная возможность сделать всё быстро... сделаем всё быстро. И наверняка. Как тебе такая идея?

— Не знаю, — Пятый отвернулся. — Наверняка — это можно сделать и сейчас. Правда, не быстро. Не так быстро, как хотелось бы.

— Так, всё, — Лин встал. — Сиди, я сам принесу.

***

Еда в коробках оказалась странная, и была предназначена явно не для людей. Больше всего содержимое коробок напоминало овощное рагу, вот только овощи оказались абсолютно незнакомые, и приготовлены они были тоже как-то странно — то ли на пару, то ли отварены по отдельности, а потом перемешаны. Вкус, пусть необычный, оказался неярким, к тому же овощи были не соленые.

— Так вот из чего делались те больничные супы, — заметил Лин, выуживая из своей коробки очередной ломтик ни пойми чего. — Перетереть в пюре, и будет в точности оно самое.

— Сойдет, — отмахнулся Пятый. — Посолить бы это хоть немного.

— Или сахаром посыпать, — предложил Лин. — К сожалению, Рдес не захватил ни солонку, ни сахарницу. Придется есть, как есть.