Дальнее Далеко

Произошла эта история в небольшой и еще не совсем опустевшей и заброшенной деревне, что когда-то случайно сползла с проезжающих мимо обозов, идущих гружеными в Сибирь, да примостилась на самом краю таежной глуши. Помаленьку за десятки лет проросла она корнями деревянных изб в эту далекую, отрезанную от большого мира землю. Так шли годы и через сотню лет деревня окрепла, разрослась вширь новыми семьями и дворами, ярко засветилась на карте местных лесных просторов – то было золотое время. Здесь бурлила делами и заботами повседневная жизнь охотников и скорняков, а бывало что и геологические экспедиции подолгу задерживались в этих местах.

Но мир менялся и потихоньку даже сюда, в далекую таежную глушь, проникали отголоски больших перемен. И жизнь большой, некогда богатой промысловой деревни стала угасать: все поредело, потускнело, да и перетекло в прошлое. Уже истлели в земле старого кладбища кости прежних охотников, последними деревенскими стариками стали их дети, а внуки разлетелись поближе к городам и еще живым деревням, по крупицам разбирая и унося жизнь из этого места. И к концу двадцатого века осталось тут три десятка семей – последнее живое дыхание некогда большой богатой деревни.

И с самых далеких времен, когда еще только несущие столбы первых деревенских изб вколачивались в эту неосвоенную и не прирученную к людским рукам дикую землю, зародилась в лесной глуши главное местное поверье, которое знал с рождения каждый житель: в древний таежный лес, окружающий это место, можно ходить разными тропами и дорожками, кроме одной – той, что уходит на закат и быстро скрывается в лесной чащобе. Туда вход позволен лишь дикому зверью, легкомысленному ветру да любопытным снам, случайно забредшим сюда из ночной мглы спящей рядом деревни.

Старики любили рассказывать истории, как уходили по этой тропинке в разные годы смелые охотники и любопытные случайные приезжие, а бывало что и убегали от нерадивых нянек глупые дети, да только никто из них не вернулся обратно. А искать их было дело гиблое: сам не вернешься. Но нет-нет, да и найдется раз в несколько лет такой, что не поверит старой легенде и пойдет по заросшей тропе на закат в свой последний путь. Люди говорили, что этот путь ведет в Дальнее Далеко. А что оно такое и почему возврата оттуда нет – никто и не знал. Просто все, кто родился в деревне, с детства помнили истории, которыми старики и старухи частенько пугали малышей: "Не ходите в лес, особливо по тропинке в Дальнее Далеко. Та тропа — не простая, живая она. И заманит в такую чащу, что возврата оттуда нет". Менее суеверные рассказывали про болото, которое забирает всех на том пути, да только точно никто не знал что там, а проверить желающих не было. Просто верили, что туда ходить не надо, потому что так завещали отцы и деды.

И вот, в такой отрезанной от шумного суетливого мира конца двадцатого века угасающей деревне жила в одной из изб семья из четырех человек. Отец семейства работал на лесопилке в соседнем большом селе, куда каждый день ходил автобус и местные мужики и детвора школьного возраста ездили туда. А женщины оставались вести хозяйство. И хотя заработки на лесопилке были небольшие, неприхотливым и работящим на жизнь хватало, тем более, что все держали скотину и птицу, а рядом был щедрый на дары таежный лес. И мальчишка с редким для деревни именем Илья и таким же непривычно спокойным и тихим для его возраста характером был тут счастлив. Компании шумных друзей он предпочитал тишину и одиночество, мог часами наблюдать за животными или колышущимися верхушками деревьев. А еще он любил проводить время с отцом, таким же сдержанным и неболтливым. Петр был местный, но совсем не походил на деревенского ни внешностью, ни характером – было в нем что-то нездешнее, как говорила бабушка "не от мира сего".

Илья обожал вместе с отцом ходить в лес за грибами и ягодами, ставить силки и удить рыбу в речке неподалеку. Мама с бабушкой вели хозяйство, они родились на этой земле и были совсем другие: простые и веселые, смешливые, работящие. Но в лес обе они ходить не любили, так что прогулки туда с отцом были для Ильи самым интересным времяпровождением. Жизнь текла размеренно и спокойно, дни были выверены и однотипны. Но тогда Илюшка еще не знал, что вот эта однообразная рутина жизни и была его самым сладким счастливым временем. Все рухнуло в один миг в начале весны.

Илюшке было десять, когда отец, опытный охотник, трагически погиб от клыков секача. В тот день с самого начала не заладилось: погода была холодная, небо давило тяжелыми иссиня-серыми тучами, готовыми вот-вот прорваться ледяным дождем, а зверье будто вымерло – лишь кое-где на островках еще не растаявшего мокрого грязного снега виднелись кабаньи следы. Звери будто почуяли нависшую над ними опасность и торопливо уходили в глубину старого леса, под защиту его непролазных буреломов. Охотиться пошли Петр, отец Ильи, и сосед дядя Миша. Шли вдвоем, собаку брать не стали. Петр согласился идти за компанию в последний момент: снова начала ныть нога, как обычно бывает на холод, и он раздумывал. Но, несмотря на это, все же пошел: с Михаилом они давно дружили по-соседски: был тот на пять лет младше и опыта охотничьего да и чуйки имел мало. Петр ему помогал, натаскивал.

И тот день Илюшка очень хорошо запомнил, когда испуганный и бледный дядя Миша ворвался на двор с криками, что отца задрал кабан. Вот с этого момента у Ильи в памяти все перемешалось, только отдельные порванные кусочки воспоминаний всплывали, когда он потом об этом думал. Как деревенские мужики принесли из леса страшно изодранное тело отца, как голосила мать с бабкой, как собралась вся деревня, приезжал участковый. На испуганного зареванного мальчишку тогда никто не обращал внимания, не до него было. Он так и сидел на холодной земле у забора и тихо размазывал по грязным щекам слезы.

Илья всегда знал, что отец был особенный, не такой, как у других местных мальчишек. Он не был "коренным" и "здешним", как говорила бабушка. Все потому, что отец Петра был как раз одним из тех заезжих геологов, которых привела в деревню Судьба. Уже будучи немолодым мужчиной он приезжал сюда несколько раз по работе да и остался, зацепился за одну местную женщину, сошелся с ней и даже успел на старости лет родить Петра. Так что отец Илюшки, хоть и родился в деревне, а по-настоящему своим считаться не мог: было в нем что-то не отсюда, нездешнее, непростое – что-то замысловатое и непонятное деревенским. И хотя был Петр хорошим охотником и, как и многие, работал на лесопилке соседнего села, но что-то чужое, не из этих мест всегда чувствовалось в нем. Все говорили, что и Илюшка такой получился, – в отца и деда. Мама часто замечала бабушке: "Мечтатель, как и его отец. И говорит красиво, не как мы, а учено. Может потому я за него и пошла".

В день похорон было солнечно, на кладбище собралась вся деревня. Суровый дядя Миша осторожно поддерживал за талию мать: с черным платком на голове, бледная и осунувшаяся, она стояла, тяжело привалившись к плечу соседа. Ссутулившаяся бабушка во всем черном незаметно держалась рядом. Она не плакала, только тихонько все время причитала о том, как же они будут жить без добытчика. Илюшка потом попытался сказать бабушке, что теперь он единственный мужчина в семье и о маме с бабушкой позаботится, но она лишь глубоко вздохнула и погладила внука по голове:

– Малец, совсем птенец еще, да и чудной...

Илья потом еще часто просыпался ночами и тихонько, чтобы не разбудить спящую в этой же комнате бабушку, подойдя к окну, прислушивался к звукам с улицы. Все казалось, будто где-то совсем рядом вернувшийся из леса отец весело вытирал подошвы грязных сапог об острый камень у порога. Иногда он слышал, как в соседней комнате тихо по ночам плакала мать. Илья пару раз пытался подойти к ней, обнять, но она грубо отстраняла его и отправляла спать. И со своим огромным горем мальчик остался наедине.

Эта весна пролетела быстро – навалилось много дел. В школе Илье было скучно, а дома мать с бабушкой его не замечали – у них после смерти отца добавилось работы и мальчишка был предоставлен сам себе. Конечно, он помогал им чем мог, но все это было вроде как обыденным и все будто делал не так, не правильно.

В мае он часто бегал к лесу, один или с местными ребятами, все вглядывался в его зеленеющие свежей листвой глубины в тайне надеясь на то, что отец, может быть, еще вернется. Он помнил и похороны, и изуродованное тело, которое вынесли из леса мужики. Но чем больше про это думал, тем больше убеждал себя, что это был не отец, а кто-то другой, чужой. У отца была красивая темная борода, смуглая кожа. А тот, которого принесли, был какой-то весь поломанный и неправильный, лицо было сильно изуродовано, борода висела клоком. "Нет, это был не он! Отец где-то там еще ходит, он же такой хороший охотник!". Признавать страшную правду сознание маленького человека отказывалось и мало-помалу Илья поверил в свою историю, и стал тихонечко под сердцем лелеять сказочную надежду, что когда-нибудь отец вернется.

Наступило лето: жаркое, яркое, обещающее растопить все горе и нужду, принесенное первыми днями весны. И мама неожиданно перестала быть хмурой, преобразилась и даже однажды надела новое платье, повеселела. А вскоре Илья с ужасом узнал, что мама собирается выйти замуж за соседа дядю Мишу. Илья помнил, как эта новость сшибла и разбила его хрупкий мир, в котором отец должен был вот-вот вернутся и все бы было как раньше. Помнил, как расплакался и стал кричать на мать, но неожиданно понял, что мама уже стала какая-то другая, немножко чужая. И что удивительно: бабушка, которая всегда хорошо относилась к отцу, неожиданно грубо цыкнула на Илью, чтобы он прекратил истерики и что все уже решено, а он слишком мал, чтобы что-то понимать в таких вещах.

Маленький хрупкий мир, осторожно собранный и склеенный наивной детской надеждой, снова разбился и разлетелся на части. Вернее, он будто незаметно переменился и разделился на два мира, которые медленно, но уверенно расползались в разные стороны. В одном жил Илюша и Петр, который должен был вот-вот вернуться из леса, а в другом мире, медленно уплывающем в непонятное будущее, жила мама и бабушка. И почему-то теперь там уверенно маячил дядя Миша.

Маленькая надежда была еще на маму, что она передумает и поймет, как это глупо выходить за соседа, пусть одинокого и такого "работящего и малопьющего" как особенно любила повторять бабушка, что это так неправильно. Но мама ничего не видела. В какой-то момент своего нового неожиданного счастья она даже перестала замечать, как её сын уходит в лес один, без друзей. И что он все больше времени старается проводить в одиночестве. Теперь в доме на подхвате был старательный и сильный дядя Миша и помощи от мальчика больше никто не требовал – женщины легко и быстро поладили с соседом, тем более, что знали его много лет. И мама с бабушкой даже не догадывались, что в один из последних теплых дней августа их Илюша впервые с любопытством обернулся в сторону тропинки, уходящей на закат и задержал на ней пытливый взгляд. Потому что впервые он почувствовал, что оттуда, из-под темнеющей хвои, из глубины векового леса, едва слышен настойчивый манящий зов.

Илья с детства слышал историю про Дальнее Далеко и испуганные покряхтывания собственной бабушки и других местных тетушек. Как и все дети он уверенно кивал, обещал, что никогда туда не пойдет, но теперь его почему-то все сильнее манила эта запрещенная тропинка, уходящая в сторону закатного солнца, где темнели стволы вековых деревьев, словно молчаливые воины, охраняющие эту тропу. На своих прогулках мальчик стал осторожно присматриваться и приглядываться к этой стороне леса, но держался в стороне, еще побаивался.

А дома стало находиться все труднее: дядя Миша все свободное время проводил теперь у них и частенько помогал со скотиной или ремонтировал что-то во дворе или доме. К Илье он относится с показным радушием и излишней веселостью, а от этого становилось еще противнее. Мальчик в ответ частенько грубил, мать или бабушка тут же вмешивались и пытались пристыдить его. И Илья убегал со двора и несся куда угодно, лишь бы подальше от так сильно изменившегося родного дома и его жителей. Обычно все же ноги несли его к лесу, где в тени молчаливых деревьев, никто не мог увидеть его слез. Там он бродил до темноты один – с немногочисленными прежними приятелями он рассорился еще весной, подравшись из-за глупого спора: те пытались объяснить Илье, что отец его не был таким уж хорошим охотником, раз его задрал обычный кабан. Спор этот быстро перешел в ожесточенную драку, чего уж точно не ожидали от всегда спокойного и тихого Ильи. Мать с бабушкой, узнав о случившемся, попытались построже наказать "отбившегося от рук после смерти отца" как говорила бабушка. Масла в огонь неожиданно подлил дядя Миша, заметив, что драться для мальчишек нормально дело и наконец-то Илья перестанет быть тихоней, ведь все тихони трусливы. Этот поступок еще больше разозлил Илью и сделал ненавистнее по отношению к новому маминому жениху. И именно это стало тем толчком, что в конце лета, накануне своего одиннадцатого дня рождения, Илья решился пойти в лес в Дальнее Далеко. Он был уверен, что вернется, что все это сказки и пропадали только неуверенные и плохо ориентирующиеся в лесу люди. Да и время было выбрано идеальное: прошли дожди и можно было сказать, что пошел за грибами, да и заплутал, а перед днем рождения мать и бабка навряд ли ему сильно всыплют. В общем, как только выдался первый теплый денек после дождей, Илья, прихватив для вида старую корзину, отправился в лес.

Тропинка была едва заметной: видно было, что по ней никто не ходит и приходилось присматриваться, чтобы не сбиться с пути. К тому же лес здесь был будто другой: вроде те же сосны, вот только стояли они ближе друг к другу и неба почти не было видно. Очень быстро Илья попал в полумрак леса, много было бурелома, высокой травы, мешающей идти и будто не пускающей дальше. Но упрямство и какой-то странный задор подталкивали в спину и мальчик пробирался, продирался, перепрыгивал через поваленные стволы.

Идти было все тяжелее, да и сам воздух будто стал вязким: гуще и влажнее, приходилось глубже дышать, а дышать тоже было непросто. Илья из-за своего учащенного громкого дыхания не сразу заметил, что вокруг исчезли голоса птиц и привычные звуки леса: тихий скрип и скрежет, потрескивание, шуршание и шелестение. И не сказать, что вокруг была тишина, нет...было странное ощущение равномерного усталого дыхания: будто рядом спал и мирно дышал старый лес.

Вдруг Илье стало не по себе: предательский холодок пробежал по рукам, по спине, забрался за шиворот, тело покрылось мурашками. Мальчишка потер руки и вдруг испуганно вздрогнул: в руке не было корзины и он совершенно не помнил где ее оставил! Вроде же не отпускал, а вот так нес на согнутом локте, куда же она пропала? Он резко оглянулся, посмотрел по сторонам, сделал несколько быстрых шагов обратно: может ручка корзины зацепилась да оборвалась, а он и не заметил? Хотя как можно было не заметить? И вдруг Илья понял, что он вроде назад отступил, а вроде и нет. Что деревья вокруг будто все одинаковые и непонятно с какой стороны он пришел: просветов между деревьями, через который виднелась деревня, уже давно не было. Сколько он шел сюда? Полчаса, час? Он не мог точно сказать. Само время будто потихоньку рассыпалось и затаилось в этой высокой траве и затихло вместе с другими звуками. Странная, затуманивающая сознание и совершенно не привычная для леса тишина...

Полумрак и пугающее ощущение дыхания деревьев вокруг, и будто кто-то смотрит за ним, исподлобья наблюдает. Илья это очень хорошо почувствовал, и вот тут по-настоящему испугался. Вдруг каким-то звериным чутьем проникла в его голову нехорошая мысль, что отсюда домой он уже не вернется никогда. И ноги вдруг стали ватными, сами подкосились. Илья упал на колени, попытался резко встать – не смог. Попытался ползти, сделал резкий рывок вперед, но тут же больно ударился головой о старый пень, незамеченный в густой траве. Голова от сильного удара закружилась и почему-то сразу отяжелели веки. Илья еще раз попытался встать, но тело не слушалось и он, тяжело завалившись на бок, лишился сознания.

– Сынок...

Словно из далекого далека донесся знакомый голос. Илья попытался помотать головой и сбросить наваждение – в висках больно закололо, он зажмурился, стараясь осторожно разогнать туман в голове. Не получилось. Сознание возвращалось, но медленно, по частям. Глаза еще было трудно открыть, но пальцы рук уже подрагивали, стали медленно сжиматься.

– Сынок... тебе пора.

Неожиданное понимание кто это говорит прорезало туман в сознании и горячей стрелой вонзилась в сердце: "Папа!" Илья вскрикнул и широко открыл глаза.

Это и правда был отец. Стоял на коленях перед лежащим на земле сыном и осторожно гладил его по голове. Смотрел грустно, в глазах слезы, и глаза... другие глаза, печальные. Илья кинулся ему на шею: в нос ударил знакомый запах: так пах затертый и самый любимый тулуп отца, в котором он ходил на охоту. По щекам мальчика потекли горячие слезы: он хватался изо всех сил тонкими дрожащими пальцами за этот до боли знакомый потертый тулуп, за запах, за отца, который казался волшебным сном.

– Я так соскучился, папа, папочка! Почему ты не идешь домой?

Оба плакали, крепко сжимая друг друга в объятьях. Наконец Петр, осторожно отодвигаясь от сына, грустно покачал головой:

– Нельзя мне. Мой дом теперь тут.

– Тут?! В лесу что ли? – Илья отстранился и удивленно обвел взглядом мрачную темную зелень вокруг.

Отец улыбнулся:

– Не прямо тут, а дальше там... в Дальнем Далеко.

Илья недоверчиво посмотрел на него, не шутит ли. Отец в детстве никогда не рассказывал ему эту легенду, но всегда с улыбкой слушал, когда бабушка, сгущая краски и повышая голос, рассказала маленькому испуганному Илюшке про Дальнее Далеко и очередного пропавшего без вести охотника.

– Так оно и правда существует, пап? Ты там был?

Петр кивнул.

– Покажи мне его! – Глаза мальчики загорелись азартом.

Отец посуровел, аккуратно отстранил его и, заглянув в глаза, тихо сказал:

– Это не дорога, сынок,и не земля, не лес... Дальнее Далеко – это путь к тому, кого ты потерял.

Илья ничего не понял. Отец повторил, потом пояснил:

– Те, кто похоронены на нашем старом кладбище, они тоже все здесь. Мои родители: твои дедушка с бабушкой...

Илья испуганно стал таращится по сторонам: в Дальнее Далеко он никогда особенно не верил, а вот в призраков и скелетов наверняка. Но вокруг, кроме отца, никого не было. Отец слабо улыбнулся:

– Ты их не видишь, потому что пришел не к ним.

– То есть все те, кто лежат там, на самом деле тут? Но как это возможно...?

Отец хотел было ответить, но будто заметив что-то в глубине леса за плечом сына, мотнул головой и, не отвечая, повысил голос:

– Время уходит и не это сейчас главное. Послушай меня, Илюша: если ты останешься со мной, ты никогда не сможешь вернутся обратно. А если уйдешь сейчас обратно, то никогда не вспомнишь, что был здесь и видел меня. Но ты должен уйти, твоя жизнь там, вернись к маме, я тебя очень прошу...

– Нет! Я не уйду!

– Илюша, поверь мне, так надо. Ты должен меня услышать и вернуться, тебе сюда еще рано.

– Папа, я не хочу! – упрямо выкрикнул Илья и, на всякий случай, покрепче схватился за отца.

Отец глубоко вздохнул, порывисто обнял сына: щеку Ильи заколола знакомая борода: "Неужели от этого можно отказаться или забыть?!"

– Мы еще встретимся, сынок, обязательно встретимся, обещаю! Я тебя подожду, но пока не время... Уходи сейчас и забудь все.

– Я вспомню! Я не могу тебя забыть! – отчаянно закричал Илья. В голове не укладывалось, как можно не запомнить эту встречу. Ведь отец был такой живой и настоящий. Его можно было потрогать, обнять и даже почувствовать запах пороха и табака, которым всегда пахла его борода.

– Но это же Дальнее Далеко, да? И раз отсюда не возвращаются, значит я останусь с тобой?

– Нет... , – тихо ответил отец и замолчал.

– Но почему? Я же пришел сюда, значит...

– Нет, ты не пришел. Вернее, ты не дошел... Дальнее Далеко не место, это путь. И ты не догнал меня... Это я развернулся и пошел к тебе на встречу, поэтому ты ещё можешь вернуться. Вот только есть условие...

– Папочка... – Илья редко назвал его так. В деревне считали, что это как-то совсем уж по-девчачьи, слишком мягко и слюняво. Мальчишки обращались: "папа" или чаще "отец", а кто постарше имел право на "батя".

– А если я не хочу обратно, если я хочу остаться здесь с тобой?

Отец посмотрел на него печально, протянул руку и погладил по щеке. Илья неожиданно для себя вцепился в эту большую руку и поднес ее к губам.

– Папочка, я хочу остаться...

Тот грустно покачал головой:

– Нельзя, сынок. Твое время ещё не пришло, поживи подольше. Мы ещё с тобой обязательно встретимся и будем вместе, но не сейчас. Просто поверь мне, ещё рано, потерпи...

Отец все ещё гладил Илью по мокрой от слез щеке, поднял глаза в темноту над головой:

– Скоро рассвет, Илюша, тебе пора возвращаться домой.

– Но я не хочу...

Илью нашли на краю леса: холодного, сильно исцарапанного ветками, но еще дышащего, хоть и слабо. Нашел случайный охотник, отправившийся пораньше в лес. Мальчик лежал у дороги, прямо на границе леса и, что удивительно, был будто заботливо прикрыт лапником, что помогло хоть немного сберечь тепло. Этот случай на несколько дней взбудоражил всю деревню, ведь мужики еще ночью ходили искать его в лес с собаками, так как мать с бабушкой забили тревогу, когда Илья не вернулся к закату.

Позже, когда Илья очнулся из забытья и пришел в себя, он так и не смог объяснить, как он там оказался и что делал в лесу. Что-то смутное, неуловимое пряталась в глубинах памяти, но выудить это воспоминание у него никак не получалось, как он и не старался. Мальчику казалось, что если пойти в лес к тому месту, где его нашли, то что-то да вспомнится, но мать с бабкой строго-настрого ему это запретили. Конечно, Илье хорошенько всыпали и взяли обещание, что больше такого не повторится. Но, по общему мнению, поскольку мальчик в лесу не заблудился и как-то даже ночью умудрился добраться почти до деревни, опасения за его жизнь были минимальными. Он полностью выздоровел. И после школы бегал украдкой в лес, все надеясь пробудить затуманенную память, но ничего не получалось.

Через несколько недель Илья с удивлением заметил, что мама стала громче и веселее, будто стала больше похожа на дядю Мишу в своей манере что-то делать. И бабушка переменилась: стала будто жестче, а вот с дядей Мишей была добрее, даже заискивала. Илью все это ужасно раздражало и конфликты в семье случались часто с постоянными упреками в сторону мальчика. Не сказать, что отчим плохо относился к Илье, скорее он его не замечал. Порой они даже вместе что-то делали, чинили забор или кормили скотину, но на охоту дядя Миша Илью не брал, да и вообще в лес он что-то разлюбил ходить.

В середине осени оказалось, что мать была беременна, нервничать ей было нельзя и поэтому теперь все нагоняи мальчику выдавал дядя Миша, а он к его воспитанию подошел "твердо, по-мужски". Илья потихоньку стал еще больше замыкаться в себе. Он отчаянно искал хоть кого-то, кто мог бы поговорить с ним об отце. Но дома это было невозможно. Дядя Миша не любил вспоминать Петра. Илья слышал, что тот, как-то выпив лишнего, плаксиво признался бабушке, что считает себя виноватым, что там, в лесу, не отбил его у рассвирепевшего зверя. Бабушка успокаивала его своим привычным:

– На все воля Божья...

Илье даже казалось, что дядя Мише как-то больше бабушке по душе, по крайне мере, она не называла его "пришлым".

В годовщину смерти отца Илья весь день провел на кладбище один. Мать прийти не смогла: беременность была тяжелой и она частенько чувствовала себя нехорошо. Бабушка осталась с ней, только к вечеру пришла с дядей Мишей на кладбище забрать Илью домой: он весь продрог, но уходить домой не хотел. Мальчик заметил, что дядя Миша виновато косится на крест и находиться на кладбище и ему, и бабушке было неуютно. Ушли домой, а вечером за скромным ужином помянули Петра. И на следующей день все снова было как ни в чем не бывало.

Пришло новое лето и снова оно было ярким и счастливым для матери Ильи: родилась здоровенькая и красивая девочка. И Илюшины бабушка с мамой, всегда довольно скупые на чувства к тихому мальчику, щедро отдавали неожиданно проснувшуюся любовь и все свои силы пухленькой и улыбчивой новорожденной. Илью же старались не замечать – для всех обитателей дома он был напоминанием о той, другой жизни, о которой ни маме, ни бабушке, ни тем более дяде Мише уже не хотелось вспоминать. Он это с ужасом понял, когда через полтора месяца собрались гости отмечать крещение малышки, и что никто за столом не говорит об его отце. Будто и не было его никогда. И он тогда снова убежал в лес, потом снова... Вечером всегда возвращался домой, боялся, что ему снова попадет. Но его отлучки в лес уже не замечали. Или делали вид, что не замечают.

А в самом начале осени, в ясный солнечный вечер, Илья в который раз медленно брел по границе леса и сшибал длинной палкой большие шляпки грибных зонтиков, частенько встречавшихся вдоль дороги. Задумавшись, он не заметил, как ноги принесли его к той самой, едва заметной тропинке, уходящей на заход солнца. Илья остановился,равнодушно посмотрел в глубь леса и вдруг что-то неуловимое прошло на цыпочках по краю его сознания. Илья замер, напрягся, стал внимательно вглядываться в лесную чащу. Что-то там было, что-то смутно знакомое, что-то родное и даже будто тихо зовущее... Страшно не было. Илья постоял пару минут прислушиваясь к себе, потом медленно обернулся на деревню: освещаемая заходящим солнцем, тускло поблескивая пыльными стеклами окон, деревня тихо и привычно жила свою повседневную выверенную годами жизнь. По разбитой главной дороге бегали чьи-то куры, в одном из дворов голый по пояс мужик рубил дрова, слышались ленивые оклики, мычание и похрюкивание скотины...Все было неторопливо и спокойно, но Илья не чувствовал, что это его мир. Что-то странное, но совсем нестрашное, будто засасывало его потихоньку и осторожно на эту тропинку.

И тут он понял. Это Дальнее Далеко, про которое рассказывала бабушка, – это не про загадочный лес, а про его новую семью! Это он стал для них таким далеким..."Далеким как папа", – неожиданно для себя подумал Илья. Мысль эта его поначалу испугала и поразила, но потихонечку она вошла в сознание, упокоила его и напомнив все то, что происходило в последний год в его семье. И он все для себя в этот момент понял и решил.

Илья еще раз посмотрел на деревню, медленно погладил взглядом свой дом, открытое окно с темной цветущей геранью на подоконнике: там, за тюлевой занавеской сейчас мать наверняка кормит или баюкает сестренку, а бабушка в соседней комнате у плиты проворно стряпает ужин. А отчим, как всегда, возится во дворе. Хорошая семья...

"...вот только уже не моя," – неожиданно спокойно понял Илья. Стало грустно, когда подумал о маме. Вспомнилось, что последние пару месяцев она почти не разговаривала с ним. Зато часто качала на руках маленькую дочь и весело говорила дяде Мише: "Красавицей в тебя вышла, вон глазищи какие", – и они оба смеялись. И не замечали его.

Снова тихо зашелестело и из сумрака лесной чащи вдруг повеяло теплом и спокойствием. Илья медленно повернулся к лесу, посмотрел на едва заметную тропку, уходящую вглубь, поднял голову к заходящему солнцу, лежащему на самом краешке верхних веток. Осторожно вынырнуло из глубин памяти что-то знакомое, что-то связанное с отцом, с уютным домашним теплом, с той прекрасной жизнью, которая была когда-то и которая навсегда потеряна. А навсегда ли?

Илья бросил последний взгляд на деревню и, повернувшись к солнцу, уверенно зашагал в лес. Он понял, где он хочет жить и кто ждет его в Дальнем Далеко.

***

Благодарю, что выбрали мой рассказ и нашли время прочитать его. Буду признательна "сердечкам" и адекватным комментариям: поддержка первых читателей очень вдохновляет!

С искренней благодарностью, автор Катерина Меретина